ить.
   - Нет, все было кончено еще до этого.
   - Мне так тебя жаль. Дик.
   - Не смей жалеть меня, или я опять тебя ударю.
   - Пожалуй, мне будет легче, если ты меня ударишь, - сказала  она.  -  Мне
очень жаль тебя. Очень.
   - Иди к черту.
   - Мне жаль, что я сказала, будто ты плохой любовник. Я в этом  ничего  не
понимаю. Ты, наверно, замечательный.
   - Думаешь, ты - совершенство? - ответил он. Она опять заплакала.
   - Это хуже пощечины, - сказала она.
   - А что ты про меня сказала?
   - Не знаю. Не помню. Я была так зла, и ты мне сделал так больно.
   - Так ведь все уже кончено, зачем же сердиться?
   - А я не хочу, чтобы все было кончено. Но теперь ничего уже не поделаешь.
   - Тебе остается твой пьяница-профессор.
   - Перестань, - сказала она. - Давай кончим разговор и замолчим.
   - Давай.
   - Хорошо?
   - Да.
   - Я буду спать здесь.
   - Нет. Можешь лечь на постели. Можешь. Я сейчас ухожу ненадолго.
   - Не уходи.
   - Мне нужно, - сказал он.
   - До свиданья, - сказала она, и он увидел ее лицо, которое он всегда  так
любил и которое никогда не портили  слезы,  ее  черные  локоны,  ее  крепкие
маленькие груди под свитером, касающиеся края стола; стол  скрывал  от  него
остальное, все, что он так любил, и, казалось ему, умел  радовать,  но,  как
видно, это ничего не спасло, и когда он выходил, она смотрела через стол ему
вслед, опустив подбородок на сложенные руки, и плакала.
 
 
 
   Глава двадцать вторая
 
   Он не взял велосипеда и пошел пешком. Луна уже взошла, и деревья  темнели
на фоне неба, и он шел мимо деревянных домов с узкими двориками и  запертыми
ставнями, сквозь которые пробивался свет; немощеными  переулками  с  двойным
рядом домов; кварталами кончей, где все  было  чинно,  надежно  упрятано  от
посторонних взоров  -  добродетель,  неудачи,  недоедание,  овсяная  каша  и
вареная  рыба,  предрассудки,  порядочность,  кровосмесительство,   утешения
религии; мимо ярко освещенных, с распахнутыми дверьми,  кубинских  "болито",
деревянных лачуг, в которых только и  было  романтического,  что  их  имена:
Чича, Красный домик; мимо церкви из каменных блоков, с треугольными остриями
шпилей, безобразно торчавшими в лунном небе; мимо живописной в лунном  свете
громады монастыря с  черным  куполом  и  обширным  садом;  мимо  заправочной
станции и ярко  освещенной  закусочной  возле  пустыря,  где  когда-то  была
миниатюрная площадка для гольфа; по залитой светом  главной  улице  с  тремя
аптеками, магазином  музыкальных  инструментов,  пятью  еврейскими  лавками,
тремя биллиардными, двумя парикмахерскими, пятью пивными, тремя  павильонами
с мороженым, пятью скверными и одним  хорошим  рестораном,  двумя  газетными
киосками,  четырьмя  лавками  подержанных  вещей  (в  одной  из  них   также
изготовлялись ключи), фотографией, одним большим домом с конторами  внизу  и
четырьмя зубоврачебными кабинетами в верхних этажах,  магазином  стандартных
цен, отелем на углу и стоянкой такси перед ним; и,  обогнув  отель,  улицей,
ведущей к "джунглям", мимо большого некрашеного деревянного  дома,  из  окон
которого доносились звуки пианолы и в дверях  стояли  девушки,  а  рядом  на
тротуаре сидел матрос; и потом задворками, мимо  кирпичного  здания  суда  с
освещенным циферблатом  часов,  показывавших  половину  одиннадцатого,  мимо
тюрьмы, выбеленные стены которой блестели в лунном свете, к  подъезду  "Поры
сирени" в глубине переулка, запруженного автомобилями.
   "Пора сирени" была ярко освещена и полна народу, и  когда  Ричард  Гордон
вошел, он увидел, что игорный зал переполнен; рулетка вертелась, и маленький
шарик звонко  пощелкивал  о  металлические  перегородки,  рулетка  вертелась
медленно, шарик жужжал, потом,  щелкнув,  подпрыгивал  и  останавливался,  и
тогда ничего не было слышно, кроме скрипа рулетки и стука фишек. В баре  сам
хозяин стоял у стойки вместе с двумя барменами и сказал ему:
   - Привет, мистер Гордон. Что будете пить?
   - Не знаю, - сказал Ричард Гордон.
   - Вы плохо выглядите. Что такое? Вы нездоровы?
   - Нет.
   - Я знаю, что вам приготовить. Такое, что прямо - ух.  Пили  когда-нибудь
испанский абсент - ojen?
   - Давайте, - сказал Гордон.
   - Выпьете, сразу станет  хорошо.  Захочется  всех  кругом  поколотить,  -
сказал хозяин. - Ojen экстра для мистера Гордона.
   Не отходя от стойки, Ричард Гордон выпил три  экстра,  но  лучше  ему  не
стало; мутный, сладковатый, отдающий  лакрицей  напиток  никак  на  него  не
подействовал.
   - Дайте мне что-нибудь другое, - сказал он бармену.
   - Что такое? Вам не нравится ojen экстра? -  спросил  хозяин.  -  Вам  не
стало хорошо?
   - Нет.
   - После ojen экстра надо пить с разбором.
   - Дайте мне чистого виски.
   Виски согрел его язык и небо, но ничего не изменил в  его  настроении,  и
вдруг, глядя на себя в зеркало позади  стойки,  он  понял,  что  теперь  ему
никогда не будет легче от вина. То, что произошло,  -  произошло,  и  всегда
теперь будет с ним, и если он напьется до потери сознания,  проснувшись,  он
все равно почувствует это опять.
   Высокий, очень худой молодой человек с редкой порослью светлых  волос  на
подбородке, стоявший у стойки рядом с ним, спросил:
   - Скажите, вы не мистер Гордон?
   - Да.
   - Я Гарольд  Спелмэн.  Мы,  кажется,  познакомились  на  одном  вечере  в
Бруклине.
   - Возможно, - сказал Ричард Гордон. - Очень может быть.
   - Мне очень понравилась ваша последняя книга, - сказал Спелмэн. - Мне все
ваши книги нравятся.
   - Очень рад слышать, - сказал Ричард Гордон. - Выпьете чего-нибудь?
   - Вместе с вами, - сказал Спелмэн. - Вы пробовали этот ojen?
   - Мне он не помог.
   - А что с вами?
   - Настроение скверное.
   - Попробуйте еще.
   - Нет. Я возьму чистого виски.
   - Знаете, для меня целое событие, что я вас увидел, - сказал  Спелмэн.  -
Вы, наверное, не помните нашу встречу на том вечере?
   - Нет. Но, может быть, это был удачный вечер. Удачные  вечера  обычно  не
запоминаются, верно ведь?
   - Пожалуй, вы правы, - сказал Спелмэн. - Это было у  Маргарет  Ван-Брунт.
Вспоминаете? - спросил он с надеждой в голосе.
   - Стараюсь.
   - Это я тогда поджег дом, - сказал Спелмэн.
   - Не может быть, - сказал Гордон.
   - Да, - радостно сказал Спелмэн. - Именно я. Это был самый  замечательный
вечер из всех, какие я помню.
   - Что вы теперь делаете? - спросил Гордон.
   - Ничего особенного, - сказал Спелмэн. -  Так,  живу  понемножку.  Я  уже
привык к этому. А вы пишете новую книгу?
   - Да. Половину уже написал.
   - Превосходно, - сказал Спелмэн. - а о чем?
   - Забастовка на текстильной фабрике.
   - Великолепно, - сказал Спелмэн. - Ужасно, знаете, люблю социальные темы.
   - Что?
   - Просто обожаю, - сказал Спелмэн. -  Для  меня  нет  ничего  лучше.  Вы,
бесспорно, на голову выше всей писательской братии. Скажите, есть у вас  там
прекрасная еврейка-агитатор?
   - А что? - спросил Ричард Гордон подозрительно.
   - Это роль для Сильвии Сидней. Я в  нее  влюблен.  Хотите  посмотреть  ее
фотографию?
   - Я видел, - сказал Ричард Гордон.
   - Давайте выпьем еще, - радостно сказал Спелмэн. - Подумать  только,  как
это мы  с  вами  встретились.  Вы  знаете,  я  ведь  счастливчик.  Настоящий
счастливчик.
   - А что? - спросил Ричард Гордон.
   - Я сумасшедший, - сказал Спелмэн. - Это просто замечательно. Все  равно,
что быть влюбленным, только все всегда кончается хорошо.
   Ричард Гордон слегка отодвинулся.
   - Это вы напрасно, - сказал Спелмэн. - Я не буйный. То есть я очень редко
бываю буйный. Давайте выпьем еще.
   - Давно это с вами?
   - По-моему, всю жизнь, - сказал Спелмэн. - Уверяю вас,  это  единственная
возможность быть счастливым в наше время. Какое мне дело до того, как  стоят
акции "Дуглас Эйркрафт"? Или Телеграфно-телефонной компании? Меня все это не
касается. Я читаю какую-нибудь  из  ваших  книг,  или  пью,  или  смотрю  на
фотографию Сильвии, и я счастлив. Я - как птица. Я даже лучше птицы. Я...  -
Он помедлил, подыскивая слова, потом  сразу  заторопился.  -  Я  хорошенький
маленький аист, - выпалил он и покраснел. Он пристально  глядел  на  Ричарда
Гордона, шевеля губами, и тут рослый молодой блондин  отделился  от  группы,
сидевшей в другом конце бара, подошел к нему и положил ему руку на плечо.
   - Пойдем, Гарольд, - сказал он. - Нам пора домой.
   Спелмэн свирепо посмотрел на Ричарда Гордона.
   - Он смеется над аистом, - сказал  он.  -  Он  сторонится  аиста.  Аиста,
который кружит в свободном полете...
   - Пойдем, Гарольд, - сказал высокий молодой человек.
   Спелмэн протянул руку Ричарду Гордону.
   - Я не обижаюсь, - сказал он. - Вы хороший писатель. Продолжайте и дальше
писать так. Помните, я всегда счастлив. Не давайте сбить себя  с  толку.  До
скорого свидания.
   Рослый молодой человек обнял его за плечи, и оба они, протиснувшись через
толпу, пошли к выходу. Спелмэн оглянулся и подмигнул Ричарду Гордону.
   - Славный малый, - сказал хозяин.  Он  постучал  себя  по  лбу.  -  Очень
образованный. Заучился, должно быть. Любит бить посуду. Но он это не со зла.
Платит за все, что разобьет.
   - Он часто бывает здесь?
   - Каждый вечер. Как он вам сказал, кто он? Лебедь?
   - Аист.
   - Вчера он был лошадь. С крыльями. Как та лошадь, что на бутылках "Белого
коня", только с крыльями. А все-таки малый славный. Денег много.  У  него  в
голове неладно. Родные и держат его здесь под присмотром. Он мне все  хвалил
ваши книги, мистер Гордон. Чего вам налить? За счет заведения.
   - Виски, - сказал Ричард Гордон. Он увидел, что к  нему  подходит  шериф.
Шериф был необыкновенно  высокий,  похожий  на  мертвеца  и  очень  любезный
человек. Ричард Гордон  уже  видел  его  сегодня,  на  вечере  у  Брэдли,  и
разговаривал с ним об ограблении банка.
   - Мистер Гордон, - сказал шериф, - если  вы  ничем  не  заняты,  поедемте
потом со мной. Береговая охрана ведет из пролива лодку  Гарри  Моргана.  Его
заметил танкер недалеко от Матакумбе. Захватили всю банду.
   - Что вы говорите? - сказал Ричард Гордон. - Всех захватили?
   - В телеграмме говорится, что все они убиты, только один жив еще.
   - Неизвестно, кто?
   - Нет, об этом ничего не сказано. Что там произошло, один бог знает.
   - Деньги при них?
   - Никто не знает. Но,  должно  быть,  все  там,  на  лодке,  раз  они  не
добрались до Кубы.
   - Когда они будут здесь?
   - О, часа через два-три, не раньше.
   - Куда приведут лодку?
   - Вероятно, в Военный порт. На причал береговой охраны.
   - Где мы с вами встретимся?
   - Я заеду за вами сюда.
   - Лучше к Фредди. Я здесь столько не высижу.
   - У Фредди сегодня не особенно  приятно.  Там  полно  ветеранов  войны  с
общественных работ на островах. Они всегда страшно буянят.
   - Пойду взгляну, что там делается, -  сказал  Ричард  Гордон.  -  У  меня
сегодня настроение неважное.
   - Что ж, только держитесь в стороне, - сказал шериф. - Хотите, я вас туда
подвезу?
   - Спасибо.
   Они протолкались через толпу, и  Ричард  Гордон  сел  в  машину  рядом  с
шерифом.
   - Как вы думаете, что произошло на лодке Моргана? - спросил он.
   - Один бог знает, - ответил шериф. - Во всяком случае, что-то страшное.
   - Точнее ничего не известно?
   - Ровно ничего, - сказал шериф. - Ну, вот, пожалуйета, полюбуйтесь.
   Они поравнялись с ярко освещенной витриной, Фредди сразу увидели, что бар
битком набит. Люди, одетые в дунгари(1), одни с непокрытой головой, другие в
кепках, старых военных фуражках или картонных шлемах, в три ряда толпились у
стойки, патефон с усилителем играл "Остров Капри". В ту  минуту,  как  шериф
затормозил, из открытой двери с грохотом вылетел человек, а за  ним  другой.
Они упали и, сцепившись, катались по тротуару, и тот,  который  был  сверху,
держал нижнего обеими руками за волосы  и  с  глухим  отвратительным  стуком
ударял его головой об асфальт. В баре никто даже не обернулся.
   Шериф вышел из машины и схватил за плечи того, который был сверху.
   - Брось сейчас же, - сказал он. - Вставай. Тот выпрямился и посмотрел  на
шерифа.
   - Какого черта вы лезете не в свое дело? Второй, - волосы у него  были  в
крови, кровь лилась  из  уха  и  размазывалась  по  веснушчатой  щеке,  тоже
накинулся на шерифа.
   - Что вы пристали к моему приятелю? - сказал он хрипло. - Чего вам  надо?
Думаете, я не могу вытерпеть?
   - Ты все можешь вытерпеть, Джой, - сказал тот, который колотил его. Затем
шерифу: - Слушайте, не найдется у вас доллара взаймы?
   - Нет, - сказал шериф.
   - Ну так убирайтесь к черту. - Он повернулся к Ричарду Гордону.  -  А  вы
что скажете, приятель?
   - Могу угостить вас,-сказал Гордон.
   - Пошли,-сказал ветеран и подхватил Гордона под руку.
   - Я скоро заеду, - сказал шериф.
   - Хорошо. Я буду ждать вас.
   Когда  они  стали  протискиваться  к  стойке,  первый   ветеран,   рыжий,
веснушчатый человек с окровавленным ухом и щекой, схватил Гордона за локоть.
   - А, старый друг. - Он молодчина, - сказал второй ветеран. - Он все может
вытерпеть.
 ---------------------------------------- 
 (1) Дунгари - матросская одежда из грубой бумажной ткани. 
   - Я все могу вытерпеть, - сказал окровавленный. - Этим-то  я  им  и  утер
нос.
   - А сдачи дать не можешь, - сказал еще кто-то. - И перестань толкаться.
   - Пустите нас, - сказал окровавленный. - Пустите  меня  и  моего  старого
друга. - Он шепнул Ричарду Гордону на ухо: - Я и не  хочу  давать  сдачи.  Я
ведь могу вытерпеть, понимаете?
   - Слушайте, - сказал второй  ветеран,  когда  они  наконец  добрались  до
залитой пивом стойки. - Вы бы на него посмотрели сегодня днем,  у  комиссара
Пятого лагеря. Я его повалил и  колотил  по  голове  бутылкой.  Прямо  дробь
отбивал, как на барабане. Ручаюсь, я стукнул его раз пятнадцать.
   - Больше, - сказал окровавленный.
   - А ему хоть бы что.
   - Я все могу вытерпеть, - сказал первый. Он  шепнул  Ричарду  Гордону  на
ухо: - Это мой секрет.
   Ричард Гордон передал им два стакана пива, которые нацедил и  подвинул  к
нему толстый негр-бармен в белой куртке.
   - Что за секрет? - спросил он.
   - У меня, - сказал окровавленный. - Мой секрет.
   - У него есть секрет, - сказал второй ветеран. - Он не врет.
   - Хотите, скажу, - сказал окровавленный на ухо  Ричарду  Гордону.  Гордон
кивнул.
   - Мне не больно. Второй кивнул:
   - Скажи ему всю правду.
   Рыжий приложил свои окровавленные губы почти к самому уху Гордона.
   - Иногда мне даже приятно, - сказал он. - Что вы на это скажете?
   Рядом с Гордоном стоял высокий, худой человек, со шрамом на щеке от  глаз
до подбородка. Он посмотрел на рыжего и усмехнулся.
   - Сначала это был спорт, - сказал он. -  Потом  перешло  в  удовольствие.
Если б меня могло от чего-нибудь стошнить, меня бы от тебя стошнило, Рыжий.
   - Очень тебя легко тошнит, - сказал первый ветеран. - Ты  в  какой  части
служил?
   - Тебе до этого дела нет, забулдыга несчастный, - сказал высокий человек.
   - Стакан пива? - предложил Ричард Гордон высокому.
   - Спасибо, - сказал тот. - У меня есть.
   - Про нас не забывайте, - сказал один из тех двоих, что  вошли  вместе  с
Гордоном.
   - Еще три пива, - сказал Ричард Гордон, и негр нацедил пива и  подтолкнул
к нему стаканы. У стойки было так тесно, что  рук  не  разведешь,  и  Гордон
оказался притиснутым к высокому ветерану.
   - Вы что, с парохода? - спросил высокий.
   - Нет, я здесь живу. А вы - с островов?
   - Мы сегодня приехали с Тортугас, - сказал  высокий.  -  Мы  там  подняли
такой шум, что нас побоялись держать там.
   - Он красный, - сказал первый ветеран.
   - Ты бы тоже был красным, если б имел голову на плечах, - сказал высокий.
- Они загнали нас туда, чтобы от  нас  избавиться,  но  мы  подняли  слишком
большой шум. - Он улыбнулся Ричарду Гордону.
   - А ну дай ему, - заорал кто-то,  и  Ричард  Гордон  увидел,  как  совсем
близко от него поднялся кулак и ударил кого-то по лицу. Двое людей  схватили
того, которого ударили, и оттащили его от стойки.  Когда  они  выбрались  на
свободное место, один снова изо всех сил ударил его по лицу, а другой ударил
его в живот. Он упал на цементный пол и закрыл голову руками, и первый  пнул
его в спину. Все это время он не издал ни звука. Первый рывком поднял его на
ноги и подтолкнул к стене.
   - Вразумить надо сукиного сына, - сказал он, и, когда тот, весь  побелев,
прижался к стене, второй стал в позицию, слегка согнув  колени,  размахнулся
правым кулаком чуть не до самого пола и хватил человека у стены по щеке. Тот
упал на колени, потом медленно свалился на бок, на полу  вокруг  его  головы
образовалась лужица крови. Они оставили его там и вернулись к стойке.
   - Вот это удар, - сказал первый.
   - Этот сукин сын, как приедет  в  город,  всю  свою  получку  положит  на
книжку, а потом приходит сюда поживиться на чужой счет, - сказал  второй.  -
Это уже второй раз я его вразумляю.
   - На этот раз ты его крепко вразумил.
   - Когда я его ударил, челюсть у него подалась, точно мешок с орехами, - с
довольным видом сказал второй. Избитый лежал у стены, и никто не обращал  на
него внимания.
   - А если б ты меня так хватил, мне хоть бы что, - сказал рыжий ветеран.
   - Закройся, трепло, - сказал вразумитель. - У тебя сифон.
   - Вот и врешь.
   - Мне на таких, как ты, и смотреть  противно,  -  сказал  вразумитель.  -
Стану я себе зря руки отбивать.
   - Вот именно, что зря отобьешь, - сказал Рыжий. - Послушайте, приятель, -
сказал он Ричарду Гордону, - может, повторим?
   - Славный народ, а? - сказал высокий. - Война  очищает  и  облагораживает
человека. Вопрос вот в чем: только такие, как мы, годятся в солдаты, или  же
это служба нас сделала такими?
   - Я не знаю, - сказал Ричард Гордон.
   - Готов поручиться, что вы здесь не найдете и  трех  запасных,  -  сказал
высокий. - Это все отборный  народ.  Самые  сливки  подонков;  те  самые,  с
которыми Веллингтон победил при Ватерлоо. Что ж, мистер Гувер прогнал нас  с
Антикости, а мистер Рузвельт сплавил сюда, чтоб избавиться от нас. В  лагере
все устроено для того, чтоб вызвать эпидемию,  но  бедняги,  как  назло,  не
хотят умирать. Некоторых отвезли на Тортугас, но там теперь местность  стала
здоровее. И потом, мы не захотели  там  оставаться.  Так  что  пришлось  нас
привезти обратно, сюда. Что они теперь выдумают? Надо же  им  как-нибудь  от
нас избавиться. Разве вы этого не понимаете?
   - Почему?
   - Потому что мы - отпетые, - сказал высокий.  -  Нам  нечего  терять.  Мы
дошли до точки. Мы хуже той голытьбы, с которой имел дело Спартак. И с  нами
многого не сделаешь, потому что нас столько били,  что  теперь  единственное
наше утешение - алкоголь и единственная гордость - уменье все вытерпеть.  Но
не все мы такие. Кое-кто из нас сумеет и сдачи дать.
   - Много в лагере коммунистов?
   - Человек сорок, не больше, - сказал высокий. - На две тысячи. Чтоб  быть
коммунистом,  нужны  дисциплина  и  воздержание;  пьянчуга  не  может   быть
коммунистом.
   - Не слушайте вы его, - сказал рыжий ветеран. - Он просто красный, ну его
к черту.
   У другого конца стойки один ветеран заспорил с Фредди из-за счета.
   - Вот столько ты выпил, -  сказал  Фредди.  Ричард  Гордон  посмотрел  на
ветерана. Он был
   сильно пьян, глаза у него налились кровью, и он явно лез на скандал.
   - Врешь, - сказал он Фредди.
   - Восемьдесят пять центов, - сказал ему Фредди.
   - Смотрите, что сейчас будет, - сказал Рыжий. Фредди положил обе руки  на
стойку. Он не сводил с ветерана глаз.
   - Врешь, - сказал ветеран и схватился за пивной стакан.  Как  только  его
пальцы сомкнулись вокруг стакана, правая рука  Фредди  описала  над  стойкой
полукруг и обрушила на голову ветерана тяжелую солонку, обмотанную  посудным
полотенцем.
   - Чисто сделано? - сказал рыжий ветеран. - Красиво сделано?
   - Вы бы посмотрели, как он орудует спиленным кием, - сказал второй.
   Два ветерана, стоявшие там, г