ицу...
     - Что,  что вы  сказали? -  переспросила  Натка и,  волнуясь, прошла  в
комнату.
     - Я сказала... сказала... - но тетя Груша не смогла повторить.
     И тогда Вовкина бабушка взяла  Натку под руку, отвела  в угол  и что-то
прошептала ей на ухо.
     - Ах вот как! - сухо отрезала Натка, и ее лицо скривилось от злобы.
     - О чем вы  шепчетесь? - подошли ноги моей мамы в черных туфлях и серых
чулках с бородавками.
     Вовкина бабушка натянуто улыбнулась.
     - О чем? - повторила моя мама.
     Все молчали.
     Потом  пришло много незнакомых мне  людей. Мужчины, в основном старики,
называли дядю  Киршу по  имени и сдвигали столы  для поминок, правда, иногда
они  говорили  "Князь"  и  с  трудом  сдерживали усмеш-ку. Тетя Груша  молча
следила за ними и каждый раз вздрагивала, когда они собирались смеяться.
     Я ждала Харитона Климовича, но Харитон Климович не пришел.
     Одни  высокие  старики  в  костюмах   грохотали  стульями,  растягивали
скатерти на столах и расхаживали по комнате, не замечая лежащего дядю Киршу.
     - Да вы просто все завидовали ему! - громко выкрикнула Натка.
     Ее голос с гудением завис над столами.
     Тетя  Груша  часто закивала. Старики  замерли,  и  только  один из  них
осмелился  поднять голову. У него  было сморщенное лицо и  синие  полинявшие
глаза.
     - И чему же, позвольте узнать, Наталья Андреевна, мы завидовали? - тихо
и медленно спросил он.
     - Да вы же сами прекрасно знаете чему! - выпалила Натка. - Тому, что он
говорил по-французски, тому, что у него детство было краси-вое - с  елкой  в
свечах и богатыми подарками, тому, что он ходил в гимназию, тому, что он был
не чета вам - князь!
     И  тут  другие старики  подняли  свои  сухие  легкие головы  и  в голос
захохотали. Их смех шелестел, как серебряный дождь на елке.
     - Вы же сами никогда не верили в его благородство, - улыбнулся старик с
полинявшими глазами.
     - Хватит! - попросила тетя Груша. - О чем вы все говорите? Он уже умер,
и уже никому не важно, князь он был или нет.
     Тогда старики опустили к  столам свои легкие головы  и молча расставили
хрусталь. Одни только черные локти мелькали.

     Мы вышли на улицу, чтобы отвезти дядю Киршу на кладбище.
     У подъезда стоял автобус. На ступеньках подъезда стоял подросток Валера
в ботинках дяди Кирши.
     Когда  Натка  поравнялась с ним, она  страстно  прошептала  ему в лицо:
"Будь ты проклят!",  тогда он молча  показал ей нож,  но она  засме-ялась  и
повторила: "Будь проклят! Проклят!" И тогда подросток Валера ответил ей:  "А
ведь это  не я!" - и рывком  головы указал на гроб. "А по-чему  же  ты в его
ботинках?"  -  не унималась Натка. "Это не  я! - хрип-ло повторил  подросток
Валера. - А ботинки  из  универмага!  Мне купил  брат!" Натка  хотела что-то
сказать,  но  не  успела,  ее   подтолкнул  старик  с  полинявшими  глазами,
выходивший из подъезда.
     На кладбище у разрытой могилы  тетя Груша осмотрелась по  сторо-нам и с
удовольствием сказала:
     - Места хватит на всех!
     На мгновение мне показалось, что где-то в кустах мелькнуло бледное лицо
Харитона Климовича  в черных очках. Он мерз.  Воротник  пиджака был поднят и
обмотан шарфом. Из кармана торчал белый уголок платочка.
     Старик с полинявшими глазами говорил над гробом речь.
     - И если кто и виноват перед тобой, то ты, Кирилл Николаевич, прости...
     Харитон Климович опасливо шмыгнул в кусты.
     - Никто не знает причин твоей смерти...
     И тут тетя Груша зарыдала во весь голос.
     - Но если дальше, за смертью, есть жизнь...
     И тут зарыдала Натка.
     -  ...то будь  в ней  счастлив, Кирилл Николаевич! Наш странный друг  и
веселый товарищ!
     И потом  гроб опустили  в могилу,  и старик,  произносивший  речь, вяло
бросил  на  дно  комок  грязи.  Следом  за  ним  потянулись  другие  руки  с
пригоршнями  земли, и даже маленький  Аленкин кулачок и желтая рука Харитона
Климовича с розовыми ногтями.
     Потом мы уходили,  садились в  автобус. Я оглянулась: маленький бугорок
за чугунной оградой, над бугорком сосна, и много-много места вокруг.
     На  поминках  мы  с  Аленкой  взялись  за  руки и  сели  на  диван.  Мы
раскачивались в разные стороны и смотрели в окно.
     Напротив  за столом сидели Вовкина  бабушка  и моя мама.  Тетя Гру-ша с
Наткой, обнявшись, плакали.
     Моя мама заложила ногу на ногу и,  глядя на серые мурашки на колготках,
спросила:
     - Это правда про Кирилла Николаевича?
     - Какая правда? - неохотно отозвалась Вовкина бабушка.
     Моя мама помолчала, прежде чем объяснить.
     - Это правда, что он был князь?
     -  Кто  его  знает!  -  с  облегчением  ответила  Вовкина  бабушка.   -
По--французски он говорил  с трудом, но если языком долго не заниматься, его
можно забыть. Это как в балете. Истории, которые он рассказывал о себе, были
до того невероятны, что я ни минуты не сомневалась, что он их выдумал. А его
альбом с  фотографиями  наполовину состоял из пе-реснятых почтовых карточек.
Но  вдруг  неожиданно  он   добавлял  в  свои   рос-сказни  какую-то   такую
подробность,  что  сразу  же становилась  ясна его  принадлежность к  высшей
жизни. Эти подробности... я  не могу их вам пересказать, они  сквозили в его
интонациях, жестах,  когда он не кривлялся, подражая актерам на открытках, в
неожиданном развороте лица. Но почему вы спрашиваете  меня?  Ведь я  же сама
уже ничего не помню. Ничего... Так, обрывки из раннего детства!

     Вечером после поминок моя мама решила меня увезти. Она собрала мои вещи
в клеенчатую хозяйственную  сумку с  синими ромбами  на боках, и мы вышли на
улицу. Я обернулась на окно. У окна стояла тетя Груша  и махала мне рукой. Я
помахала ей  в  ответ. Моя мама торопила  меня и тянула за рукав. Ее  черные
туфельки были  забрызганы  грязью,  и  от холода она поджимала то  одну,  то
другую ногу. Я увидела, что тетя Груша что-то говорит, но слов не разобрала.
Я  показала  на  уши,  что  не  слышу.  Она  повторила.  По  движению губ  я
догадалась: "Утешение мое! Утешение мое!" Моя мама приложила ладонь к щеке и
закричала:  "Алле-алле!", что  означало,  что мы позвоним  тете  Груше. Тетя
Груша согласилась.  Она оставалась  одна  в  пустой  квартире со  сдвинутыми
столами,  заставленными  хрусталем  с  недопитой  водкой, одной  из участниц
смерти дяди Кирши.
     Мы свернули за угол, и  я в последний раз  оглянулась на ее  окно.  Она
по-прежнему смотрела нам вслед и что-то показывала руками. Я взглянула, куда
она указывала: рабочие в  синих брюках  с  широки-ми лямками в просвет между
"е" и "л" в "Перелетных работах" прила-живали букву "п".



        "ГЛАВА 5 - ТЕМНЫЙ НОЯБРЬ"
     Вот уже  месяц, как мы с мамой жили на Красном проспекте возле Оперного
театра.
     - Тебе скоро в школу, - сказала моя мама.
     - Когда? - обрадовалась я.
     - Через два года.
     - Через два? - переспросила я и протянула ей два пальца.
     Мама кивнула, пожала мои пальцы и сказала:
     - Пора тебе заниматься английским.
     У нас играла музыка. Не такая, как у Харитона Климовича. Повесе-лее.
     Ее ноги,  обутые в  коричневые туфельки с золотыми пряжечками по бокам,
слева и справа, подпрыгивали в  такт музыке и  перекрещи-вались.  Когда ноги
перекрещивались, пряжечки  встречали одна другую и  звонко целовались.  Топ,
чмок, дзынь! - поскакали к двери коричневые туфельки, и я побежала за ними.
     Мы вышли в подъезд. Музыка  смолкла. Из  подъезда  мы  вышли на  улицу;
пританцовывая,  перешли  через  двор  и  остановились  у  соседнего дома.  В
просвете между  домами  мелькнули колонны Оперного  театра  и троллей-бусная
остановка.
     Когда мы позвонили в дверь, нам открыла женщина  с квадратным  лицом  в
квадратных брюках на подтяжках.
     Моя  мама  что-то сказала ей и положила мне руку  на плечо. Женщи-на  с
квадратным лицом кивнула  ей  и ответила. Я вслушивалась в их  разговор,  но
ничего не  понимала. Ноги моей мамы  подпрыгивали  и притопывали, выстукивая
ритм  беседы. Я вслушивалась: они  переговаривались, не  выпуская  слова изо
рта. Слова застревали в горле, ворочались там и булькали.
     - Входите, - неожиданно сказала  женщина с  квадратным лицом,  перестав
булькать.
     Она отступила в глубь коридора и щелкнула подтяжками.
     Коричневые туфельки перескочили через порог. Я вошла следом.
     Женщина с  квадратным лицом посадила нас за стол и поставила перед нами
чашки с золотыми стенками.
     -  Чай  с  молоком и  без сахара, -  сказала  она. - Так  пьют только в
Англии. Печенье  "Лимонное", -  и  высыпала в вазочку  желтые квадрати-ки из
зеленой пачки.
     Тетя Груша никогда не покупала такое печенье. Оно было самым дешевым  в
магазине и самым невкусным.
     Моя мама довольно булькнула горлом. Я задумалась и булькнула следом.
     Женщина с квадратным лицом внимательно прислушивалась.
     - А ну-ка повтори, - сказала она.
     Я повторила.
     - А она способная, - обратилась женщина с квадратным  лицом к моей маме
и послала ей квадратную улыбку.
     Коричневые туфельки ловко перескочили одна через другую и по-целовались
пряжечками.  Над  туфельками  нависали  расклешенные  штаны  с проглаженными
стрелками.
     - Ты умеешь читать? - спросила меня женщина.
     - Да, - булькнула я.
     Она очень обрадовалась и предложила:
     - Возьми печенье...
     - Нет, - отказалась я.
     - Почему?
     - Я такое не ем.
     -  Вот как! - нахмурилась  женщина. - Что ж, мы сейчас проверим, как ты
там читаешь!
     И она развернула передо мной большой лист с красными буквами.
     - "А, вэ, эс, дэ..." - прочитала я.
     - Очень плохо, - перебила она.
     Коричневые туфельки недовольно заерзали.
     - Это "эй, би, си, ди..."
     Я поправилась.
     - К следующему уроку выучи все буквы! - приказала женщина  с квадратным
лицом.
     Коричневые туфельки запрыгали к дверям.  На столе  рядом  с не-тронутой
чашкой чая остались лежать зеленые три рубля.
     На  другой  день  учительница английского научила  меня словам  "окно",
"стул" и  "чашка"  и  очень обрадовалась,  когда  мы  оставили три  рубля за
гитарой на подоконнике.
     Через день она объяснила мне, как спрашивать про погоду и как отвечать,
что  погода  никуда не годится. Когда мы уходили,  она осталась довольна: на
полочке рядом с телефоном снова лежали три рубля.
     Потом  было  воскресенье,  и  женщина  с  квадратным лицом позвонила  и
сказала нам, что у нее выходной. Тогда моя мама спросила меня по-ан-глийски,
не  хочу ли я есть. Я ответила, что хочу чаю с молоком и бу-терброд с сыром.
Потом  она спросила у  меня  про погоду, я ответила,  что  погода -  хуже не
бывает.
     На  ногах у моей мамы были зеленые тапочки  в черную клетку. В  комнате
играла музыка, и ее ноги во время завтрака ходили  ходуном. Стол сотрясался.
Чай подпрыгивал  в чашках  и вот-вот должен был перелиться  через  край,  но
делал усилие и удерживался.
     В дверь позвонили. Мы подумали, что женщина с квадратным лицом отменила
выходной, но на пороге стояли Натка с Аленкой.
     - Очень, очень рады вас видеть! - сказала моя мама.
     Я подтвердила.
     Натка сурово вошла в  прихожую и за  руку  втащила Аленку. Натка была в
красном  пальто  с  каракулевым  воротником  и  белой  шали.  Аленка была  в
маленьком коричневом  пальтишке, из рукавов торчали руки в черных перчатках,
пришитых на резинку. Левый глаз без наклейки смотрел ровно и тревожно.
     - Вот уже месяц, как вы ни разу не были у Аграфены Федосеевны и ни разу
ей не позвонили, - сухо сказала Натка.
     Зеленые тапочки в черную клетку виновато завозились:
     - Чашечку чаю?
     Натка  согласилась  и  размашисто шагнула в столовую. Маленькая чашечка
утонула в ее руке.
     - Аграфена Федосеевна совсем  одна!  -  рявкнула Натка,  и ложка  жалко
звякнула о края.
     Ноги в зеленых тапочках робко подпрыгивали и скучали.
     - А  я вот как раз собиралась ей звонить! - сладко жмурясь,  призналась
моя мама.
     - Когда? - грозно спросила Натка, сжимая чашечку в кулаке.
     Моя мама захлопала завитыми ресницами и тихо ответила:
     - Вчера...
     - И что же вам помешало? - наступала Натка.
     -  Английский... - пролепетала моя  мама. Тапочки весело заплясали. Моя
мама  строго посмотрела на  них, и они ненадолго  притихли.  - Мы с Лелечкой
занимались английским.
     - Лелька способная! - смягчилась Натка и загрустила. - Пусть учится! Но
неужели вы не нашли времени,  чтобы навестить Аграфену Федосеевну? Только не
подумайте,  что она  меня  к вам  подослала.  Напро-тив,  она  умоляла меня:
"Наточка, не беспокой их!"
     - О, - булькнула моя мама. - У нас с Лелей такое плотное распи-сание...
     - Не  беспокой... - тихо повторила  Натка и  вдруг крикнула:  - А вот я
беспокою!  - и с размаху ударила кулаком  по  столу. - Или,  может быть,  ты
забыла, Нюрка, кто всю жизнь помогал тебе? Забыла?
     Зеленые тапочки взвизгнули, поскользнувшись на зеркальном полу.
     А я так обрадовалась Натке с Аленкой! Я так обрадовалась им!
     Позавчера, когда мы с моей мамой шли к учительнице английского и на ней
были бордовые ботинки с желтыми каблуками, в просвет между домами я увидела,
как Натка с Аленкой садятся в троллейбус. Я хотела  вырваться и подбежать  к
ним,  но  двери троллейбуса закрылись, и он  поехал в сторону  тети Груши  -
прямо, все время прямо - и вдруг исчез.
     - А я тебя видела, - сказала я Аленке.
     - Ну и  что? - таинственно улыбнулась  Аленка.  - Я теперь здесь  очень
часто бываю...
     - А пойдем ко мне! - позвала я Аленку.
     Аленка усмехнулась и взяла меня под руку:
     - А пойдем!
     Мы побежали по коридору.
     Мы пробежали мимо стеклянной двери.
     - Вот это называется кабинет, - сказала я.
     - Ка-ни-бет! - повторила за мной Аленка, и мы захохотали.
     За  дверью  виден  был  длинный  письменный стол с  креслом  и  круглой
табуреткой.  Над  столом  висел портрет  черноволосого юноши.  Юноша  держал
папироску в тонких пальцах. У него были длинные глаза, но из-за папи-росного
дыма невозможно было понять их цвет.
     - Это молодой дядя Кирша, - сказала я на бегу.
     -  Похоже!  -  испуганно  вскрикнула Аленка,  остановилась  и  опустила
длинные глаза.
     - Пойдем, - позвала я.
     Но она стояла, окаменев.
     Я открыла дверь в детскую: голубые стены  в розовых сполохах,  столик с
зеркалом,  сразу  же  за  столиком -  моя  кроватка в  кружевах,  аквариум с
золотыми рыбками.  Они плавали по кругу,  длинно прогибая хвосты,  и  длинно
отталкивались  от воды плавниками. В углу, в  кресле-качалке, сидел плюшевый
мишка  в вязаных  тапочках  и кукла в цветной  накидке. Перед креслом  стоял
столик  с красными  чашечками  на  белых  блюдцах,  под  столиком  проходила
железная  дорога. На рельсах неподвижно застыли  вагончики. Из одного вагона
выглядывал контролер в черной куртке  с сумкой через плечо. Рядом с железной
дорогой  стоял  грузовик. Раскинув руки и вытянув ноги, в кузове лежал пупс.
Его глаза были широко раскрыты и смотрели в потолок.
     -  Подумаешь, - сказала  Аленка,  робко  входя в комнату, - а я  зато в
новой школе лучше всех учусь читать.
     Я   завела  железную  дорогу.   Состав  вздрогнул  и  тронулся.  Аленка
вскрикнула и отскочила. Контролер с сумкой через плечо выпал из ваго-на...
     Но  тут в дверях  показались  зеленые тапочки  и  черные  расхлябан-ные
сапоги.
     - Пойдем! - рявкнули сапоги и притопнули на месте.
     Зеленые тапочки суетливо пританцовывали.
     Аленка  с Наткой  одевались в прихожей.  Моя  мама услужливо  пода-вала
пальто Натке. Натка ворчала и скрипела сапогами. Аленка  одевалась с трудом.
Сжав кулаки, она просовывала руки в рукава и пыхтела.
     - Что у тебя в руке? - строго спросила Натка.
     - Ничего, - ответила Аленка и, моргая, посмотрела на ее плечо.
     -  Что у тебя в руке? -  грозно повторила Натка и потребовала: -  Ну-ка
смотри мне в глаза.
     - Ни-че-го... - тихо повторила Аленка  и посмотрела на  ее кара-кулевый
воротник.
     - Все понятно! - сказала Натка и разжала ее кулак.
     - Ах! - подпрыгнули зеленые тапочки.
     На ладони у Аленки лежал контролер, выпавший из вагона.
     - Это мое! - сказала я.
     - Где взяла? - грозно крикнула Натка и тряхнула черной гривой волос.
     Аленка молчала.
     - Где взяла? Я тебя спрашиваю!
     Зеленые тапочки торопливо прибежали на помощь.
     - Леля эту куколку подарила! - сказала моя мама.
     - Да что ты! - удивилась я.
     - Подарила! -  повторила  моя  мама  и наступила  мне на ногу  зеле-ной
тапочкой.
     - Да не дарила я! - возмутилась я. - Зачем ты наступаешь мне на ногу?
     Моя мама больно шлепнула меня:
     - Так подари!
     -  Нам  чужого не надо! - сухо  сказала Натка, выдернула куколку из рук
Аленки и засунула в карман моего платья.
     Натка направилась к двери и потянула за собой Аленку.
     - Приходите еще! - захихикали зеленые тапочки.
     - Непременно, - сухо сказала Натка. - Не забывайте Аграфену Федосеевну!
     - Увидимся - нет ли? - окликнула я Аленку.
     Аленка обмерила меня взглядом и таинственно улыбнулась:
     - Кто знает? - и пожала плечами.
     Когда мы закрыли за ними дверь, в подъезде раздался грубый голос Натки:
"Ах ты дрянь!" - и сухой хлопок. Аленка громко заревела.
     Каждое утро я поджидала Натку и Аленку,  но они больше не при-ходили. Я
грустила  и  занималась с учительницей английского языка.  Она  близко жила,
поэтому я ходила  к ней одна, а моя мама  каждый раз смо-трела в окно, как я
пересекаю двор и исчезаю в ее подъезде. Я  мечтала  приехать к  тете  Груше,
войти в ее комнату  и  поздороваться с ней по--английски. А потом из угловой
квартиры тридцать вышла бы Вовкина ба-бушка и спросила бы меня: "Haw old are
you?", и я бы ответила: "Fourth!"
     Однажды  я вышла из дому, а  моя  мама не смотрела  мне вслед. Зазвонил
телефон, и ее ноги, обутые в зеленые  тапочки, вынесли  ее  в коридор  снять
трубку.  "Алле-алле! - закричала она.  -  Что  вы  сказали? Нет,  ничего  не
слышно!" Я шла через двор и, дойдя до угла  нашего дома, взглянула в просвет
улицы. Узко синело  небо, деревья  качались от  ветра и хлестали его острыми
ветками.  На  остановке,  спиной ко мне, стояла  Аленка  с  черным ранцем на
плечах.  Ранец  застегивался  на две  металлические пряжки.  На крышке ранца
между  застежками  краснел  гриб--мухомор.  Я  отвернулась  и  увидела  угол
соседнего дома, в котором женщина  с квадратным  лицом нетерпеливо поджидала
три рубля.
     Я зажмурилась и шагнула в просвет между домами.
     - Привет! - обрадовалась Аленка и побежала мне навстречу.
     В ранце что-то глухо постукивало.
     - Какая встреча! - крикнула я и расставила руки, чтобы ее обнять.
     - Какое у тебя пальтишко! - ахнула Аленка.
     - Да, - кивнула я и повернулась к ней спиной.
     Пальтишко у меня было голубым с черным воротником и красными снегирями,
вышитыми на груди и на спине. На груди снегири сидели на ветках, а на спине,
расправив крылья, взлетали.
     - А я хожу здесь в новую школу, -  сказала Аленка и показала на Оперный
театр. - Видишь, тропинка? Идешь все время прямо, прямо, потом поворачиваешь
за  дом, а там  снова  проходишь дворами мимо кот-лована, мимо забора, через
дорогу, и  там  будет  такая ограда  из  белых  досок.  Так вот,  одну доску
отодвинешь, пролезешь в щелочку - и ты уже в школе.
     Я пристально  всматривалась  в дорогу.  Издалека  медленно приблизи-лся
синий квадрат троллейбуса  с усами кузнечика. К стеклу были при-клеены цифры
- тридцать один.
     - Тридцать один, - прочитала я и с надеждой посмотрела на Аленку.
     - Ну я сейчас поеду, - улыбнулась она.
     -  Аленушка,  -  ласково  начала я и погладила  ее по  черной перчатке.
Аленка убрала руку в карман. - Не знаешь ли ты, как до-ехать до тети Груши?
     - Может быть, - засмеялась она, отходя к краю остановки.