; что  же  касается  до  его  умственных  способностей  или  его
увлечений, то я решительно говорю: он должен годиться!.. Мне,  право,  жаль,
что находятся женщины, не разделяющие мнения, что перед  этой  святою  целью
жизни  всякая  другая  должна  исчезнуть...   Пусть   вольнодумцы   мужчины,
приобретая научные познания, впадают в заблуждения в делах веры - довольно и
этого прискорбного факта, зато мы, женщины, должны вдвойне стараться  твердо
противостоять этим бурям, свято хранить нашу веру и никогда  не  поддаваться
искушению мудрствовать.
   - Ваше высочество, это значит дать  женщинам  чересчур  легкую  задачу  в
жизни, это значит еще шире отворять дверь суеверию, вере в воображаемый  мир
духов, во власть сатаны, к чему женщины, к сожалению, и так очень склонны.
   Послышался стук сдвинутого стула и смущенное покашливание, между тем  как
молодая женщина, только что говорившая  так  смело,  сохранила  невозмутимое
спокойствие. Против нее сидел ее муж,  рука  которого,  лежавшая  на  столе,
играла кофейной ложечкой. Наклонив голову, он исподлобья, ни  на  минуту  не
отрывая глаз, смотрел на покрасневшее лицо жены, исключительно обращенное  к
герцогине. Выговорив последние слова, она случайно взглянула в его  сторону,
глаза их встретились, и ее взгляд был так  холоден,  как  будто  он  ей  был
совершенно незнаком. Яркая краска бросилась ему в лицо, он швырнул  на  стол
кофейную ложечку, что вызвало улыбку на прекрасном лице герцогини.
   - А! Барон Майнау, это  вас  волнует?..  Какого  вы  мнения  об  этом?  -
спросила она его ласково-вкрадчивым голосом.
   Его губы сложились в горькую, насмешливую улыбку.
   - Вашему  высочеству  хорошо  известно,  что  женщины,  которые  верят  в
колдунов и привидения, имеют для нас соблазнительную прелесть, - возразил он
своим небрежным тоном. - Женщина  обворожительна  в  своей  беспомощности  и
боязни, мы привлекаем ее, как ребенка, в наши покровительственные объятия, и
тут является любовь. - Глаза его приняли мрачное выражение и устремились  на
жену. - Между тем как от мудрой Афины Паллады на нас веет ледяным холодом, и
мы отвертываемся от нее.
   Неужели  это  была  та  женщина,  которая  в  день  свадьбы,  бледная   и
расстроенная, подобно ангелу  смерти,  промчалась  мимо  ехавшей  невесты?..
Горделивое торжество сияло теперь на этом прекрасном лице, и  это  выражение
сообщало ему необыкновенную привлекательность.
   - А вы? - обратилась она к священнику, сидевшему против нее со сложенными
на груди руками: при звуке ее голоса он точно пробудился от  глубокой  думы;
казалось,  герцогиня  собирала  все  свои  войска  против  молодой  женщины,
осмелившейся  думать  самостоятельно.  -  Разве  у  вас  нет  оружия  против
антихриста в прекрасном женском образе? - спросила она почти шутливо.
   - Ваше высочество, благоволите вспомнить,  что  я  не  охотник  до  таких
прений за кофейным столом, - возразил он сурово;  он  вдруг  превратился  во
всемогущего духовника, который  держал  в  повиновении  эту  высокорожденную
душу. - Оставим пока все это и удовольствуемся тем, что баронесса Майнау,  в
сущности, не отрицает вмешательства невидимого мира  в  нашу  действительную
жизнь.
   Он снова хотел прийти ей на  помощь  -  ей  стоило  только  утвердительно
нагнуть голову, и борьба была бы окончена; но в таком случае ей пришлось  бы
лгать  и  принять  протянутую  ей  руку  священника.  Она  никак  не   могла
согласиться на это и потому во второй раз сегодня отвергла ее.
   - Это  вмешательство  невидимого  мира  в  действительность  я,  конечно,
отрицаю, - сказала она несколько дрожащим голосом, причем сидевшая  рядом  с
ней фрейлина с шумом отодвинулась. - Я не верю в чудеса и небесные  явления,
как учит тому церковь.
   Зловещее глубокое  молчание  последовало  за  этими  словами;  прекрасная
герцогиня будто окаменела, ее глаза с томительным  беспокойством,  почти  со
страхом, останавливались попеременно то на Майнау, то на его  молодой  жене.
Он только что высказал, как ему противны женщины самостоятельные, с холодным
пытливым умом, но эта женщина не походила на щитоносную Афину, - она  скорее
казалась детски  наивным  существом,  которое  с  сильно  бьющимся  сердцем,
краснея и бледнея под  влиянием  своих  убеждений,  высказывало  их  нежным,
мелодическим голосом.
   Герцогиня не могла видеть выражения лица Майнау:  он  сидел  вполоборота,
сохраняя то небрежное спокойствие и хладнокровие, в которое  он  обыкновенно
драпировался, так  что  казалось,  вот-вот  он,  равнодушно  пожав  плечами,
насмешливо скажет: "Пусть ее себе говорит, - какое мне до того дело?"
   - Ваши воззрения так чужды строго верующему христианину, баронесса, что я
нахожу прения по этому предмету неприличными теперь ни  по  времени,  ни  по
месту, хотя я уверен, что победа осталась бы за мною,  -  прервал  священник
эту мгновенную тишину  своим  глубоким  симпатичным,  хотя  несколько  тихим
голосом; он должен был ответить ей, так как она  принудила  его  к  тому.  -
Оставляя в стороне Священное  писание,  позвольте  напомнить  вам  изречение
одного из великих  писателей,  который  говорит  устами  своих  мудрствующих
героев: "Есть многое  на  свете,  друг  Горацио,  что  и  не  снилось  нашим
мудрецам".
   - Это правда, но я под этим не подразумеваю  таинственной  силы  природы.
Большая  часть  людей  до  сих  пор  думает,  что  в  природе   нет   ничего
непостижимого, над чем можно было бы задуматься, потому что  они  могут  все
видеть, слышать и понимать, а что в этом-то и состоит чудо, - им и в  голову
не приходит. Разве не чудо та жизненная сила, заставляющая  произрастать  из
земли пеструю чашечку полевого цветка?..
   Священник смотрел на нее с тем же выражением на лице, с  которым  он  уже
раз сказал ей  сегодня,  с  мольбой  во  взгляде:  "Вы  противоречите  себе,
баронесса!"
   - А вы забываете основателя вашей церкви, Лютера, который  не  только  не
отрицал существование духа зла, но  даже  утвердил  веру  в  могущество  его
враждебной силы на земле? - сказал он, как бы умоляя.
   - В нашем веке он не только запустил бы в него  свою  чернильницу,  но  и
могучее перо свое обратил бы против порождения человеческой фантазии, - было
ее ответом.
   - Довольно, довольно! - воскликнул гофмаршал вне себя,  протягивая  руку,
как бы приказывая молодой женщине замолчать. -  Ваше  высочество,  простите,
что  за  моим  столом  вам  приходится  слышать   такие   противорелигиозные
мудрствования, - обратился  он  со  зловещим  спокойствием  к  герцогине.  -
Баронесса Майнау  воспользовалась  уединением  Рюдисдорфа,  чтобы  предаться
научным  занятиям,   которые   своею   ничтожностью   напоминают   о   своем
происхождении - занятия при хлебе и воде.
   Герцогиня быстро встала; она должна была это сделать: как правительница и
как  женщина,  она  не  должна  была  допустить  семейной  ссоры   в   своем
присутствии.
   - Пойдемте же собирать фрукты! - сказала она весело и любезно, как  будто
ничего и не произошло. Она надела шляпку и взяла зонтик.  -  Где  же  сейчас
принцы? Я не вижу и не  слышу  их,  господин  Вертер,  -  обратилась  она  с
вопросом к воспитателю принцев, который в ту же минуту скрылся...
   Подозвав к себе священника, герцогиня взяла под руку Майнау; он  пошел  с
нею, не  бросив  ни  одного  взгляда  в  сторону  жены;  фрейлина  торопливо
последовала за ними, так что Лиана осталась одна, как опальная, -  одна  под
тенью кленов.
   - Вы ничего не чувствуете, моя милая? Уж отличились  вы  сегодня,  нечего
сказать! Просто сломали себе шею! - проговорил  лукаво  гофмаршал,  медленно
проезжая мимо нее.

Глава 13

   Лиана молча отвернулась и пошла по дорожке, пролегавшей мимо  охотничьего
дома, в лес. В отворенное окно кухни она увидела Лен, стоявшую около  плиты,
а недалеко от нее, в  темном  углу,  виднелось,  подобно  призраку,  бледное
личико Габриеля. Он скрылся здесь, когда  гофмаршал  резким  движением  руки
прогнал его из этого круга высокорожденных... Какой промах  дала  она,  взяв
сторону мальчика: этим,  без  сомнения,  она  только  ухудшила  его  и  свое
положение. Ненавистная "вторая жена"  этим  ходатайством  поставила  себя  в
такое  положение,  что  теперь  вопрос  состоял  только  в  том,  когда  она
возвратится к себе на  родину...  При  этой  мысли  Лиана  вздохнула  полной
грудью, и луч счастья осветил ее душу.  Теперь  не  она  будет  намекать  на
развод, не она будет стараться порвать цепи, в которые, в своем заблуждении,
сама  себя  заковала.  Она  радовалась  смелости,  с  какою,  не  стесняясь,
высказала свои убеждения: не каждое ли ее слово было  нарушением  программы,
начертанной Майнау?.. Теперь он не мог, на время своего отсутствия, поручить
ей охранение домашнего спокойствия  и  воспитание  наследника  дома  Майнау:
гофмаршал не потерпит уже этого  ни  в  каком  случае.  Майнау  нечего  было
страшиться теперь огласки - разрыв произошел  при  посторонних  за  кофейным
столом...  Сделаться  свободной!..  Там,  вдали,   окруженный   таинственным
полумраком, виднелся ненавистный ей замок, где она в короткое время  столько
выстрадала. Время испытания, прожитое здесь, она будет считать  тяжелым,  но
счастливо окончившимся сном, о котором она больше не будет и думать... Назад
к Магнусу и Ульрике! Опять жить общею с  ними  жизнью,  опять  заниматься  в
Рюдисдорфе, в их уютном зале!.. Как охотно она будет выносить капризы матери
и ее гневные вспышки! Тамошний ад, как говорили Магнус и Ульрика, был  ничто
в сравнении со страданиями и одиночеством на чужбине. Она  же  поедет  не  к
матери, а к Магнусу; он ведь решительно заявил им, что Рюдисдорф их родина и
будет служить для сестер убежищем во всякое время... О Магнус!  И  глаза  ее
наполнились слезами при мысли о свидании с ним.
   В эту минуту раздался лай собак, выбежавших из  охотничьего  домика;  она
оглянулась: там шел Майнау, унимая повелительным  движением  руки  прыгавшую
кругом него свору... Не шел ли он в охотничий дом,  может  быть,  за  шалью,
которую оставила там герцогиня?.. Как гордо и высоко держал он голову, будто
служил олицетворением мужества и силы! А между тем он был  самый  жалкий  из
всех! Он говорил против совести и убеждений и обходил молчанием самые грубые
выходки, чтобы только не заступиться за жену, не ответствующую  его  планам.
Лиана быстро пошла вперед, как будто не видала его, но он был уже около нее.
   - Как! Ты плачешь, Юлиана?.. Ты можешь плакать? - воскликнул он  со  всем
злорадством удовлетворенной жестокости. Она гневно отерла слезы.  -  Ну,  не
сердись, никто лучше меня не знает, что ты не от чувствительности проливаешь
их. Бывают слезы ожесточения, оскорбленной гордости...
   - И глубочайшего раскаяния, - прервала она его.
   - А!.. Ты раскаиваешься в своем давешнем геройстве?..  Как  жаль!..  А  я
принимал все сказанное тобою за твое искреннее убеждение  и  думал,  что  ты
сумеешь принять мученическую  кончину  за  каждое  свое  слово...  Итак,  ты
раскаиваешься?.. Не послать ли тебе  священника?  Он  с  такой  необъяснимой
готовностью старался  выручить  тебя,  что  герцогиня  вне  себя  за  это...
Прислать тебе его, Юлиана? Более любезного духовника трудно  найти  в  целом
свете, я знаю это от Валерии!
   - Я должна буду принять его, - проговорила Лиана с раздражением, видя его
язвительную усмешку, - для того, чтобы он  внушил  мне  веру  в  колдунов  и
привидения, чтобы  и  меня...  -  Тут  она  вспыхнула  и  замолчала,  сделав
отрицательное движение.
   - Чтобы и тебя любили, как я только что высказал, - докончил он.
   -  Не  здесь!  Не  здесь!  -  воскликнула  она  порывисто,  указывая   на
Шенвертский замок. - Я раскаиваюсь, - продолжала она спокойнее, - что  своим
необдуманным вмешательством ускорила решение судьбы Габриеля, все же  прочее
я готова  повторить  слово  в  слово,  даже  если  бы  от  меня  потребовали
представить еще  новые  доказательства  пред  лицом  той  высокопоставленной
лживости и твоих язвительных насмешек... Далее я раскаиваюсь...
   - Дай мне высказать остальное, Юлиана; я не желал  бы  слышать  этого  из
женских уст, - прервал он ее вдруг очень серьезно и меняясь в лице, что  уже
раз смутило ее сегодня. - Ты еще раскаиваешься в том,  что  так  слепо,  так
неопытно и так  простодушно  вступила  в  брак,  и  горячо  обвиняешь  меня,
человека опытного, который должен был хорошо знать и понимать, что  делал  и
чего требовал.
   - Да, да!
   - А если и он раскаивается?
   - Ты согласен, Майнау?  Ты  позволяешь  мне  удалиться?  Еще  сегодня?  -
спросила она, затаив дыхание; глаза ее заблистали, и она с  мольбою  прижала
руки к груди.
   - Этого я  не  думал,  Юлиана,  -  ответил  он,  видимо  удивленный  этим
старательно сдерживаемым восторгом. - Ты не так поняла меня, - произнес  он,
отчеканивая слова, причем губы его нервно задрожали. - Оставим  это;  теперь
тут не время и не место для каких-нибудь соглашений.
   - Соглашений? - повторила она тихо, и ее руки  опустились.  -  Да  они  и
невозможны! К чему же откладывать? Боже мой, я потеряла даже охоту, утратила
честные намерения, с какими вступила на свое новое поприще; я измучена  и  с
трудом сохраняю наружное спокойствие; душою и сердцем я в Рюдисдорфе,  а  не
здесь!  Это  возможно  лишь  на  короткое  время,  а  не  на  всю   жизнь!..
Соглашение!.. - Она горько засмеялась. - Четыре недели тому назад  я  искала
бы его по  собственному  побуждению,  с  чистосердечным  желанием  исполнить
взятые на себя обязанности, теперь же, после  всего,  что  случилось,  я  не
могу! Я отказываюсь от него!
   - Но я.., нет, Юлиана! - воскликнул он запальчиво, и жилы на  висках  его
вздулись.
   С минуту она молча стояла перед ним: при таком  его  настроении  она  его
боялась; но не лучше ли для обеих  сторон,  чтобы  разрыв  произошел  именно
теперь?
   - Я, кажется, догадываюсь, почему ты желаешь, чтобы я  осталась  в  твоем
доме в эту тяжелую минуту, это для меня  большое  утешение,  -  сказала  она
кротко. - Ты заметил, что я от всего сердца полюбила  твоего  сына;  отпусти
Лео со мною в Рюдисдорф, Майнау! Клянусь тебе жить только для него и  беречь
его как зеницу ока. Я знаю, что Магнус и Ульрика с радостью примут его;  как
многому он  может  научиться  от  этих  высокодаровитых  людей!..  Тогда  ты
спокойно можешь отправляться путешествовать и  быть  в  отсутствии  хотя  бы
несколько лет... Отпусти со мною Лео, Майнау!
   И она с мольбою протянула ему руку, но он порывистым движением  оттолкнул
ее.
   - Должно быть, правда, что существует Немизида!.. Я желал бы слышать, как
они все, все хохочут!
   Со злобным смехом закинул он голову кверху и  устремил  взгляд  на  синее
небо, как будто вдруг увидел там тех, о ком говорил.
   - Знаешь ли ты,  что  значит  жестоко  уязвленное  тщеславие,  Юлиана?  Я
когда-нибудь тебе скажу, не теперь, еще не скоро, пока...
   Молодая  женщина  вдруг  молча  прошла  мимо  него;  он  стоял  спиною  к
охотничьему домику, а потому не мог  видеть,  как  из-за  кленовых  деревьев
показалась герцогиня со своею фрейлиной.
   Тяжело было Лиане! Огненный  любопытный  взгляд  герцогини  отметил,  как
резко оттолкнул Майнау ее руку. С яркою краскою в лице пошла  она  навстречу
дамам; от нее не скрылась злобная улыбка, мелькнувшая на  лице  фрейлины,  и
это увеличило ее смущение.
   Герцогиня только что своим  появлением  прервала  тягостную  сцену  между
супругами. Муж журил свою молодую жену за ее недавнюю бестактность и с такою
суровостью  отверг  ее  просьбу  о  прощении,  какая  возможна  только   при
совершенном отсутствии чувства. Теперь она спокойно сознавала  в  душе,  что
этой со смущением приближавшейся к ней рыжеволосой Трахенберг недоставало бы
только  вещей  маргаритки  в  руке,  на  которой  она  гадала,  чтобы   быть
олицетворением гетевской Гретхен, - и отчего бы не сознаться и  в  том,  что
эта  преследуемая  со  всех  сторон   ненавистная   вторая   жена   обладала
необыкновенною прелестью?.. Фауст не любил  ведь  ее,  он  обращался  с  ней
сурово, потому.., да потому, что не мог так  же  скоро  отвязаться  от  этой
девочки с красновато-золотистыми волосами, как  скоро,  из  жестокой  мести,
связал себя с нею.
   - Любезная баронесса Майнау, зачем  вы  уединяетесь?  -  воскликнула  она
благосклонно и искренно, обращаясь к молодой женщине.
   В руках у нее была корзинка с фруктами. Герцогиня  остановилась  в  такой
живописной позе в ожидании приближавшихся,  что  если  бы  держала  корзинку
повыше, то можно было бы подумать, что она хотела изобразить "дочь  Тициана"
в живой картине.
   - Вот моя благодарность  за  ваши  прекрасные  цветы,  -  я  сорвала  это
собственноручно, - сказала она, подавая Лиане фрукты.
   Фрейлина с удивлением смотрела на этот дар. Она не привыкла к тому, чтобы
гордая   герцогиня   выражала   так   благосклонно   и   дружественно   свою
благодарность, - может быть, она не знала, что одержимая  страстью  женщина,
вполне уверенная в своем торжестве, может относиться чрезвычайно  ласково  и
милостиво к побежденной... Герцогиня зашла еще далее  -  не  видала  ли  она
сейчас, с какой непреодолимой антипатией оттолкнули  эту  антично-прекрасную
руку, протянувшуюся теперь за фруктами?
   - А теперь сделаю вам выговор, любезная баронесса! Зачем вы избегали  нас
до сих пор? - спросила  она.  -  Я  надеюсь  увидеть  вас  у  себя  в  самом
непродолжительном времени.
   Лиана бросила на стоявшего возле нее Майнау беглый взгляд...  Ноздри  его
незаметно дрожали, как будто он удерживался от иронической улыбки;  в  общем
же, он опять принял свой обычный важно-равнодушный ко всему окружавшему вид.
   - Ваше высочество, извините меня, если я ослушаюсь  вашего  повеления,  -
решительно  сказала  молодая  женщина.  -  Через   несколько   дней   Майнау
предпринимает путешествие и отпускает меня в Рюдисдорф, - проговорила Лиана,
насколько могла спокойнее.
   Разрыв произошел при совершенно мирных обстоятельствах.
   - Как, барон Майнау! Неужели это правда?  -  спросила  герцогиня  слишком
торопливо и тревожно...
   Она до того забылась, что фрейлина стала покашливать.
   - Отчего же нет, ваше высочество? - ответил  Майнау,  равнодушно  пожимая
плечами.  -  Рюдисдорф  чрезвычайно  здоровая   местность   и   представляет
невозмутимую тишину для тех, кто любит больше  всего  погружаться  в  самого
себя... Хотя я сам и перелетная птица, но зачем  же  я  буду  препятствовать
другим вернуться в свое родное гнездо?.. Берегись, Юлиана! Она  порвет  твое
прелестное платье!
   Майнау говорил об огромной  леонардской  собаке,  принадлежавшей  Лео  и,
вероятно, самовольно вырвавшейся из охотничьего домика и радостно  прыгавшей
вокруг молодой женщины.
   - Эта сумасшедшая собака страстно привязалась к тебе; что с ней,  бедной,
станется, Юлиана?.. Лео не захочет расстаться с ней!
   Лиана  закусила  губу;  это  был  ответ  на  ее  просьбу  -  и  в   каком
легкомысленном, холодно-шутливом тоне!.. Взгляд, которым он сопровождал свои
слова, видела только фрейлина  и  впоследствии  уверяла  герцогиню,  что  он
выражал отвращение и, подобно молнии, сверкнул на "рыжеволосую жену".

Глава 14

   Между тем герцогские дети бегали с Лео по парку. Скоро им  надоело  рвать
спелые и неспелые плоды, лакомиться ими и  бросать  недоеденные  на  дорогу.
Кофейный стол также не привлекал их, и они отказались от молока и  пирожных,
которыми угощала их Лен; их манило в  индийский  сад,  где  раздавался  крик
обезьян. Принцам, однако,  было  запрещено  одним,  без  старших,  ходить  в
"Кашмирскую долину", главным образом из-за  пруда,  который  был  неизмеримо
глубок. Но на подобное  запрещение  они  мало  обращали  внимания:  там  под
кленовыми деревьями было так весело и шумно; мама и господин Вертер сюда  не
придут, а фрейлине "нет до нас никакого дела", как  уверял  наследный  принц
своего товарища Лео.
   Прежде всег