еловеку, которого все называют Императором.
   - Это все чистая правда, -  ответил  Гак,  -  и  вот  перед  тобой  стоит
Император, о котором вы слышали. Можешь не ходить  дальше,  ты  нашел,  кого
искал.
   Колк был доволен. Он долго рассказывал нам о Турий - Стране Вечной Тени и
о своем путешествии в Амоз.
   - А почему, - спросил я, -  Гурк,  твой  отец,  хочет  присоединить  свое
королевство к Империи?
   - По двум причинам, - ответил молодой человек, - во-первых,  махары,  что
живут за равниной Ли-ди, обложили наш народ тяжелой данью, а людей  обращают
в рабство или скармливают своим зверям. Мы слышали,  что  великий  Император
ведет войну с маха-рами, и с радостью приняли бы в ней  участие.  Во-вторых,
недалеко от наших берегов,  на  острове  в  Соджар-Азе,  поселился  человек,
собравший в свой отряд бандитов  из  всех  племен.  Там  даже  есть  саготы.
Говорят, их послали махары помогать этому человеку. Они делают частые набеги
на наши деревни. Численность этого отряда постоянно растет, так  как  махары
отпускают на волю любого, кто пообещает сражаться  вместе  с  этими  людьми.
Махары хотят, чтобы Империя, о которой я пришел  разузнать,  была  разрушена
руками нам подобных. Все это мы узнали от одного воина, который был  в  этой
банде, но при первой же возможности бежал.
   - Интересно, что это за человек, - спросил я  у  Гака,  -  который  ведет
войну на стороне махар против людей?
   Я не ждал ответа и вздрогнул, когда раздался спокойный голос Колка.
   - Его зовут Худжа, - просто сказал он.
   Мы с Гаком переглянулись. Меня охватило радостное  волнение.  Наконец  мы
узнали, где скрывается Худжа, да еще заполучили проводника!
   Но когда я рассказал про все Колку, он не загорелся желанием  быть  нашим
проводником. Помимо сведений,  которые  ему  надо  было  собрать,  он  хотел
повидаться с сестрой и объясниться с  Дакором,  кроме  того,  отец  дал  ему
дополнительные инструкции, которые он не мог  не  выполнить.  Впрочем,  Колк
сказал, что он показал бы мне дорогу к острову,  если  бы  из  этого  похода
могло получиться что-либо путное.
   - Но вы не справитесь с ним, сейчас по крайней мере, - говорил  он.  -  У
Худжи тысячи воинов, а по его первому зову махары пришлют ему  подкрепление.
Вы должны сначала собрать большое войско и только  тогда,  может  быть,  вам
удастся разгромить его. Кроме того, вам нужно заставить его отойти  подальше
от моря, чтобы он не смог воспользоваться этими странными штуками, с помощью
которых его люди перемещаются по воде.
   Мне не удалось уговорить его на большее, чем просто объяснить мне дорогу.
Я показал  ему  карту,  на  которую  уже  были  нанесены  довольно  обширные
территории от Анорока до Сари и от Облачных Гор до Амоза. Когда  я  объяснил
Колку смысл всех обозначений, он уверенно прочертил линию морского побережья
Сари и обозначил границы Турий в Стране Вечной Тени.
   Эта Земля простиралась на юго-восток  от  побережья  и  заканчивалась  на
полпути к острову, где обитал Худжа.  На  северо-западе  находилась  равнина
Лиди, на границе которой располагался  город  махар.  Глядя  на  карту,  мне
становилось  понятней,  почему  жители  Турий  послали  за  помощью,  -  они
оказались меж двух огней: Худжа с одной стороны и махары с другой.
   Гак и Колк в два  голоса  уговаривали  меня  остаться,  но  я  был  полон
решимости отправиться не медля ни минуты. Единственное, что меня  задержало,
это необходимость снять для Перри копию  карты.  Я  оставил  ему  письмо,  в
котором, помимо всего прочего, выдвинул гипотезу о том, что  Соджар-Аз,  или
Великое Море, омывает южное побережье континента и  простирается  далеко  на
север. Я предположил также,  что  оно  соединено  с  огромным  проливом,  на
берегах  которого  находятся  Сари,  Амоз  и  "Гринвич".  Я   просил   Перри
поторопиться со строительством флота, дабы им можно было  воспользоваться  в
борьбе против Худжи.
   Рассказав содержание письма Гаку и попросив его отправить в Турию сильное
войско,  как  только   ему   удастся   достигнуть   соглашения   с   другими
королевствами, я начал собираться.
   Колк дал мне опознавательный знак для своего отца - кость с  изображением
лиди (турианского вьючного животного). Ниже лиди  был  изображен  человек  с
цветком.
   Лиди  -  это  животное,  которое  используют  только  жители   Турий,   а
изображение  человека  с  цветком  несло  двоякий  смысл:  говоря  о  мирных
намерениях подателя, оно выполняло также функцию личной подписи Колка.
   Тщательно осмотрев свое снаряжение, я  отправился  в  путь  -  на  поиски
самого дорогого для меня человека.
   Перед выходом Колк дал мне пространные пояснения, но, впрочем,  это  было
лишним: я куда больше рассчитывал на свою карту, чем на  память.  Собственно
говоря, карта мне была тоже не очень нужна, так как моим главным  ориентиром
служила огромная горная вершина, которая была видна даже из  Сари,  несмотря
на расстояние в сотни миль.
   У южного подножья этой горы брала начало река, которая  текла  на  запад,
затем  поворачивала  на  юг  и  впадала   в   Соджар-Аз   в   сорока   милях
северо-восточнее Турий. Все, что от меня требовалось, это  идти  вдоль  этой
реки до моря, а потом по побережью прямо в Турию.
   Двести сорок миль диких  гор,  первобытных  джунглей,  нехоженых  равнин,
безымянных рек, зловонных болот и диких лесов  лежало  впереди,  но  это  не
пугало меня. Никогда в жизни мне так сильно не хотелось отправиться в  столь
опасное путешествие - слишком многое зависело от его успеха.
   Не удивлю вас, если скажу, что не знаю, сколько времени продолжалось  мое
путешествие. Меня не занимали те удивительные вещи,  которые  попадались  на
моем пути - перед моими глазами стояло  лицо  Диан,  которую  я  любил  и  к
которой стремился всем сердцем.
   Я вышел из этого состояния, лишь когда миновал  высокую  гору  и  впервые
увидел небольшой спутник, низко висящий над поверхностью Пеллюсидара.  Он-то
и отбрасывал ту тень, в которой обитали жители Турий.
   С моего места было видно, что одна  сторона  этой  полуденной  луны  ярко
освещена, а  другая  погружена  в  тень.  Издалека  мне  казалось,  что  эта
своеобразная луна почти касается земли, но впоследствии  я  узнал,  что  она
висит на расстоянии мили.
   Следуя течению реки, я вскоре потерял из виду маленький спутник, так  как
углубился в заросли дремучего леса. В течение нескольких  переходов  он  был
скрыт от меня.  Но  по  мере  моего  приближения  к  морю  небо  темнело,  а
растительность становилась все менее  пышной.  Было  такое  ощущение,  будто
кто-то всемогущий решил: "Там цветы и  травы,  деревья  и  кустарники  будут
расти пышным цветом, благоухать и радовать глаз, а здесь они  будут  бледны,
редки и невзрачны".
   Я поднял голову и осмотрелся,  надеясь  увидеть  облака  -  это  довольно
редкое явление, но каково же было мое удивление, когда я  просто  не  увидел
солнца! Впрочем, причину этого я установил довольно быстро. Прямо  над  моей
головой висел другой мир. Я мог разглядеть его горы и долины, океаны, озера,
реки, цветущие равнины и густые леса.
   Вид этого мира, такого близкого и такого  недостижимого,  поднял  во  мне
бурю мыслей. Вопросы рождались и оставались без ответа.
   Живет ли там кто-нибудь? А если да, то кто?  Были  ли  люди,  населяющие,
возможно, этот мир, карликами, пропорционально самому  миру,  или  они  были
великанами, благодаря меньшей силе притяжения?
   Пока я думал так, я неотрывно смотрел вверх и заметил, что этот  огромный
шар  вращается  вокруг  своей  оси,  расположенной  параллельно  поверхности
Пеллюсидара. Таким образом, одна часть этой планеты  была  повернута  в  мою
сторону, а другая в это самое время согревалась жарким полуденным солнцем. В
этом мире было то, чего был лишен Пеллюсидар, день и ночь, а значит и время.
   Тут  мне  пришла  в  голову  идея,  как  дать   Пеллюсидару   возможность
отсчитывать время. Надо построить обсерваторию,  с  которой,  используя  эти
дневные часы, не нуждающиеся в подзаводке, один раз  в  день  передавать  по
радио точное время во все концы Империи.
   Тут я спохватился. Я должен был продолжить свой путь. Некоторое  время  я
шел в тени, следуя течению реки. Наконец,  я  достиг  места  ее  впадения  в
Соджар-Аз и повернул на юг, туда, где, по моим сведениям, была Турия.
   Отойдя от  устья  реки  на  некоторое  расстояние,  я  разглядел  вдалеке
огромный остров. По всей видимости,  это  и  был  оплот  Худжи.  Сердце  мое
забилось сильнее. У меня не было сомнений в том, что  именно  там  находится
сейчас моя Диан.
   Идти было довольно тяжело, и я продвигался медленно, ибо мне  приходилось
все время карабкаться по холмам, изрезанным  фиордами,  преодоление  которых
требовало немало сил и времени. Если провести прямую линию от устья реки  до
Турий, не будет и двадцати миль, но я прошел лишь половину этого  расстояния
и чувствовал себя крайне изнуренным. Кроме того, я был сильно голоден  -  на
скалах не росло знакомых мне фруктовых деревьев, и не знаю, что бы я  делал,
если бы откуда ни возьмись на меня не выскочил заяц. Луком воспользоваться я
не успел (я захватил его для экономии патронов), и заяц уже спокойно  прыгал
в сотне ярдов от меня. Я плюнул на  экономию  и,  достав  револьвер,  уложил
зверька на месте. Быстро освежевав тушку, я приготовил  себе  обед,  который
получился на славу.
   Поев, я улегся и заснул, а проснувшись, был так  доволен  собой,  что  не
сразу заметил стоящих передо мной с высунутыми языками и оскаленными  зубами
нескольких  похожих  на  волков  собак,   которых   Перри   упорно   называл
гиенодонами. Впрочем,  мне  не  было  никакого  дела  до  их  названия  -  я
обнаружил, что все мое оружие исчезло.
   Стая хищников приготовилась к нападению.

   Глава VII
   Из огня да в полымя

   Я как-то уже говорил,  что  плохо  бегаю.  Собственно  говоря,  я  просто
ненавижу это занятие, но если и существовал человек,  побивший  все  мировые
рекорды, то это был я в тот день, когда несся по узкой  скалистой  тропинке,
спасаясь от ужасных тварей, преследовавших меня. Мне некуда было деваться, и
я бежал в сторону моря. Едва я достиг скалистого утеса, один  из  гиенодонов
прыгнул мне на спину и вонзил зубы в мое плечо. Я не устоял под тяжестью его
тела, пошатнулся, и минутой позже мы  летели  вниз  с  отвесного  обрыва.  В
падении мы еще раз ударились о камни и с шумом рухнули в соленую воду.  Лишь
в этот момент гиенодон отцепился от меня.
   Вынырнув на поверхность и  отдышавшись,  я  осмотрелся  в  надежде  найти
какой-нибудь уступ, за который я мог бы уцепиться и прийти в себя. Утес, как
я уже говорил, был отвесен и почти гладок, и я поплыл к устью фиорда.
   Там я  увидел,  что  вода  вымыла  достаточное  количество  породы,  и  в
результате образовалось что-то вроде каменистого пляжа. Туда-то я и  поплыл,
напрягая  последние  силы.  Несмотря  на  то,  что  лишние  движения  сильно
ослабляли меня, я часто оглядывался, опасаясь нападения. В  конце  концов  я
добрался до берега и выбрался  на  пляж.  Теперь  у  меня  была  возможность
относительно спокойно осмотреться. Гиенодон медленно и с  большими  усилиями
плыл в мою сторону.
   Я долго наблюдал за ним и удивлялся, что столь похожее на собаку животное
так плохо плавает. Когда он поравнялся со  мной,  я  заметил,  что  гиенодон
быстро слабеет. Я подготовился  к  продолжению  схватки  и  набрал  побольше
крупных камней, но они мне не пригодились. Было очевидно,  что  он  либо  не
приспособлен к  плаванию,  либо  получил  тяжелые  увечья  во  время  нашего
падения: он почти не продвигался, ему даже было трудно  держать  голову  над
поверхностью воды.
   Вдруг гиенодон ушел под воду. Я  подождал  и  через  несколько  мгновений
увидел, что ему удалось вынырнуть. Необъяснимое чувство сострадания охватило
меня. Я мог хорошо  рассмотреть  его  глаза  -  он  был  не  больше,  чем  в
пятидесяти ярдах он меня. В них читался ужас, и они  были  похожи  на  глаза
моего колли Раджи. Я забыл о  том,  что  передо  мной  кровожадный,  опасный
хищник, а  думал  только  о  том,  что  сейчас  он  больше  всего  похож  на
несчастную, страдающую собаку, а собак я люблю.
   Я не раздумывал больше, очертя голову бросился в воду и поплыл к тонущему
зверю. При моем приближении он оскалил зубы, но у нас  не  было  возможности
выяснить отношения, так как он немедленно ушел под воду во второй раз, и мне
пришлось нырять за ним.
   Я ухватил гиенодона за шкирку и, хотя он был тяжел, как шотландский пони,
умудрился доплыть с ним до берега и вытащить на пляж. Там я  обнаружил,  что
одна из его передних лап сломана.
   К этому времени у  утопленника  пропала  всякая  охота  к  борьбе,  и  я,
подобрав несколько веток, упавших с чахлых деревьев, росших в трещинах скал,
вернулся к нему и наложил на его лапу  фиксирующую  повязку.  На  бинты  мне
пришлось пустить собственную рубашку.  После  этого  я  сел  рядом  и  начал
поглаживать  лохматую  голову  и  говорить  с  ним  так,  как  люди   обычно
разговаривают с собаками.
   Когда он выздоровеет, думал я, возможно, он попытается напасть и  сожрать
меня. И  на  всякий  случай  я  насобирал  обломков  камней  и  приступил  к
изготовлению каменного ножа. На этом пляже мы были изолированы от остального
мира больше, чем если бы  сидели  в  тюрьме:  с  одной  стороны  перед  нами
плескалось море, с трех других нас окружали неприступные скалы. К счастью, с
одной из скал стекал маленький ручеек пресной воды, так что смерть от  жажды
нам не грозила. Я набрал воды в одну из больших  раковин,  валявшихся  среди
обломков породы, и поставил ее перед гиенодоном.
   С едой у нас тоже не было  проблем  благодаря  обилию  крабов.  Время  от
времени мне удавалось подбить какую-нибудь неосторожную птицу, ловко  бросив
камень, - в школе я хорошо научился бросать в цель всякие  подходящие  и  не
очень подходящие для этого предметы.
   Вскоре гиенодон смог  вставать  и  ковылять  потихоньку  на  трех  лапах.
Никогда не забуду, с каким интересом я впервые наблюдал эту  картину.  Рядом
со  мной  лежала  горка  камней.  Гиенодон  медленно  поднялся  и  с  трудом
утвердился на трех здоровых лапах. С трудом он наклонился, жадно попил воды,
посмотрел на меня, а затем медленно заковылял к утесу.
   Он трижды обходил участок суши, на котором мы ютились, пытаясь,  по  всей
видимости, найти какую-нибудь лазейку. Не обнаружив выхода, он  вернулся  ко
мне, обнюхал мои ботинки, обмотки, руки  и,  прохромав  чуть  дальше,  снова
улегся на землю.
   Теперь, когда он более или  менее  свободно  мог  перемещаться,  я  начал
сомневаться в  разумности  своего  порыва  великодушия.  Как  я  могу  спать
спокойно, когда этот дикий зверь находится в  непосредственной  близости  от
меня? Где гарантия, что в один прекрасный день я не проснусь  от  того,  что
могучие челюсти сомкнутся у меня на шее? По меньшей мере, я чувствовал  себя
неуютно.
   У меня был довольно большой опыт общения с животными, и я не тешил  себя,
подобно  многим,  мыслями  о  чувстве  благодарности,   якобы   присущем   и
бессловесным тварям. Я верю в то, что некоторые животные любят своих хозяев,
но сомневаюсь, что это чувство проистекает из благодарности.
   И все-таки я заснул. Природа брала свое. Я просто отключился, хотя и  был
в сидячем положении. Это понятно  -  я  был  ужасно  измотан.  Проснулся  я,
почувствовав, что на меня навалилось тяжелое тело. В первую минуту я  решил,
что это гиенодон, но когда я окончательно стряхнул с себя  сон  и  попытался
подняться, то увидел человека. Впрочем, если быть точнее, я увидел  четверых
людей, но лишь один из них  навалился  на  меня,  а  остальные  стояли  чуть
поодаль.
   Без ложной скромности должен сказать, что я не слабак  и  никогда  им  не
был. Суровая жизнь в Пеллюсидаре закалила меня, и даже такой силач, как  Гак
Волосатый,  был  высокого  мнения  о  моих  возможностях.  Впрочем,  к  моей
природной силе добавлялось то, чего были лишены эти дикие люди, - знание.
   Напавший на меня человек неловко обхватил меня,  так  неловко,  что  этим
было грех не воспользоваться. Поднимаясь на ноги, я, прежде  чем  нападающий
успел опомниться, обхватил его и бросил через  себя.  Он  упал  на  камни  и
остался лежать там недвижимым.
   Когда я вскочил, то заметил гиенодона, спящего  у  большого  валуна.  Его
шкура по цвету сливалась с камнем, и пришельцы его не заметили.
   Едва я расправился с одним из этой теплой компании, остальные  накинулись
на меня. Теперь не было смысла таиться и молчать, и они  разразились  дикими
криками. Это было их ошибкой. Судя по  тому,  что  нападавшие  не  доставали
оружия, они хотели взять меня живым, но я отбивался так,  как  если  бы  мне
угрожала немедленная смерть.
   Битва была короткой,  ибо  как  только  дикари  огласили  своими  криками
ущелье, на их спины обрушилась огромная мохнатая масса.
   Это был гиенодон! В мгновение ока он повалил одного  из  людей  и,  легко
встряхнув его, сломал ему шею. Расправившись с одним, тут  же  накинулся  на
другого. Пытаясь отделаться от разъяренного зверя, дикари позабыли обо  мне,
чем я и воспользовался, вытащив нож у поверженного мной  человека.  Из  двух
оставшихся один рухнул, как подкошенный, под ударом моего ножа, другой почти
одновременно был загрызен моим четвероногим союзником.
   Бой был окончен - если только почуявший залах крови  зверь  не  считал  и
меня подходящей добычей. Я выждал несколько  минут,  держа  наготове  нож  и
подобранную мной дубину, но  гиенодон,  не  обращая  на  меня  ни  малейшего
внимания, принялся пожирать один из трупов.
   Животное не пострадало во время схватки; поев, оно улеглось и стало рвать
бинт зубами. Я сидел чуть поодаль и внимательно следил за ним, поедая краба.
Эта пища, кстати говоря, мне смертельно надоела.
   Гиенодон встал и подошел ко мне. Я не шевелился.  Он  остановился  передо
мной и, подняв свою перевязанную лапу, ткнул меня  в  колено.  Его  действия
были не менее понятны, чем слова - он хотел, чтобы я снял повязку.
   Я взял огромную лапу одной рукой, а другой размотал бинт  и  снял  ветки.
После этого я ощупал ее. Было похоже, что кость полностью срослась.  Сустав,
по всей видимости, немного закостенел, и когда я попытался  согнуть  лапу  в
колене, зверь  вздрогнул,  но  не  зарычал  и  не  отдернул  ее.  В  течение
нескольких минут я осторожно массировал сустав и, в конце  концов,  отпустил
мохнатую лапу.
   Гиенодон несколько раз прошелся вокруг меня, потом лег рядом.  Его  шкура
приятно щекотала мое голое тело. Я положил руку  ему  на  голову.  Зверь  не
пошевелился. Осторожно  я  начал  почесывать  его  за  ушами  и  под  нижней
челюстью. Гиенодон лишь чуть приподнял голову, чтобы  я  мог  лучше  ласкать
его.
   Этого было достаточно! С этого момента я преисполнился доверием к  Радже,
как я немедленно назвал гиенодона. Неожиданно чувство  одиночества  покинуло
меня - у меня была собака! Мне никогда не приходило в голову, чего именно не
хватало в Пеллюсидаре. В нем не было домашних животных.
   Люди еще не  дошли  до  той  стадии,  когда  у  них  появилось  бы  время
заниматься приручением диких зверей. По крайней мере, так  обстояло  дело  в
племенах, с жизнью которых я был знаком лучше всего.  А  вот  жители  Турий,
например,  используют  лиди  и  на  спинах  этих  животных  пересекают  свои
бескрайние равнины. Это племя обрабатывает землю,  а  земледелие,  по  моему
глубокому убеждению, - первый шаг к цивилизации. Приручение диких животных -
второй.
   Перри утверждает, что дикие собаки были впервые одомашнены для охоты,  но
я с ним не согласен. Я уверен, что если это не  было  делом  случая,  как  в
истории с моим  зверем,  то  приручить  дикую  собаку  первыми  должны  были
племена,  занимающиеся,  скажем,  птицеводством:  им  просто  был  необходим
грозный сторож для охраны их птиц. Впрочем, я более склонен к теори