е зеваки, что по нынешним реликвиям  пытаются
представить себе величие  былых  времен,  и  не  перелетные  птицы,  наскоро
осматривающие Рим в свободный час, проездом  из  какого-нибудь  пункта  А  в
пункт  Б.  Нет,  эту  массу  людей  объединяет  некое  общее  чувство;   они
преисполнены гордости, они приезжают, чтобы увидеть своими  глазами,  как  в
величественной римской базилике - самом чтимом храме  на  свете  -  их  сын,
племянник или иной родич будет торжественно посвящен  в  духовный  сан.  Эти
приезжие останавливаются кто в скромных пансионах, кто - в роскошных отелях,
кто у родных или друзей. Но все они заодно, в мире друг с другом и  с  целым
светом. Как оно и подобает, они  осматривают  все  подряд:  вот  Ватиканский
музей и под конец, как награда за долготерпение,  Сикстинская  капелла,  вот
Форум, Колизей, Аппиева дорога, лестница на площади Испании,  алчный  фонтан
Треви, son et lumiere <Свет и звук (фр.) - звенят струи фонтана,  а  вечером
их подсвечивают.>. Все это заполняет время в ожидании  заветного  дня.  Этим
людям даруется особая милость - аудиенция у самого папы, Рим щедр  и  ничего
для них не жалеет.
   На этот раз, в отличие от всех прошлых лет, Дэн  не  встречал  сестру  на
вокзале:  в  уединении  он  готовился  к  предстоящему.   Вместо   него   по
затоптанному перрону, точно какой-то  большой  зверь,  рыскал  Лион  М„рлинг
Хартгейм. Он не поцеловал Джастину при встрече - он никогда этого не  делал,
- только обнял за плечи и крепко сжал.
   - Вот медведь, - сказала Джастина.
   - Медведь?
   - Раньше,  когда  мы  только  познакомились,  я  думала,  вы  -  какое-то
недостающее звено в истории происхождения человека, но потом решила, что  вы
ближе не к горилле, а к медведю. Горилла - нелестное сравнение.
   - А медведь - лестное?
   - Ну, пожалуй, медведь  тоже  кого  угодно  в  два  счета  прикончит,  но
все-таки он поласковей. - Она взяла Лиона под руку и легко примерилась к его
шагу, они были почти одного роста. - Как Дэн? Видели вы его, прежде  чем  он
укрылся в уединении? Я чуть  не  убила  Клайда,  он  меня  раньше  никак  не
отпускал.
   - Дэн такой же, как всегда.
   - Вы не совратили его с пути истинного?
   - Я?! Разумеется, нет. А вы прелестно выглядите.
   - Я совершенная паинька, и  притом  озолотила  всех  лондонских  портных.
Нравится вам моя новая юбка-коротышка? Это называется мини.
   - Пройдите вперед, тогда я вам скажу.
   Широкая  шелковая  юбка  доходила  примерно  до   середины   бедер,   она
взметнулась вихрем, когда Джастина опять круто повернула навстречу Лиону.
   - Что скажете. Ливень? Неприлично? В Париже я еще ни на одной женщине  не
видала такой короткой юбчонки.
   - Это лишь подтверждает ту  истину,  herzchen,  что  с  такими  стройными
ножками, как у вас, совершенно неприлично  носить  юбку  хоть  на  миллиметр
длиннее. Римляне со мной наверняка согласятся.
   - Ну, значит, у меня весь зад будет в синяках не к вечеру,  а  уже  через
час-другой. Черт бы их всех побрал! Но знаете что. Ливень?
   - Да?
   - Меня еще ни разу не  ущипнул  священник.  Сколько  лет  я  болтаюсь  по
Ватикану и хоть бы разок меня удостоили щипком.  Вот  я  и  подумала,  может
быть, в мини-юбке я еще соблазню какого-нибудь прелата.
   - Пожалуй, вы соблазните меня, - улыбнулся Хартгейм.
   - Да ну? И еще  в  оранжевом?  Я  думала,  вам  противно  видеть  меня  в
оранжевом, при моих оранжевых волосах.
   - Это воспламеняет чувства, такой буйный цвет.
   - Вы надо мной смеетесь, - сердито сказала  Джастина,  усаживаясь  в  его
закрытый "мерседес" с развевающимся германским флажком на радиаторе. - Когда
это вы обзавелись национальным флагом?
   - Когда получил новый правительственный пост.
   - Недаром я оценила сообщение в "Ньюс". А вы его видели?
   - Вы же знаете, Джастина, я не читаю эти газетенки.
   - Я тоже, но кто-то показал мне тот номер. - Тут она  заговорила  громче,
до  ужаса  жеманным   мнимоаристократическим   тоном:   "Некая   рыжеволосая
восходящая звезда сцены, австралийка  по  происхождению,  завязывает  тесную
дружбу с неким членом западногерманского кабинета министров".
   - Они не могут знать, что мы  давным-давно  знакомы,  -  спокойно  сказал
Лион, вытянул ноги и уселся поудобнее.
   Джастина одобрительным взглядом окинула его  костюм  -  очень  небрежный,
очень итальянский. Да, Лион и сам отнюдь не отстает от европейской  моды,  и
даже осмеливается носить сетчатые рубашки, позволяющие итальянцам выставлять
напоказ густую поросль на груди.
   - Вам совсем не следует ходить в костюмах при воротничке  и  галстуке,  -
неожиданно сказала она.
   - Вот как? Почему?
   - Ваш стиль явно - вольный, вот как сейчас: золотой медальон  с  цепочкой
на волосатой груди. Когда вы в костюме, кажется, что у вас брюшко и  никакой
талии, а на самом деле ничего подобного.
   Лион посмотрел на нее с удивлением, потом взгляд его стал настороженным -
Джастина называла это "сосредоточенно вдумчивым взором".
   - Первый случай, - сказал он.
   - Первый случай чего?
   - За семь лет, что мы  знакомы,  если  вы  и  отзывались  как-то  о  моей
наружности, то разве что весьма неодобрительно.
   - Да неужели? - Джастина, кажется, была пристыжена. - Нет-нет, я о  вашей
наружности довольно часто думаю, и притом  безо  всякого  неодобрения.  -  И
почему-то поспешно прибавила:
   - Вроде того, к лицу ли вам костюм.
   Он не ответил, только улыбался каким-то своим мыслям.
   Эта поездка в машине оказалась последним  мирным  событием,  потом  пошли
совсем беспокойные дни. Джастина побывала с Лионом у кардинала де Брикассара
и кардинала ди Контини-Верчезе, а едва успела  от  них  вернуться,  лимузин,
нанятый Лионом, доставил в их гостиницу всю компанию, приехавшую из Дрохеды.
Джастина искоса следила, какое впечатление произведут на Лиона ее  родные  -
приехали одни мужчины. До последней минуты Джастина была убеждена, что  мать
передумает и приедет в Рим, но напрасно искала ее глазами. То  был  жестокий
удар, Джастина сама не понимала, за кого ей больнее - за себя или  за  Дэна.
Но пока что - вот они, дядюшки, и, разумеется,  она  должна  по-хозяйски  их
принять.
   До чего же они робкие, стеснительные! И не  поймешь,  кто  -  который?  С
годами они становятся все неотличимой друг от друга. И в Риме они  бросаются
в глаза, как.., ну, как истые австралийские  фермеры,  что  приехали  в  Рим
погостить. Все как один - в обычном  наряде  состоятельных  землевладельцев,
раз в кои веки собравшихся в город: коричневые высокие сапоги  для  верховой
езды с резинками на боку, неопределенного цвета брюки, коричневые спортивные
куртки из плотной ворсистой шерсти с разрезами  на  боках  и  со  множеством
кожаных  нашлепок,  белые  рубашки,  вязаные   шерстяные   галстуки,   серые
широкополые шляпы с плоской  тульей.  На  улицах  Сиднея  в  дни  пасхальной
выставки таким нарядом никого не  удивишь,  но  в  Риме  в  конце  лета  это
редкостное зрелище.
   И скажу от чистого сердца - слава Богу, что есть Лион! До чего  же  он  с
ними хорош. Никогда бы я не поверила, что кто-то сумеет "разговорить" Пэтси,
а вот он сумел, спасибо ему. Болтают, как  завзятые  кумушки,  и  -  где  он
умудрился раздобыть для дядюшек австралийское пиво? Все шестеро ему по душе,
и, похоже, ему с ними  интересно.  Видно,  все  идет  впрок  специалисту  по
немецкой политике и промышленности. Непостижимо,  человек  такого  склада  и
вдруг убежденный  католик!  Да,  поистине  ты  загадочная  личность.  Ливень
М„рлинг Хартгейм. Друг Папы и кардиналов и притом друг  Джастины  О'Нил.  До
чего же я тебе сейчас благодарна,  не  будь  ты  таким  уродом,  я  бы  тебя
расцеловала! Хороша бы я была тут, в Риме, со всеми  дядюшками  на  руках  и
притом без Ливня! Очень правильное у тебя имя.
   Он откинулся в кресле, слушал, что рассказывает ему Боб про стрижку овец,
и, поскольку обязанности хозяина он взял на себя, а ей  больше  нечего  было
делать, Джастина с любопытством к нему присматривалась. Обычно она подмечала
внешние особенности в новом лице с первого же взгляда, но порой эта зоркость
ей изменяла и люди незаметно входили в ее жизнь и занимали там прочное место
прежде, чем она успевала сделать первое важнейшее заключение об их облике. И
тогда, бывает, пройдут годы, пока ей снова случится посмотреть  на  человека
свежим глазом, как на незнакомого. Так смотрела она сейчас на  Лиона.  Всему
виной, конечно,  та  первая  встреча:  среди  этих  кардиналов,  испуганная,
подавленная, она тогда только дерзила, стараясь придать  себе  храбрости.  И
успела заметить лишь самое очевидное - какой он крепкий и коренастый,  какой
смуглый, какие у него густые темные волосы. А когда  он  повез  ее  ужинать,
случай для более точных наблюдений был упущен: он заставил ее увидеть уже не
черты его лица, а своеобразную личность; она слишком занята  была  тем,  что
произносят его губы, чтобы смотреть, как эти губы очерчены.
   И совсем он не  урод,  решила  она  теперь.  Пожалуй,  его  облик  вполне
отвечает сути, в нем смешалось все самое хорошее и самое  плохое.  Словно  в
каком-нибудь римском императоре. Не удивительно, что он так любит Рим. Здесь
его  духовная  родина.  Широкое  лицо,  глубоко  посаженные   глаза,   резко
выступающие скулы, нос небольшой, но с горбинкой.  Густые  черные  брови  не
повторяют изгиб глазницы,  они  совсем  прямые.  Черные  и  длинные-длинные,
совсем девичьи ресницы,  и  чудесные  темные  глаза,  а  веки  почти  всегда
приспущены и скрывают его мысли. Но лучше всего в этом лице рот - не слишком
пухлый и не тонкогубый, не большой и не маленький, но  на  редкость  красиво
очерченный и как-то удивительно твердо сомкнутый;  кажется,  перестань  Лион
следить за собой, не сжимай он губы так плотно  -  и  они  выдадут  все  его
тайны, и станет ясно, какой он на самом деле. До чего любопытно разбирать по
черточкам лицо, которое уже так знакомо и которое,  оказывается,  совсем  не
знаешь.
   Джастина очнулась от задумчивости, и оказалось, он  внимательно  смотрит,
как она рассматривает его - чувство  такое,  словно  на  глазах  вооруженной
камнями толпы с тебя сорвали платье! Минуту он  смотрел  ей  прямо  в  глаза
широко раскрытыми, настороженными глазами, не то чтобы с изумлением,  скорей
испытующе. Потом спокойно перевел взгляд на Боба и спросил что-то вполне  по
существу насчет заболоченных земель.  Джастина  мысленно  тряхнула  себя  за
шиворот - не выдумывай лишнего! Но оказалось, это  очень  увлекательно  -  в
человеке, который столько лет был просто другом,  вдруг  увидеть  возможного
любовника. И мысль эта ничуть не была противна.
   У Артура Лестренджа было немало преемников, и с ними ее уже  не  разбирал
смех. О, я прошла немалый путь после  той  достопамятной  ночи.  Только  вот
вопрос - продвинулась ли хоть на шаг? Это очень приятно, когда у  тебя  есть
мужчина, и  к  черту  рассуждения  Дэна  о  том,  что  мужчина  должен  быть
один-единственный. Я не  собираюсь  связать  себя  с  одним-единственным,  а
потому не стану спать с Лионом - нет, ни за что.  Слишком  многое  от  этого
изменится, и я потеряю друга. А друг мне нужен, необходим, без  друга  я  не
могу. Мне надо сохранить его,  как  я  сохранила  Дэна,  пусть  рядом  будет
мужчина, который физически ничего для меня не значит.
 
*** 
 
   Собор этот мог бы вместить двадцать тысяч молящихся,  так  что  тесно  не
было. Нет в мире другого храма  божьего,  в  создание  которого  вложили  бы
столько времени, и раздумий, и гения; перед ним бледнеют языческие  творения
древних. Да, при сравнении они кажутся ничтожными.  Столько  любви,  столько
трудов.  Базилика  Браманте,  купол  Микеланджело,  колоннада  Бернини.  Они
прославляют величие  не  только  Бога,  но  и  Человека.  Глубоко  под  этим
confessio  <Под  этим  средоточием  веры  (собор  св.  Петра  -   воплощение
католицизма,  главная  католическая   церковь).>,   в   крохотной   каменной
усыпальнице, погребен сам  святой  Петр;  здесь  короновали  когда-то  Карла
Великого. Чудится,  эхо  давно  отзвучавших  голосов  еще  дышит  в  потоках
льющегося снаружи света, давно неживые пальцы еще гладят бронзу лучей позади
главного алтаря и ласкают  бронзовые  витые  колонны  baldacchino  <Здесь  -
надалтарная сень.>.
   Он лежит ниц на ступенях точно мертвый. О чем он думает? Быть может,  его
мучит неуместная в этот час боль оттого,  что  не  приехала  мать?  Кардинал
Ральф посмотрел сквозь слезы и понял - боли сейчас нет. Больно было  прежде,
да, конечно; без сомнения, больно будет потом. Но сейчас  боли  нет.  Все  в
мальчике сосредоточено на этой минуте, на чуде. И  все  его  существо  полно
Богом. Сегодня единственный, неповторимый день в его жизни,  и  только  одно
важно - дать священный обет, всю жизнь и душу свою посвятить Богу. Вероятно,
ему это по  силам,  но  многим  ли  это  по-настоящему  удалось?  Только  не
кардиналу Ральфу, хотя он и поныне помнит, каким священным  восторгом  полон
был он сам в час посвящения. Он страстно пытался  отдать  всего  себя  -  и,
однако, нечто утаил.
   Нет, мое посвящение было не столь возвышенным, но в этом мальчике  я  все
переживу заново. Он - истинное чудо, ведь это поразительно: он провел  среди
нас столько лет и, наперекор всем нашим страхам за него, не нажил ни  одного
недоброжелателя, не то что врага. Он всеми любим и всех любит. Ни  разу  ему
не приходило в мысль, что это - редкий, исключительный случай. А ведь  когда
он попал к нам впервые, он был не столь уверен  в  себе;  это  мы  дали  ему
уверенность, и, пожалуй, в этом наше оправдание. Многих  здесь  посвятили  в
духовный сан, тысячи и тысячи пастырей вышли из этих  стен,  но  с  ним  все
по-иному. О Мэгги! Ну почему ты не приехала, почему не  увидишь,  какой  дар
принесла ты Господу - дар, какого не мог принести я, потому что я сам  отдан
Господу? И наверно, потому-то  он  сегодня  избавлен  от  боли.  Потому  что
сегодня мне дана сила принять его боль на себя, избавить его от страдания. Я
плачу его слезами, я скорблю вместо него. Так и должно быть.
   Потом Ральф обернулся, посмотрел на дрохедских, они сидели бок о бок,  на
всех темные, непривычного здесь  вида  костюмы.  Боб,  Джек,  Хьюги,  Джиме,
Пэтси. Свободный стул - Мэгги нет,  потом  Фрэнк.  Единственная  женщина  из
семьи Клири - Джастина, пламя волос притушено черным кружевным шарфом. Рядом
с нею Лион. И полно незнакомых, но они всей душой разделяют сегодня  чувства
тех, кто приехал из Дрохеды. А для него сегодня все по-особенному, сегодня у
него день необычайный. Едва ли не такое чувство, словно  он  отдает  родного
сына. Ральф улыбнулся, вздохнул. Что-то испытывает сейчас Витторио, посвящая
Дэна в сан?
 
*** 
 
   Быть может оттого, что ему сегодня так мучительно не хватало  матери,  на
торжественном приеме, который устроили  в  его  честь  кардинал  Витторио  и
Ральф, Дэн постарался прежде всего перекинуться хотя бы несколькими  словами
с Джастиной. В черной  сутане,  с  белоснежной  полосой  над  глухим  черным
воротом, он просто великолепен, подумала сестра; и, однако, ничуть не  похож
на священника. Скорее на актера в роли священника; но это пока не  заглянешь
ему в глаза. А в глазах и вправду какое-то  внутреннее  сияние,  что-то  его
преображает, и понимаешь - он  не  просто  очень  красив,  он  единственный,
другого такого нет.
   - Ваше преподобие отец О'Нил, - сказала Джастина.
   - Я еще с этим не освоился, Джас.
   - Легко понять. У меня никогда в жизни не было такого чувства, как сейчас
в соборе святого Петра, а уж каково это было для тебя  -  и  представить  не
могу.
   - Ну, наверно можешь, где-то внутри. Если б совсем не могла, из  тебя  не
вышла бы такая прекрасная актриса. Но у тебя, Джас, это идет от подсознания,
а в сознание прорывается только тогда, когда тебе самой нужно все осмыслить.
   Они сидели вдвоем на диванчике в дальнем углу, никто  не  подходил  и  не
мешал им.
   Помолчав, Дэн сказал:
   - Я так рад, что  и  Фрэнк  приехал.  -  Фрэнк  в  эту  минуту  оживленно
разговаривал с Лионом, никогда еще племянник  и  племянница  не  видели  его
таким. - У меня есть знакомый старик священник, давний беженец из Румынии, -
продолжал Дэн, - он как-то совсем по-особенному говорит  иногда  о  человеке
"несчастный", с таким состраданием... Не знаю почему, но я всегда так говорю
себе про нашего Фрэнка. А правда, Джас, почему это?
   Но Джастина не признавала никаких уступок и обходов, ее  поглощало  самое
главное.
   - Я готова убить маму! - сказала она сквозь зубы. - Как она смела  так  с
тобой поступить!
   - Что ты, Джас! Я ее понимаю. И ты попробуй понять. Если бы это со злости
или в отместку, мне стало бы горько, но ты же ее знаешь не хуже меня,  ты  и
сама понимаешь, ничего такого нет. Я скоро съезжу в Дрохеду. Поговорю с ней,
и тогда все объяснится.
   - Наверно, сыновья терпеливей относятся к своим матерям,  чем  дочери.  -
Губы Джастины печально искривились, она  пожала  плечами.  -  Наверно,  даже
лучше, что я предпочитаю жить сама по себе, зато никому  не  навяжу  себя  в
качестве мамаши.
   В  обращенных  на  нее  синих  глазах  светилась  бесконечная  доброта  и
нежность; Джастина ощетинилась: уж не вздумал ли Дэн ее жалеть?!
   - Почему ты не выходишь замуж за Лиона? - вдруг спросил он.
   Она так и ахнула, даже рот раскрыла. Ответила растерянно:
   - Он мне не предлагал.
   - Только потому, что думает - ты откажешь. Но это можно уладить.
   Не подумавши, она ухватила его за ухо, совсем как в детстве.
   - Только попробуй, преподобный балда! Держи язык за  зубами,  слышишь?  Я
Лиона не люблю!!! Просто он мой друг,  и  я  хочу,  чтоб  он  оставался  мне
другом. Только посмей хоть свечку за это поставить, и вот честное  слово,  я
сяду, скошу глаза и прокляну тебя, - помнишь, когда-то это  колдовство  тебя
до смерти пугало?
   Дэн запрокинул голову и весело засмеялся.
   - Номер больше не пройдет,  Джастина!  Теперь  мое  колдовство  посильней
твоего. Да ты не кипятись, злючка. Я ошибся, только и всего. Вообразил,  что
вы с Лионом влюблены друг в друга.
   - Ничего подобного. После семи лет знакомства?! Не  надейся,  скорей  рак
свистнет и рыба запоет. - Она помолчала, будто не находя нужных слов,  потом
почти робко подняла глаза на брата. - Дэн, я ужасно рада за тебя.
   Думаю, будь тут мама, она бы тоже радовалась. Для этого ей только надо бы
увидеть тебя таким, как сейчас. Подожди, она еще со всем примирится.
   Дэн осторожно сжал ладонями худенькое личико  сестры,  улыбнулся  ей  так
ласково, так нежно, что она в свою  очередь  стиснула  его  запястья,  будто
старалась всеми фибрами впитать его любовь.  Будто  разом  встали  в  памяти
бесценные, чудесные детские годы.
   И однако, за братской нежностью в глубине его глаз ей  померещилась  тень
сомнения, нет, не сомнения, пожалуй, это слишком сильно сказано,  -  скорее,
тень тревоги. Чаще всего он верил, в конце концов мама поймет, но ведь и  он
человек, ничему человеческому не чуждый, хотя все кроме него  слишком  легко
об этом забывали.
   - Джас, я о чем-то тебя попрошу - сделаешь? - спросил он, отпуская ее.
   - Все на свете, - серьезно ответила Джастина.
   - Мне полагается что-то вроде отсрочки для раздумья - что я стану  делать
дальше. Два месяца. И я намерен всерьез поразмыслить верхом на  какой-нибудь
дрохедской лошадке, а перед тем поговорить с мамой.., у меня такое  чувство,
что я ничего для себя не  уясню,  пока  с  ней  не  потолкую.  Но  сперва..,
понимаешь, мне надо набраться храбрости, чтобы поехать домой. Так вот,  если
можешь, поедем со мной недели на две  на  Пелопоннес,  ты  меня  там  будешь
шпынять и язвить за трусость, и до того мне  это  надоест,  что  я  поскорей
усядусь в самолет,  лишь  бы  не  слышать  больше  такого  занудства.  -  Он
улыбнулся ей. - И потом, Джасси, не воображай,  будто  теперь  тебе  в  моей
жизни нет места, ни ты, ни мама не должны так дума