м, что при движении он может  изгибаться
в разные стороны наподобие гусеницы. На носу имеется мощный бур,  приводимый
в движение двигателем, который, по словам Перри, способен развивать  большую
мощность в расчете на кубический дюйм объема, чем любой другой на кубический
фут. Я помню, как он любил  повторять,  что  один  этот  двигатель  способен
озолотить нас.  После  первого  ходового  испытания,  в  случае  успеха,  мы
собирались запатентовать его, но, увы,
   Перри уже больше никогда не вернется на землю. Да и сам я смог  вернуться
на нее лишь через десять лет.
   Я помню все детали  этого  события  так  ясно,  словно  это  было  вчера.
Близилась полночь, когда мы с Перри поднялись в  высокую  башню,  в  которой
собирался "железный крот", как окрестил  он  свое  изобретение.  Нос  машины
упирался в  землю.  Мы  вошли  внутрь  аппарата,  задраили  за  собой  люки,
спустились  в  рубку  управления,  где  находились   приборы,   и   включили
электрическое освещение.
   Перри  проверил  генератор,  контейнеры  с  химическими  реактивами   для
получения необходимого кислорода,  тщательно  осмотрел  приборную  панель  с
указателями  температуры,  скорости,  пройденного  расстояния,  анализатором
проходимых  пород  и  еще  множеством  датчиков.  Затем  он  проверил   рули
управления и могучие зубчатые шестерни, передающие энергию двигателя к буру.
   Наши кресла, к которым мы пристегнулись, были установлены таким  образом,
что могли  сохранять  вертикальное  положение  независимо  от  угла  наклона
подземного "разведчика".
   Наконец, все было готово.  Перри  склонил  голову  в  молитве.  Несколько
секунд мы молча сидели  в  своих  креслах,  затем  рука  старика  решительно
потянула рычаг на себя. Раздался ужасный рев, стальные стены  завибрировали,
послышался  характерный  звук  от  проходящей  между  внутренней  и  внешней
оболочками аппарата земли - мы тронулись в путь!
   Оглушающий шум и тряска подействовали на нас так, что  первые  минуты  мы
только и могли судорожно цепляться  за  подлокотники  наших  раскачивающихся
кресел. Но тут взгляд Перри упал на термометр.
   - Боже! - воскликнул он. - Не может быть! Скорее  посмотри  на  указатель
пройденного расстояния!
   Этот прибор вместе со спидометром находился на моей стороне. Повернувшись
к нему, чтобы снять показания, я заметил, как Перри бормочет себе под нос: -
Десять градусов - невозможно!
   С этими словами он начал отчаянно дергать рычаги управления. Как только я
разобрался в тускло  освещенных  циферблатах  приборов,  мне  стала  понятна
причина волнения старика. Сердце у меня упало, но я постарался  не  подавать
вида, что боюсь.
   - Семьсот футов, Перри, - как можно спокойнее сообщил я ему, - прежде чем
мы сможем перейти в горизонтальное положение.
   - Тебе придется помочь мне, парень, - ответил он, -  потому  что  я  один
никак не могу вывести машину из вертикали. Дай Бог, чтобы мы сумели  сделать
это вдвоем, иначе мы пропали.
   Я пробрался к креслу Перри, ни секунды не сомневаясь, что моей силы будет
более чем достаточно для поворота рычага. Я имел все основания для  подобной
уверенности:  моя  физическая  сила  с  детства  была  предметом  зависти  и
восхищения моих товарищей, что заставляло меня всеми  доступными  средствами
еще больше развивать и без того мощные мускулы. С  детства  я  преуспевал  в
таких видах спорта, как бокс,  футбол  и  бейсбол.  Вот  почему  я  с  такой
уверенностью  ухватился  за  рычаг.  И  был  жестоко  посрамлен.  Моей  силы
оказалось недостаточно, чтобы стронуть с места этот бесчувственный проклятый
железный стержень, прочно удерживающий нас на прямом пути к смерти!
   Наконец я прекратил бесполезные попытки и молча вернулся в  свое  кресло.
Да и что тут можно было сказать?
   Я не сомневался, что Перри начнет  молиться.  В  этом  я  был  совершенно
уверен, потому что он никогда не упускал такой возможности. Старик  молился,
когда вставал с постели, перед едой и после еды; перед тем как  лечь  спать,
он опять молился. Кроме этого, он всегда находил предлог помолиться еще  раз
десять на дню. Так что теперь, когда нам грозила гибель, я был  уверен,  что
стану свидетелем непрерывной молитвенной оргии, если, конечно, позволительно
применять подобный термин к такому серьезному делу,
   К моему полнейшему изумлению близость смерти превратила  Эбнера  Перри  в
совершенно  другого  человека.  С  губ  его   срывался   непрерывный   поток
неразбавленного сквернословия, направленный на упрямую железяку.
   - Не ожидал, Перри, - с упреком обратился я к нему, - что  человек  твоих
лет и глубоко верующий к тому же станет вместо молитвы изрыгать ругательства
перед лицом неизбежной смерти.
   - Смерть! - воскликнул он. - Да это же ничто по сравнению с той  потерей,
которую  понесет  человечество.  Послушай,  Дэвид,  внутри  этого   цилиндра
заключены такие возможности, о которых наука не  смеет  и  мечтать.  В  этой
стальной машине сила  десятка  тысяч  человек.  Две  жизни  -  ерунда,  куда
страшней, что в земном чреве останутся  похороненными  все  мои  открытия  и
теории, позволившие создать этот аппарат, который уносит  нас  все  ближе  и
ближе к вечному огню земного ядра.
   Должен  признаться,  что  в  тот  момент  я  был  куда  больше   озабочен
собственным  будущим,  чем  возможным  уроном  для   человечества,   которое
оставалось в полном неведении относительно ожидавшей его потери.
   - Можно ли что-нибудь сделать? -спросил я, стараясь говорить  спокойно  и
не показывать внутреннего напряжения.
   - Мы можем остановиться здесь и умереть от удушья, когда истощатся запасы
химических реактивов, - ответил Перри. - Или будем  продолжать  двигаться  в
надежде на то, что нам  удастся  повернуть  аппарат  хотя  бы  на  несколько
градусов. Тогда мы сможем, описав дугу, вернуться на  поверхность.  Если  мы
сделаем это прежде, чем температура в аппарате достигнет  опасных  пределов,
то у нас есть шанс остаться в живых. Но на такой поворот  у  нас  не  больше
одного шанса из  миллиона.  Двигаясь  же  вертикально,  мы  умрем  несколько
быстрее, чем оставшись на месте и корчась от удушья, но умрем все равно.
   Я взглянул на термометр. Он показывал 110ё. Пока мы  беседовали,  могучий
стальной крот углубился более чем на милю в толщу земной коры.
   - Ну что ж, тогда продолжим, - сказал я, -  тем  более,  что  продвигаясь
такими темпами, нам недолго придется ждать конца. Кстати, Перри, вы  никогда
не
   говорили мне, что эта штука будет двигаться с такой скоростью. Или  вы  и
сами этого не знали?
   - Нет, - ответил он, - я не мог точно рассчитать скорость, потому  что  у
меня  не  было  инструмента  для  измерения  мощности  двигателя.  Я  только
предполагал, что мы сможем делать около пятисот футов в час.
   - А делаем семь миль, -  закончил  я  вместо  него,  глядя  на  указатель
пройденного расстояния. - А какова толщина земной коры? - поинтересовался я.
   - Ну, на этот счет существует столько же  теорий,  сколько  и  ученых,  -
последовал ответ. - Одни определяют ее в тридцать  миль,  указывая,  что  на
этой  глубине,  учитывая  повышение  температуры  на  один   градус   каждые
шестьдесят или семьдесят футов, могут существовать только  расплавы.  Другие
считают, что вращение Земли и возникающие  напряжения  от  центробежных  сил
исключают эту теорию, и земная кора  должна  быть  сплошной  на  глубину  от
восьмисот до тысячи миль. Так что можешь выбирать любую.
   - А что, если она сплошная? - спросил я.
   - Нам это не поможет, Дэвид, - ответил Перри. - В лучшем случае, горючего
нам хватит на три-четыре дня, а воздуха не хватит и на три. Так  что  мы  не
можем надеяться пройти восемь тысяч миль и добраться до антиподов.
   - Выходит, если, конечно, вторая теория верна, мы остановимся на  глубине
шести или семи сотен миль, причем во время прохода последних полутора  сотен
миль мы уже будем трупами? Так? - спросил я.
   - - Совершенно верно, Дэвид. Тебе не страшно?
   - Не знаю.
   Все это случилось так неожиданно,  что  я,  наверное,  еще  не  до  конца
осознал весь  ужас  нашего  положения  и,  должно  быть,  поэтому  оставался
спокоен. Видимо, шок несколько притупил все мои чувства.
   Я снова посмотрел на термометр. Ртутный столбик продолжал подниматься, но
уже медленнее. Он показывал всего 140ё, хотя мы углубились почти  на  четыре
мили. Я сказал об этом Перри, а тот усмехнулся.
   -  Ну  вот  мы  и  развенчали,  по   крайней   мере,   одну   теорию,   -
прокомментировал он мое сообщение, а  затем  продолжил  осыпать  проклятиями
застрявший рычаг.
   Я  однажды  слышал  ругань   пьяного   шкипера,   но   по   сравнению   с
изобретательными и разнообразными выражениями Перри, она представлялась  мне
теперь лишь лепетом жалкого дилетанта.
   Я снова попробовал сдвинуть  рычаг  -  с  таким  же  успехом  можно  было
пытаться  сдвинуть  земную  ось.  По  моему  предложению   Перри   остановил
двигатель, и я взялся за рычаг еще раз, но  результат  оказался  тем  же.  Я
печально покачал головой. Перри пустил машину, и мы продолжили свой  путь  к
вечности со скоростью семь миль в час. Я сидел, не отводя глаз от термометра
и указателя пройденного расстояния. Ртуть поднималась, но  все  медленнее  и
медленнее.  При  145ё  жара  в  нашем  металлическом   гробу   стала   почти
невыносимой.
   К полудню, через двенадцать часов после старта, мы находились на  глубине
восьмидесяти четырех миль. Термометр показывал 153ё.
   Перри заметно повеселел, но убей меня Бог, если  я  понимал  причину  его
оптимизма. Он прекратил ругаться и принялся что-то напевать  себе  под  нос.
Неужели  напряжение  последних  часов  заставило  его   слегка   повредиться
рассудком? Я же все это время предавался  бесплодным  сожалениям,  вспоминая
многочисленные поступки в  своей  жизни,  которые  мне  хотелось  бы  как-то
искупить. Например, тот случай в Эндовере, когда мы  с  Колхауном  подложили
пороховой заряд в печку и один из мастеров чуть не поплатился жизнью;  потом
еще... Но что проку вспоминать, если я скоро умру и разом расплачусь за  все
свои прегрешения. Жара в кабине была адской; еще несколько градусов -  и  мы
потеряем сознание.
   - Какие показания, Дэвид? - оторвал меня  от  мрачных  размышлений  голос
Перри.
   - Девяносто миль и 153ё, - ответил я.
   - Клянусь Богом, мы камня  на  камне  не  оставили  от  этой  пресловутой
тридцатимильной теории! - злорадно захихикал Перри.
   - Но нам-то от этого не легче! - угрюмо отозвался я.
   - Мальчик мой, неужели ты не обратил внимания на то, что последние  шесть
миль температура больше не повышается? - удивленно спросил он. - Подумай  об
этом, сынок.
   - Я-то подумал! - огрызнулся я. - Но абсолютно не вижу разницы: не все ли
равно, какая будет температура - 153ё или  153000ё,  когда  у  нас  кончится
воздух. Так и так мы погибнем, и никто никогда об этом не узнает.
   Должен признаться, однако, что в глубине души  у  меня  тоже  затеплилась
какая-то надежда. Я, правда, не смог  бы,  да  и  не  пытался  вразумительно
объяснить, на что я надеюсь, но сам факт, как подчеркнул Перри, опровержения
научных  теорий  в  ходе  нашего  путешествия  очевидно   доказывал   полную
непредсказуемость действительного строения Земли. А  это  вселяло  некоторую
надежду, по крайней мере до тех пор, пока мы продолжали оставаться в живых.
   На отметке сто миль температура упала на полградуса! Когда я  сообщил  об
этом Перри, тот восторженно заключил меня в свои объятия.
   До полудня следующего дня температура продолжала неуклонно падать, пока в
кабине не стало столь же холодно, как перед этим было невыносимо  жарко.  На
глубине двухсот сорока миль в кабине резко запахло аммиаком,  а  температура
упала до -10ё. Почти два часа мы страдали от  ужасного  холода.  На  глубине
двухсот сорока пяти миль мы вошли в  мощный  ледяной  пласт,  и  температура
резко подскочила до +32ё. Последующие три часа мы пробивались через  лед,  а
затем вновь началась насыщенная аммиаком порода и опять резко похолодало.
   Через  какое-то  время  температура  снова  стала  подниматься,  пока  мы
окончательно не уверились, что приближаемся  к  расплавленным  слоям  земной
коры. На глубине четырехсот миль температура достигла  152ё.  Я  лихорадочно
наблюдал за неуклонно ползущим вверх  ртутным  столбиком.  Перри  наконец-то
прекратил напевать и начал молиться.
   Нашим надеждам был нанесен такой удар, что нарастающая жара казалась  нам
куда сильнее, чем была на самом деле. В  последующий  час  столбик  поднялся
лишь на один градус и на глубине четырехсот десяти миль достиг  максимальной
пока отметки в 153ё. Теперь  мы  уже  оба  следили  за  термометром,  затаив
дыхание. Остановится ли он на этой черте или будет безжалостно ползти вверх?
Понимая, что  обречены,  мы  все  же  с  упорством  утопающих  цеплялись  за
последние обрывки надежды.
   Указатель  кислорода  уже  приближался  к  критической  черте  -  воздуха
оставалось не более чем на двенадцать часов,  хотя  непохоже  было,  что  мы
проживем эти часы.
   На отметке в четыреста двадцать миль я снова посмотрел на термометр и  не
поверил своим глазам.
   - Перри! - закричал я, - Перри, старина, он опускается! Опускается! Опять
152ё!
   - Черт побери! - недоумевающе воскликнул он. -  Неужели  в  центре  Земли
находится холодное ядро?
   - Понятия не имею, - ответил я, - но, слава Богу, что мы не изжаримся  на
медленном огне. Я готов принять любую другую смерть, но только не такую.
   А ртутный столбик опускался все ниже, пока не достиг того же уровня,  что
и на глубине семи миль в caмом начале нашего пути. В это  время  перед  нами
встала  другая  проблема  -  истощение  запасов  кислорода.   Перри   первым
почувствовал это.  Он  судорожно  стал  нажимать  кнопки,  регулирующие  его
подачу, а через несколько секунд и я ощутил, как тяжело стало дышать. Голова
у меня закружилась, руки и ноги налились свинцом.
   Голова Перри беспомощно упала на грудь, но  он  тут  же  пришел  в  себя,
выпрямился в своем кресле и повернулся ко мне. - Прощай, Дэвид, - сказал он,
- это, наверное конец.
   С этими словами он улыбнулся и закрыл глаза.
   - Счастливо, Перри! - улыбнулся я в ответ.
   Но я не впал в беспамятство. Я был  молод  и  хотел  жить.  Целый  час  я
сопротивлялся надвигающемуся удушью. Почти сразу я обнаружил, что поднимаясь
выше по направлению к корме, я могу продолжать дышать. Примерно  час  я  еще
протянул на этих скудных  остатках  живительного  газа,  но  всему  приходит
конец. Я понял, что на дальнейшее сопротивление неизбежному  у  меня  просто
нет сил. В последнем проблеске  сознания  я  устремил  взгляд  на  указатель
расстояния. Он стоял на отметке ровно пятисот миль от поверхности земли. И в
этот самый момент  машина  внезапно  остановилась.  Непрерывный  скрежет  от
проходящих меж стенок обломков измельченной породы прекратился. Изменившийся
звук от работы бура неопровержимо свидетельствовал, что теперь он  вращается
вхолостую. И тут меня  осенило.  Нос  железного  крота  находился  НАД  моей
головой. Я смутно припомнил, что такое положение возникло при проходе  через
ледяной пласт. Тогда мы как-то не обратили на это внимания, но сейчас я  без
труда нашел  объяснение  этому  феномену:  каким-то  образом  мы  ухитрились
развернуться во льду на  180ё  и  теперь  снова  добрались  до  поверхности.
Благодарение Богу, мы спасены!
   Я приложил нос к  заборной  трубе,  через  которую  предполагалось  брать
образцы породы, и с восторгом понял, что  мои  рассуждения  оказались  верны
-сквозь трубу в кабину  вливался  поток  свежего  воздуха.  Реакция  на  это
открытие оказалась слишком сильной, и я потерял сознание.

   Глава II
   Странный мир

   Без сознания я находился не  больше  секунды.  Падение  на  железный  пол
кабины моментально привело меня в чувство.
   Первым делом я бросился к Перри. Мысль о  том,  что  он  умер  на  пороге
спасения, ужаснула. Разорвав рубаху у него на груди, я приложил ухо к сердцу
и чуть не завопил от радости оно билось медленно, но ровно.
   Я намочил водой платок и несколько раз похлопал им по лбу и щекам  Перри.
Мои усилия привели к результату - он раскрыл глаза. Некоторое  время  старик
тупо глядел на меня широко раскрытыми  глазами,  но  постепенно  взгляд  его
становился все более осмысленным. Он приподнялся и сел,  удивленно  втягивая
носом воздух.
   - Послушай,  Дэвид,  -  обратился  он  ко  мне,  -  я  не  ошибаюсь,  это
действительно свежий воздух? Что все это  значит  и  где,  черт  побери,  мы
находимся? Что произошло?
   - А то, что мы снова на поверхности, Перри! сказал он,  -  это,  наверное
радостно объявил я, - но вот где именно, не имею  представления.  Я  еще  не
открывал люки, потому что был слишком  занят  вашим  "оживлением".  Ей-Богу,
ваша жизнь висела на волоске!
   - Говоришь, мы снова на поверхности, Дэвид? Как же это возможно? Я  давно
потерял сознание?
   - Недавно. Вероятно, мы сделали разворот во льду. Вы  помните,  как  наши
кресла вдруг перевернулись? После  этого  нос  машины  оказался  у  нас  над
головой. Тогда мы не обратили  на  это  внимания,  но  сейчас  я  все  четко
вспомнил.
   - Ты хочешь уверить меня, что мы развернулись в толще  льда?  Дэвид,  это
невозможно! Мой аппарат не может повернуть, пока нос его  не  отклонился  от
прямой линии. А если это случилось  под  воздействием  каких-то  неизвестных
сил,  то  неизбежно  должно  было  привести  к  изменению  положения  рычага
поворота, который, как ты сам видел, не  сдвинулся  ни  на  дюйм  с  момента
старта.
   Все это я, конечно, знал, но чем тогда объяснить работу бура вхолостую  и
чистый воздух в кабине?
   - Я понимаю не хуже вас, Перри, что мы не могли  повернуть.  Но  факты  -
упрямая вещь: мы на поверхности, и я собираюсь выйти наружу посмотреть,  где
именно.
   - Лучше подождать до утра, Дэвид, сейчас ведь ночь.
   Я взглянул на хронометр.
   - Половина первого. В пути мы находились  семьдесят  два  часа,  так  что
снаружи, действительно, ночь. Но я все равно выйду, хотя бы для того,  чтобы
посмотреть на небо и звезды, которые я не надеялся снова увидеть.
   С этими словами я отодвинул засов внутреннего люка и  открыл  его.  Между
стенками цилиндра находилась
   измельченная порода, и мне пришлось  поработать  лопатой,  прежде  чем  я
добрался до внешнего люка, сваливая землю и камни прямо на пол кабины. Когда
я, наконец, освободил крышку внешнего люка и отодвинул засов, Перри стоял  у
меня за спиной. Отверстие открытого люка более чем наполовину находилось над
поверхностью. Нас с Перри изумил яркий дневной свет, вливающийся в него.
   - Кажется, хронометр врет, сказал он, - это, наверное сказал я.
   Перри со странным выражением на лице отрицательно покачал головой.
   - Давай-ка лучше поглядим, что там снаружи, Дэвид, - предложил он.
   Мы вместе вышли наружу и удивленно уставились на окружающий нас ландшафт,
столь же прекрасный, сколь и необычный. Прямо перед нами к  спокойному  морю
полого спускался ровный берег. До самого горизонта морская гладь была усеяна
бесчисленными  маленькими  островками,  часть  которых  представляла   собой
безжизненные гранитные скалы,  торчащие  из  воды,  а  другая  была  покрыта
великолепной тропической растительностью и мириадами пестрых цветов.
   За нашей спиной высился могучий лес гигантских древовидных  папоротников,
растущих вперемежку с обычными видами тропических деревьев.  С  них  свисали
пучки толстых лиан. Высокая густая трава  скрывала  сухие  сучья  и  гниющие
стволы упавших великанов. Вдоль опушки стелился такой же великолепный  ковер
из цветов, что и на островах, но в самом лесу было темно и неуютно.
   В безоблачном небе сияло полуденное солнце.
   - Не могу понять,  в  какой  точке  Земли  мы  находимся?  -  спросил  я,
повернувшись к Перри.
   Некоторое время старик не отвечал. Глубоко задумавшись, он стоял, опустив
г