Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
sian/solzhenitsyn2/index.html
Источник: www.infoart.ru/magazine
OCR, корректура: нет данных
Дополнительная обработка: Hoaxer (hoaxer@mail.ru)
----------------------------------------------------------------------------
"1 "
Четвертый день, как мы вдвинулись в прорыв на Неручи. Прошлые сутки моя
центральная стояла в трубе под железнодорожным полотном, там крепкая кладка,
хороша от бомбежки. Еще и крестьянских баб с детворой там набилось до нас,
да два десятка откуда-то взявшихся цыганок и цыган угнездились, - странно
было после нашего двухмесячного стоянья в гражданском безлюдьи. А этой ночью
в 3 часа дали моей батарее отбой: продвинуться. Пока свернули все посты -
уже и свет. И, еще до самолетного времени, перекатили в Желябугские Выселки.
Это называется - перекатили. Звукобатарее полагается по штату шесть
специально оборудованных автобусов, у нас же - драные трехтонка и полуторка.
Они везут только боевое и хозяйственное, да при том нескольких
сопроводителей, остальная батарея нагоняет пешим ходом. Ее ведет обычно
лейтенант Овсянников, командир линейного взвода, а командир
измерительно-вычислительного Ботнев, как и я, - гоним, в кабинах, выбирать
центральную станцию.
Это - захватный момент: весь боевой порядок определяется выбором
центральной станции. Чем мгновеннее выбрать ее - тем быстрей и безопасней
развернемся. Но и выбрать - безошибочно, она - сердце батареи; осколок в
сердце - и всей батареи как нет. Вкопать и брезентом перекрыть - в поле
ржаном и так бывало, но это - с горя и накоротке.
Я четвертые сутки обожжен и взбаламучен, не улегается. Все, все -
радостно. Наше общее большое движение и рядом с Курской дугой - великанские
шаги.
И какое острое чувство к здешним местам и здешним названиям! Еще и не
бывав здесь - сколько раз мы уже тут были, сколько целей пристреливали из-за
Неручи, как выедали из карты глазами, впечатывали в сетчатку - каждую тут
рощицу, овражек, перехолмок, ручеек Березовец, деревню Сетуху (стояли в ней
позавчера), Благодатное (сейчас минуем слева, уже не увидим) и Желябугу, и,
вот, Желябугские Выселки. И в каждой деревеньке заранее знали расположенье
домов.
Так, правильно: Выселки на пологом склоне к ручейку Паниковец. И мы -
уже тут, докачались по ухабистому съезду с проезжей дороги. Пока самолетов
нет - стали открыто. И - ребятам в кузова:
- Дугин! Петрыкин! Кропачев! Разбегайся, ищи, может где подвал.
И - прыгают горохом на землю, разбежались искать. В Выселках уже
кой-кто есть: там, здесь грузовики, вкопанные передами, наклоном, в апарели.
Минометы (уезжают вперед). Дивизионные пушки - правее, на той стороне
лощинки. А я пока - по карте, по карте: куда пускать посты. Перед нами на
запад - Моховое, оно крупное; у немцев до него еще на той неделе доходили и
поезда, разгружались. Моховое - будут держать, тут, наверно, постоим.
Приблизительно намечаю посты. (Точно выберет только Овсянников.) Они по
фронту должны занимать километров пять (по уставу даже и до семи, но мы
устав давно поправили, никогда шесть постов не разворачиваем, лишнее, а по
нужде-спешке так и четыре; сейчас - пять). А впереди постов нужно найти
место нашему наблюдателю - посту-предупредителю. Он должен стоять так
(частенько в окопах пехоты), чтобы каждый звук от противника слышал раньше
любого из крайних постов и - по выбору своему, тут искусство - решал, на
какой звук нажать кнопку, запустить станцию - а на какой не нажимать.
- Нашо-о-ол! - кричит на подбеге кто же? наш "сын полка", 14-летний
Митька Петрыкин, подобранный от начисто разоренного войной Новосиля -
когда-то уездного, сейчас холмового белокаменного немого стража у слияния
Неручи с Зушей. - Таащ старш... лет... по-о-огреб! Хороший!
Мы с Ботневым быстро шагаем туда. Как строят здесь - не под домом, а
отдельно, с кирпичным обвершьем, дальше дюжина ступенек вниз. Но погреб не
прохладный, душный: надышали за ночь-другую-третью ночлежники - хозяева ли,
соседи - прячутся тут и вещей же натащили. Зато арочный кирпичный свод -
лучше некуда.
Так нам странно и так радостно видеть живых русских крестьян, около
домов - огороды живые, а в поле - хлеба. По советскую сторону фронта все
жители, из недоверия, высланы на глубину километров двадцать, третий год ни
живой души, ни посева, все поля заросли дикими травами, как в половецкие
века.
(Но ту - обеспложенную, обезлюженную - еще щемливее любишь. Приходит
отчетливо: вот за это-то Среднерусье не жалко и умереть. Особенно - после
болот Северо-Западного.)
А по немецкую сторону едва мы шагнули и видим: живут!
В погребе смотрят на нас с опаской. Нет, не выгоняем, свои:
- Придется, друзья, придется потесниться вам поглубже. А спереди - мы
тут займем.
Бабы - мужиков нет, старик древний, ребятня - мягко охают: куды
подвигаться? Но лица все такие родные. И рады, что не гоним вовсе.
- Да щас вам ребята мешки-корзины туда перекинут повыше, один на один.
Давай, ребята!
Как ни теснись, а места надо порядочно: и для самого прибора и для
четырех малых столиков складных. Но, кажется, поместимся.
Выбрать место центральной - это был первый подгоняющий вихрь. Теперь
второй: скорей спускать станцию в подвал. На это с нами и силы приехали:
Дугин и Блохин - два сменных оператора на центральном приборе, и еще из
вычислительного взвода.
Пошел наверх.
С востока обещательная розовость уже поднялась до вершины неба. И так
выявились, до тех пор не видные, редкие перистые облачка.
Но - обещательно же возникает и самолетный гул. Как надоели, проклятые,
до чего пригнетают.
А - нет. Нет-нет! Наши летят!
С этой весны - наши все чаще в небе. И мы распрямляемся. В обороне
стояли - ночами, в далекий бомбовый налет, с груженым гудом все чаще плыли
большими группами наши дальние бомбардировщики. (И что мы так рады? ведь это
- по нашим же русским городам.) Когда по Орлу- то и видели мы за шесть
десятков верст: пересеченные прожекторные лучи, серебряные разрывы зениток,
красные ракеты и молненные вспышки от бомбовых взрывов. А недавно узнали мы
и торжествующие волны низкого возврата с ближней операции - ИЛов,
штурмовиков, - и "ура" кричали им под крылья, это - прямая нам помощь тут,
рядом.
Пролетают наши в высоте. Рассчитано точно, чтоб немцев заслепило: как
раз выплывает край солнца.
Вычислительный взвод - слаженно работает, привыкли. Осторожно сняли из
кузова центральный прибор, понесли вниз. И - столики за ним, и все
измерительно-чертежное. А линейщики снаружи у подвала штабелюют проводные
катушки с бирками постов: подключаться будем - тут, все линии потянем -
отсюда. А старшина Корнев, распорядительный хозяин, выбрал для кухни
местечко - пониже в кустах, не слишком прикрыто, но одаль от изб: по
избяному порядку вполне пройдутся сверху пулеметами. И около ж кустов указал
шоферам рыть апарели для машин - и сам, здоровяк, им помогает: главно - хоть
сколько-то принизить моторы в землю. Все б это нам успеть поскорей.
Хожу, нервничаю, курю. Бессмысленно разворачиваю планшетку и снова,
снова смотрю карту, хоть почти на память знаю.
Солнце взошло на полную. Облачка тают.
По склону от нас поднимается одна улица Выселок - уже и на ней нарыто
свежих густо-черных воронок. А за малым овражком направо - плоская вторая
улица. Там - батарейка семидесяти-шести развернута. Избы - как неживые: кто
по погребам, кто в перелески подался. Ни одного дыма.
Ну же, ну же, Овсянников, да не столько же тут ходу.
А ведь идут! - открытой вереницей поднимаются из котловинки. И без
бинокля чую, что - наши. Бодро идут, Овсянников ход задает. И вот сейчас,
приблизятся, будет третий вихрь: каждый звукопост разберет свою аппаратуру,
катушки, свои вещмешки, свой сухой паек - и за эти считанные минуты
Овсянников должен по карте, уже на свою прикидку, уточнить места
звукопостов; смеряя силы команд, назначить, кому первый, второй... пятый, и
каждому начальнику звукопоста промахнуть отсюда по местности направление,
как ему вести, чтоб не сбиться, азимут. А предупредителю - еще особо. И вот
эти десять-пятнадцать минут, пока вся батарея сгущена, - самые опасные.
Рассредоточимся, не все шестьдесят в кучке, - будет легче.
Подходят наши, подходят - а дальше как по писаному, заученное. Посты
хватко собираются на развертывание.
С Овсянниковым садимся на поваленный ствол - поточней прикинуть места
постов.
Кто-то перебранивается из-за катушек, чужую хорошую утащил, оставил с
чиненным проводом.
Лица у всех - невыспатые, примученные. Пилотки на головах сбиты у кого
как. Но движенья быстры, всех держит это сознание: мы -не просто в какой-то
безымянной местной операции, мы - в Большом Наступлении! Это много сил
добавляет.
Линейные привязали концы - и потянули двухпроводные линии.
А от немцев уже летит - благородно хлюпающий крупный снаряд - через
головы наши - и ба-бах! Наверно по Сетухе, при большой дороге.
И - первая сегодня "рама", двухфюзеляжный разведчик Фокке-Вульф,
высоко, устойчиво завис, погуживает, высматривает, по кому стрелять. Наши
зенитки не отзываются, да в "раму" почти бесполезно бить, всегда уклонится.
И - еще туда, на Сетуху, несколько тяжелых пролетело.
Пока утро прохладное - нам бы и засекать. Не вовремя нас передвинули.
На каждом звукопосту - 4-5 человек, а нести - тяжело и много, от одного
аккумулятора плечо отсохнет; катушек бывает нужно по восемь, а то и больше
десятка; звукоприемник - не тяжелый, но трудноохватный куб, и еще береги его
пуще уха, повредишь большую мембрану, а то - осколком просечет? Еще
трансформатор, телефон, другая мелочь. И автомат, у кого карабин, саперные
лопатки - все и тащи. (Противогазов уже давно не носим, все в кузова
сбросили.)
Коренастый Бурлов повел своих на первый, левый; компас у него на руке,
как часы, он азимут всегда сверяет, точно идет. У него в команде - и
долговязый, всегда невозмутимый, всепереносный сибиряк Ермолаев, - на
крайние посты Овсянников подбирает самых крепких. И Шмаков, как бы
полуштрафник: в противотанковой не выдержал прямого боя, сбежал, куда глаза,
попал на наш порядок. А у нас тоже от дезертиров недостача, комиссар махнул,
сказал: "Бери его!" И - верно служит.
Сметливый Шухов (в ефрейторы мы его повысили, вместо сержанта раненого)
повел своих на второй. - Угрюмый черный Волков - на пятый, правый, северный,
тоже дальний. - А средним звукопостам линия будет покороче, катушек меньше,
у них и людей по-четверо.
С конопатым хмурым Емельяновым советуемся и по карте (когда бывает
лишний экземпляр, то - и для него): предупредитель - работа тонкая, почти
офицерская, а по штату ему так и ходить старшим сержантом и всегда попереди
всех. На каждый нужный звук выстрела ему надо не упустить и полсекунды, и на
слух определить калибр. (Потом, кто поближе к разрыву, еще подправит.)
Оживился передний край - минометная толчея с обеих сторон. Из наших
Выселок семидесяти-шестерки уже и палят - а мы еще когда будем готовы. А
спрос - не терпит.
У Овсянникова - ноги зудят обогнать крайний пост: важен не только
последний выбор ямки для звукоприемника (а солдаты выбирают, где им легче
устроиться, да ближе к воде) - но и ближайшее окружение чтоб не
экранировало. (Был случай: шел дождь, так в сарай занесли, а мы удивляемся,
что за черт: все записи не резкие?) И - пошагал догонять Бурлова.
Сзади - еще одна группка пешая к нам. По полосатым шестам, по
треножникам видно - топографы. Вот вы - давайте скорей! эт-то нам надо!
Группку привел командир взвода лейтенант Куклин, милейший мальчишок, и
лицо мальчишеское и рост. Мой Ботнев, не намного взрослей, выговаривает ему:
- Вы что долго спите? Без вас наши координаты на глазок, кому годятся?
И правда: нас проверяют придирчиво, и все промахи в целях, в пристрелке
- на нашу голову. А кто пошагает проверять топографов? - такого не бывало.
Ошибутся они в привязке - и будем все цели ставить нетам.
Присел я с Куклиным показать ему, где будут посты. Прошу:
- Юрочка, нет, не торопись. Но сделайте сперва три ближних поста, хоть
для первой засечки. И сразу гони нам цифры.
Говорит: видели на ходу наш 3й огневой дивизион, сюда близко
перекатывает, еще не стали.
Куклин повел свою цепочку к первому ясному ориентиру, от него пойдет на
шуховский. (Ориентир - он с карты снимается, это тоже неточно. А
тригонометрической сети в перекатных боях никогда не дохватит.)
Не скажешь, у кого на войне работа хуже. Топографы вроде не воюют- а
ходить им с теодолитами, с нивелирами, ленты тянуть по полям - прямо, как
ворона летает: не спрашивай, где разминировано, где нет, и в любой момент
под обстрел попадешь.
А - уже нашли нас бригадные связисты. И тянут кабель на центральную,
катушечники их поднимаются к нам от запруженного ручья.
Да кто - нашли? Не от огневых дивизионов, с которыми работать, те сами
в переходе. Тянут - от штаба бригады, конечно, - и вот-вот оттуда начнут
требовать целей.
Да только б и засекать нам с утра, пока воздух не разогрелся. Уже и
долбачат немцы: вот один орудийный выстрел, там - налет, снарядов с десяток,
- так мы еще не развернуты. А дневная работа будет сегодня плохая: станет
зной, уже видно, и создастся тепловая инверсия: верхние воздушные слои
разредятся от нагрева, и звуковые сигналы будут не загибаться вниз, к земле,
а уходить вверх. Да это и на простой слух: снаряды, вот, падают, а сами
выстрелы все слабее слышны. Для звукометристов золотое время - сырость,
туман, и всегда - ночь напролет. Тогда записи исключительно четкие, и цели -
звонкие ли пушечные, глухие гаубичные- тут же и пойманы.
Но начальство никак этого закона не усвоит. Были б с умом - передвигали
б нас днями, а не ночами.
Мы, инструментальный разведдивизион, - отдельная часть, но всегда
оперативно подчиняют нас тяжелой артиллерии, сейчас вот - пушечной бригаде.
Сегодня нам будет парко: сразу два их дивизиона обслуживать: 2й- правей, к
Желябуге, 3й - левей, к Шишкову.
У Ботнева в погребе уже втеснились: включили, проверили. Большой
камертон позуживает в постоянном дрожании лапок. Чуть подрагивают стрелки на
приборах. Все шесть капиллярных стеклянных перышек, охваченные колечками
электромагнитов, готовы подать чернильную запись на ленту. У прибора сейчас
- худощавый, поворотливый Дугин. (Он - руковитый: каждую свободную минуту
что-нибудь мастерит - кому наборный мундштук, кому портсигар, а мне
придумал: из звукометрической ленты шить аккуратные блокноты, для военного
дневника.)
Сбок прибора на прискамейке уткнулся телефонист, разбитной Енько. На
каждом ухе висит у него по трубке, схвачены шнурком через макушку. В одну
трубку - предупредитель, в другую - все звукопосты сразу, все друг друга
слышат, и когда сильно загалдят - центральный их осаживает, но и сам же до
всех вестей падок: где там что происходит, у кого ведро осколком
перевернуло.
А сразу за прибором - столик дешифровщика. За ним вплотную, еле сесть,
столик снятия отсчетов. А к другой стене - столик вычислителя и планшет на
наклонных козлах. В подвальном сумраке - три 12-вольтовых лампочки, одна
свисла над ватманом, расчерченным поквадратно. Готовы.
Федя Ботнев в военном деле не лих, не дерзок - да ему, по
измерительно-вычислительному взводу, и не надо. А - придирчиво аккуратен,
зорок к деталям, как раз к месту. (Да даже к каждой соседней части, к
технике их любознателен, при случае ходит приглядывается. Кончил он
индустриальный техникум.) Любит и сам стать за планшеты, прогнать засекающие
директрисы.
Но весь ход каждого поиска зависит от дешифровщика. У нас - Липский,
инженер-технолог, продвинули мы и его в сержанты. Когда в работе не спешка -
его единственного в батарее зову по имени-отчеству. (С высшим образованием у
меня в батарее и еще есть - Пугач, юрист. Очень убедительный юрист, всегда
лазейку найдет, как ему полегче. Не во всякий наряд его и пошлешь: то
"помогает политруку", то "боевой листок выпускает".)
В глубине погреба бормочут глухо:
- Ну, стуковня! Ну, громовня...
- Да как бы мне пойтить глянуть: брадено у меня чего, аль не брадено?
Один таз малированный остался, чего стоит.
- Всего имения, Арефьевна, не заберешь. Утютюкают напрямь - смотри и
избы не найдешь.
- Ну, дай Бог обойдится.
А снаружи - разгорается, уже в светло-желтом тоне, солнечный, знойный
день. И те крохотные облачка растянуло, чистое-чистое небо. Ну, будет
сегодня сверху.
У Исакова в кустах кухня уже курится.
Шофера усильно кончают вкопку своих машин, помогают им по свободному
бойцу. Ляхов - высокий, флегматичный, никогда и виду не подаст, что устал,
не устал. А маленький толстенький Пашанин, нижегородец, разделся до пояса, и
все равно мохнатая грудь и спина потные, лоб отирает запястьем. Имел он
неосторожность рассказать в батарее о горе своем: как бросила его любимая
жена, актриса оперетты, - и стал он общий предмет сочувствия, однако и
посмеиваются.
Еще ж у меня Кочегаров околачивается, политрук батареи, а в напряженный
момент, когда все в разгоне, - ну не к чему его пристроить, и работать не
заставишь. Сам-то был на гражданке шофер, да только - райкома партии, и
теперь взять лопату на помощь Пашанину - не догадается.
Первый звонок - с третьего поста, ближнего: дотянули, подключились,
вкапываемся. На них и аппарат сразу проверили: хлопайте там (перед
мембраной). Так. И выстрелы пишет. Порядок.
Но когда над одним постом пролетит самолет - то уж, с захватом,
испортит запись трех постов.
От погреба расходящиеся веером линии - вкапывают линейные, каждый свою.
На полсотню метров, чтобы в сгущеньи ногами не путаться - и чтоб хоть тут-то
оберечь от осколков.
А уж - летят!! Летит шестерка Хеншелей. Сперва высоко, потом снижают
круг левее нас. Хлоп, хлоп по ним зенитки. Мимо. Отбомбились, ушли.
Наши тут несколько квадратных километров вдоль передовой густо
уставлены: минометами легкими и тяжелыми, пушками сорокапятками и
семидесяти-шести, гаубицами ста-семи, всякими машинами полуврытыми,
замаскированными - бей хоть и по площади, не ошибешься.
Меж тем в погребе еще три места надо найти - для телефониста бригадного
и от двух дивизионов. От поваленной липы отмахнули наши пилой - без
двуручной пилы не ездим - три чурбачка, откатили их туда, вниз.
Ляхов - ввел свой приопустевший ЗИС в апарель.
И пашанинский ГАЗ спустили. Ну, теперь полегче.
Со второго поста Шухов докладывает, чуть пришипячивая: дошли!
И их проверили. Порядок.
Доходят-то они все приблизительно, и еще любят сдвинуться, себе
поудобней. Но пока Овсянников не проверит - копать им, может, и зря.
Из погреба крик:
- Таащ комбат, вызывают!
Ломай быстро ноги по кирпичным ступенькам.
Так и есть, бригада: сорок второй, ждем целей!
Отбиваюсь: да дайте ж развернуться, привязаться, вы - люди?
А - доспать бы, клонит. Смотрю на ребят в погребе - и они бы.
- Ну, пока нет работы - клади головы на столы!
И приглашать не надо - тут же кладут. Это последний льготный получасик