сть мистер Дэн Варвик?
   - До сих пор меня называли так. Наблюдая, как на лице Энни отразилась вся
гамма  чувств  -  она  несомненно  его  узнала  -  он   не   смог   сдержать
удовлетворенной усмешки, заигравшей на губах.
   Побледнев, она почти прошептала:
   - Дэниел...
   Шеридан вопросительно уставился на него.
   -  Сестра  встречает  блудного  брата,  -  ответил   Дэниел,   иронически
усмехаясь.
   Как-то незаметно вся величественность Энни Трэмейн  куда-то  улетучилась,
слезы покатились у нее из глаз, губы задрожали.
   - Все эти годы у меня душа была не на месте. Ты даже  не  знаешь,  как  я
искала тебя. Я нанимала детективов, чтобы они обшарили  каждое  поселение  в
Австралии. А ты, оказывается, здесь, что случилось...
   - Я не могу себе представить, что у  тебя  есть  душа.  Особенно  теперь,
когда ты управляешь целой империей. Ты стала такой же, как и Нэн. Ты  всегда
боролась за счастье других, забывая при этом, что  у  них  есть  собственное
мнение на этот счет.
   Она вздрогнула как от удара.
   Все было против их примирения, считал Дэн, не только разница  в  детстве,
но и взгляды на иммиграцию, рабочих и предпринимательство.
   - Все, чего ты хотела, Энни - "НСУ  Трэйдерс",  -  безжалостно  продолжал
Дэниел, - и теперь ты имеешь ее, если, конечно, сумеешь  сохранить  компанию
вместе с ранчо.
   Сказав это, он оттолкнул  кресло  и  вышел  из  комнаты,  громко  хлопнув
дверью.

Глава 15

1893

   Брендон выглядел юношей, хотя ему не было еще  и  двенадцати.  Высокий  и
стройный, как эвкалипт, мальчишеское  тело  прямо  лучилось  энергией,  лицо
вытянулось и черты стали резче, подбородок тверже, а  уши  оттопырились.  По
мере того, как тело росло, оно теряло детскую грацию.
   Сегодня Брендон был обеспокоен. Он  стоял  на  веранде  Большого  дома  и
всматривался в темно-синее пятно на вершине дальней горы. Между ними  больше
ничего не было, только кроваво-красный песок да нелепые баобабы - длинные  и
гротескные, толстые и  коренастые,  как  гномы.  Саванна  казалось  странным
сверхъестественным прибежищем монстров.
   Мать уехала из Времени Грез вчера, оставив его здесь на все  лето,  чтобы
он кое-чему научился у аборигенов.
   Эти чертовы аборигены! Нет, с Зэбом все в порядке, но за каким чертом  он
должен учиться читать следы и выслеживать дичь, - если живет в городе и  там
ему это не нужно?
   Правда, Вена, Зэб и Баловэй знали несколько чудодейственных  секретов,  и
Брендон надеялся, что его научат им. К тому же учиться этим вещам ему велела
мать. Но секреты и манили, и пугали.
   А если он не сумеет чего-нибудь? Если он недостаточно мужественен? А  вот
мать никогда не сдавалась, она могла, а ведь даже не была мужчиной...
   - Ты готов, парень?
   Он обернулся. Зэб стоял у калитки. Он был одет по-европейски, но палочка,
торчавшая в носу,  выдавала  его  принадлежность  к  другой  культуре.  Мать
говорила ему, что Зэб способен угадать следы овец по  одной  лишь  сломанной
веточке. По столь незначительной примете он мог определить  не  только,  кто
прошел здесь с овцами, но и когда это произошло: день назад или больше.
   Брендон закивал головой. -  Да.  -  Его  голос  прозвучал,  как  кваканье
лягушки.
   - Мы идем к Никогда-Никогда и священным местам.
   - Я оденусь?
   - Тебе это не нужно.
   Мальчик нехотя кивнул головой и судорожно сглотнул.
   Они  с  Зэбом  пошли  пешком.  Баловэй  был  слишком  стар   для   такого
путешествия. Он, как рассказывала Брендону мать, "собирался сменить  жизнь".
Почему она не называла это смертью, как все нормальные люди?
   Идти с Зэбом было все равно, что следовать за пауком по его паутине.  Зэб
шел впереди Брендона, старательно следившего за маячившей перед ним курчавой
черной головой.  Зэб  переоделся  в  кожаный  плащ  и  вооружился  копьем  и
бумерангом, заткнутым одним концом за набедренную повязку.
   Несколько миль они прошли по голой равнине  без  единого  деревца,  затем
появились солончаки и известковые почвы. Однажды прошли  через  эвкалиптовую
рощу, где тропа извивалась меж деревьев, как змея. Несколько раз на пути  им
попадались куполообразные строения термитов в два раза выше Брендона.
   Брендон не замечал, как ландшафт постепенно менялся. Вдруг оказалось, что
они с Зэбом карабкаются по крутому склону среди изломов и трещин  в  охряных
скалах.
   Наконец они вышли к глубокому каньону, на дне  которого  бурлила  быстрая
горная речка. В глубине каньона по обеим сторонам русла росли плакучие ивы и
едва пропускали солнечный свет. Брендон чудовищно устал и сразу же повалился
под деревьями, наблюдая, как Зэб ловко управляется с копьем, добывая  окуней
им на обед.
   Спокойствие и тишина  вечера  подействовали  умиротворяюще  на  Брендона.
Свежий  воздух,  аппетитный  запах  жарящихся  окуней,  шипящих  на  костре,
уверенные движения Зэба.
   Скорее  всего,  это  просто  пеший  поход,   чтобы   испытать   меня   на
выносливость, - подумал Брендон, засыпая и не  ожидая  от  завтрашнего  утра
ничего особенно приятного для себя.
   На следующий день путешественники  шли  преимущественно  по  пересеченной
местности, изрезанной трещинами и усеянной скалами. Ноги Брендона  покрылись
волдырями. Несмотря на шляпу, у него  сильно  обгорела  шея.  Брендон  очень
устал, каждый шаг, каждое движение с трудом переставляемых ног было для него
героическим деянием.
   Наконец они вышли к небольшому каньону, склоны которого покрывали  буйные
заросли папоротника  и  невысоких  деревьев.  До  ушей  Брендона  доносилось
приглушенное бормотание журчащей внизу воды. От одной только мысли о  чистой
холодной  воде  рот  наполнился  слюной,  и  даже  воздух,  казалось,   стал
прохладнее.
   Зэб пошел по тропинке, которая  уводила  в  глубину  зарослей,  извиваясь
между нависающих над ней валунов  и  заканчиваясь  на  песчаной  отмели  под
сводами шелестящей листвы чайных деревьев. Берега речушки  были  из  мелкого
наносного песка. Лишь чистое, ясное пение птиц отражалось от скал и нарушало
тишину этого места.
   - Это дух женщины, зовущей своего  возлюбленного,  -  сказал  Зэб.  -  Мы
отдохнем, подкрепимся и затем приступим к тренировке для посвящения.
   Брендон собирался спросить  Зэба,  что  за  тренировка  его  ожидает,  но
передумал. Скоро и так все узнает Он узнал это слишком скоро.
   Первые несколько недель были посвящены выживанию в первобытных  условиях.
Совершенно голый, в набедренной повязке из шкур,  Брендон  учился  ловить  и
готовить речных раков, отыскивать яйца эму. Жир эму использовали как  защиту
от ветра и палящих солнечных  лучей.  Эвкалиптовые  дрова,  вонявшие  мочой,
придавали, как ни странно, приготовляемой на них пище удивительный аромат.
   Мальчик научился отыскивать ежевику среди плотных зарослей буша, собирать
дикий мед, карабкаясь по деревьям с ловкостью обезьяны, когда голые ноги  не
уступают по ловкости рукам, а также собирать большими пальцами ног улиток.
   Зэб учил его плести рыболовную снасть из размочаленных древесных  волокон
и с помощью одной лишь бамбуковой палки и веревки  вылавливать  целый  косяк
рыбы. Брендону показали, как из веток и лиан соорудить себе  жилище,  как  с
помощью бумеранга добыть дикую индейку и остановить копьем  убегающего  эму.
Он  научился  подражать  блеянию  кенгуру.  Внимательно  следил,  как   Зэб,
взобравшись на самую макушку дерева, сбивал гнездившихся там птиц и подбирал
их у подножия, когда они падали вниз.
   Но все это не шло ни в какое сравнение с охотой на мотыльков. Зэб  привел
Брендона на поляну, сплошь усеянную  белоснежными  маргаритками,  где  запах
вереска наполнял воздух и от которого кружилась голова. Абориген,  одетый  в
шкуру кенгуру, растянул сеть, искусно сплетенную  из  древесных  волокон,  а
Брендону только и оставалось, что  сотнями  извлекать  из  нее  мотыльков  и
опускать их в горячую золу. От них шел приятный ореховый запах.
   - Мотыльки делают толще  того,  кто  их  ест,  -  сказал  Зэб,  смеясь  и
похлопывая себя по раздувшемуся черному животу. Чем дольше Зэб находился вне
цивилизации, тем чаще в его языке проскальзывали древние, почти  поэтические
высказывания.
   Он продемонстрировал величайшее  умение  сосредоточиться  и  удивительные
терпение и выносливость, просиживая часами в совершенно неподвижной позе над
ручьем с копьем в  руке,  ожидая  проплывающих  рыб.  Брендон  уже  отчаялся
достичь какого-либо успеха в этом деле, но на  третий  день  он  поймал-таки
свою первую рыбу и так радовался, что Зэб приказал  ему  положить  копье  на
землю, чтобы случайно наступив, не сломать древко.
   Когда зацвели все остальные растения, Зэб сказал мальчику, что  аборигены
знают: далеко в океане рыбы уже нагуляли жир и скоро придут к  побережью,  и
тогда начнется рыболовный сезон.
   Руки Брендона были разбиты в кровь и страшно  болели,  когда  он  пытался
сделать нож из обсидиана,  откалывая  от  него  кусочки  другим  камнем.  Но
все-таки получившийся нож стал достойной наградой за все мучения.
   Совершенно измотанный к вечеру, мальчик лежал на спине и смотрел в  небо.
С тех пор, как человек научился ориентироваться по  звездам,  он  знал,  что
Южный Крест всегда указывает на север. Брендон чувствовал, как погружается в
этот звездный мир. Нечто умиротворяющее и утешающее  было  в  поиске  Южного
Креста, вытянувшегося вдоль своей оси. Он был как  бы  указующим  перстом  в
мире неопределенности.
   Прошло более  месяца,  и  Зэб,  наконец,  привел  Брендона  на  плато  из
монолитного плоского камня площадью около шестисот футов. Из него пробивался
тоненький ручеек. На отвесной стене, ограничивающей плато с  одной  стороны,
Брендон увидел сотни изображенных на ней фигурок, располагавшихся на  уровне
его глаз: люди, духи,  кенгуру,  игуаны,  ехидны  и  множество  всяких  рыб.
Настоящая картинная галерея, где нарисованные красной и желтой охрой и белой
глиной картины являлись символическим изображением жизни этих малонаселенных
пустынных мест. Она просто поражала воображение.
   - Это священное место Радужных Грез, - с  тихим  благоговением  в  голосе
произнес Зэб.
   В этот же вечер Зэб сложил костер. Сидя напротив Брендона, он начал  свою
историю Времени Грез, которая  объясняла  связь  и  взаимозависимость  всего
сущего между собой. Это относилось и  к  далекому  прошлому,  и  имело  свое
продолжение в необозримо далеком грядущем.
   В свете костра,  казалось,  пылает  и  само  лицо  аборигена.  Его  голос
отражался от скалистых стен и возвращался эхом. Казалось,  говорит  посланец
из другого мира.
   - Давным-давно, еще до Времени Грез, когда и само время не исчислялось, у
Земли не было собственной формы, она была неопределенной и зыбкой.  И  тогда
пришла могущественная Змея-Радуга Алмуди. И это было началом Времени Грез. -
Зэб указал на скалу, где охрой была изображена змея. - После того, как  змея
помогла небесным героям в сотворении мира, она расщепила скалу  и  проделала
себе дорогу вот там, - кривой палец указывал  на  вертикальную  расщелину  в
отвесной стене. -  Змея-Радуга  сотворила  холмы,  каменные  арки  и  своды,
глубокие пещеры и озера. Каждый год она приносит на себе дождь и возрождение
жизни. В это время ее можно видеть как радугу.
   Сказание дало возможность Брендону  понять,  что  все,  что  с  ним  было
прежде, являлось лишь подготовкой к чему-то еще, и он  терялся  в  догадках,
что же это может быть. Пока Зэб говорил, Брендон всматривался  в  призрачные
фигуры, вырисовывающиеся  в  пламени  огня.  Внезапно  из  темноты  появился
абориген в набедренной повязке из листьев вокруг талии. Ничего не сказав, он
тихо расположился у костра.
   Зэб говорил,  и  голос  его  разносился  в  ночи.  Он  говорил  о  Мимах,
неуловимых духах, живущих в скалах:
   - Мимы так тонки, что даже самый слабый ветер способен сломать их  тонкие
длинные шеи.
   В это время появился еще один гость. Гирлянда из раковин  свисала  с  его
шеи, обвивала туловище и бедра и доходила до лодыжек. Он также сел у  костра
и присоединился к ним.
   Зэб  невозмутимо  продолжал  историю  о  Мимах.  -  Только  когда   стоит
совершенно тихая, безветренная погода, они  иногда  выходят,  чтобы  немного
поохотиться и порисовать. Если кто-то идет или поднимается ветер,  Мимы  тут
же прячутся в скалах. Скалы, раскрываясь, принимают их в свое  лоно  и,  как
только Мимы  спрячутся,  тут  же  закрываются  за  ними.  Люди  должны  быть
осторожными, ибо иногда Мимы заманивают их за собой в скалы,  а  когда  люди
заходят туда, Мимы закрывают вход.
   Еще один абориген появился у костра,  но  к  этому  времени  Брендон  уже
несколько пообвыкся  и  старался  не  замечать  этих  призрачных  визитеров,
которых набралось уже около дюжины. При этом Брендон был совершенно  увлечен
рассказом Зэба.
   - А когда Мимы выходят?
   - Каждый вечер, но мы не можем их видеть. Они оставляют нам знаки  своего
присутствия, как, например, этот листок или просто какой-нибудь рисунок.
   Брендон вдруг почувствовал какое-то щекотание под своим скальпом, который
стал как-то внезапно тесен.
   - Белые учат аборигенов в своих школах, - продолжал  Зэб.  -  Аборигенов,
забывших всю важность Времени  Грез.  Если  некому  будет  вспомнить  старые
обряды и ритуалы, то жизнь на Земле прекратится.
   Зэб замолчал и посмотрел на Брендона пронзительным взглядом.
   - Готов ли ты для такого ритуала, можешь ли принять свое тайное имя?
   В глубине души опасавшийся, что еще не готов, Брендон все  же  знал,  что
должен тотчас принять решение, возможно, одно из самых ответственных в своей
жизни. Он судорожно сглотнул.
   - Да.
   - Хорошо. Тогда и мы готовы к ритуалу посвящения.
   Ритуал показался достаточно простым. Зэб набрал в пригоршню белой глины с
берега ручья.
   - Сначала ты должен оставить след своей руки на стене.
   Брендон с интересом наблюдал, как Зэб разводит глину водой  из  ручья,  а
затем набирает в рот  получившуюся  краску.  Держа  руку  Брендона  напротив
скалы, рядом с изображением Ястреба Грез, он выпустил струей краску изо рта,
чтобы получился трафаретный отпечаток руки.
   Аборигены,  внимательно   наблюдавшие   за   происходящим,   одобрительно
загалдели и выразили свое отношение к событию неким подобием  аплодисментов.
Зэб произнес:
   -  Твоя  рука  оставила  символ  ответственности  за   полученное   тобою
наследство. Твое тайное имя теперь Вурунмарра, Хранитель Грез.
   Брэндон подумал было, что церемония на этом закончилась. Он устал и хотел
спать, но у Зэба на этот счет были свои планы.
   - Мы будем танцевать.
   - Что?
   - Это заключительная часть твоего посвящения.
   Зэб и другие аборигены начали разрисовывать свои обнаженные тела охрой  и
белой глиной.
   - Охра - то же самое, что и  кровь,  а  кровь  дает  жизнь  зверям,  если
расписать себя соответствующим образом.
   Старый абориген в набедренной повязке из листьев взял длинный пятифутовый
шест, полый внутри, служивший в качестве трубы "диджериду", и начал  в  него
дуть. Полилась резкая дрожащая мелодия,  печальная  и  стонущая,  как  звуки
волынки. Мужчина с гирляндой ракушек начал танцевать, и его ракушки  бряцали
в ритме танца,  удивительно  сочетаясь  с  ревом  трубы.  Казалось,  деревья
закружились вокруг костра под заунывную потустороннюю музыку, несущую в себе
предсказание грядущего, которое можно уловить, если полностью  включиться  в
это действо.
   Теперь и остальные  аборигены  вступили  в  круг.  Их  хищно  расписанные
фигуры, двигающиеся вокруг огня,  навевали  на  Брендона  какое-то  странное
ощущение гордости,  что  он  уже  мужчина,  и  неизъяснимой  причастности  к
происходящему. Зэб показал, что Брендону  тоже  следует  принять  участие  в
танце. И мальчик попытался подражать телодвижениям аборигенов и их гортанным
выкрикам. Танец, освещаемый всполохами огня, продолжался несколько часов.
   Когда же наконец танцующие  остановились,  Брендону  показалось,  что  он
упадет там, где стоит. И тут же начался другой  ритуальный  танец  с  весьма
сложной системой шагов и изощренных движений ногами. Брендон  изо  всех  сил
старался подражать аборигенам и в какой-то момент уловил,  что  принимает  в
себя энергию и силу, исходящие от церемонии. Танцующие  аборигены  создавали
атмосферу  сильного  возбуждения.  Энергия  пронизывала  тело  мальчика,  он
раскачивался, сучил ногами и руками и что-то выкрикивал,  чувствуя  какие-то
родственные узы, связавшие его с этими людьми.
   Ближе к рассвету Зэб и  остальные  аборигены  прекратили  свой  танец.  В
трансе от внезапно охватившей его усталости, Брендон наблюдал,  как  к  нему
подошел Зэб. В каком-то непонятном оцепенении он позволил Зэбу взять себя за
плечи и уложить на землю, вытянувшись во весь рост. Тут же  другой  абориген
зажал ему рот, третий держал его за руки, четвертый связывал лодыжки.
   Зэб возвышался над ним и сжимал в руке тот самый  каменный  нож,  который
Брендон сделал еще в начале  месяца.  Зэб  сдернул  с  Брендона  набедренную
повязку, а один из аборигенов указал на пенис мальчика и выкрикнул:
   - Кон-ду-ин!
   Внезапный страх охватил Брендона.
   Было очень много крови и непереносимая боль, пронзительный крик  разнесся
далеко вокруг, отражаясь эхом от отвесных стен. Обрезание  было  произведено
самым первобытным способом. В какой-то момент Брендону  показалось,  что  он
теряет сознание. Его душа как бы оставила  свое  тело,  чтобы  наблюдать  за
дальнейшими событиями.
   Сквозь туман мальчик услышал голос Зэба,  возвещавший:  "Теперь  ты  стал
настоящим мужчиной, Хранитель Грез".

***

   Отец ласково называл восьмилетнюю Шевонну  Варвик  Пшеничным  Стебельком:
она росла быстро, как злаки  в  Новом  Южном  Уэльсе.  Худенькая,  стройная,
рослая для своих лет, девочка была  превосходно  сложена.  К  этому  следует
добавить, что Шевонна была очень непоседливым и беспечным ребенком.
   Особенно  сегодня.  Вот  уже  три  недели  она  разучивала  свою  роль  в
любительском  театральном   представлении,   посвященном   Юбилейному   Дню,
празднику, который напоминал о 26 января 1788 года, когда  флаг  Содружества
впервые взметнулся над бухтой Сиднея. Главными героями пьесы были знаменитые
персонажи, члены экипажей Первого флота, осужденные,  солдаты  и  их  семьи.
Шевонна играла роль одного из двадцати пяти  детей,  половина  которых  была
незаконнорожденными  сыновьями  и  дочерьми  осужденных  женщин,  а   вторая
половина - детьми моряков.
   Только в 1868 году, всего лишь двадцать лет назад, ссылка в колонии  была
отменена после того, как более 162-х тысяч осужденных привезли в  Австралию.
Почти  каждый  австралиец  имел  в  своей  семье  или  среди  своих  предков
осужденных. Но в семье Шевонны осужденных никогда не было. Ее мать  приехала
из Америки, а  семья  отца,  насколько  ей  было  известно,  эмигрировала  в
Австралию, и теперь, кроме него самого, никого не осталось в живых.
   Шевонна не представляла себе, как жили заключенные.  Она  не  знала,  что
значит пасть духом или унизиться для  того,  чтобы  выжить.  Она  скорее  бы
умерла, чем покорилась и сдалась.
   Поэтому, когда ее мать стала репетировать  свою  роль,  Шевонна  тихонько
прокралась наружу. Сиднейское театральное общество занимало бывший склад  на
пристани, ныне  переоборудованный  под  любительский  театр,  который  стоял
совсем рядом с гаванью.
   В гавань-то и направилась Шевонна. Девочку  манили  корабли,  чьи  паруса
что-то нашептывали ей о дальних странах, где она никогда не бывала.
   Но  особенно  ее  внимание  привлек  небольшой  торговый  парусный   барк
"Элисса". Держа шляпу в руке, Шевонна  с  интересом  наблюдала,  как  потные
рабочие разгружали с трехмачтового барка огромные бочки.
   - Построен в Абердене, - произнес мужской голос совсем рядом с Шевонной.
   Девочка обернулась и уставилась на мужчину. Большой, со спутанной  черной
бородой, он напоминал ей  друга  и  сотрудника  отца  Фрэнка  Смита,  только
выгляд