которой  пользовалась  Рошнани.  Он  с
радостью предоставил бы ее матери, но Барзоя сама не захотела. Если одно  из
лиц за узкими окошками принадлежало  ей,  он  не  сомневался,  что  ее  губы
вытянуты в ниточку неодобрения.
   Фрада сверху кивнул Рошнани и сказал:
   - Я боялся, что будет хуже.
   - Большей похвалы по этому поводу я от  тебя  еще  не  слышал,  -  сказал
Абивард.
   - А я и не собирался хвалить, - сказал Фрада. - Мои слова  означают,  что
теперь я не смотрю на это дело с такой полной неприязнью, как вначале.
   - Отсутствие полной неприязни и есть наибольшая  похвала,  которую  я  от
тебя слышал, - не отставал Абивард.
   Фрада скорчил страшную рожу и сделал  вид,  будто  сейчас  ударит  брата.
Потом робко произнес:
   - Надеюсь, ты не очень рассердишься, если я скажу тебе, что несколько раз
разговаривал с госпожой Рошнани?
   Абивард понимал его робость: если, по  макуранскому  обычаю,  благородный
муж был единственным мужчиной, который мог, не нарушая приличии, смотреть на
собственную жену, То уж тем  более  разговаривать  с  ней  никакому  другому
мужчине не дозволялось. Абивард сказал:
   - Не переживай из-за этого.  Когда  я  разрешил  ей  выходить  с  женской
половины, я знал, что такое будет происходить постоянно.  А  как  же  иначе:
если бы она вышла, а с ней никто не стал разговаривать, для нее это было  бы
еще хуже, чем оставаться взаперти.
   - И ты можешь спокойно к этому относиться? - спросил Фрада. - Ты  столько
обычаев переиначил...
   - Не я один, - напомнил ему Абивард. - Шарбараз, Царь Царей, поступает  с
нашей сестрой так же, как я со своей женой. А сколько обычаев  было  разбито
позапрошлым летом вместе  с  нашим  войском?  Я  пытался  сделать  изменения
небольшими и разумными.  Честное  слово,  я  думаю,  что  отец  не  стал  бы
возражать.
   Фрада задумался, а потом нехотя кивнул:
   - Возможно, ты и прав. Отец... Не скажу, что он часто нарушал обычаи,  но
никогда не относился к ним так серьезно, как, например, мать.
   - Хорошо сказано. - Абивард кивнул в ответ. - Когда мог, он действовал  в
рамках обычая, но вряд ли он позволил бы  обычаю  сковывать  себя,  если  бы
нужно было добиться чего-то.
   - Хм. Если уж ты так ставишь вопрос, братец, то скажи, чего ты добьешься,
выпустив Рошнани с женской половины? - Вид у Фрады был самодовольный,  будто
он не сомневался, что нашел вопрос, на который Абивард ответить не сможет.
   Но Абивард ответил:
   - Во-первых, она будет охотнее делиться со мной своими  советами,  а  они
сослужили мне - да и всему Макурану - очень неплохую службу во время  войны.
К тому же ее советы будут только лучше, если она сможет все  увидеть  своими
глазами, а не услышит из вторых рук. А самое главное, это дает ей счастье, а
это, как ты сам убедишься, когда женишься, - вещь немаловажная. - Он в  упор
посмотрел на Фраду.
   Брат сказал:
   - Если это вещь немаловажная, то почему ты  ставишь  ее  в  конец  своего
списка аргументов, а не в начало? Нет, не отвечай. Я  знаю  почему  -  чтобы
другие аргументы выглядели внушительнее.
   - И что, если так? - со смехом сказал Абивард и  положил  руку  брату  на
плечо. - Ты подрос за этот год. Когда я уходил на войну, ты и не подумал  бы
обратить внимание на то, как построен аргумент.
   - С тех пор я их столько выслушал - ведь пока ты воевал, мне  приходилось
разбираться за тебя со всеми делами. - Фрада завращал  глазами.  -  Господи,
столько народу пичкало меня своим враньем - я и вообразить такого не мог.  У
некоторых совсем стыда нет, готовы что угодно сказать, если только  за  этим
померещился блеск аркета.
   - Не скажу, что ты не прав, потому что, по-моему, ты как  раз  прав.  Что
побудило Смердиса пойти на преступление? Да только то,  что  ему  привиделся
блеск аркета. - И не одного, - прибавил Фрада.
   - Ну да, - согласился Абивард. - Но его жадность была порождена  тем  же,
что и жадность всех прочих. - Он искоса посмотрел на Фраду:
   - И много лжи ты проглотил?
   - Брось меня в Бездну, если  я  знаю;  как  мне  было  отличить  ложь  от
правды?
   - ответил Фрада и, помедлив мгновение, добавил:
   - Но с каждым месяцем все меньше. Во всяком случае, я к этому стремился.
   - Да, к этому стоит стремиться, - согласился Абивард.
   Он посмотрел  поверх  парапета  на  север,  на  реку  Век-Руд.  Орошаемые
ганатами поля придавали земле. примыкающей к  реке,  вид  золотисто-зеленого
ковра; за рекой в кустарнике паслись стада. Абивард глубоко вздохнул.
   - Ты что? - спросил Фрада.
   - Два года назад я стоял на этом самом месте и смотрел на  реку,  а  отец
поднялся на стену и сказал, что видессийцы  раздают  золото  хаморам,  чтобы
склонить их к войне с нами, - сказал Абивард. - А дальше было все, что было.
   - И мир стал другим, - сказал Фрада.
   - Определенно. Я не рассчитывал стать дихганом по меньшей  мере  еще  лет
двадцать. Как и Охос, да, кстати, и Птардак, - сказал  Абивард.  -  Шарбараз
тоже не скоро рассчитывал стать Царем Царей, а Смердис, надо думать, и вовсе
не рассчитывал.
   Фрада тоже оглядел надел.
   - Господа приходят и уходят, - сказал он. - А земля остается вовеки.
   - И снова правда, - сказал Абивард. - Благодарю  Господа,  что  кочевники
ограничились охотой за нашими стадами и не старались всерьез уничтожить наши
пахотные земли. Починка разрушенных ганатов - дело не одного года.
   - У нас было с ними несколько  мелких  стычек  в  прошлом  году  на  краю
орошаемых земель. Они захотели попасти своих овечек в нашей пшенице и бобах,
сказал Фрада. - Но когда обнаружили, что у нас осталось  достаточно  воинов,
чтобы сильно затруднить им это дело, они  прекратили  лазать  к  нам,  слава
Господу и Четырем. - Он утер лоб. - Я соврал бы,  если  бы  сказал,  что  не
переживал  из-за  этого.  Какое-то  время  я  даже  боялся,  что,  когда  ты
вернешься, у тебя вообще не останется надела.
   - Это ничего, - сказал Абивард. - Какое-то  время  мне  казалось,  что  я
вовсе не вернусь. Смердис держал нас за горло - вытеснил  из  Страны  Тысячи
Городов за Тубтуб, в пустыню... Если бы не Рошнани, мы бы все там передохли.
   Фрада покосился вниз, на Рошнани, которая беседовала с  кожевенником.  Он
все еще боялся задерживать на ней взгляд дольше чем на  мгновение,  и  глаза
его скользили от нее в сторону и обратно. При всем том он сказал:
   - Что ж, учитывая ее заслуги, может, она и  заслужила  право  ходить  где
захочет.
   Поскольку эти слова фактически означали согласие брата, Абивард  радостно
хлопнул Фраду по спине.
   - Благодарю тебя, - сказал он. - Не забывай, что я и сам к этому  еще  не
привык. Думаю, что со временем нам, да и Рошнани, будет попроще.  Видессийцы
позволяют своим женщинам ходить куда угодно, да и  наши  простолюдины  тоже.
Вряд ли мы провалимся в Бездну, если последуем их примеру.
   - Других-то своих жен ты не выпустил, как я погляжу, - заметил Фрада.
   - Выпустил бы, если бы Кишмара и Оннофора не раздвигали ноги,  пока  меня
не было, - раздраженно ответил Абивард. - Обрати внимание, обе забеременели,
когда вроде бы сидели под замком на женской половине. Большего они  бы  вряд
ли добились, даже торгуя собой на рыночной  площади  в  деревне  Но  сделать
подарок другим женам сразу после такого позора - это уж слишком.
   - А как насчет сводных сестер? - спросил Фрада.
   - Что-то сегодня тебя потянуло на каверзные вопросы,  -  сказал  Абивард,
немного подумал и вздохнул:
   - Пожалуй, их я выпускать не стану, по крайней мере, не сразу. Если  люди
будут знать, что они свободно  разгуливают  вне  женской  половины,  это  не
прибавит им шансов на хороший брак.
   - Вот это разумно, - сказал Фрада. - Надо отдать тебе должное - ты видишь
все рытвины и ухабы на дорожке, по которой идешь.
   Братья рассмеялись. Абивард сказал:
   -  Господи,  как  же  мне  тебя  недоставало!   Шарбараз.   Царь   Царей,
замечательный человек и прекрасный друг, но шутить с ним - себе дороже.
   - Приятно сознавать, что хоть на что-то годишься, - сказал Фрада. -  Если
здесь все нормально, а судя но всему, так оно и есть, не спуститься  ли  нам
проведать Ганзака, узнать, как продвигается работа над  доспехами?  Если  он
работает так же усердно,  как  и  прежде,  то  вскоре  мы  сможем  снарядить
внушительный отряд копейщиков - Его улыбка сделалась хищной. - Все  соседние
дихганы будут нас бояться.
   - Есть вещи и пострашнее, - сказал Абивард. - Ну, пошли?
   Они вместе спустились  со  стены  и  поспешили  через  дворик  в  кузницу
Ганзака.
   Зимой она была желанным убежищем от холода. Сегодня, когда до осени  было
еще далеко, пот выступил на челе Абиварда, как только он вошел в  помещение,
наполненное жаром огня.
   Ганзак работал голым по пояс. Его лоб  и  широкая  волосатая  грудь  были
мокры от пота. Запах пота  наполнял  кузницу,  смешиваясь  с  дымом  горящих
поленьев и почти кровавым запахом горячего железа.  Когда  Фрада  и  Абивард
вошли, Ганзак трудился не над доспехами, а над лезвием меча.  Играя  мощными
мышцами, он опустил молот на железный брусок,  который  щипцами  прижимал  к
наковальне. Металл ударил о металл. Посыпались искры.
   Кузнец погрузил будущее лезвие в бочонок, стоящий возле наковальни.
   Послышался такой звук, будто шипел громадный ядовитый змей. Ганзак  вынул
лезвие из закаляющей ванны, критически осмотрел его  и  отложил  в  сторону.
Потом с лязгом положил щипцы на наковальню.
   - Дай тебе Господь доброго дня, повелитель, - сказал он, кивая Абиварду.
   - И тебе того же, - ответил Абивард, после чего выпалил:
   - Как ты переносишь такую жару?
   Ганзак откинул голову назад и расхохотался - громко и от души.
   - Повелитель, кузница - это мой дом. Когда я выхожу  отсюда,  иногда  мне
кажется, что я вот-вот задрожу от холода, до того привык к здешнему жару.
   Абивард и Фрада переглянулись. Фрада сказал:
   - Я вот что думаю: надо бы тебе спуститься о деревню,  пусть  Таншар  или
кто-нибудь из старух приготовит тебе лекарство, а то ты явно нездоров.
   Кузнец снова расхохотался. Добрый  нрав  никогда  не  изменял  ему,  что,
учитывая его габариты и силу, было весьма удачно. Он потянулся; движение его
литых мускулов под блестящей кожей напоминало движение мускулов  под  шкурой
льва.
   - Я кажусь тебе больным? - спросил он.
   - Нет-нет, - поспешно ответил Фрада. Сколь бы добродушным ни был  Ганзак,
только глупец взялся бы спорить с ним.
   Абивард сказал:
   - Мы зашли посмотреть, как продвигаются дела  с  доспехами,  которые  так
нужны наделу.
   - Думаю закончить восьмой прибор к новолунию, - ответил  кузнец.  -  Это,
как ты понимаешь, доспехи и для всадника, и для коня. Тогда у нас  будет  на
два прибора больше, чем было,  когда  Пероз,  Царь  Царей,  повел  войско  в
Пардрайю.
   Шлемов и щитов тоже больше, чем тогда, и еще многие заказывают  кольчуги.
Это, конечно, не полные доспехи, спорить не стану, но всяко лучше, чем кожа,
пропитанная растопленным воском.
   - Если я не ошибаюсь, я знаю, откуда к ним пришла  эта  мысль,  -  сказал
Абивард. - Заказывают те, кто ходил воевать за Шарбараза, Царя Царей?
   Ганзак нахмурил лоб:
   - Да,  повелитель,  они,  как  это  я  раньше  не  сообразил?  А  ты  как
догадался?
   - Прежде чем Абивард успел ответить, кузнец щелкнул пальцами:
   - Стоп! Я понял.
   Думаешь, они у видессийцев подглядели?
   - Не сомневаюсь, - сказал Абивард. -  Видессийских  доспехов  достаточно,
чтобы взять верх над нашими конными стрелками и даже  оказать  сопротивление
нашим копейщикам, и при этом они намного подвижней  тяжелой  кавалерии.  Мне
уже тогда подумалось,  что  в  их  экипировке  есть  свои  достоинства.  Как
выясняется, не мне одному.
   - М-м... не стану с тобой спорить, - сказал Ганзак. - Оказывается, они не
только гады, как я раньше  думал,  есть  в  них  и  хорошее.  Я  думал,  что
видессийцы - это только золото и обман, а силы и смелости в них нет,  а  они
оказались не такими. - Он зашевелил челюстью, будто жевал  что-то  не  особо
приятное. - Но думаю, меня бы больше устроило, если бы они были такими,  как
гласит молва.
   Тогда они были бы менее опасными, по-моему.
   - Думаю, ты прав, - сказал Абивард. Ганзак все понял очень четко. Он, вне
всякого сомнения, превосходный кузнец. А вот  какой  бы  из  него  получился
дихган, доведись ему родиться в благородном семействе? Скорее  всего,  очень
даже неплохой. Да, стране нужны хорошие кузнецы,  но  хорошие  правители  ей
тоже нужны.
   Абивард вспомнил слова Таншара о том, сколько теряет царство от того, что
многим так и не удается проявить свои способности.
   Фрада был крайне расстроен, буквально лопнуть готов:
   - Все только и твердят, что о видессийцах: мол,  они  такие,  они  сякие!
воскликнул он. - А вот я даже на тысячу фарсангов не приближался ни к одному
видессийцу!
   - Не принимай близко к сердцу, братец, - сказал Абивард. - Скоро  и  тебе
представится случай помериться с ними силами.
   - Когда? - спросил Фрада. - Когда стану  старым  и  седым,  как  Смердис?
Тогда я против них ни на что не сгожусь. Ведь если Шарбараз, Царь  Царей,  в
такой дружбе с Автократором Ликинием, то у нас с ними  будет  мир  на  целое
поколение. Он говорил об этом так, будто ничего хуже быть  не  могло.  Но  с
другой стороны, он ведь еще не был на войне.
   - Вряд ли тебе придется ждать так долго, - сказал  Абивард.  -  Шарбараз,
Царь Царей, - человек чести, он никогда  не  начнет  войну  с  Ликинием  без
серьезного повода. Но Ликиний вполне может дать такой повод. Не забывай,  за
свою помощь в войне он оттяпал от нас хороший кусок Васпуракана. Он из всего
старается извлечь наибольшую  выгоду.  Однажды  он  перестарается,  и  тогда
придет твой час.
   Фрада согнул руку, словно пристраивая копье в локтевом изгибе:
   - Скорее бы!
   Абивард, глядя на него, засмеялся:
   - Я сказал "однажды", братец, не "завтра" и даже не "через год".
   - Я слышал тебя, - ответил Фрада. - Слышал, но не слушал.

Глава 13

   Прошлую зиму Абивард провел  в  изгнании,  в  холодном  Серрхизе,  городе
Видессийской империи. Позапрошлая зима была полна возбуждения и лихорадочных
приготовлений к мятежу Шарбараз был тогда беглецом, а Смердис держал в руках
большую часть Макурана.
   Эта зима была не такова. Она  проходила  не  в  той  полуспячке,  которую
Абивард изведал в детстве и юности. Теперь он, а не Годарс  был  дихганом  и
нес на своих плечах ответственность за улаживание всяких раздоров в наделе и
за то, чтобы запасов хватило до весны. Но урожай собрали  хороший  -  лучше,
чем он рассчитывал, - и в закромах было достаточно зерна, орехов и  фруктов,
чтобы надел жил сыто до возвращения теплых дней.
   У него впервые за последние два с половиной  года  появилась  возможность
немного расслабиться. И эту возможность он использовал вовсю:  спал  длинные
зимние ночи напролет, пил горячее  вино  со  специями,  борясь  с  морозными
метелями и ледяным ветром, и отъедался, благо не было  надобности  экономить
припасы. Ему  даже  пришлось  проделать  дополнительную  дырочку  на  ремне,
поближе к концу.
   Кое-что росло даже и в эту гнусную погоду. Живот Рошнани набухал,  и  она
смотрела на это со смешанной  гордостью  и  иронией.  На  последних  стадиях
беременности у нее начинали пухнуть лодыжки, если она  оставалась  на  ногах
продолжительное время. Из-за этого, к ее большому  неудовольствию,  пришлось
ограничить ее выходы с женской половины.
   Абивард продолжал вызывать Рошнани в свою постель, даже когда она  совсем
округлилась. Это вызывало недовольство других жен. Одна из них пожаловалась:
   - Почему ты не вызываешь меня чаще? Разве я не красивее ее?
   - Если тебе приходится задавать такой  вопрос,  значит,  нет,  -  ответил
Абивард, - потому что, когда такие слова сходят с твоих губ, ты  становишься
очень некрасивой.
   Женщина в полном недоумении посмотрела на него:
   - Я не понимаю.
   - Знаю, - со вздохом  ответил  он.  -  И  в  этом  часть  наших  с  тобой
трудностей.
   Постепенно он начал выпускать и других своих  жен  погулять  вне  женской
половины. Он по-прежнему не был уверен, что поступает правильно, но  другого
выхода не видел. Но прежде  чем  разрешить  женам  гулять  по  крепости,  он
предложил такую вольность матери. Барзоя, как и прежде, наотрез  отказалась.
Он ожидал этого, и все же ее отказ опечалил его. Другие открывали  для  себя
новые пути, но ее дорожка в жизни оставалась неизменной.
   - Что же нам с ней делать? - спросил он Рошнани холодной ночью, когда они
лежали в обнимку в его кровати - как ради ласки, так и ради  тепла.  -  Если
другие будут выходить, видеть то, чего не видит она, делать то, чего она  не
делает, ей будет трудно оставаться хозяйкой на женской половине.
   - Скорее всего, она ею не останется, -  ответила  Рошнани.  -  Главенство
перейдет к другой. - Поскольку она сама была главной женой дихгана, под этой
"другой" она, разумеется, подразумевала  себя,  но,  верная  себе,  и  здесь
постаралась держаться в тени.
   И конечно, она была  права.  Абивард  понял,  что  рано  или  поздно,  но
перемена неизбежна. В конце концов, Барзоя была лишь вдовой бывшего дихгана.
Но она была и непререкаемой хозяйкой над всем  женским  населением  крепости
задолго до рождения Абиварда. Мысль о том, что теперь эта власть уходит  из.
ее рук, была равносильна землетрясению. Абивард озадаченно покачал головой.
   Рошнани увидела это движение и спросила:
   - Что с тобой?
   Абивард объяснил, а потом сказал:
   - Я думал обо всех переменах, которые произошли за  последнее  время,  но
вот эта застигла меня врасплох; может быть, поэтому она так огорчительна.
   - Но ты же сам сказал, что  эта  перемена  происходит  потому,  что  сама
Барзоя отказывается меняться, - напомнила ему Рошнани. - А впереди еще много
перемен.
   - Она взяла его руку и положила ее себе на живот. Над ее набухшим  чревом
туго натянулась кожа.
   Ребенок начал брыкаться и ворочаться, а потом ткнулся  чем-то  твердым  и
круглым в ладонь Абиварда.
   - Это головка! - с восторгом сказал он. - Определенно головка.
   Она положила рядом с его рукой свою.
   - Думаю, ты прав, - сказала  она  и  тут  же,  словно  волшебный  остров,
который может подняться из воды и сразу уйти обратно, головка уплыла от них:
ребенок поменял положение.
   Абивард прижал Рошнани к себе. При этом  ребенок  энергично  заворочался.
Оба засмеялись.
   - Кто-то очень старается оказаться между нами, - сказал он.
   Рошнани посерьезнела.
   - Знаешь, а ведь так и будет какое-то время, - сказала она. -  Мне  нужно
оправиться после родов, и ему не обойтись без  меня,  несмотря  на  нянек  и
служанок.
   - Я знаю, - сказал Абивард. - Надеюсь, все мы это переживем.  Только  вот
очень любопытно, в кого из нас он пойдет. Если он окажется похож  на  твоего
брата Охоса, по нему все девчонки сохнуть будут.
   - У меня нет никаких оснований жаловаться на внешность  членов  семьи  по
твоей линии, - сказала Рошнани, и Абивард снова обнял ее, а ребенок заелозил
в животе. Впрочем, он,  наверное,  елозил  бы  и  без  супружеских  объятий.
Рошнани сказала:
   - А когда он родится, как мы назовем его?
   - Я хотел  бы  дать  ему  имя  Вараз,  в  память  о  брате,  погибшем  на
Пардрайянской равнине, - ответил Абивард. -  Ты  не  против?  Ты  ведь  тоже
потеряла отца и братьев в степи.
   - Он родится в наделе Век-Руд и унаследует его, так что имя у него должно
быть соответствующее, - после некоторых раздумий сказала Рошнани.  -  У  нас
будут другие дети, и в их именах мы сохраним память о  моих  родных...  и  о
твоем отце.
   Я думала, что ты захочешь назвать его Годарсом. Почему ты решил иначе?
   - Потому что память о моем  отце  останется  свежей  еще  долгие  годы  в
сердцах и умах всех, кто знал его, - сказал Абивард. У него тоже была  мысль
назвать ребенка в память отца. - Он был дихганом,  и  хорошим  дихганом,  он
оказал влияние на многие судьбы. В этом его