настолько ярко, что Леонид  невольно  подумал:  "Точно  в  витрине  магазина
сидим".
   По-видимому, такую же стеснительность испытывала и Лилиан, севшая  спиной
к зрячей темноте.
   Зато Доротея Георгиевна чувствовала себя как рыба в воде.  Она  поминутно
оглядывалась вокруг, вслух сообщая о своих наблюдениях.
   За столиком справа сидели трое мужчин. Футляры со скрипкой,  кларнетом  и
гобоем изобличали их профессию.
   - Рядом сидят музыканты! - сказала Доротея  Георгиевна.  -  Адски  обожаю
музыку! Она всегда навевает на маня безумное настроение. Только не  понимаю,
почему эти нахалы так на меня лупятся!
   Автор очень хорошо относится к Доротее Георгиевне  и  склонен  (заметьте,
совершенно искренне!) считать ее замечательной женщиной, но правда для  него
дороже всего, и  он  должен  констатировать,  что  музыканты  смотрели  мимо
Доротеи Георгиевны, стремясь разглядеть сидевшую с опущенной головой Лилиан.
   Официантка, очевидно  давно  знавшая  Тыкмарева  за  тароватого  клиента,
быстро сервировала стол.
   Наполнив шампанским (его  было  принесено  две  бутылки)  фужеры  Доротеи
Георгиевны  и  Лилиан,  Тыкмарев  потянулся  к  стопке  Леонида  с  графином
коричневой жидкости.
   Ожегшись коньяком, Леонид торопливо закусил ломтиком апельсина.
   - Больше не буду пить.
   - И не надо. Ты закусывай как следует... Икорки съешь, потом сардинки.
   После двух рюмок, Тыкмарев покраснел и оживился.
   - Должен прямо тебе сказать, племянник, одобряю? Одобряю тебя за то,  что
ты приобрел вещь!
   "Вещь" в понимании Леонида была предметом.  Ему  вспомнились  надписи  на
вокзале и в бане: "Сдавайте вещи в камеру храпения",  "Часы  и  ценные  вещи
сдавайте на хранение банщице". И английская булавка, и хомутик от ремешка  -
тоже вещи. Но назвать вещью машину!
   Леонид только что собрался возразить Сергею Семеновичу, но в это время из
парка донеслись звуки музыки: на эстраде исполняли в высшей степени минорный
вальс, и он показался Леониду необыкновенно  красивым.  Понравился  вальс  и
Доротее Георгиевне.
   - Какая очаровательная музыка! - воскликнула она.  -  Я  могла  бы  вечно
слушать такую музыку.
   - Долго слушать - спать захочется, - ответил Сергей Семенович.
   - Ах, нет! Я хотела  бы  умереть  под  звуки  прекрасной  мелодии!  -  во
всеуслышание заявила Доротея Георгиевна, оглядываясь на музыкантов.
   Как  всегда  бывает  у  здоровых  людей  при  слабом  опьянении,  чувства
захмелевшего Леонида обострились. Он  стал  замечать  то,  чего  не  замечал
раньше: его внимание привлекло странное разлапистое пятно на скатерти, очень
что-то напоминавшее. Напряг память и вспомнил: пятно было похоже  на  остров
Целебес, изображенный на школьной карте восточного полушария.
   Через два столика, слева, сидела еще одна компания: группа молодых людей.
Все они были острижены одинаково, "под бокс".  Походило  на  то,  что  перед
приходом в ресторан они наскоро подстриглись в одной  парикмахерской.  Пили,
видимо, долго: стол был густо уставлен пивными бутылками.  Один  из  парней,
хорошо сложенный брюнет (лицо его показалось Леониду знакомым), был  трезвее
товарищей. Он упорно смотрел на Лилиан, втолковывая что-то соседу. Тот  тоже
посмотрел и громко сказал:
   - Есть взять на мушку!
   - Не шухари, балда!
   Разговор этот не понравился Леониду, и, передвинув стул, он закрыл Лилиан
своей достаточно широкой спиной.
   Она, опершись на стол левой рукой, ела пломбир и тихо говорила  с  отцом.
Тот ей возражал. Донеслась его фраза:
   - Докторов слушать, так и дышать вредно... Лилиан покачала головой.
   Давно знакомая красота девушки никогда не поражала Леонида, но сегодня он
залюбовался ею и сказал:
   - Ты такая красивая, Лиля, что все на тебя смотрят.
   - Очень жаль, - ответила она и негромко, очень просто  сказала:  -  Прошу
тебя, Леня, уедем отсюда... Доктора совсем запретили папе пить, а он  их  не
слушается. И ведь тебя дома ждут... Смотри, уже совсем темно.
   Как он забыл, что дома его ждут? И кто: мать, отец, Зина,  Наташа,  самые
близкие товарищи!.. Впрочем, нет! Он хорошо все время  помнил  об  этом,  но
неудобно было торопить других, а потом... потом... эта музыка!..
   - Сергей Семенович, поедем? - спросил  он.  Еще  раз  взглянув  на  дочь,
Сергей Семенович тяжело поднялся.

   6.
   На обратном пути Леонид развез  по  домам  восхищенную  поездкой  Доротею
Георгиевну и Тыкмаревых. Подъехав  к  своему  дому,  он  застал  неожиданную
тишину. Только одна Анна Степановна ждала его на веранде.
   - Мама, где же Зина и ребята?
   - Ушли.
   - И Зина?
   Зина могла бы подождать, должна была подождать!..
   - А папа? Натка?
   - Наташа на кухне химию учит, отец в  саду.  Открыв  калитку  и  поставив
машину под навес, Леонид пошел  в  сад,  где  едва  можно  было  рассмотреть
белевший парусиновый костюм отца. Присел рядом, ожидая, что  отец  заговорит
первым, но Федор Иванович молчал. Тогда сказал сам.
   - Мы, папа, завтра поедем. Хорошо? Федор Иванович отодвинулся от Леонида.
   - Не знаю. Может быть, и поедем, если от тебя вином не будет вонять.
   - Это, папа, Сергей Семенович...
   - До Сергея Семеновича мне дела нет, а  до  Леонида  Федоровича  есть!  И
пьяные машины не водят.
   - Я совсем не пьян, папа, только...
   - Пока от тебя пахнет, не хочу с тобой говорить!
   Федор Иванович резко поднялся и пошел по  дорожке,  но  не  домой,  а  на
улицу. Прислонившись  к  стояку  ограды  палисадника,  задумался,  удивляясь
собственной вспыльчивости.
   От утреннего счастливого  состояния  не  осталось  и  следа.  Улегшись  в
постель, Леонид не  мог  уснуть:  необъятный  по  количеству  впечатлений  и
воспоминаний день, казалось, все еще продолжался, не давая покоя  утомленной
мысли. Второстепенное мешалось с большим и важным. Леонид попробовал закрыть
глаза, и  ему  сейчас  же  представилась  бесконечная,  несущаяся  навстречу
дорога, и не было той дороге ни конца,  ни  края...  Потом  почему-то  очень
отчетливо вспомнилась старушка-попутчица и смешной обед в Ефремове.
   "Почему так рассердился отец? Конечно, получилось нехорошо, но ведь я был
трезв, почти совсем трезв... Во всяком случае, так говорить отец  не  должен
был... И Зина ... Она знала, не могла не знать, как я хотел встречи с ней, и
все-таки ушла..."
   Над поселком стояла теплая ночь.  Совсем  близко,  в  конце  сада,  запел
соловей. Первые колена песни прозвучали неуверенно, потом голос певца  окреп
и, славя любовь и весну,  он  рассыпался  долгой  и  громкой  трелью.  Пение
оборвалось так же неожиданно, как началось: возможно, соловья вспугнул  Хап,
подходивший к вокальному искусству с гастрономической точки зрения.
   В саду и в доме Карасевых все стихло.

   ГЛАВА ТРЕТЬЯ
   Плохой конец хорошего дня
   1.
   В ночь перед экзаменом по химии Наташа видела  вещий  сон:  ей  приснился
свирепый белый медведь. Особенно страшно стало Наташе, когда  медведь,  став
на задние лапы, заговорил человеческим голосом, задавая ей вопросы по химии.
Наташа так испугалась, что не могла ничего ответить, и мохнатый  экзаменатор
поставил ей совершенно небывалую  отметку  -  "Мо",  что,  как  известно  из
периодической  системы  элементов,  означает  сокращенное  название  металла
молибдена - и ничего более.
   Многозначительный, но загадочный Наташин сон стал предметом обсуждения за
завтраком. Федор Иванович утверждал, что Наташе приснилась ерунда,  но  сама
Наташа, в далекое от экзаменов время не верившая никаким  снам,  доказывала,
что ее сон все-таки что-нибудь значит. В поисках веских  аргументов  она  по
обыкновению обратилась  к  классической  литературе  и  привела  разительный
пример:
   - В "Евгении Онегине" Татьяна тоже медведя видела.
   - Ну и что же?
   - То,  что  после  этого  случилась  ужасная  гадость:  Онегин  застрелил
Ленского.
   На всякий случай перечитав о молибдене все, что было  написано  о  нем  в
учебнике химии, Наташа убежала  в  школу.  Вернулась  с  экзамена  не  очень
довольная, но и не  слишком  расстроенная.  Медведь  оказался  шутником:  на
экзамене о молибдене и речи не зашло. Наташе пришлось иметь  дело  с  серой,
серной и сернистой кислотами, причем произошла кое-какая путаница.
   - Нужно было написать H2SO4, а я написала H2SO3,  -  объяснила  она  Анне
Степановне. - Александра Ивановна придралась. Я говорю, что это почти одно и
то же, а она мне целую лекцию прочитала, что  если  я  на  бутылке  с  H2SO4
напишу H2SO3, то может случиться целая авария и люди сожгутся.
   Правда,  при  ответе  на  следующие  вопросы  Наташе  удалось   несколько
поправить дело, но в аттестате появилась четвертая по счету четверка.
   После обеда она успокоилась окончательно и заявила Федору Ивановичу:
   - Конечно, папа, четверка меньше пятерки, но все-таки больше тройки.
   Федор Иванович сделал удивленное лицо.
   - Как? Четверка меньше пятерки, но больше  тройки?..  Ты  это  из  высшей
математики узнала или своим умом дошла?
   - И всегда-то ты смеешься надо мной, папа! Наташа надула  было  губы,  но
через минуту уже обнимала Леонида.
   - Ленечка, миленький, покатаемся!.. Заедем за Зинзинзинчиком,  возьмем  и
ее с собой...
   Наташин план соответствовал желаниям  самого  Леонида.  Накануне  он  уже
заезжал к Зине, но оказалось, она уехала в город.
   На этот раз за Зиной на ее квартиру  зашла  Наташа.  Вернулась  быстро  и
одна.
   - Она опять уехала в город, даже домой с работы  не  заходила...  Знаешь,
Леня, я думаю, Зина в тот вечер рассердилась и теперь тебя нарочно мучает.
   На следующий день Леонид узнал поразившую его новость: Зина взяла  отпуск
и уехала на десять дней к родственникам в  Брянскую  область.  Почему  перед
отъездом она не захотела увидеться с ним? И разве не он должен  был  отвезти
ее на вокзал и проститься с ней на перроне?..
   Только через полторы недели Зина вернулась. Первой ее встретила на  улице
Наташа.
   - Она прекрасно выглядит, и, знаешь, Леня, я уговорила ее поехать  завтра
с нами на прогулку... Вот будет хорошо!
   На взгляд Леонида, все складывалось не так хорошо.
   - Она не собиралась зайти сегодня к нам?
   - Я ее звала... Она говорит - некогда.
   - Потом ты сказала, что  "уговорила"  ее  поехать  с  нами.  Значит,  она
отказывалась и согласилась неохотно? Наташа замялась.
   - Нет, очень охотно,  только...  не  сразу.  Она  готовится  к  какому-то
выступлению.
   Зина и раньше готовилась к концертным выступлениям в  клубе,  но  это  не
мешало ей проводить с Леонидом целые вечера.
   - Она любит тебя, Леня, - попробовала Наташа утешить задумавшегося брата.
- Только, наверно, она все  еще  сердится  за  то,  что  ты  уехал  тогда  с
Тыкмаревыми. Может быть,  даже  ревнует  к  Лильке.  Попроси  у  нее  завтра
прощания. Скажи: "Зина, прости меня. Больше  никогда  в  жизни  не  случится
ничего подобного!" Ручаюсь, что она сразу простит. Я на ее месте моментально
бы простила.
   Вообще в семье Карасевых друг на друга долго не сердились. После  гневной
вспышки Федора Ивановича в памятный нам  вечер  отец  и  сын  помирились  на
другое же утро. Догадывался ли Федор Иванович теперь о  состоянии  сына  или
нет, но только спросил:
   - Что, молодец, невесел, головушку повесил?
   - Так, папа...
   - Ой, так ли?

   2.
   За широким поясом огородов, километрах в  шести  от  поселка,  начинается
вековой широколиственный лес, длинной полосой протянувшийся вниз по  течению
Тавры. Места здесь - одно красивее другого. Посмотришь - так кажется, ничего
лучше не сыщешь, а пройдешь  по  берегу  полкилометра  -  снова  ахнешь.  На
утренних  и  вечерних  зорях  и  в  будни  рекою  и  ее   берегами   владеют
пенсионеры-рыболовы  да  ребята  школьники,   отдыхающие   от   премудростей
арифметик, алгебр и синтаксисов, зато в выходные дни приезжает, приплывает и
приходит сюда народу тьма-тьмущая.. Рабочие и работницы завода  "Сельмаш"  и
фабрики "Плюшевая игрушка" приезжают организованно - с буфетами,  радиолами,
а "Сельмаш" иной раз и с  духовым  оркестром.  В  дни  массовых  гуляний  от
поселка  до  леса  с  утра  курсируют  заводские  автобусы  и  оборудованные
скамейками грузовики. У кого есть собственный транспорт, приезжает  на  нем.
Куда ни глянешь, прячутся под деревьями "Победы", "Москвичи",  мотоциклы,  а
сколько лежит на траве велосипедов - не счесть! Приехав, все устраиваются по
собственному вкусу: одни собираются компаниями, другие отдыхают  в  семейном
кругу, молодежь теснится около танцевальных и спортивных площадок.
   Любителям тишины и птичьего пения приходится забираться в лес подальше  и
поглубже: чуть ли не на пять километров  по  берегам  Тавры  звучит  музыка,
раздается стройное и нестройное пение, слышатся крики купающихся и  шлепанье
по мячам.
   Карасевы расположились неподалеку от реки на уютной площадке,  затененной
кружевной зеленью дубов и кленов. Оставив  "Москвича"  под  надзором  Федора
Ивановича и Анны Степановны, Леонид, Наташа и Зина  пошли  в  глубину  леса.
Впрочем, Наташа скоро ушла, по ее словам, для того,  чтобы  посмотреть,  как
играют в волейбол команды механического и сборного цехов.
   Оставшись вдвоем, Зина и Леонид некоторое время молчали.
   - Здесь хорошо. Верно, Зина? - сказал, наконец, Леонид и взял ее за руку.
Я хотел поговорить с тобой, Зина.  Что  с  тобой  случилось?  Почему  ты  не
заходишь к нам и стала такая... холодная? ;
   Рука Зины была неподвижна.
   - С чего ты это взял?
   Спросила  медленно,  лениво,  без  волнения.  "Разговаривает  так,  точно
отвязаться от меня хочет", - подумал Леонид.
   - Молчишь все время, точно думаешь о  чем-то,  чего  сказать  не  хочешь.
Раньше ты мне обо всем говорила.
   - Какая была, такая и осталась.
   - Нет... Помнишь, когда я  собирался  ехать  за  машиной,  мы  мечтали  о
прогулках, о поездках? О том, что побываем в Москве, на Кавказе...  Ты  сама
предлагала заехать куда-нибудь далеко-далеко в лес и там,  у  реки,  прожить
вдвоем целую неделю Ты не забыла? Помнишь?
   - Помню... Ребячество все это...
   Мягкая рука Зины по-прежнему неподвижна и, может  быть  поэтому,  кажется
холодной. Леонид отпустил ее. Так и есть: Зина почувствовала облегчение.
   - Ребячество! - повторила она. - Несерьезно, скучно, глупо... Ну, прожили
бы неделю, а дальше? Леонид не скоро нашелся.
   - Эту неделю мы были бы счастливы, а потом..  потом  о  ней  осталась  бы
память на всю жизнь.
   - И только?
   - Чего же ты хочешь от жизни, Зина? Что нужно для  того,  чтобы  ты  была
счастлива?
   - Не знаю.
   Леонид  заметил,  что  Зина  старается  не  встречаться  с  ним  глазами.
Помолчав, сказал:
   - Ты очень переменилась и... больше не любишь меня.
   - С чего ты взял? Ты мне по-прежнему нравишься...
   - Но...
   - Почему "но"?
   - Я чувствую по твоему тону. Ты хотела сказать: "Ты мне нравишься, но..."
   Глаза Зины впервые встретились со взглядом Леонида, и она  тотчас  же  их
опустила.
   - Ты выдумываешь, я не собиралась говорить  никакого  "но",  по  если  ты
хочешь, скажу... Последнее время я много думала и решила, что до сих пор  мы
были очень глупыми. Мы мечтали, не зная, о чем мечтаем...
   - Я прекрасно знал: я мечтал о тебе. Зина пожала плечами.
   - Опять одно и то же! Я говорю о жизни, о том, как построить жизнь.
   - Разве мы не можем ее хорошо построить?
   - Конечно, можем! Ты будешь, как  вол,  работать  в  цехе,  я  тоже  буду
работать, а придя домой, стирать... В голосе  Зины  прозвучала  нескрываемая
ирония.
   - Подожди... А Дворец культуры, а хор?.. Отец у меня умный  и  добрый,  и
мать очень добрая. И товарищи... Зина пожала плечами.
   - И все завод да завод: резание металла,  расточка,  сверление,  нарезка,
шлифовка, выполнение норм. Боже, как все это надоело!.. И будем мы  с  тобой
жить "по утренней смене, по  первой  сирене"...  А  ты,  наверно,  про  меня
думаешь: "...но девушки краше, чем в Сормове нашем, ему никогда и  нигде  не
найти".
   Отрывки песни Зина пропела, насмешливо их пародируя.
   - Зина!
   - Ты возмущ„н? Я и забыла, что Федор Иванович и ты -  пламенные  патриоты
завода!.. Послушай, Леня: неужели тебе не нравится никакая  другая  девушка,
кроме меня? Такая, которая согласилась бы ездить  и  целоваться  с  тобой  в
машине? Думаю, что охотниц нашлось бы порядочно. Тем более, что у  вас  свой
дом, ты хорошо зарабатываешь...
   Даже не смысл, а холодный, циничный тон  Зининых  слов  испугал  Леонида.
Мелькнула мысль: Зина - артистка, может быть, притворяется? За этой мыслью -
другая:
   Зина ли идет рядом с ним? В поисках  разгадки  заглянул  ей  в  лицо,  но
ответного взгляда не встретил.
   - Ты подумай об этом, Леня. Серьезно подумай.
   - Зина!
   - Да, я - Зина! - И, проведя полной рукой по  пышным  белокурым  волосам,
Зина сказала холодно и спокойно: - Наша любовь - детская глупость. Не  будем
больше о ней говорить.
   Леонид остановился, Зина прошла несколько шагов вперед  и  повернулась  к
нему.
   - Я пойду туда, - сказала она, показывая рукой в сторону, откуда  неслись
звуки музыки, - А ты... ты подумай...

   3.
   Некоторое время Леонид, ни о чем не размышляя, шел по лесу.  Куда  шел  -
сам не знал. Ему хотелось уйти от людей, но люди были повсюду. На первой  же
лужайке  он  наткнулся  на  компанию  из  нескольких   человек   -   молодых
ребят-строителей, живших в общежитии. Расстелив на траве  чей-то  плащ,  они
играли на нем в карты. Под деревом стояли бутылки, консервные банки,  вокруг
валялись комки промасленных газет. Слышалось шлепанье  карт  и  приглушенные
возгласы, пересыпанные руганью.
   Леонид круто свернул в сторону и зашел в густую заросль  орешника.  Через
двадцать метров увидел лежащего на земле парня в расшитой  рубашке-украинке.
Кто он - узнать было невозможно: лицо скрывала  соломенная  шляпа.  Рядом  с
ним, поджав под себя ноги, сидела девушка - мастерица "Плюшевой игрушки"  и,
тихонько трогая струны гитары, подбирала песенку из "Верных друзей".
   Забравшись еще глубже  в  лес,  через  полсотни  шагов  Леонид  попал  во
владения новой компании, мирно беседовавшей вокруг богато накрытой  клеенки.
Хотел обойти, но его окликнули. На  низкой  лесной  траве  сидели  и  лежали
несколько мужчин уже  далеко  не  молодого  возраста.  Некоторых  из  них  -
главного бухгалтера, закройщика, художника и  кладовщика  фабрики  "Плюшевая
игрушка" - Леонид встречал на улицах поселка раньше.
   Центром группы  был  Сергей  Семенович  Тыкмарев.  Он  полулежал,  скинув
рубашку, и его белое брюзглое тело  рельефно  выделялось  на  темной  зелени
подлеска.
   - Подойди сюда, племянник!.. Рекомендую: сын троюродной сестры, передовик
производства и, между прочим, автомобильный человек... Он  рассказывал,  что
так его одна старушенция назвала, потому что он собственную машину имеет.
   Леониду пришлось поздороваться со всеми.
   - Ты, Леня, присаживайся по-свойски.
   - Тороплюсь, Сергей Семенович.
   -  Сюда  торопиться  не  ездят.  Скоростничество  на   заводе   осталось.
Присаживайся, выпей да закуси как следует. И мы по единой пропустим.
   - Не буду пить, дядя... А впрочем... - согласился он, немного погодя.
   - Правильно, действуй по-рабочему,  -  сказал  Тыкмарев,  наливая  полный
стакан. - За молодежь!
   Леонид залпом выпил. В голове его  точно  просветлело.  То,  чего  он  не
понимал, сразу стало простым и понятным.
   "Все вздор, - решил он. -  Зина  хорошая  девушка.  Просто  у  нее  такое
настроение сегодня. А может быть, притворялась, меня  испытывала...  Но  все
это чепуха. Я еще раз встречусь с нею и все устроится..."
   Повернувшись в сторону какого-то неизвестного Леониду  толстяка  ("Должно
быть, из города", - догадался Леонид), Серей Семенович  сказал,  по-видимому
продолжая прерванный разговор:
   - Ты, Юрий Валерьянович, хоть и адвокат, и юрисконсульт, а  такой  штуки,
которую я сделал, хоть всю жизнь думай, не сделаешь... Отводит в  1954  году
горисполком заводу "Сельмаш