Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
Можно мне туда? - спросила она.
- Нет еще, - сказал он. Она подошла к нему.
- Кончено? - спросила она.
- Боюсь, что так, миссис Морган.
- Можно мне взглянуть на него?
- Нет еще. Он сейчас в операционной.
- А, черт, - сказала Мария. - А, черт. Я отвезу девочек домой. Потом я
вернусь.
В горле у нее что-то вдруг вздулось и встало поперек, так что она не
могла глотнуть.
- Идем, девочки, - сказала она. Все три девочки пошли за ней к старой,
потрепанной машине, и она села за руль и включила мотор.
- Как пaпa? - спросила одна из девочек. Мария не ответила. - Мама, как
папа? [652]
- Не разговаривайте со мной, - сказала Мария. - Только не разговаривайте
со мной.
- Но...
- Молчи, дочка, - сказала Мария. - Молчи и молись за него.
Девочки опять заплакали.
- Ну вас, - сказала, Мария. - Перестаньте плакать. Я сказала: молитесь за
него.
- Мы молимся, - сказала одна из девочек. - Я все время молюсь, с самой
больницы.
Когда они свернули на Роки-Род, фары осветили впереди фигуру человека,
который нетвердым шагом брел по тротуару.
Пьянчуга какой-то, подумала Мария. Какой-то несчастный пьянчуга.
Они поравнялись с ним и увидели, что лицо у него окровавлено, и когда
машина скрылась за поворотом, он все еще брел нетвердым шагом в темноте. Это
был Ричард Гордон, возвращавшийся домой.
У дверей дома Мария остановила машину.
- Ложитесь спать, девочки, - сказала она. - Идите наверх и ложитесь
спать.
- Мама, но как же папа? - спросила одна из девочек.
- Не спрашивайте меня, -- сказала Мария. - Ради всего святого, не
разговаривайте вы со мной.
Она развернулась и поехала назад, к госпиталю.
Возвратясь в госпиталь, Мария Морган одним духом взбежала на крыльцо. На
пороге она столкнулась с доктором, только что отворившим дверь. Он устал и
торопился домой.
- Все кончено, миссис Морган, - сказал он.
- Он умер?
- Умер на столе.
- Можно мне взглянуть на него?
- Да, - сказал доктор. - Он умер очень спокойно, миссис Морган. Он не
чувствовал боли.
- Господи, - сказала Мария, Слезы потекли у нее по щекам. - О-о, -
простонала она. - О-о, о-о, о-о! [653]
Доктор положил ей руку на плечо.
- Не трогайте меня, - сказала Мария. Потом: - Я хочу взглянуть на него.
- Пойдемте, - сказал доктор. Он прошел вместе с ней по коридору и вошел в
белую комнату, где Гарри Морган лежал на высоком столе, под простыней,
прикрывавшей все его большое тело. Свет в комнате был очень яркий и не давал
теней. Мария остановилась в дверях, испуганная этим светом.
- Он совсем не мучился, миссис Морган, - сказал доктор. Мария как будто
не слышала его.
- А, черт, - сказала она и опять заплакала. - Что за проклятое лицо!
Глава двадцать шестая
Не знаю, думала Мария Морган, сидя в столовой у стола. Может быть,
терпеть понемногу, день за днем, ночь за ночью, и тогда ничего. Хуже всего
эти проклятые ночи. Если бы еще я любила наших девочек, тогда бы ничего. Но
я их не люблю, наших девочек. И все-таки нужно о них подумать. Нужно найти
какую-нибудь работу. Я совсем как мертвая, но, может быть, это пройдет. Не
все ли равно? Все-таки нужно взяться за работу. Сегодня ровно неделя. Боюсь,
если я нарочно буду все время думать о нем, я забуду, какой он. Это было
самое страшное, когда я вдруг забыла, какое у него лицо. Нужно взяться за
работу, как мне ни тяжело. Если б он оставил деньги или если б выдали
награду, было бы легче, но мне бы легче не было. Первым делом нужно продать
дом. Сволочи, убили его. Сволочи проклятые! Только это я и чувствую!
Ненависть и еще будто у меня пусто внутри. Так пусто, как в пустом доме.
Придется все-таки искать работу. Нехорошо, что я не пошла на похороны. Но я
не могла. Нужно искать работу. Кто умер, тот уже не вернется.
Такой он был задорный, сильный, быстрый, похожий на какого-то диковинного
зверя. Я никогда не могла спокойно смотреть, как он двигается. Я была всегда
так счастлива, что он мой. В первый раз ему счастье изменило на Кубе. Потом
все пошло хуже и хуже, и вот кубинец убил его.
Кубинцы приносят несчастье кончам. Кубинцы всем приносят несчастье. И
потом, слишком там много черномазых. Я помню, как он меня один раз взял с
собой в Гавану, еще когда он хорошо зарабатывал, и мы гуляли в парке и один
черномазый сказал мне словечко, и Гарри так дал ему по уху, что соломенная
шляпа слетела у него с головы, а Гарри подхватил ее и отшвырнул за
полквартала, и ее переехало такси. Помню, я так хохотала, что у меня живот
заболел. Как раз тогда я в первый раз выкрасила волосы в салоне красоты на
Прадо. Парикмахер полдня провозился с этим, они были такие черные, что
сначала он не брался, и я боялась, что стану похожа на чучело, но все
просила, нельзя ли сделать их чуть светлее, и парикмахер держал гребень и
деревянную палочку с ватой на конце, и обмакивал вату в чашку с жидкостью, и
от нее как будто дым шел; и он гребнем и другим концом палочки отделял по
одной прядке и смазывал этой жидкостью, а потом ждал, пока высохнет, а я
сидела, и у меня даже под ложечкой сосало от страха, что я наделала, и я
только все просила, нельзя ли сделать их чуть-чуть светлее.
И наконец он сказал: "Вот, мадам, светлее уже сделать нельзя". И потом он
вымыл их шампунем и уложил, а я боялась даже взглянуть от страха, что буду
похожа на чучело, и он причесал их, сделал пробор сбоку и зачесал за уши. а
сзади сделал тугие маленькие локончики, и я еще не могла увидеть, как вышло,
потому что они были мокрые, но я уже видела, что они стали другие, и я как
будто не я. И он завязал их сеткой и посадил меня под сушилку, и я все время
боялась взглянуть. А потом, когда они высохли, он снял сетку, и вынул
шпильки, и расчесал, и они были совсем как золото.
И я вышла на улицу, и посмотрела на себя в зеркало, и они так блестели на
солнце и были такие мягкие и шелковистые, когда я их потрогала, что мне
просто не верилось, что это я, и было даже трудно дышать от волнения.
Я пошла по Прадо в кафе, где меня ждал Гарри, и я так волновалась, что
внутри у меня все стянуло, - вот-вот упаду, и когда он увидел меня в дверях,
он встал и не мог отвести от меня глаз, и у него был такой смешной,
сдавленный голос, когда он сказал:
- Черт подери, Мария, ты прямо красавица! А я сказала:
- Я тебе нравлюсь блондинкой?
- Не спрашивай ничего, - сказал он. - Идем домой, в отель. А я сказала:
- Что ж. Идем, если так.-Мне тогда было двадцать шесть.
И такой он был со мной всегда, и я всегда была с ним такая. Он говорил,
что у него никогда не было такой женщины, как я, а я знаю, что лучше его нет
мужчины на свете. Я слишком хорошо знаю это, а теперь он умер.
Теперь мне нужно взяться за какую-нибудь работу. Знаю, что нужно. Но
когда всю жизнь проживешь с таким мужем, а потом вдруг какая-то кубинская
сволочь убьет его, не так-то легко сразу взяться за дело, потому что внутри
у тебя все умерло. Я не знаю, что делать. Когда он уходил в рейс, было
иначе. Тогда он всегда возвращался домой, а теперь я всю жизнь буду одна. И
я уже старая, и толстая, и некрасивая, и никто мне не скажет, что это не
так, потому что его уже нет. Придется мне нанимать себе кого-нибудь за
деньги, только едва ли я захочу. Так-то оно теперь. Так-то оно теперь и
будет.
А он так меня любил, и так заботился обо всех нас, и всегда умел
заработать деньги, и мне никогда не нужно было заботиться о деньгах, а
только о нем, а теперь это все кончено.
Тому, кто убит, гораздо легче. Если б это меня убили, мне было бы все
равно. Доктор сказал, что Гарри просто устал под конец. Он даже не
проснулся. Я рада, что он умер легко - ведь как же он должен был мучиться
там, на лодке. Думал он обо мне или о чем-нибудь еще? Наверно, когда так,
уже ни о чем не думаешь. Наверно, очень уж ему было больно. Но под конец он
просто слишком устал. Как бы я хотела, чтобы это я умерла. Но что толку
хотеть. Хотеть никогда не помогает.
Не могла я пойти на похороны. Люди этого не понимают. Они не знают,
каково это. Потому что хороших мужей мало, вот они и не знают. Они ничего
про это не знают. Я знаю. Я слишком хорошо знаю. А если я еще двадцать лет
проживу, что мне тогда делать? Никто мне этого не скажет, и теперь только и
остается, что терпеть понемногу, день за днем, и сейчас же взяться за
какую-нибудь работу. Так и нужно сделать. Но, господи боже мой, как же быть
ночью, вот что я хотела бы знать.
Как прожить ночь, если не можешь уснуть? Наверно, в конце концов узнаешь
и это, узнаешь ведь, как бывает, когда теряешь мужа. Наверно, узнаешь в
конце концов. В этой проклятой жизни все узнаешь. Кажется, я уже начинаю
узнавать. Просто внутри все умирает, и тогда все очень легко. Живешь, не
живя, как очень многие люди почти всю жизнь. Наверно, так оно и бывает.
Наверно, так оно и должно быть. Что ж, у меня хорошее начало. У меня хорошее
начало, если это так, если это нужно. Я думаю, так оно и есть. Я думаю, этим
кончится. Ну, что ж. У меня хорошее начало. Я ушла дальше всех.
Был ясный прохладный субтропический зимний день, и ветви пальм шевелились
под легким северным ветром. Туристы на велосипедах проезжали мимо дома. Они
смеялись. Во дворе напротив кричал павлин.
Из окна видно было море, оно казалось твердым, новым и голубым в свете
зимнего дня.
Большая белая яхта входила в гавань, а на горизонте в семи милях от
берега виден был танкер, маленький и четкий на фоне голубого моря, огибавший
риф с запада, чтобы не расходовать лишнего топлива в ходе против течения.