Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
стояли,
расплылась, и следом за ней расплылось лицо моей мамы. Я видела только
розовое дрожащее пятно с закрытыми глазами над белым светящимся платьем. Я
слышала ее голос и свистящее дыхание тети Груши.
- Ей снится лето, - рассказывала моя мама и раскачивалась в разные
стороны, как фарфоровые старики, сидящие на пианино в гостиной. - Очень
жарко. Середина июня. Много комаров, но чтобы они не кусали тетю Грушу, она
мажется одеколоном "Гвоздика". Она стоит на берегу реки и смотрит на дядю
Киршу, который протягивает ей руку из лодки, а в лодке лежат удочки... - и
вдруг спросила: - Ты помнишь, Леля?
Комната сразу же стала ясной, и таким же ясным стало ее лицо и шелковый
белый халат с серебряными блестками.
- Ты помнишь, Леля? - ласково повторила она.
- Нет, - ответила я, ясно увидев лицо тети Груши, перепач-канное
коричневой жижей.
И тут же все расплылось.
- А берег той реки высокий-высокий, и на склоне - гнезда ласточек. Они
летают над рекой, и ты спрашиваешь, почему у них раздвоенные хвосты. А дядя
Кирша зовет тетю Грушу к себе в лодку, но тетя Груша не идет, потому что еще
не насмотрелась на ласточек. А я держу тебя за руку. И вот тетя Груша села в
лодку, и дядя Кир-ша уже хотел оттолкнуться от берега, но ты вдруг вырвалась
от меня и с размаху прыгнула к ним. Лодка отчалила, и я осталась одна...
На следующий день я пошла к женщине с квадратным лицом отнести три
рубля. Она открыла мне дверь, и я, увидев ее, зары-дала.
- Что случилось, Леля? - сухо спросила она.
- А то, - ответила я. - У меня умирает тетя Груша.
- Очень жаль, - сказала женщина с квадратным лицом и ука-зала мне на
стул. Я села. На спинке было вырезано "Здесь был Юра", напротив стояли
стулья Вити и Сережи. - Начнем урок.
И стала спрашивать меня по-английски про мебель в нашей квартире. Я
ответила на все ее вопросы и уронила на пол три рубля. Женщина с квадратным
лицом тяжело наступила на них тапкой.
Вечером я вошла в комнату тети Груши. Ее глаза были откры-ты, но она не
видела меня. Ее взгляд мутно блуждал по комнате и иногда случайно цеплялся
за пирамиду коробок с ее вещами. Все коробки были перевязаны, кроме одной,
самой верхней, из которой мы достали шкатулку с пуговицами.
Коричневая бабочка ее глаз умирала.
Я знала, что сейчас в изголовье ее кровати кто-то стоит, но не видела
кто. Я опасалась, что ангелы еще не прилетели и что это их отыскивала она
блуждающим взглядом по углам комнаты.
Я встала в изголовье ее кровати, стала размахивать руками и шептать:
"Пошли прочь, бесы, прочь! У нее не было грехов, а если и были, то так,
ерунда. Ее за них обязательно простят..." Но мои руки хватали только пустой
воздух. И вдруг глаза тети Груши прояснились. Она в упор смотрела на
кого-то, а потом подняла к лицу тяжелую руку и вытерла рот от коричневой
жижи.
- Мама! - крикнула я. - Иди скорее! Беги... Ангелы поднесли тете Груше
испить чашу. Вот она, смотрит на них! Беги!
Но когда зеленые тапочки, спотыкаясь, влетели в комнату, было уже
слишком поздно. Глаза тети Груши погасли и закрылись. Она умерла.
Тетю Грушу похоронили на кладбище рядом с дядей Киршей, и между их
могилами поставили маленький столик со скамейкой. Я сидела на скамейке и
смотрела, как землю вокруг их могил утапты-вают черные ботинки с
вытянувшимися шнурками и черные сапоги с золотыми молниями. Расхлябанные
валеночки в блестящих калошах суетливо перебегали от одного памятника к
другому и пищали: "Какая жалость! Ай! Какая жалость! Ай-яй-яй!"
Я спросила мою маму, кто сейчас живет в квартире тети Гру-ши на улице
Гоголя. Она ответила, что в эту квартиру поселили молодого дворника по имени
Валера и что он убирает двор очень плохо: только пьет водку, кидает в
подоконник ножи и играет на гитаре.
Наутро после похорон я проснулась на полу в комнате тети Груши, рядом с
четырьмя коробками с надписью "Платья". Ночью я перешла сюда из детской
посмотреть, не вернулась ли тетя Гру-ша, и заснула на ковре.
Я подошла к окну. На подоконнике лежала черная пуговица с широкой белой
полосой. Остальные пуговицы выпали из шкатулки и раскатились по комнате.
За окном шел снег. Самый первый после лета и осени. Он плотно присыґпал
землю, и деревья, и крыши гаражей, и козырек подъезда, в котором жила
женщина с квадратным лицом и поджидала три рубля. Он падал на Красный
проспект, на трамвайные рельсы перед Оперным театром и на троллейбусную
остановку. Он падал на улицу Гоголя, на мои качели во дворе и на крышу
больницы в скверике Зои Космодемьянской, где мы последний раз разговаривали
с дядей Киршей.
Я смотрела в окно и понимала, что все - ничто рядом с этим легким,
бесконечным - куда ни глянь! - снегом. И тут же вспомнила оце-пеневшие лица
тети Груши и дяди Кирши, в тот миг, когда на них опускали крышку гроба. Я
уже оплакала их, они уже разбили мое сердце, и сердца у меня больше не было!
А был один только снег, покрывший всю землю без разбора - Красный проспект и
их могилы на кладбище. Был один только снег. Один снег. И перед снегом все
были равны!
"ГЛАВА 6 - ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ТЕМНОГО НОЯБРЯ"
Моя мама сидела в расхлябанных валенках и пришивала крас-ную пуговицу к
черному сапожку, поджидая гостей.
Я вышла погулять. Небо было низким, тяжелым и с трудом держалось. Я
испугалась, как бы оно не рухнуло вниз, на крышу нашего дома. Мы все-таки
жили на пятом этаже.
Моя мама стояла у окна и показывала язык парням, гулявшим внизу. Они в
ответ грозили ей кулаком. Тогда она хохотала и пряталась за штору.
Я сидела на карусели-вертушке. Синие перекладины карусели чередовались
с зелеными. Я сидела на синей и думала - пересаживать-ся на зеленую или нет.
На мне был новый зимний комбинезон, красный, с меховой отделкой. Он не
скользил, поэтому в нем было удобно ку-выркаться.
Мимо нашего дома в обнимку прохаживалась парочка. Юноша был без шапки,
с кудрявыми волосами, наплывавшими на глаза. Он показался мне знакомым, но я
никак не могла вспомнить, где я его видела. Парочка прогуливалась вдоль окон
первого этажа, девушка показывала рукой на окна и что-то горячо говорила.
Юноша стряхнул снег с ее воротника, а потом со своих волос и посмотрел, куда
она указывала.
Я вытянула ноги и уцепилась за зеленую перекладину носками ботинок,
потом откинулась назад и вниз головой повисла на синей перекладине карусели.
Тяжелое небо, окна первого этажа, юноша с девушкой - все перевернулось, и я
успокоилась. Небо было внизу и больше не грозило сорваться. Юноша подошел ко
мне.
- Девочка, ты физкультурница? - спросил он.
- Да, - важно ответила я и указала на комбинезон.
- А не могла бы ты... - ласково начал он и покачнулся в моих глазах.
Я зажмурилась и поднялась. Передо мной стоял подросток Валера, но лицо
у него казалось тверже, чем обычно, и вместо пуха над верхней губой чернели
усики, а на щеке была царапина. Тогда я поняла, что это медбрат, лечивший
дядю Киршу.
- Ты помнишь меня?
Но он улыбнулся и сказал:
- Нет...
Он стоял такой ласковый, что я даже засомневалась, виделись ли мы
раньше. У него была очень гладкая кожа на лице, а царапина на щеке казалась
нечаянным надрезом.
- Я живу в этом доме, - сказала я и указала на окно, от кото-рого
только что отошла моя мама.
- Значит, мы соседи, - снова улыбнулся он.
И у него была такая ровная улыбка и теплый голос. Такой голос, что я
вслушивалась в него и пропускала значения слов. Он внимательно посмотрел на
меня и спросил:
- А у тебя есть пальто со снегирями?
- Есть! - гордо ответила я, но не сразу. Я все слушала его голос и
поэтому с опозданием поняла слова.
Он засмеялся, понял про свой голос.
Его девушка стояла в стороне, и некому было отряхнуть снежинки с ее
воротника. Она печально смотрела на меня.
- А я живу здесь, на первом этаже, - снова начал юноша разговор. - И
часто вижу, как ты в своем пальто со снегирями бежишь вон к тому подъезду, -
и он указал на дом женщины с квадратным лицом. - Я тебя вспомнил!
- А я тебя перепутала с одним человеком, - сказала я. - Он приезжал к
нам ночью. Такой злой!
- Это был не я, - ласково ответил юноша. - Я очень добрый. Я работаю
врачом на скорой помощи.
- Врачом? - переспросила я.
Он выдал себя. Он был братом Валеры, того хриплоголосого убийцы,
кричавшего нам, что нет! он не убивал, не убивал дядю Киршу! - и
заплакавшего над его гробом.
- Я оставил дома ключи, вышел из квартиры, а дверь захлопнулась, - тихо
сказал мне юноша. - Прошу тебя, помоги мне!
- Помогу, - согласилась я, зачарованно глядя на него.
- Вот и славно, - обрадовался он и покраснел. - Я подсажу тебя до окна,
ты пролезешь в форточку и изнутри откроешь мне дверь. Поняла?
- Поняла, - ответила я и засмеялась: - Я же физкультурница!
- Катя! - крикнул он девушке. - Подойди, она согласилась!
Девушка торопливо направилась в нам. Она была в пушистой шубке и черных
блестящих сапогах на шнурочках. Когда она бежала к нам, каблук завяз в
снегу, и она упала. Тогда юноша рванулся к ней, но не успел, она поднялась и
подошла к нам, на ходу отряхивая подол.
- Она точно согласилась, Егор? - зло спросила девушка и снова печально
посмотрела на меня.
Мы встретились глазами. Глаза у нее были карие с зелеными вкраплениями
и очень большими зрачками. И я удивилась: с чего бы ей так злиться на юношу
и так печалиться, глядя на меня, и вдруг поняла, что ведь это же я, только
через много лет, когда вырасту.
- Она согласилась, потому что она физкультурница, - ответил Егор.
Девушка засмеялась и погладила его по щеке. Он поцеловал ее в ладонь.
- Так пойдемте! - зло приказала она. - Бери свою физкультурницу.
Мы подошли к окну.
Юноша взял меня на руки и поднял к форточке. Когда он проно-сил меня
мимо своего лица, я погладила его по щеке, точно так же, как девушка в
шубке. Он удивился. Он не понял, что я хотела сказать ему, что мы с той
девушкой одно и то же.
- Ты не помнишь меня, Егор? - спросила я. - Неужели не помнишь? Твой
брат...
- Быстрее, быстрее! - торопила нас девушка.
Тогда он отнял меня от своего лица и поднес к форточке. Он не услышал
про брата.
Я стояла на подоконнике в чужой комнате, а они остались на улице и,
подняв глаза, смотрели на меня.
- Прыгай! - подгоняла меня девушка и показывала рукой, как мне надо
прыгать. - Прыгай и сразу же иди к двери!
Я спустилась с подоконника на ковер и перешла комнату. На ковре
остались следы от моих ботинок.
Я открыла входную дверь, а они уже стояли на пороге, поджи-дая меня.
- Иди, - сказал мне юноша и хотел вытолкнуть в подъезд.
- Нет, постой, - сказала мне девушка и втащила в квартиру.
Она положила руку мне на плечо и больно сжала пальцы.
- Отпусти ее, Катя, - жалко попросил юноша.
- Нет, Егор, я не могу ее отпустить! - отказалась девушка.
- А что тогда с ней делать?
- Ты знаешь...
- Хорошо, - твердо сказал Егор и закрыл дверь в подъезд.
Мы все трое молчали, и я увидела, что у девушки от шубы оторваны
крючки.
- А как это делать, Катя? - сухо спросил юноша.
- Как хочешь, Егор, - сухо ответила девушка и закрыла глаза.
Юноша встал передо мной на колени и внимательно посмотрел мне в лицо.
- Если бы у нее был шарфик или что-нибудь еще... - нереши-тельно сказал
он.
- Быстрее, - попросила девушка, не открывая глаз.
И потом они долго молчали. Юноша все разглядывал меня, отыс-кивая
шарфик, и мы с ним были одного роста.
- Но я не могу, Катя, - наконец сказал он.
- Тогда отпусти ее, Егор, - устало ответила девушка. - Но ты пожалеешь!
Ты очень пожалеешь!
Она сама открыла мне дверь и выпустила в подъезд.
- Иди, - ласково сказала она. - Ты нам очень помогла. Спасибо!
Я вышла на лестницу и обернулась. Юноша по-прежнему стоял на коленях,
но уже не передо мной, а перед ней.
Дверь закрылась.
На следующий день я понесла женщине с квадратным лицом три рубля.
Я медленно шла по снегу. Он скрипел и лип к моим новым ботин-кам. Тогда
я стала спотыкаться после каждого шага, сбивая снег, и вспомнила, что так
ходила тетя Груша. Я засмеялась, вспомнив ее сапожки "прощай, молодость!" на
золотых молниях. Я подняла глаза и увидела, что она идет мне навстречу.
Я подумала, что она ходила в угловой магазин на Красном проспекте и
купила творог. В руках у нее была синяя хозяйственная сумка, а на голове -
синий вязаный берет с пластмассовой булав-кой в стеклянных слезинках. Она
как раз входила в просвет между домами и еще не увидела меня. Она шла,
опустив голову, и прито-пывала сапожками, сбивая с них снег. За спиной тети
Груши виднелось серое небо и круглый купол Оперного театра. Она подняла
го-лову. Тогда я крикнула ей: "Привет, я на английский!" - и помахала рукой.
Она кивнула мне и показала на уши, что не слышит.
Я побежала наискось через двор к соседнему дому, а она, медлен-но
шаркая, направилась к нашему подъезду. Мы поравнялись с ней и посмотрели
друг на друга, и тогда я вспомнила, что она умерла. Она виновато улыбнулась
мне и пошла дальше. Я смотрела ей вслед. Она медленно прошла мимо нашего
подъезда и переложила сумку с творогом из левой руки в правую. Потом она
дошла до угла дома и, прежде чем завернуть за угол, оглянулась на меня. Я
сбивала снег с ботинок, а она со своих сапожек. Мы стояли с ней на разных
концах дома и притопывали. Потом она поправила берет и зашла за угол.
- Сегодня я научу тебя, как будет "воровать" по-английски, - сказала
женщина с квадратным лицом. - Повторяй за мной!
Она вытянула губы и булькнула горлом.
Я повторила.
- Не так! - строго прислушалась она.
Я удивилась. Раньше она всегда хвалила меня за бульканье. Я задумалась
и булькнула снова.
- Гораздо лучше! - просияла женщина с квадратным лицом. - Вспомни, как
будет по-английски "замоґк".
Я вспомнила.
- А дверь?
Я вспомнила.
- А теперь скажи, как будет по-английски "взломать замок на двери"?
Я задумалась и булькнула несколько раз подряд.
- Неправильно! - рассердилась женщина с квадратным лицом. - Попробуй
еще раз.
Я попробовала.
- Неправильно! - раздраженно крикнула женщина. - Ты в жиз-ни не
взломаешь ни единой двери!
- Почему вы так считаете? - улыбнулась я.
- Запоминай, - сказала женщина с квадратным лицом, не за-метив моей
улыбки, и произнесла по-английски "взломать замок на двери".
Я послушно повторила за ней.
- Вот теперь самое то! - страстно крикнула она. - Ты скоро заговоришь
как настоящие англичане! У тебя неслыханные способности!
И протянула мне квадратную руку. Я посмотрела на ее ладонь и осторожно
положила туда три рубля. Она жадно сжала пальцы.
- Скажи своей маме, - прошептала она мне на ухо, - пусть в следующий
раз присылает мне пять рублей, потому что я преподава-тель, каких мало! Ну
что, скажешь?
- Скажу! - согласилась я.
Когда я вернулась домой, моя мама сказала мне:
- Леля, ты представляешь, квартиру на первом этаже обокрали!
Зеленые тапочки с любопытством семенили по комнате.
Я похолодела.
Зеленые тапочки остановились напротив меня, моя мама пристально
посмотрела мне в лицо и продолжила:
- Вынесли все, кроме мебели. Она ведь очень громоздкая. Ее нужно
перевозить на машинах... Но все платья, все рубашки и галсту-ки, все пиджаки
и манишки с накладными жабо, серебряные ложки и фарфоровые тарелки, и даже
обычные столовые ножи из нержавеющей стали - все выгребли подчистую... Ты
представляешь?
- Да, - кивнула я и стала зевать, чтобы моя мама подумала, что я очень
устала после занятий.
- Закрой рот, - строго сказала моя мама. - Это еще не все! Среди
преступников был маленький ребенок, на ковре остались сле-ды детских
ботинок...
Чтобы показать, что я тут ни при чем, я сделала благородное лицо, точно
так же, как дядя Кирша.
- Перестань кривляться, Леля! - захохотала моя мама. - У тебя такой
глупый вид! - зеленые тапочки запрыгали, приплясывая. - Влезть в квартиру
среди бела дня и все вынести! Неслыханно! Представляю, как бы возмутилась
тетя Агриппина. Она бы целый год пересказывала мне эту историю... Сейчас,
наверное, возмущается там где-нибудь у себя! Эй, тетя Агриппина, ау! - и тут
зеленые тапочки всхлипнули и побежа-ли к телефону. - Какая жалость, что ее
больше нет с нами! Какая жа-лость!
Ночью я вошла в комнату тети Груши. Я залезла под полосатый диванчик и
достала оттуда две половины белой пуговицы в золотом ободке. Пуговицы,
выпавшие из шкатулки, по-прежнему валялись на полу. Среди них была одна
розовая в форме слезинки. Я положила ее к себе на ладонь рядом с белыми
обломками.
- Ведь ты же умерла? - спросила розовая пуговица я.
- Умерла... - повторила за мной белая пуговица тетя Груша.
- Тогда почему мы с тобой встретились? - удивилась розовая пуговица я.
- А разве ты не хотела? - спросила пуговица тетя Груша.
- Хотела, - ответила пуговица я.
- Ведь это ты сама меня вызвала...
- Вот как! Тогда, может быть, еще встретимся?
- Боюсь, что не получится, - вздохнула пуговица тетя Груша.
- А ты попроси, - настаивала пуговица я.
- А кто меня пустит? А потом, знаешь как трудно расхаживать
туда-сюда...
- Да ладно тебе, - усмехнулась пуговица я. - Я все знаю... Ты им
объясни, что к чему!
- Бесполезно... - вздохнула пуговица тетя Груша.
- А ты слышала про ограбление на первом этаже? - сменила разговор
пуговица я.
- Возмутительно, Леля! - строго ответила пуговица тетя Груша. - Просто
неслыханная дерзость!
- Как ты думаешь, найдут преступников?
- Не знаю... не знаю...
За стеной в соседней комнате стучали черные сапожки. Моя мама принимала
гостей. Крутились пластинки веселенькой музыки. Хохотали смешливые голоса.
- А правда, что в твоей квартире живет теперь дворник Валера? -
спросила розовая пуговица я.
- Да кто его знает, - равнодушно ответила белая пуговица тетя Груша. -
Может, живет, а может, и нет! Я еще не смотрела.
- Ну так я посмотрю! - сказала пуговица я.
- Ты что! - заворчала пуговица тетя Груша. - Так далеко! Ты
заблудишься!
- Троллейбус тридцать один! - выпалила пуговица я. - Я прекрасно помню!
- На улице гололед, ты упадешь, разобьешься, - отговаривала пуговица
тетя Груша. - Оставайся дома, Лелечка! Ну что тебе дома-то не сидится?
- Ну не знаю, не знаю... - мялась пуговица я. - А что, и дядя Кирша с
тобой?
- Говорят, что он здесь, но мы еще не встречались... Хотя кто знает,
где его держат...
Вдруг музыка за стеной смолкла, и раздался шатающийся голос моей мамы:
- Пойдемте, посмотрим на мою Лелечку! Только тихо, она уже спит...
Я выбросила пуговицы на пол, вбежала в свою комнату и прыгнула в
кровать.
Через несколько мгновений дверь раскрылась, и на пороге детской
появилась моя мама, обутая в черные сапожки. Я зажмурилась, пытаясь казаться
спящей.
- Топ, топ, топ! - вбежали черные сапожки в комнату, и следом за
сапожками кто-то глухо икнул в дверях.
- Нет, так не пойдет! - прошептала моя мама. - Мы ее просто разбудим! -
и выбежала из детской в коридор, и следом за ней раздались тяжелые
равнодушны