й неминуемо придется пройти завтра.
   - Завтра приедет отец, - прошептала она в пустоте комнаты.
 
Прошлое 
 
   Энн наклонилась к иллюминатору, чтобы взглянуть на  маленький  остров
Палм-Бич - всего четырнадцать миль в длину и одна  миля  в  ширину.  Она
сидела в первом  ряду,  самолет  заходил  на  посадку,  делая  последний
разворот над Мар-а-Лаго, международным аэропортом Палм-Бич.
   "Небольшая  полоска  суши,  овеянная  огромным  количеством  мифов  и
легенд", - подумала она.  Остров,  восточный  берег  которого  омывается
Атлантическим океаном, а западный - водами  озера  Уорт,  в  этот  вечер
казался изумрудно-зеленым - ряд ухоженных лужаек  с  живыми  изгородями,
кокосовыми  пальмами  и  буйной  растительностью,  на  которых  голубыми
пятнами выделялись бассейны и серыми - теннисные корты. Палм-Бич,  очень
гостеприимный, обожаемый именитыми европейцами - королями, президентами,
финансовыми магнатами,  прочими  значительными  персонами,  -  оставался
загадкой почти для всех, кто там побывал.  Человеку,  впервые  попавшему
сюда, он представлялся чем-то вроде кинозвезды  -  сверкающей,  большой,
прекрасной и таинственной.
   Вот уже в течение восьми лет Энн частенько приезжала на остров, чтобы
повидаться со своей лучшей подругой Джейн Уитберн. Но за все  это  время
она так и не научилась отличать представителей  того  или  иного  круга,
которые  существовали  отдельно  друг   от   друга   в   неукоснительном
соответствии с правилами и обычаями, установленными ими же самими.
   А  если  это  некая  монолитная  культура,  думала  она,  коллективно
созданная   жителями   Палм-Бич,   одинаково    богатыми,    немолодыми,
эмоционально скудными и декадентствующими? Или они,  вращаясь  в  высших
кругах общества, делали на этом огромные состояния с  помощью  интриг  и
разного рода манипуляций людьми? Так  что  же  это  за  место  -  остров
мечтающих попасть в нувориши  или  земля  обетованная?  Или  же  мировая
столица  изобилия,  бастион  денег   и   власти?   Возможно,   все   эти
благовоспитанные люди - филантропы, старающиеся сделать этот мир чуточку
лучше? А может быть, это и есть  пресловутый  Эдемский  сад,  только  со
своим собственным запутанным социальным механизмом, со  своей  историей,
которой трудно найти параллели с чем бы то ни было,  с  присущей  только
этому месту бодростью духа?
   Или же все вместе взятое? Впрочем, так ли это важно?
   Для Энн в эту минуту остров был лишь  одним  из  курортов,  одним  из
мест, которых она объездила великое множество.
   Окончив колледж, Энн вела гораздо более  серьезную  и  содержательную
жизнь, чем все ее сверстники.
   У нее был роман с французским графом, когда она училась  в  Сорбонне.
Правда, позже она не могла бы  сказать  наверняка,  была  ли  это  с  ее
стороны любовь к мужчине или она влюбилась в Париж, но граф  ввел  ее  в
высший свет Европы, и она вписалась в него  настолько  естественно,  как
будто всю жизнь к нему и принадлежала.
   В те дни ей приходилось  с  мастерством  циркачки  успевать  посещать
лекции  по  сравнительной  религии,   восточной   философии   и   другим
философским предметам и в то же время  ужинать  в  "Максиме",  играть  в
гольф на частных полях, в поло в "Багатель", проводить ночи в "Режине" и
"Кастеле".  Это  был  головокружительный  роман.  В  выходные  дни   они
оказывались то в отеле "Даниэлли" в Венеции, то в "Ритце" в Мадриде,  то
в "Кларидже" в Лондоне, то в "Эксельсиоре" в Риме, перемещаясь из одного
дворца в другой, пока их любовь с графом не стала увядать.
   Позже она влюбилась в коллекционера из Парижа, который ловко  покупал
предметы искусства, опережая всех потенциальных покупателей, и она  жила
в его доме среди мебели Рульмана и канделябров  Галлея.  Он  подарил  ей
скульптуру Дега, изображавшую породистую лошадь, и великолепный  рисунок
Милле, которым она до сих пор восхищается. С этим человеком  она  ходила
по музеям, вернисажам, выставкам-продажам и художественным аукционам; он
перезнакомил ее со многими людьми искусства. Будучи еще совсем  молодой,
она,  таким  образом,   уже   была   знакома   со   всеми   европейскими
аристократами,    завсегдатаями    артистических    кафе,    владельцами
авиазаводов, а также с художниками и скульпторами, писателями и поэтами.
Последним она отдавала предпочтение.
   Вокруг  Энн  постоянно  крутились   мужчины,   она   нередко   меняла
любовников, оставляя отвергнутых поклонников с чувством пустоты в  душе.
Те, кого  она  бросала,  считали,  что  уже  никогда  не  смогут  больше
полюбить, во всяком случае настолько сильно, насколько они были влюблены
в Энн. Но как только она  начинала  терять  интерес  к  интеллектуальным
качествам какого-то мужчины, ее врожденная сексуальность  тоже  начинала
увядать. Поэтому  она  и  не  выходила  замуж  ни  за  одного  из  своих
поклонников.
   Она была очень чувствительна к проявлениям красоты в любой  форме.  И
она умела рассмотреть ее всюду - во время  роскошного  морского  круиза,
который она  совершала  со  своими  богатыми  друзьями,  или  где-то  на
Гринвич-Виллидж, населенном опустившимися эмигрантами из России, или  же
в ночных клубах с пропойцами, жиголо и гомосексуалистами. У нее был  дар
видеть правду жизни, при этом она впитывала в себя все, что казалось  ей
ценным, и отметала прочь то, что ее не устраивало.
   Она была искушенной  в  житейских  делах,  и  ее  не  смущало  чье-то
эксцентричное поведение. Жизнь в Европе, возможно, и лишила  ее  детской
наивное-. ти, но она все же сохранила  юность  души,  которая  была  так
очевидна в ее фотоэтюдах.
   Едва Энн вышла из самолета и  вдохнула  влажный  тропический  воздух,
размышления о светском обществе Палм-Бич перестали занимать  ее.  Теперь
ее голова снова была занята мыслями о срочной телеграмме, полученной  от
Джейн, в которой она просила ее приехать в ближайшие выходные.
   Энн забралась на заднее сиденье длинного лимузина кобальтового цвета,
а шофер продолжал загружать в багажник  ее  чемоданы  и  сумки  от  Луис
Вуттон, купленные ею на распродаже одного из старинных поместий.
   - Южный мост сегодня закрыт.  Нам  придется  ехать  в  объезд,  через
Средний, - сказал шофер.
   - Тогда дайте мне вон ту сумку сюда, в салон, не буду терять времени,
- сказала Энн и нажала на кнопку,  которая  опускала  перегородку  между
водителем и пассажирским салоном.
   Будучи фотожурналистом, Энн довела искусство макияжа до  совершенства
и самой себе, своим моделям могла наложить косметику даже  в  движущейся
машине. Она подвела  огромные  зеленые  глаза  и  освежила  полные  губы
бледно-розовой помадой. А лимузин тем временем уже пересек мост и выехал
на Ройал-Палм-Вэй. Этот бульвар шел вдоль пристани, которая в это  время
года  была  буквально   забита   шикарными   частными   яхтами.   Справа
промелькнуло здание Общества четырех искусств;  впереди,  вдоль  дороги,
возвышались, словно почетный караул, величественные деревья.
   Энн натянула чулки на свои  длинные  стройные  ноги,  а  лимузин  уже
сворачивал на Южноокеанский бульвар. Водная  гладь  океана  простиралась
теперь  слева  от  нее.  Роскошные  особняки  в  окружении  экзотической
растительности располагались по другую сторону. Как и в первый раз,  она
была восхищена невероятной чистотой и ухоженностью бульвара.
   Когда машина повернула  налево  и  миновала  модный  частный  клуб  с
теннисными кортами и бассейнами, направляясь в сторону "Каса  Пальма"  -
имения Уитбернов, Энн  уже  успела  переодеться  в  вечернее  платье  из
черного шелка с открытыми плечами.
   Надевая изящные бриллиантовые серьги, она откинула роскошные  светлые
локоны на обнаженные плечи.
   - Мисс Энн Грэм, - провозгласил шофер охраннику, и массивные  кованые
чугунные   ворота,   отделанные    латунными    украшениями,    медленно
распахнулись.
   Подъездную дорожку, залитую ярким светом, окаймляли деревья индийской
смоковницы, а перед подъездом стояли  машины  гостей.  Имение  Уитбернов
простиралось от океана до озера, занимая восемь акров земли, а  сам  дом
был построен еще в двадцатые годы. Этот роскошный особняк был  гордостью
Эдиссона Мицнера, архитектора, создавшего много проектов домов в  период
ранней застройки Палм-Бич.
   Здесь явно чувствовалось влияние архитектуры стран Средиземноморья  -
красная черепичная крыша, колоннада с арками.
   Парковщик, одетый в рубашку со стоячим воротником,  красный  жилет  и
черные брюки, распахнул дверцу лимузина. Энн вышла,  и  запах  гардений,
которые цвели на клумбах вдоль ступенек в дом, на секунду вызвал  у  нее
легкий приступ головокружения.
   Она почувствовала, что ужасно голодна.
   Швейцар в белоснежной форме  распахнул  перед  ней  массивные  резные
дубовые двери.
   - Добрый вечер, мадам, - сказал дворецкий, облаченный в черный пиджак
и темные брюки в тонкую полоску. - Пожалуйте за мной.
   Он проводил  Энн  через  огромных  размеров  холл  вверх  по  широкой
лестнице. Они прошли по сводчатому, в испанском стиле,  коридору,  стены
которого были украшены фресками со сценами охоты.
   Все коридоры и лестницы шли вдоль внешней стены дома  -  на  открытом
воздухе - и вели прямо на  террасу.  Арки  располагались  также  с  трех
сторон от бассейна и были увиты  цветущей  пурпурной  бугенвиллеей.  Над
ними находился второй  этаж  особняка,  таким  образом,  часть  бассейна
находилась на воздухе, а  часть  -  внутри  дома.  Сегодня  вечером  эта
терраса  под   небом,   сверкающим   звездами,   в   обрамлении   слегка
покачивающихся опахал пальм, была наполнена великолепно одетыми  людьми,
а от изобилия сверкающих драгоценностей  на  дамах  буквально  рябило  в
глазах.
   - Не желаете ли что-нибудь выпить, мэм? - спросил юноша-официант.
   - Да, шампанского, пожалуйста, - ответила Энн, в нетерпении оглядывая
гостей в поисках Джейн. Но  на  глаза  ей  попадались  лишь  одинаковые,
сильно залаченные платиновые пряди женских причесок в стиле первой  леди
Жаклин Кеннеди, слегка поблескивавшие в неярком свете огней.
   Стены, окружавшие внутренний дворик  дома,  были  покрыты  до  самого
верха желтыми цветами, а на задней стене, сложенной из обломков коралла,
находились скульптурные головы, из открытых ртов которых в бассейн текли
струи воды. Вообще в доме было два бассейна  -  один  с  пресной  водой,
другой - с морской. Последний располагался возле океана и был оборудован
кабинками для переодевания.
   Энн поблагодарила официанта, который принес  ей  шампанское,  сделала
глоток и отошла к цветочной клумбе в  форме  античной  вазы,  в  которой
росли желтые и оранжевые настурции. "Прямо как в Эдеме", - подумала она.
   Семья Джейн принадлежала к богатой старой гвардии этих мест -  старые
деньги, старое  имя  представителей  элитного  консервативного  общества
голубых кровей, в которое попасть было практически  невозможно.  Но  как
только Энн услышала громкий и задорный смех своей  подруги,  а  затем  и
увидела ее, одетую в шелковый саронг, с длинной ниткой иранской  бирюзы,
доходящей до пояса, и цветком гардении  в  волосах,  она  с  облегчением
рассмеялась.  В   ее   сумасшедшей   подруге   явно   не   было   ничего
консервативного.
   Джейн, стройная и грациозная женщина ростом около метра восьмидесяти,
с пышной копной рыжих волос, с глазами, один из которых был  голубым,  а
другой - зеленым,  с  гордым,  четко  очерченным  профилем,  была  очень
эффектна. В детстве она получила хорошее воспитание.  Несколько  лет  ее
учили частные педагоги, потом девочку устроили в привилегированную школу
Фокскрофт, которую она возненавидела с первого  дня.  Затем  по  желанию
матери она отправилась в  Стэнфорд,  где  изучала  русскую  и  китайскую
философию, там она и познакомилась с Энн.
   - Энн, дорогая! - воскликнула Джейн своим низким сильным  контральто,
увидев подругу. - Господи, как же давно я тебя  не  видела,  -  говорила
она, обнимая Энн, держа ее за плечи и взволнованно глядя ей в  глаза.  -
Спасибо, что приехала.
   Джейн обычно предпочитала общаться с детьми или стариками, потому что
больше  всего  на  свете  ненавидела  глупость;  Энн  была  единственным
исключением  из  этого  правила.   Будучи   естественной,   ласковой   и
добросердечной, Энн обладала чистотой и  свежестью  восприятия  ребенка,
который смотрит на окружающий его  мир  в  первый  раз.  От  нее  словно
исходил какой-то внутренний свет,  лучи  которого  помогали  видеть  все
вокруг более полно и глубоко.
   Несмотря  на  большой  жизненный  опыт,  ее  ум   и   восприимчивость
оставались острыми, словно бритва.  В  Энн  не  было  ничего  пошлого  и
банального. И она всегда  заражала  Джейн  бодростью  духа.  Но  главным
качеством Энн, пожалуй, была не ее доброта и понимание, а жажда жизни. И
Джейн, и Энн имели много общего -  прежде  всего  это  тяга  к  знаниям,
которые они ненасытно черпали из жизни с неуемной  энергией  и  чувством
юмора.
   - Я соскучилась по  тебе.  А  твоя  телеграмма  взволновала  меня,  -
сказала Энн, держа подругу за  руку.  -  Где  ты  пропадала?  Что-нибудь
случилось?
   - Ничего не случилось. Я целый месяц была в Африке и снимала  сафари,
- ответила Джейн и взяла с подноса,  который  держал  официант  в  белом
пиджаке, бокал мартини с водкой. -  А  потом  я  ездила  в  Нью-Йорк  на
театральные курсы.
   - Я думаю, из тебя выйдет великая театральная актриса. Ты талантлива,
- сказала  Энн,  осознавая,  что  ее  подруга,  коэффициент  умственного
развития которой убегал за отметку "сто", никогда  не  будет  заниматься
одним и тем же делом или находиться в  одном  и  том  же  месте  слишком
долго. В этом смысле Энн была ее полной противоположностью - в том,  что
касалось дела ее жизни, она была цепка, настойчива и упряма.
   - А как поживают господин доктор и его женушка? - спросила Джейн.
   - Прекрасно, - ответила Энн. Ее  отец,  знаменитый  хирург-кардиолог,
невысокого роста, внешне не терпящий возражений задира,  по  натуре  был
очень добрым человеком. Мать Джейн, далекое от реальной жизни  существо,
пряталась  от  нее  за  баррикадами   из   экстравагантных   платьев   и
умопомрачительных шляпок. - Они каждый месяц высылают мне  деньги,  а  я
отправляю их обратно. Как ты думаешь, до них когда-нибудь дойдет, что  я
хочу построить свою жизнь собственными руками?
   - Нет. Мне кажется, они всю жизнь будут  стараться  сменить  памперсы
своей крошке, - хихикнула Джейн.
   - А что ты думаешь обо всем этом? -  спросила  Энн,  махнув  рукой  в
сторону гостей.
   Джейн поднесла к губам длинный мундштук из черного дерева, затянулась
и выпустила струйку дыма.
   - Ты спрашиваешь, что я делаю в  городе,  где  каждую  девушку  зовут
Маффи или Банни?
   - Не могу поверить, что ты приехала сюда, - сказала Энн.
   - Мама очень просила. Я не была  дома  уже  целых  шесть  месяцев,  -
ответила Джейн, опустив ресницы.
   Единственный ребенок в семье, она была очень близка со своей матерью,
хотя они были совершенно разными. Джейн терпеть не могла формальностей и
жестких правил поведения, принятых в высшем обществе. В юности она  жила
в атмосфере этого общества, но так и не смогла стать его  частицей.  Она
высоко ценила свою самостоятельность,  а  получив  хорошее  образование,
умела скрывать ото всех свой обособленный образ жизни.
   - Я должна кое-что тебе рассказать, - заговорила вдруг  Джейн,  и  ее
глаза заблестели. - Это очень личное. Я  встретила  его  несколько  дней
назад в деревне. Он композитор. Он просто великолепен, а трахается  так,
что... - Она улыбнулась, заколебавшись, стоит ли  продолжать,  поскольку
заметила,  что  тщедушная,  с   бледной   кожей   и   голубыми   глазами
пергидрольная блондинка явно пытается подслушать их. - Пожалуйста, когда
вздумаете исповедоваться, будьте осмотрительны, мисс, - шутливо  сказала
ей Джейн, - не пользуйтесь грубыми словами, подобно мне!
   Энн вспыхнула, заметив, как и без того узкое лицо женщины  вытянулось
еще больше. На нем выделялись только  ее  губы  в  помаде  и  выпученные
глаза.
   Джейн питала антипатию к журналистам, а эта женщина была из тех,  кто
передавал разного рода  сплетни  газетчикам.  Было  непонятно,  как  она
умудрилась попасть на  ужин,  который  давала  мать  Джейн  своим  самым
близким друзьям и куда  ни  под  каким  видом  не  могли  быть  допущены
представители прессы.
   - Пойдем туда, - сказала Джейн,  подхватила  с  подноса  проходившего
мимо официанта тарталетку и, запихнув ее в рот целиком,  увлекла  Энн  к
одному из двадцати столиков, сервированных к ужину.
   На столах возвышались скульптуры изо  льда,  на  серебряных  подносах
были разложены изысканные блюда. На одном - семга из Шотландии, лобстеры
с острова Мэн, креветки из Флориды и клешни крабов. На другом -  горячие
закуски: стейки из рыбы-меч и перепелов, фаршированных зеленью, и многое
другое. А во внушительном баре из красного дерева можно было найти все -
"Крюг", "Луи Редерер", "Боллингер".
   У Энн свело желудок, но новость Джейн была более важной.
   - В общем, - прошептала Джейн, - на прошлой неделе я  вышла  за  него
замуж.
   - Что?! - непроизвольно воскликнула Энн. - Ты вышла замуж?!
   - Тише, - сказала Джейн, сжав руку подруги. - Мама пока не  знает.  Я
ждала твоего приезда, - продолжила она.  -  Мне  казалось,  что  я  могу
рассчитывать на твою помощь. - Она улыбнулась. -  Ведь  мама  так  любит
тебя,  ты  для  нее  само  совершенство.  -  Джейн  преданным   взглядом
посмотрела на Энн, которая застыла на месте от растерянности. - Увидишь,
он понравится тебе больше, чем мой предыдущий.
   Энн  слишком  хорошо  помнила  Фрейзера  Хауэлла  третьего  и   очень
надеялась, что так оно и будет.
   - Каким же невыносимым  занудой  он  оказался,  -  продолжала  Джейн,
потягивая мартини с водкой. - Ленивая, самодовольная задница. А ведь его
единственным качеством было благородное происхождение. Лучше бы его мать
сделала аборт. О, а вот и мама, пошли поздороваемся. - Она схватила  Энн
за руку. - Да, я забыла сказать, ему всего восемнадцать лет.
   -  Господи!  Но  тебе-то  уже   двадцать   шесть,   -   растерявшись,
пробормотала Энн.
   - Ну, значит, я еще не такая старуха, -  ответила  Джейн,  ткнув  Энн
пальцем в бок.
   - А он здесь?
   - Ты с ума сошла! Я не могла бы устроить ему такую пытку.
   Официанты разнесли высокие  изящные  бокалы  с  шампанским,  за  ними
последовали подносы с закусками. Маргерит Уитберн сама следила  за  тем,
как обслуживают ее гостей. Она давала  указания  официантам,  наблюдала,
чтобы опустевшие подносы были немедленно заменены  полными,  чтобы  всем
хватило  столовых  приборов  и  чистых  бокалов,  и  официанты  при   ее
приближении вытягивались во фрунт. Маргерит считалась образцом  хорошего
воспитания -  всегда  держала  себя  в  руках  и  была  готова  к  любым
неожиданностям.
   От нее просто исходил дух старых денег. У нее была  гибкая  и  тонкая
фигура и белоснежная кожа, белизну которой еще  больше  оттеняли  темные
волосы, черные глаза и алые  губы.  Аристократически  строгие  линии  ее
персикового  вечернего  туалета  подчеркивали  стройность  фигуры.   Шею
украшала  камея,  доставшаяся  ей  в  наследство  от  матери.   Маргерит
постоянно держала ситуацию под контролем.
   Так  могла  вести  себя  только  женщина,  сознающая   свое   высокое
происхождение, исполненная силы, уверенности и властности и знающая цену
своему высокому положению в обществе. И этим положением она была обязана
своим предкам и наследству, оставшемуся от них. Она принадлежала к  тому
элитному кругу, который, будучи невероятно вежливым, всячески отталкивал
от себя  новичков.  Многие  старались  попасть  в  это  общество,  но  в
результате оказывались в житейской пустыне с призрачными мечтами о  том,
что когда-нибудь все-таки станут членами эксклюзивных клубов Палм-Бич  -
теннисного, плавательного, клуба "Эверглейдс" и  подобных  им.  Маргерит
была меценатом и возглавляла правления