ня лично такой-то приказ.
Не выполнил. Судить. Расстрелять!". И приговор. Более ничего.  Ни протоколов
допроса, ни  проверок,  ни  экспертиз. Вообще ничего.  Лишь одна  бумажка  и
приговор. Что скрывается за такой бумажкой, покажу на одном примере.
   Майор Т. Из академии мы ушли в один и тот же день - 10  июня 1939 года.
Он в тот же день улетел на ТБ-3.
   Прилетел он на Хамар-Дабу (место  расположения  командного пункта 1 АГ)
около 5 часов вечера 14 июня. Явился к своему непосредственному начальнику -
начальнику оперативного отдела комбригу  Богданову.  Представился.  Богданов
дал  ему  очень  "конкретное"   задание:  "Присматривайтесь!"   Естественно,
человек, впервые попавший в условия  боевой обстановки, и не приставленный к
какому-либо  делу, производит впечатление "болтающегося" по окопам. Долго ли
коротко ли он присматривался, появился  Жуков, в надвинутой  по-обычному  на
глаза фуражке.  Майор  представился ему.  Тот  ничего  не  сказал и прошел к
Богданову. Стоя в окопе, они о чем-то говорили, поглядывая в сторону майора.
Потом  Богданов поманил его  рукой.  Майор подошел, козырнул. Жуков,  угрюмо
взглянув на майора, произнес:
   -  306 полк, оставив позиции, бежал от  какого-то взвода японцев. Найти
полк,  привести  в  порядок,   восстановить  положение!  Остальные  указания
получите от тов. Богданова.
   Жуков  удалился. Майор  вопросительно уставился на  Богданова.  Но  тот
только плечами пожал:
   - Что я тебе еще могу сказать? Полк был вот здесь. Где теперь, не знаю.
Бери,  вон, броневичек  и езжай разыскивай.  Найдешь полк, броневичок  верни
сюда и передай с шофером, где и в каком состоянии нашел полк.
   Солнце к этому  времени уже  зашло. В этих местах темнеет быстро. Майор
шел к  броневичку и  думал - где же искать  полк. Карты он не взял. Богданов
объяснил  ему,  что  она  бесполезна.  Война  застала топографическую службу
неподготовленной.  Съемки этого района не  производились. Майор смог взять с
карты  своего  начальника  только направление  на тот район, где  действовал
полк.  Приказал ехать в этом направлении, не  считаясь с  наличием дорог.  В
этом районе нам мешал не недостаток дорог,  а их изобилие. Суглинистый грунт
степи позволял ехать в любом направлении, как по асфальту, а отсутствие карт
понуждало  к  езде по азимуту или  по направлению.  Поэтому  дороги и  следы
автомашин пересекали район боевых действий  во  всех направлениях. Майор  не
ошибся  в определении направления и ему повезло - полк он разыскал  довольно
быстро.  Безоружные  люди  устало  брели  на  запад  к  переправам  на  реке
Халхин-Гол. Это была толпа гражданских лиц,  а не воинская часть. Их бросили
в бой даже не обмундировав. В воинскую  форму сумели одеть только призванных
из запаса офицеров. Солдаты были  одеты в свое домашнее.  Оружие большинство
побросало.
   Выскочив  из  броневичка,  майор  начал  грозно  кричать:  "Стой! Стой!
Стрелять буду!" Выхватил пистолет и выстрелил  вверх.  Тут  кто-то звезданул
его в ухо и он свалился в какую-то песчаную  яму. Немного полежав, он понял,
что  криком тут ничего  не  добьешься.  И он  начал  призывать: "Коммунисты!
Комсомольцы! Командиры - ко мне!" Призывая, он продвигался вместе с толпой и
вокруг  него постепенно  собирались люди.  Большинство  из  них  оказались с
оружием. Тогда с их помощью он начал останавливать и неорганизованную толпу.
К утру  личный состав полка был собран.  Удалось  подобрать и  большую часть
оружия. Командиры все из запаса. Только командир, комиссар и начальник штаба
полка - кадровые офицеры. Но все  трое были убиты во время возникшей паники.
Запасники же растерялись. Никто не помнил состав своих подразделений.
   Поэтому  майор  произвел  разбивку  полка  на подразделения  по  своему
усмотрению и сам назначил командиров. Разрешил всему полку сесть, а офицерам
приказал составить списки своих подразделений. После этого он намеревался по
подразделениям выдвинуть полк на прежние позиции. А пока людей переписывали,
прилег  отдохнуть после бессонной ночи. Но отдохнуть не удалось.  Послышался
гул  приближающейся автомашины. Подъехал  броневичек. Остановился невдалеке.
Из  броневичка  вышел  майор, направился  к  полку. Два майора  встретились.
Прибывший  показал  выписку из  приказа,  что он  назначен командиром 306-го
полка.
   - А  вы возвращайтесь на КП, - сказал  он майору Т. Майор Т. хотел было
объяснить, что он проделал и что намечал дальше. Но тот с неприступным видом
заявил:
   - Сам разберусь.
   Т. пошел к  броневичку. Там его поджидали лейтенант и младший командир.
Лейтенант предъявил майору ордер на арест:
   -   Вы  арестованы,  прошу   сдать  оружие.  Так  началась   его  новая
постакадемическая жизнь.  Привезли его  теперь уже  не  на  КП, а в отдельно
расположенный палаточный  и земляночный городок  - контрразведка,  трибунал,
прокуратура. Один раз вызвали к следователю. Следователь спросил:
   -- Почему не выполнил приказ комкора?
   В ответ  майор рассказал, что делал всю ночь и чего достиг. Протокол не
велся. Некоторое время спустя состоялся суд.
   - Признаете себя виновным?
   - Видите ли, не... совсем...
   - Признаете вы себя виновным в преступном невыполнении приказа?
   - Нет, не признаю. Я выполнял приказ. Я сделал все,  что было возможно,
все, что было в человеческих силах. Если бы меня не сменили и не арестовали,
я бы выполнил его до конца.
   Я  вам  предлагаю  конкретный вопрос и прошу  отвечать на  него  прямо:
Выполнили вы приказ или не выполнили?
   -  На  такой  вопрос  я отвечать  не  могу.  Я выполнял,  добросовестно
выполнял. Приказ находился в процессе выполнения.
   - Так  все-таки. Был выполнен приказ о  восстановлении положения или не
был? Да или нет?
   - Нет, еще...
   - Достаточно.  Все ясно. Уведите! Через полчаса ввели  в ту же  палатку
снова:
   - ...К смертной казни через расстрел...
   Только  это  и запомнил.  Дальше  прострация. Что-то  писал. Жаловался.
Просил. Все осталось за пределами сознания.
   Военный совет фронтовой группы от  имени  президиума Верховного  Совета
СССР помиловал майора Т. Помиловал и остальных 16 осужденных трибуналом 1-ой
армейской группы на смертную казнь.
   Штерн был  инициатором ходатайства  перед президиумом Верховного Совета
СССР  о  пересмотре дел всех приговоренных к расстрелу.  Он их и  помиловал,
проявив  разум и милосердие. Все  бывшие смертники прекрасно показали себя в
боях  и все  были награждены,  вплоть до  присвоения Героя Советского Союза.
Таковы  результаты милосердия.  Жаль только,  что  не хватило милосердия для
самого Штерна.  В  первые дни войны он был  арестован как немец, хотя он без
сомнения еврей, и расстрелян. Проявить милосердие было некому.
   И еще один узел развязал Штерн. К моменту его вступления в командование
фронтовой   группой,   снабжение   войск   в   Монголии    было    полностью
дезорганизовано.
   Штерн  приказал фронтовой группе взять на себя доставку  всех  боевых и
снабженческих грузов до  армейской базы - Тамцак-Булак. Снабжение наладилось
и до конца боев не нарушалось ни разу.
   Пробыл я в 1-ой армейской  группе со Штерном недолго. Кузнецов требовал
назад  -  в Читу. Я был  назначен направлением на  1 ОКДВА и мое присутствие
нужно было в штабе. Требовалось следить за обстановкой, т.к. не исключалось,
что японцы, чтобы отвлечь внимание от Монголии, могли завязать конфликт  еще
где-нибудь.  Я  вернулся в  Читу,  сосредоточился  на  своем направлении. Но
одновременно  я  был в курсе всех  событий в Монголии. Там было относительно
спокойно до самого сентября. Но в начале этого месяца 1-ая армейская  группа
перешла в наступление. Окружила находящиеся на монгольской территории  части
6-ой  японской  дивизии.  В  последующих   боях  эти  части  были  полностью
уничтожены. Японцы не сдавались, а прорваться не смогли.  Во-первых, потому,
что  не  имели  приказа на  отход с занимаемых  позиций.  Во-вторых, слишком
велико  было  численное и  техническое  превосходство у  нас. Но  потери  мы
понесли  огромные, прежде  всего  из-за неквалифицированности  командования.
Кроме  того,  сказывался  характер  Георгия Константиновича,  который  людей
жалеть не умел. Я  недолго пробыл у него в  армии, но и за это  время  сумел
заслужить его  неприязнь  своими  докладами Штерну.  Человек  он жестокий  и
мстительный, поэтому в войну я серьезно опасался попасть под его начало.
   Бои на  Халхин-Голе были  описаны  довольно серьезно.  Работал над этим
большой  коллектив  офицеров, операторов из  штаба фронтовой  группы и  1-ой
армейской группы.  Я в составе  авторского  коллектива не был.  Поэтому могу
считать свою оценку этого труда объективной.
   Труд исключительно  деловой. В нем очень  хорошо раскрыты недостатки  в
подготовке  войск  и  офицерских кадров. Детально описаны и разобраны боевые
действия.  В  них  показано  использование  родов  войск,  тыла,  недостатки
командования. В нем  нет прямых нападок на Жукова и похвал Штерну, но каждый
прочитавший поймет, кто чего стоит. Понял это и Жуков.
   Книга писалась  сразу же после событий  и  была представлена в Генштаб.
Там  она  была прочитана  и получила  горячее одобрение.  Жуков  в это время
командовал  Киевским  Военным  Округом.  Пока  книга  ходила  по  отзывам  и
готовилась  к печати, Жуков получил назначение начальником Генштаба. Первое,
что  он сделал, придя  на эту  должность, потребовал  книгу  о  Халхин-Голе.
Прочитал от корки до корки и начертал:  "Они там не были и ничего не поняли.
В  архив".  Так книга, вскрывшая  на  небольшом  боевом эпизоде  те коренные
пороки  в боевой подготовке войск и офицеров, которые выявились и  во Второй
мировой войне, оказалась упрятанной от офицерского  состава. Ради сохранения
собственного престижа начальники в Советском Союзе готовы на любые подлоги и
обман,  на   нанесение  любого  ущерба  государству  и  народу.  А   система
благоприятствует этому.

   16. ДАЛЬНИЙ ВОСТОК

   Отгремели  бои  на  Халхин-Голе.  Переданы  трупы убитых  японцев.  Их,
полуразложившихся, вывозят за  границу и тут же сваливают в  кучу,  обливают
горючим и сжигают. Пепел раскладывают по урнам. Нам все это хорошо видно.
   От солдат страшно пахнет.  Я никогда не  думал, что трупный запах такой
устойчивый. Он с нами и до Читы доехал. Да и там с полгода напоминал о себе,
мешая есть мясо.
   В  Чите нас всех разместили в  физиотерапевтическом отделении окружного
военного госпиталя на санаторном режиме. Там мы и жили несколько месяцев без
забот и тревог. Потом начали вступать в строй  квартиры  и  начали приезжать
наши семьи. Вот тут-то мы  и узнали, как живет Чита.  Очереди за хлебом были
такие, что  у нас  в семье всегда кто-нибудь стоял в очереди. Или  жена, или
старшие сыновья. А стоять надо на улице.  И  зима в Чите страшная. Морозы до
50 Цельсия.
   По весне  прошел  слух  - фронтовая  группа  расформировывается.  Потом
уточнилось.   Не  расформировывается,   а  реорганизовывается  во  фронтовое
управление.  Создается Дальневосточный  фронт в составе четырех армий - 2-й,
15-й,  1-й  и  25-й,  -  с  дислокацией  управления и  штаба  в  Хабаровске.
Забайкальский Военный Округ  и 1-ая армейская группа  в Монголии выходили из
состава фронтовой группы и переподчинялись непосредственно Москве.
   Переезжали мы в мае 1940 г. Ехали с семьями воинскими  эшелонами. Это в
моей жизни был первый столь организованный переезд. Уже в Чите мы знали свои
квартиры в Хабаровске. А приехали мы в  другой мир. Мои ребята все забросили
и,   раскрыв  рты,   ходили   по  магазинам,   переполненным  хлебом   самых
разнообразных сортов, булочками, сдобами, пирожными, тортами. Дальний Восток
был в то время на особо преимущественном снабжении, а Чита  на обычном. Да к
тому  же  перевозки  для  войск  в  Монголии  нарушили  перевозки  для  нужд
населения,  а  формирующиеся  пополнения  для  Монголии  поедали и  без того
ничтожные  запасы. Поэтому мои ребята привыкли к Чите  лишь  к одному  сорту
хлеба, к тому,  который  выдают  в очереди.  Теперь они буквально объедались
хлебом и хлебо-булочными изделиями.
   Наше  фронтовое  управление  размещалось  в  здании Военного Управления
Амурско-Уссурийского округа  царских времен. Здание  добротное и удобное для
служебного  размещения.  Нашему   оперативному  управлению  отвели   как  бы
специально для  него  построенный  отсек,  с  охраняемым  входом и  сейфовой
комнатой.  Команда, готовившая здание к нашему приезду, почистила  здание от
того, что  "ненужно". Причем ненужность определялась очень просто.  Считали:
ну  зачем и  кому  нужны  царские книги? В результате богатейшая  библиотека
округа  была буквально разгромлена. Думали: ну кому нужны ротные приказы Бог
знает  какой  давности? И архив округа  растащили  и  разбросали. А там были
уникальные  вещи.  Мы,  операторы,  бросились  спасать, что можно  еще  было
спасти.
   Попала к нам в частности книга "Русско-японская война", разработанная и
изданная Генеральным  Штабом. Первый том ее  вышел в 1906  году, четвертый в
1908-м. Написана  красивым языком,  фактически  правдиво  и смело. Эту книгу
читали  все.  Она  ходила  из  рук в  руки. Потом исчезла.  Честно  скажу, я
пожалел, что не решился устроить это исчезновение в свою пользу.
   Попало  к  нам в отдел  и несколько  книг  ротных  приказов.  Тоже  все
интересно   и   поучительно.   Вот   приказ   командира   стрелковой   роты,
дислоцирующейся в  Раздольном (недалеко от Владивостока),  от сентября  1902
года. В приказе написано: "Фельдфебелю назначить команду из трех вооруженных
солдат для заготовки дров, с одной пилой и двумя топорами. Пилить дубы в три
обхвата и боле. Двум  пилить, одному сторожить от зверя". Разве не интересно
узнать, что у самого Раздольного в  1902 году  росли дубы в  три  обхвата  и
боле? И  зверь меж теми дубами шастал, и был до того смел, что  сторожить от
него  надо  было.  Теперь   вокруг  Раздольного  на  сотни  километров  даже
кустарника густого на сыщешь.
   В общем, мы познакомились более или менее с Амурско-Уссурийским военным
округом царских времен, но почти ничего не знали о нашем  предшественнике  -
ОКДВА. В свое время Особая Краснознаменная Дальневосточная Армия имела почти
легендарную  славу,  а имя ее  бессменного командующего  маршала  Советского
Союза Василия Блюхера пользовалось всенародной  любовью. Потом  вдруг Блюхер
"оказался врагом народа", был арестован,  судим закрытым судом и расстрелян.
Подверглось разгрому  и  все управление  ОКДВА.  Из  нескольких сот офицеров
управления  остались не  арестованными только  двое. Один  из них  полковник
Георгий  Петрович Котов  в  мою  бытность  получил назначение  на  должность
начальника оперативного Управления Дальневосточного  фронта, т. е. стал моим
непосредственным  начальником. Пробыл он  в  этой должности всего  несколько
месяцев. Затем уехал на Запад, и след его для меня потерялся.
   Второй из  уцелевших  от арестов 1937-38  годов был  полковник Вавилов.
Когда  мы прибыли  в Хабаровск, он был начальником штаба 2-й Дальневосточной
Армии. С ним мы виделись не часто, но отношения сложились более откровенные,
чем  с  Котовым. Вавилов был общительнее.  Он говорил:  "Нас с  Котовым спас
Штерн.  Блюхер  еще не был  арестованным, но уже был в  немилости и никакими
делами не занимался. Мы бесцельно отсиживались по своим кабинетам, боясь нос
высунуть в безлюдные коридоры и комнаты огромного здания. И тут на должность
начальника  штаба  ОКДВА  прибыл Штерн.  Он  сразу же пригласил нас обоих  и
сделал   непосредственными   своими   помощниками.   Он   развернул  кипучую
деятельность  по  возрождению  штаба.  Нам он  сказал, чтобы  мы  ничего  не
боялись, что  нас он в обиду не даст. Мы ожили, работали, не  считаясь  ни с
каким временем. Потом начались события на  Хасане. Он поехал туда и нас взял
с  собой.  Прибыл на Хасан  и Мехлис.  Через  него  Штерну  удалось получить
офицеров  для штаба и в войска.  Некоторые офицеры в это время были выпущены
из тюрем".
   Картину страшного погрома офицерских кадров на Дальнем Востоке наблюдал
и  я  лично. Почти  сразу  же  после прибытия в Хабаровск  Штерн  поехал  по
войскам. От оперативного отдела Котов послал меня. Уже два года прошло с тех
пор, как прекратились массовые аресты, а командная пирамида восстановлена не
была.   Многие  должности  просто   не  были   заполнены,  квалификация   не
соответствует. Батальонами  командуют  офицеры, закончившие  училище  меньше
года тому  назад.  И это еще  ничего  -  есть комбаты с  образованием курсов
младших лейтенантов  и с практическим стажем  несколько месяцев командования
взводом и ротой. Да и как можно было быстро заткнуть столь чудовищную брешь.
Я уже говорил о штабе армии, где осталось всего два офицера. В дивизиях было
еще хуже. В дивизии, дислоцированной в  том районе, где начались  события на
Хасане (40 стрелковая дивизия), были арестованы не только офицеры управления
дивизии  и  полков, но и командиры батальонов, рот и взводов. На всю дивизию
остался  один   лейтенант.   Его  невозможно  было   назвать  даже  временно
исполняющим должность  командира дивизии. Поэтому командир корпуса полковник
(впоследствии маршал Советского Союза) В.И. Чуйков позвонил этому лейтенанту
по  телефону  и сказал: "Ну Вы,  смотрите  там. За все отвечаете  до приезда
командира дивизии". А командир дивизии все не ехал. Посылали двух  или трех,
но ни один не доехал. Арестовывали либо по пути,  либо по приезде в дивизию.
Только когда начались бои на Хасане, приехавший Мехлис  назначил  командиром
дивизии комбрига Мамонова из своего резерва.
   Везде, где мы побывали, чувствовалось, что Штерна уважают и даже любят.
Это верно шло, прежде всего, от того, что с его приездом на Дальний Восток в
1938 году связывалась  остановка волны массовых арестов  и освобождение ряда
старших офицеров из заключения. Он и действительно был причастен к этому. Он
написал очень смелый доклад Сталину с анализом опасной ситуации, создавшейся
в  результате того, что  войска Дальнего Востока оказались  обезглавленными.
Этот доклад до Сталина  дошел. При  чем докладывал Берия,  который и взял на
себя задачу "выправить положение". Главное, конечно, было не в этом докладе,
а в  том, что как раз совершался  переход от  "ежовщины" к "бериевщине". И в
плане  этого  перехода кое-что  было  сделано  положительное  и  на  Дальнем
Востоке, где "палку перегнули" особенно сильно. Именно в связи с этим аресты
прекратились и  кое-кого выпустили и восстановили в должностях. Это, однако,
не снижает  смелости и  благородства поступка Штерна.  Люди  знали  об  этом
поступке, и рассказы о нем распространялись, привлекая к Штерну симпатии.
   Но кроме того  Штерн был  симпатичен и  сам по себе.  Высокий, красивый
по-мужски,  брюнет,  ходил   немного  клонясь   вперед,   как   это   делают
спортсмены-тяжеловесы или борцы. Говорил слегка глуховатым голосом,  напирая
на  "О".  "Узнавал" людей, с которыми когда-либо виделся.  Я взял  в кавычки
слово узнавал потому, что в ряде случаев ему удавалось  "узнавать" благодаря
хорошо им освоенной системе. Он заранее вспоминал и записывал знакомых в той
части, куда ехал. Ну а дальше уже дело адьютанта своевременно предупредить о
появлении знакомца. Но это знали немногие. Положительное его качество - такт
и внимательность  к  чужим  мнениям.  За  год совместной службы я ни разу не
слышал, чтобы он повысил голос  на кого-нибудь, чтобы он кого-то прервал или
отнесся к сказанному как к глупости, хотя говорились, конечно, и глупости.
   В  Биробиджане его уважали еще и за  еврейское происхождение. К  вагону
приходили   простые  еврейские   рабочие,   служащие,  интеллигенты,   чтобы
встретиться или  хотя бы  посмотреть  издали на командующего-еврея. Эти люди
приносили и свои нехитрые подарки. Так, с чудесной рыбой амур я познакомился
через такие подарки. Один  раз  рыбаки притащили огромного  живого  амура  в
лохани  с водой. Они прямо