рные  суждения,  рассказы о любимых  художниках  и
музыкантах оставили  очень  яркие впечатления.  Он был весьма  разносторонне
развитым  человеком  и  с  удовольствием говорил на  любые  темы, которые  я
затрагивал. Отвечал на самые различные вопросы. Избегал он только разговоров
на политические темы. Я  думал, что это он от  того, что он беспартийный, но
теперь думаю, что и беспартийным был именно потому, что политики и политиков
не любил.
   Не  говорил  он  также  о  своем  прошлом.   Ничего  не  рассказывал  о
происхождении, о родителях. Я знал  только, что  до первой мировой войны  он
учился в Петроградском технологическом институте, но  ушел  добровольцем  на
фронт. Дослужился до  капитана. Был два или  три раза ранен. Имел награды. В
Красную  Армию  мобилизован в  1918 году. Провоевал  всю  гражданскую  и  по
окончании остался в  кадрах. Занимал высокие посты. Его должность коменданта
УР'а первого разряда, каковым был Минский  УР, тарифицировалась  двенадцатой
категорией (три ромба). При присвоении первых воинских званий в 1936 году он
получил  звание  комбрига,  что  по тогдашним  временам было  очень  высоким
званием.
   Мы  так освоились  друг  с другом  за поездку,  что  обращались один  к
другому  запросто  и высказывались  довольно откровенно.  В  одном я  только
остался верен старому. Несмотря на его неоднократные предложения называть по
имени-отчеству, продолжал обращаться только официально: "товарищ комендант",
а когда он получил  воинское звание - "товарищ комбриг". Видимо поэтому я не
смог твердо  запомнить его имя  и  отчество,  а  проверить  теперь  негде  и
приходится писать здесь только фамилию.
   Уже  в  конце  поездки,  на  одной  из ночевок, он  заговорил  о  своем
понимании правильных отношений между начальником и подчиненным.  Он говорил:
наш  устав  рекомендует  поощрять инициативу.  А практически за  проявленную
инициативу,  если  тебя  постигла неудача  или  начальству  не  понравилось,
наказывают. Да еще  как! Ну, кто же пойдет после  этого на  инициативу.  А я
люблю инициативных. Не люблю тех,  кто своего мнения начальнику  не  скажет,
кто только знает "Так  точно!" и "Никак нет!" Ну чего с такими исполнителями
добьешься. В  Вас  мне  еще тогда,  когда  Вы  только прибыли  на  практику,
понравилась   Ваша   решительность.  Когда   Загорулько  принес   мне   Вашу
телефонограмму, я спросил у него: "А Васильев об этой телефонограмме знает?"
   - Да! - ответил Загорулько. - Они вместе были у телефона.
   -  Ну  тогда  этот  парень  будет  работать,  -  сказал я.  - Отзывайте
Васильева и помогите Григоренко. Постарайтесь дать ему все, что он попросит.
   Потом я поехал к Вам сам. Сразу  обратил  внимание,  что люди торопятся
что-то  сделать,  хотя  их  никто не  подгоняет. Потом,  когда  увидел  Ваши
"картинки", сообразил, что подгоняют именно они. Этим Вы буквально подкупили
меня.  Я, как и  вообще командиры в  Красной Армии, бумагописание  не люблю.
Составление всяких бесполезных бумаг  считаю  пустой тратой времени.  Да это
так  и есть  в большинстве случаев  в  наших штабах.  Но тут  я увидел,  что
бумажка в умелых руках - великое дело.  Я  понял,  что без Ваших  "картинок"
вообще работать невозможно. Но я не верил, конечно, что Вы успеете  вовремя.
Поэтому я разрешил Вам на месяц опоздать. А про себя подумал: "Да если и  на
два  опоздает, все равно  награжу".  Ну а  Бугульмой  Вы  меня  окончательно
купили. Трудно было придумать лучший подарок мне. Но как  Вы на это рискнули
и как успели, я и  до сих пор ума не приложу. Ведь в "картинках" Ваших этого
не было".
   - Нет было. Только не в том графике, что Вы рассматривали, а в том, что
в моем сейфе лежал.
   И тут я рассказал ему о той "тройной бухгалтерии", которую я устроил  с
графиком.  Он  от  души посмеялся и  спросил:  "Значит  боялись,  что можете
сорваться?"
   - Не  то,  чтобы  боялся,  но  не  хотел  лишних  дерганий  со  стороны
начальства.  И  боялся  твердо пообещать то,  в  чем  сам  не  был уверен  -
Бугульму. Конечно, если бы я  Вас так знал, как сейчас, то посоветовался бы.
В график бы тоже не включал, но рассказать о своем намерении рассказал бы.
   - За это спасибо, - растроганно сказал он.
   После поездки я ушел в дела по организации батальона.
   Несколько раз Померанцев приглашал меня  к себе  домой. Я здоровался  с
его женой и сыном и удалялся с хозяином в его кабинет, заполненный книгами и
различными техническими самоделками. Была у  него и небольшая мастерская,  с
токарным станком и набором  инструментов. Там он и выполнял свои  самоделки.
Во  время  таких  встреч мы много  говорили.  В обычное же время встречаться
почти  не  приходилось.  Между  комендантом  УР'а  и   командиром  саперного
батальона слишком большая дистанция.  Потом произошли перемены. В УР прибыла
дивизия. Та самая, о которой говорил Померанцев, Но только, как часто у  нас
делается, там, где это не нужно, затеяли рационализацию. Не  дивизия прибыла
на  усиление  УР'а,  как  это  должно  было быть, а  дивизией  поглотили УР.
Должность  командира  дивизией  совместили  с  должностью  коменданта  УР'а,
должность   дивизионного   инженера  с   должностью   начальника   инженеров
укрепленного района и т.  д.,  во всех  службах. А  пулеметно-артиллерийские
батальоны  УР'а  подчинили  полкам   прибывшей  дивизии.  В  общем,  создали
организацию,  совершенно  неприспособленную для ведения  боя  за укрепленный
район.  И при  том  отдали это дело в руки  людей не  только без  УР'овского
опыта, но и не понимающих сути боевых действий на долговременных укрепленных
рубежах.
   Командир  прибывшей 13-ой стрелковой  дивизии  - комбриг Вишнеревский -
весьма добросовестный человек, никогда даже толком  не слышал об укрепленном
районе. К  тому же он принадлежал к числу тех, - кому постоянно выражалось в
Красной  Армии  недоверие - офицер старой  армии,  беспартийный, выходец  из
"нетрудовой среды"  - и  которые, в  виду  этого,  не  стремились  проявлять
инициативу  и брать на себя  ответственность, особенно в делах малознакомых.
Померанцев, который,  в связи  с освобождением от  должности,  отзывался  на
учебу  в Академию  Генерального Штаба,  до  отъезда  стремился  хоть немного
"поднатаскать"  Вишнеревского.  С  утра  до ночи ездил  он  с ним  по  УР'у.
показывая и рассказывая. Но в УР'е, чтобы его понять и прочувствовать,  надо
поработать.   И   надо   иметь   помощников,   знающих   УР,   особенно   по
военноинженерному делу.  А у Вишнеревского  весь штаб, все начальники служб,
все командиры частей с полевой выучкой.
   Когда я пришел проститься с Померанцевым перед  его отъездом из Минска,
он  сказал:  "Очень  трудно будет Вишнеревскому. Не  дай Бог война в близком
времени.  Да и без войны нелегко. Особенно теперь, когда ошибаться стало так
опасно".
   Последнюю фразу можно  рассматривать,  пожалуй, как первое и  последнее
политическое  высказывание  Померанцева.  Это  была несомненная  реакция  на
недавний расстрел группы Тухачевского,  Уборевича, Якира и начавшиеся аресты
их сослуживцев. Но до меня это замечание тогда не дошло. Мне хотя и не  было
понятно,  зачем людям,  стоящим  на  вершине  власти,  идти  в  услужение  к
иностранным разведкам, но что  они  пошли на это, я  верил.  Померанцев  же,
видимо,  понимал, если и не в полном объеме  того, что произошло фактически,
но достаточно определенно, что полетят еще многие головы.
   -  Хуже  всего,  -   продолжал  Померанцев,  -  Вишнеревскому  будет  с
инженерной  службой. Он привык,  что дивизионному  инженеру  можно и никаких
указаний не давать, тот и сам знает что делать. А УР, в мирное время, прежде
всего  инженерная служба,  а  в войну  -  огонь  и  тоже  инженерная служба.
Вишнеревский этого  не  понимает.  Его  дивизионный  инженер  -  Васильев  -
совершенно непригоден для руководства инженерным делом в УР'е. Его еще можно
было бы терпеть как ни во что не вмешивающегося  начальника  инженеров УР'а,
если б его заместитель - начальник технического отдела  - был на высоте,  но
ведь Шалаев - пустое место. Я  Вишнеревскому предлагал добиться оставить еще
хотя  бы  на год Загорулько.  Но  тот получил  выгодное  назначение,  и пока
Вишнеревский колебался - просить  или  не просить  - укатил  к  новому месту
службы. Я предложил Вишнеревскому взять Вас, но он снова колеблется.
   Мы  тепло  попрощались, и Померанцев вместе с  женой  и сыном  укатил в
Москву.  Уже  когда  он  садился  в   машину,  я  сказал  ему:   "Мастерскую
"технических усовершенствований" я  все же создам". Но обещание это осталось
не выполненным. Слишком крепко тряхнула нас судьба в ближайшие годы.
   Грустно мне  было  сознавать, что  нет  больше  в УР'е этого  умного  и
доброго собеседника и друга, что нельзя, когда тяжко, сходить посоветоваться
с ним или просто "отвести душу". К тому  же тогда был  не только Померанцев,
но и Загорулько. С последним дружеских отношений  у меня  не было, но  с ним
приятно было общаться по службе. Умелый и остроумный, он знал прекрасно дело
и мог дать и полезный совет  и твердое указание что и как делать. Васильев -
невысокий  добродушный  толстячок - ничего посоветовать  не мог. Он был лишь
номинальный  начинж.  Он  не придирался ни  к чему  и работать  не мешал, но
говорить о  деле, особенно  когда требуется твердое и определенное  решение,
было абсолютно бесполезно. Вот только один пример.
   Когда мы объезжали укрепрайон  с  Померанцевым,  я спросил у последнего
когда мы приехали в  Плешевницы: "А с правым  флангом сделали что-нибудь?  Я
перед отъездом писал Загорулько, что правый фланг висит в воздухе".
   -  Да, Загорулько мне  докладывал. Писали  в округ,  но денег  на новое
строительство не получили. Так и до сих пор висит.
   Мы  объехали этот  район.  Между фланговыми  огневыми  точками  УР'а  и
болотистой поймой реки Березина промежуток около шести километров прекрасной
для  действий всех  родов войск местности. В общем,  чтобы обеспечить фланг,
требовалось посадить еще два батальонных района УР'а. Когда мы возвратились,
Померанцев дал указание  Загорулько, и вскоре была отправлена заявка начинжу
БВО  на  средства  для строительства двух  батрайонов.  Я рассказал об  этом
Васильеву и посоветовал  дать задание техническому отделу провести детальную
проработку  двух  батальонных  районов,  одновременно  представив  повторную
заявку в округ. Ни того, ни другого Васильев не сделал.
   Стоило ему только заикнуться об этом, как начальник технического отдела
Шалаев с  иронией  сказал:  "Это Вам Григоренко посоветовал?  Это  его "идея
фикс" еще с 1933 года. УР проектировали умные люди в  генштабе, границы УР'а
точно определены. УР построен. А теперь находятся  люди, желающие прирастить
фланги.  И  конца  таким  желаниям  не  будет.  Григоренко  удалось  убедить
Померанцева,  но даже  и он ничего не  добился, т.  к. дело это  липовое". И
Васильев,  сам  на месте не побывав и  не посмотрев, соглашается с Шалаевым.
Весной 1937 года Васильева, одним из первых в 13-ой дивизии, арестовали. Чем
помешал  этот очень простой и добрый человек мне просто  трудно представить.
Но  факт  остается  фактом,  дивизионная  контрразведка  сообщила,   что  он
"арестован как враг народа". Я  получил назначение на место Васильева. Пошел
представился  Вишнеревскому  и  спустился  вниз  -  в  управление начальника
инженеров - принимать дела. Во входных дверях  сталкиваюсь "нос к носу". Ба,
знакомое лицо! Черняев - тот самый "захудалый" солдатик, который прислуживал
Гаврилу Петровичу в санбате. Только  вид  совсем  иной. Новенькая, по фигуре
офицерская шинель. На петлицах по прямоугольнику (по шпале).
   - Каким образом? - Спрашиваю я, оглядывая его.
   -  А  я  здесь  в  Управлении  начальника инженеров  оперуполномоченным
контрразведки. Я хотел бы зайти к Вам.
   - Я еще дел не принял. Ничего Вам сказать не могу.
   - Но зато я Вам могу кое-что сказать, что будет Вам полезно знать перед
вступлением в должность.
   - Ну пойдемте.
   Ничего полезного, как я и  предполагал, он сказать не мог. Он говорил о
бдительности,  неоднократно подчеркивая,  что первый враг  народа  обнаружен
именно в управлении  начальника инженеров. Он так напирал на это, что у меня
невольно возникла мысль: не ты ли сам организовал этот арест и  теперь собой
любуешься. А он воистину любовался, явно бравировал своим  положением и даже
намекал довольно  прозрачно на то,  что  я теперь завишу от него больше, чем
зависел  он от меня в  батальоне.  Пришел он  явно за тем, чтобы насладиться
своим положением и очень гордился собой. Но я недолго терпел.
   -- У Вас ничего больше нет ко мне? - Спросил я сухо.
   Он смутился: "Да все... я только... хотел... предупредить..."
   - Спасибо за предупреждение и советы, но у меня сейчас много работы. До
свидания.
   Когда  он  удалился,  я пошел  к  Шалаеву:  "Как  дело  с  Плещеницкими
батрайонами?" - Шалаев начал  заикаясь говорить что-то невнятное. Я перебил:
"Возьмитесь сами лично  за  проработку этого проекта. Привлеките весь отдел,
работайте хоть круглосуточно, но послезавтра  к 9 часам чтоб основные данные
были у меня на столе. Я надеюсь в 10 выехать в  Смоленск для личного доклада
начальнику инженеров".
   После  этого,  захватив  карту  Плещеницкого  участка, я снова пошел  к
Вишнеревскому.  Он,  как  общевойсковик,  сразу  понял  опасность  открытого
фланга. Не будучи УР'овцем, он при первом знакомстве с картой УР'а не придал
значения этому.
   -  Я думал, - сказал  он, - что к нашим флангам будут  примыкать фланги
соседей.
   - Нет,  УР'ы создаются на важных операционных направлениях. Их задача в
том и  состоит, чтобы не допустить развития наступления противника на  таких
направлениях. Прочной  обороной  мы  вынуждаем  противника искать  фланги  и
пытаться обойти их. УР к этому  должен быть готов и обязан принять  меры для
противодействия  обходу  флангов. И наш план обороны предусматривает это.  Я
думаю, что предпринятый противником  обход нами будет отбит  и  при нынешнем
положении.  Но  зачем   позволять  противнику  совершать  обход  фланга   по
благоприятной местности. Пусть идет по лесисто-болотистой пойме Березины или
перелезает на ту сторону реки.
   Комбриг без  спора  согласился с этими доводами.  Я  сказал, далее, что
вопрос  этот  не  нов.  В  округ  уже  обращались  еще  при Померанцеве,  но
недостаточно настойчиво. И я боюсь, что если мы решительно не потребуем этих
двух  батрайонов,  то  в случае  какого-нибудь  разбирательства вину  за  их
отсутствие взвалят на  нас.  Вишнеревский  и с  этим  согласился.  Тогда  я,
согласовав  с ним суть и тон  бумаги, которую надо послать в округ, попросил
разрешения послезавтра лично поехать с нею.
   - Да  хоть завтра, -  сказал он, - такие дела нельзя откладывать. И так
мне могут  сказать, что  я очень долго думал. Ведь я в УР'е  уже больше  чем
полгода.
   -  Нет, к завтрашнему  дню я не успею подготовиться.  Так что разрешите
послезавтра.
   Когда я уже был у дверей, вдруг раздался сухо-официальный голос:
   -  Товарищ  начальник  инженеров!  А почему  Вы  являетесь ко мне не по
форме?
   Сделав поворот кругом, я удивленно произнес: "Не понимаю!"
   - Вы не сменили знаков различия.
   Я  действительно  продолжал  ходить  со своими двумя шпалами, т.  е. со
знаками различия по должности командира отдельного батальона.  Полагалось же
одновременно со вступлением в новую должность одевать знаки различия по этой
должности, если в приказе не оговорено иное. Как я уже писал, при выпуске из
академии  в  приказе о  моем  назначении на  должность 7-ой  категории (одна
шпала)  указывалось  "с присвоением Т-8" (две  шпалы).  В последнем  приказе
никакой  оговорки не было, и это  означало, что мне полагалось  вместо  двух
"шпал" одеть  один "ромб" (К-10). Но шло присвоение званий. Уже  очень  мало
осталось тех, кто их  еще не получил. Не получил и я. Но приказ мог придти в
любой момент, и я  не хотел что-либо менять на петлицах, чтобы не попасть  в
смешное положение. Дело  в том, что знаки различия для званий были оставлены
те же самые, что носились по должностям  (квадраты, прямоугольники,  ромбы).
Но звания  давали (по знакам)  значительно  ниже  должностных.  Бывали  даже
случаи, когда  человек, носивший  по должности три ромба, по званию вынужден
был одевать три квадрата. Померанцев вместо трех ромбов одел по званию один.
Вишнеревский вместо двух - тоже один. Оба этих присвоения относились к числу
"счастливых" случаев.  Как правило, бывало  хуже. Было немало случаев, когда
человек получал не только более низкие знаки, но и интендантское звание, что
для  командного  состава  было  оскорбительно.  Многие старались скрыть свои
новые знаки. Широко,  в холодное время года, стали пользоваться бекешами, на
меховые воротники которых  петлицы не  нашивались.  Ходили всяческие горькие
шуточки. Начальник штаба УР'а (у Померанцева),  получивший  звание  первым в
УР'е, вместо двух ромбов одел один  и на следующий день шутил: "У моего сына
в школе ребята спрашивают - что теперь твой папа носит? - а он - один ромб и
одну дырочку".  Другие на  подобный вопрос  отвечали: "Две шпалы... на  двух
петлицах". Была  масса обиженных. Был даже  случай, опубликованный в приказе
Наркома обороны, когда офицер отказался от присвоенного ему звания. И нарком
без  зазрения  совести писал об этом  офицере в приказе: "Всю свою  службу в
армии  околачивался  в  штабах".  Этим он  пытался  обосновать оскорбительно
низкое звание, но унизил штабную службу. Помню, какое невыгодное впечатление
произвел этот приказ на  штабных командиров. Их  теперь официально отнесли к
второстепенным военным работникам.
   Высокие командирские звания получали лишь те, кто вce время командовал.
Годы  учебы, служба в штабах и тылах, преподавательская работа  не только не
учитывались   для   званий,   а   влияли  отрицательно.  Звания  присваивали
центральные комиссии. Одну возглавлял Буденный, другую Тимошенко. Рассказы о
работе  этих комиссий передавали  из  уст в  уста. Вот,  например,  Буденный
открывает заседание. Мелкий военный чиновник докладывает прохождение службы.
Например:  в  армии пять  лет.  Командовал взводом, ротой, недавно  назначен
командиром батальона. Буденный изрекает "майор". Все соглашаются. Никто даже
фамилией не  интересуется.  В то  же время военно-образованные, знающие свое
дело начальники штабов дивизий, начальники оперативных отделов корпусов тоже
очень  часто  получали  звание  майора. А  вот  доклад о  другом  кандидате.
Подпоручик старой армии, участник гражданской войны, на штабных  должностях;
окончил военную академию, сейчас преподает в ней. Буденный: давно служит, но
как-то  все где-то по закоулкам.  Дадим ему полковника интендантской службы.
Человеку нанесена самая тяжкая обида.
   Интендант по-тогдашнему  - это вроде  невоенный. Я лично знал  молодого
человека с тремя ромбами. Он работал в Управлении  Боевой Подготовки Красной
Армии  инспектором  физической  культуры  и  спорта.  Ожидая звания, он  был
буквально  больным: - "Дадут  мне интенданта".  - сокрушался он. И как же он
радовался, когда  ему дали  старшего лейтенанта,  т. е. три квадрата  вместо
трех  ромбов.  Но   оскорбительные   интендантские  звания   давали  широко,
распространенно. Я  видел  начальников  штабов полков и дивизий, начальников
оперативных отделов дивизий и корпусов с  интендантскими званиями.  Это было
оскорбление  людям, но  это  было и  унижение важнейших  должностей,  подрыв
престижа этих должностей. О  людях  с интендантскими  званиями, какой бы они
пост не занимали, презрительно говорили: "У него  три шпалы на зеленом  поле
(на  зеленых  петлицах). Да что иное и  могли  сделать  "икона с усами", как
назвал Буденного  генерал Шарабурко,  "дубовый маршал",  как звали  в  армии
Тимошенко. Им и подобным вверили это ответственное дело, чтобы они натворили
побольше недовольных и тем помогли выявить  тех, кто способен не согла