е шаги.

     Наутро  я  стояла  на  остановке  напротив  Оперного   театра  и  ждала
троллейбуса номер  тридцать один. Мне хотелось  узнать,  кто сейчас живет на
улице  Гоголя.  Я села  в  троллейбус, как  в прошлый  раз,  к окну  и стала
внимательно  всматриваться  в  дорогу.  Дорога  была той  же  самой,  только
переодетая  зимой. Березы с заедами  стояли в снегу  и не боялись мороза. Не
хватало только Аленки. Тогда я сделала  вид, что она сидит рядом  со мной на
сиденье троллейбуса, и говорила то за нее, то за себя.
     - Хорошо едем, - сказала я.
     И тут же ответила за нее:
     - Хорошо... - и покачала ногами в такт словам.
     Потом я зажала нос двумя пальцами и сказала:
     - Следующая остановка "Дом офицеров",  -  но  не успела  засмеяться  за
Аленку,  потому что  троллейбус остановился и впустил  контролера  с  сумкой
через плечо. Он  сразу же узнал меня и сразу  же пошел ко мне, протискиваясь
между стоящими  пассажирами. Он оштрафовал меня  перед остановкой "Зоопарк",
но в этот раз я дала ему пять рублей. Он остался очень доволен.
     Я вышла из троллейбуса.  Позади меня чернели  глубокие  ворота рынка  с
хлипкими звуками гармоники, вырывавшимися на  улицу.  Впереди виднелся синий
забор  зоопарка,  и рядом с зоопарком, в  просвете между  домами, начиналась
улица  Гоголя. Но чтобы попасть на  улицу Гоголя, нужно  было  перейти через
дорогу,  и  я  поджидала,  когда  внизу светофора зажжется зеленый  шагающий
человечек, намертво запертый в зеленый светящийся кружок.
     Позвякивая  колесами,  подъехал  трамвай.  Пассажиры,   толкавшиеся  на
остановке,  все до  одного, исчезли в двух длинных оранжевых вагонах. Больше
всех толкался мужчина в черной куртке. В руках он держал сверток, вынесенный
с  рынка,  громко   шелестел   газетой,  но  не  разворачивал.   На  мужчину
оглядывались  и ругались.  Неожиданный ветер приподнял краешек газеты, и все
увидели, что он держит коровью голову с  белыми  рогами. Трамвай вытянулся и
разбух и с  трудом удерживался на рельсах. Когда  он тронулся, то в просвете
между домами снова показалась  улица Гоголя,  и я увидела, что  давным-давно
горит зеленый свет.
     Я пошла через  дорогу, и с каждым шагом стена  зоопарка становилась все
ближе и ближе, а вместе с ней приближалась и улица Гоголя с домом семнадцать
дробь  "а"  и квартирой  тридцать  один. И я уже  представляла, как иду мимо
качелей  с листиком  на сиденье и  деревьев, под которыми  начерчены  ровные
круги для игры в "ножички", как вдруг раздался громкий плачущий голос:
     - Стой, милая! Стой!
     Я обернулась.  Медленно  обходя  остановившиеся  машины,  по дороге шла
белая лошадь-тяжеловоз, запряженная в телегу.
     - Стой, милая!  - умолял  мужик,  мотал  головой  и тянул поводья.  Его
во-лосы отрасли и висели клочьями. Когда он поворачивал голову, клочья волос
шлепали  его по  щекам. Лошадь  сонно  пробиралась к светофору. Она дошла до
светофора и остановилась. Зажегся красный свет, машины поехали, про-
     нзительно сигналя мне и мужику на телеге и лихо объезжая нас на дороге.
Я боялась, что  они наедут на  меня, они  так  страшно гудели.  Белая лошадь
тряхнула головой  и потянулась ко мне. У  нее  были  длинные  сонные глаза и
нежный дрожащий нос. Мужик в телеге кричал: "Пошла, милая! Пошла!"
     И она  пожалела меня,  добрая лошадка! Она развернулась мордой ко мне и
встала поперек дороги,  и  все машины  остановились.  Она кивнула мне,  а  я
кивнула ей, и она звонко ударила  копытом оземь напротив меня. Я  шагнула  к
ней, чтобы погладить ее, как вдруг увидела, что прямо на меня, вырвавшись из
ряда  машин, летит красный мотоцикл  "Ява" с  черным чертиком  над  передним
колесом.   Чугунный  чертик  весело  подпрыгивал  над  колесом  и,  приложив
растопыренные ладошки  к  своему  свиному  рылу,  показывал  нос.  За  рулем
мотоцикла сидел юноша Егор. Я еще толком не успела разглядеть лицо, но сразу
же  узнала его по кровавому надрезу на гладкой щеке. За ним сидела девушка в
пушистой шубке,  на шубке  не  было крючков,  и поэтому  она  развевалась на
ветру. Девушка увидела меня и с сожалением показала Егору, так, как будто бы
не  хотела  показывать и ее кто-то заставлял. Он молча кивнул ей и уже хотел
проехать  мимо,  но  девушка  рванулась  вперед  и  дернула  руль.  Мотоцикл
отбросило   в  сторону,  но  я  успела  отскочить.   Пронзительно  засвистел
милицейский свисток. Красная "Ява"  унеслась, и  девушка печально оглянулась
на меня.
     Милиционер подбежал к мужику в телеге и стал требовать с него штраф.
     - Девчонку-то как! - плаксиво сказал мужик.  И тогда они с милиционером
закричали  и  стали указывать пальцами на  меня. А я  засмеялась над ними  и
ступила на улицу Гоголя...
     В тугом воздухе пролетела  муха.  Увидев  меня,  она  приостановилась и
подумала  - садиться мне на лицо или нет, но я махнула рукой, и она отлетела
прочь.  Окно  "Перелетных  работ"  было  распахнуто,  из комнаты  доносилась
музыка, а между "е" и  "л"  чернел промежуток в одну букву. Я пробежала мимо
двора. На  качелях никого не  было, но они раскачивались - это значит, что с
них кто-то только что спрыгнул. Я увидела, что дверь  нашего  с тетей Грушей
подъезда от-крылась, но кто оттуда вышел,  я не  разглядела. Я споткнулась и
упала на руки, и сразу же от удара очень больно защипало ладони.
     - Где ты носилась, Лелька? - спросил строгий кашляющий голос.
     Голос показался мне  знакомым, и я  уже  хотела приврать, что гуляла за
домом, как вдруг вспомнила дорогу с машинами, которую только что переходила,
-  заплаканное  лицо  мужика  на  телеге и  оловянное  лицо  милиционера.  Я
вспомнила их так ясно, как будто бы они по-настоящему наклонились надо мной.
Красные  сухие  уголки глаз  мужика  вымокли, и слезы, цепляясь  за короткие
тугие ресницы, медленно выползли на  лицо. Милиционер закричал  и замахал на
него  руками.  Я  засмеялась  в  их  склонившиеся  лица,  и  тогда  их  лица
покачнулись и растаяли.
     - Где  ты носилась, Лелька?  - повторил строгий голос,  и следом за ним
второй голос ласково позвал:
     - Вставай, Лелечка, вставай! Хватит лежать на асфальте!
     Было тепло. Раннее начало осени. Рядом с моей рукой блестело бутылочное
горлышко.  По улице растеклась  капля  бензина  и  переливалась на солнце. Я
подняла глаза:  мне навстречу торопливо шаркали старенькие сапож-ки "прощай,
молодость!" и черные начищенные ботинки.

     24 ноября 1996 г.- 11 января 1997 г.
     Москва