Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
Я шагнула за ней. Троллейбус подошел совсем близко.
- А не скажешь ли ты номер троллейбуса?
Троллейбус остановился и, уронив искры, пошевелил усами.
- Может быть, - ответила Аленка, взбегая по ступенькам.
Я поднялась следом и повисла на поручне.
- Прошу тебя, научи! - прошептала я.
- Поехали! - отрывисто крикнула Аленка.
Двери троллейбуса закрылись.
Мы посмотрели друг на друга и захохотали.
Я закрыла рукой один глаз и сказала:
- Я - это ты!
И Аленка тоже зажмурила глаз и ответила:
- А я - Домна Чмелева!
Мы снова захохотали и сели на свободное место. Я у окошка, Аленка с
краю. Мы болтали ногами.
- Запоминай, - сказала Аленка.
Я прислушалась.
- И вот сейчас осень, - начала Аленка ласковым голосом. - Мы приходим
на первый урок, и нам выдают грабли. Мы переодеваемся во что попроще, в
резиновые сапоги до колен и теплые куртки, и выходим во двор - разгребать
листья. Есть листья сухие - те, что упали недавно. Они желтые, зеленые и
красные, как ладонь. А есть мокрые, с прелым запахом, они самыми первыми
упали на землю и побурели от сырости. А нам все равно, что верхние листья,
почти живые, что нижние. Мы их все мешаем граблями и сгребаем в кучи. А
потом те кучи горят, и запах от них мокрый и едкий, как будто бы все время
плачешь. Да только мы не плачем никто, мы сидим в классе за партами и
смотрим, как внизу дым тонко тянется к окнам нашего класса, а учительница на
доске рисует крупную букву "А"...
Я смотрела в окно троллейбуса: мы проезжали голую рощицу берез. Они
стояли тонкие, с белыми стволами в черных заедах. Я повернулась к Аленке. У
нее был длинный рот. В углах губ краснели заеды, из носу текло.
- Наша учительница нарисует букву "А" на доске и жалуется, что ей
душно. Распахнет в классе все окна. Нам дует, но мы молчим. Срисовываем
букву "А" в тетради, у многих не получается, а мне легко. Мне всегда ставят
пять. Наша учительница молодая. У нее есть духи и стеклянная брошь - букетик
желтых гвоздик. Гвоздики она прикалывает на грудь, а духами капает на
воротничок. Она смотрит после уроков наши тетради и плачет, что у нее нет
мужа... А со мной сидит девочка Люся. Ей скоро пятнадцать. Она долго смотрит
на доску на букву "А", а потом рисует в тетради палочку или квадрат.
Моло-дая учительница на нее кричит и сразу ставит ей двойку, а Люся
пе-реживает. Иногда после уроков Люся остается переписывать, но у нее ничего
не выходит, и тогда учительница обнимает Люсю, и они вместе плачут каждая о
своем. У Люси есть младший брат Иван. Ему скоро восемь. Он приходит к нам
после уроков и забирает Люсю домой. Ее не выгоняют из школы, она лучше всех
убирает листья в нашем дворе.
Я смотрела в окно: мне навстречу проезжали желтые пятиэтажки, и вдруг
над стеклянной витриной блеснуло слово "Сирень". Здесь мы с тетей Грушей
покупали ей синюю брошечку из "как бы сапфира". Я обрадовалась: значит, тетя
Груша уже совсем близко...
Но тут сверху на наши с Аленкой плечи опустились две белых руки. Я
думала, эти руки хотят пощупать материю на пальто, но они плотно сжимали
пальцы, пока мы с Аленкой не вскрикнули:
- Ой!
И голос над нами вскрикнул в ответ:
- Ваши билеты!
У нас не было билетов, и мы признались, что едем просто так.
- Ваши билеты! - повторил голос.
Мы обернулись и снова признались, что их у нас нет.
На нас смотрело удивленное лицо контролера.
- Тогда платите штраф и освобождайте троллейбус!
Аленка заревела, потому что у нее не было штрафа, а я разжала кулак и
показала всем, что у меня на ладони лежат три рубля, кото-рые сегодня я
должна была уронить под батарею рядом с кошачьей миской учительницы
английского языка.
Контролер снял сумку с плеча и положил туда три рубля.
Троллейбус остановился на остановке "Зоопарк".
- А нам здесь и нужно было выходить! - крикнули мы контролеру.
Контролер показал нам кулак и поправил сумку на плече.
Мы с Аленкой обнялись и, танцуя танго, пошли по улице Гоголя к дому
тети Груши. Иногда по дороге я выкидывала вперед ногу и откидывалась назад,
пытаясь сделать "мостик", точно так же как Натка, когда она под Новый год
танцевала с тетей Грушей, а дядя Кирша играл им на гитаре.
Мы с Аленкой протанцевали мимо качелей. Качели были пусты, только на
сиденье по-прежнему лежал листик.
И вот показался знакомый подъезд. Мы взбежали по ступенькам и застыли
перед дверью квартиры тридцать один. Дверь была открыта.
- Нет, - говорил печальный голос тети Груши. - Даже не проси-те!
- Почему? - спрашивал бархатный баритон.
- Потому что нет!
И вдруг из бархатного баритон сделался суровым и злым.
- Послушай, Аграфена, - хрипло сказал он. - Ровно двадцать лет назад ты
отказала мне, потому что ты была замужем за этим шутом. Хорошо, я понял! Но
почему ты отказываешь мне сейчас, когда твой шут...
- Да оставьте, Харитон Климович! - строго оборвала его тетя Груша. - Не
вам его судить. Шут он был или кто повыше!
- Ну хорошо, - закричал Харитон Климович. - Пусть повыше! Пусть он был
князь или герцог, да хоть король! Но сейчас, Аграфена, ты осталась одна,
совсем одна в пустой квартире, и даже твою ко-зявку и ту увезли от тебя!
Почему сейчас ты отказываешь мне?
- Да потому, - устало ответила тетя Груша, - потому что жизнь уже
прошла и больше ничего не будет! Да мне и не нужно уже ничего, разве только
чтобы Леля...
- Ее увезли! - засмеялся Харитон Климович. - И ты больше никогда ее не
увидишь. Один только я помню о тебе...
- Я здесь! - крикнула я и вбежала в квартиру.
Тетя Груша перебирала баночки с пудрой на столике перед зеркалом, а
Харитон Климович большими шагами ходил по комнате. Увидев меня, Харитон
Климович сплюнул на пол, растер плевок ботинком и вышел вон.
- Леля! - обрадовалась тетя Груша. - Ты приехала!
- Я сама! Я сама! - кричала я. - Села в троллейбус три-
дцать один и вышла на остановке "Зоопарк". Меня оштрафовали. А за
ком-панию, чтобы мне не было скучно, я еще прихватила с собой Аленку. Она
там, за дверью, не решается войти...
Тетя Груша выглянула в подъезд, но в подъезде не было никого.
Тогда я спросила у тети Груши:
- How do you do?
Но она промолчала.
Тогда я ответила за нее:
- I am fine!
На зеленом столе стоял заварочный чайник и недопитая чашка чая.
- Cup of tea! - указала я на чашку, а потом посмотрела на тетю Грушу и
спросила: - Ну как?
Тетя Груша заплакала. Я подошла к ней и ладонями погладила ее большие
щеки.
- Утешение мое! - вздохнула тетя Груша.
- Поехали жить к нам! - кричала я, задыхаясь. - У нас зна-ешь какая
квартира? У нас комнат вот столько, - и я показала ей все пять пальцев на
правой руке. - И вот столько! - и прибави-ла три пальца на левой. - Всего
восемь! Ты будешь жить, в какой захочешь!
Тетя Груша улыбнулась.
- А кроватка у меня вся в кружевах! А пальтишко - видишь какое? Со
снегирями! Поехали к нам!
- Да, - кивнула тетя Груша. - Я отвезу тебя!
- И твои шкафы мы поставим к тебе в комнату, - волновалась я. - И твой
зеленый стол войдет, и полосатый диванчик.
Тетя Груша слушала меня и одевалась.
- Хорошо, Лелечка! Как хорошо!
- Мы будем ходить с тобой на английский! - кричала я, ког-да мы вышли
из дома. - Будем подкладывать три рубля после каждо-го урока...
Когда мы с тетей Грушей позвонили в нашу дверь, зеленые тапочки
взволнованно побежали по коридору открывать.
- Леля! - вскрикнула моя мама. - Где ты была? Тетя Агриппина, а я давно
к тебе собираюсь.
- Я привезла Лелю назад, - грустно сказала тетя Груша и собралась
уходить, но мы с мамой не отпустили.
- Посиди у нас, посиди! - просила моя мама, и зеленые тапочки виновато
подпрыгивали.
Тетя Груша нехотя согласилась.
- Пойдем в детскую, - звала я, но тетя Груша все время собира-лась
домой.
- Разве ты не останешься у нас жить? - спросила я.
Тетя Груша и моя мама замолчали. Зеленые тапочки вопросительно
привстали на носки. Я повторила вопрос.
- Почему нет? - наконец ответила моя мама. - Тетя Аграфена, оставайся!
Я давно хотела тебе предложить!
Тетя Груша согласилась.
Она выбрала самую маленькую комнатку в конце коридора, рядом с детской.
В углу стояла ее кровать и столик с зеркалом, такой же, как на улице Гоголя,
а перед окном - кресло с высокой спинкой. Она целыми днями просиживала в
кресле и смотрела в окно.
Через неделю пришла машина с ее вещами. Тетя Груша обрадова-лась и даже
вышла во двор посчитать коробки. Она достала из кармана плаща листок,
вырванный из тетрадки, и стала внимательно сверять вещи в кузове грузовика
со списком. Я помогала. Список был длинным. Вещи выгружали.
- Коробки с платьями четыре штуки, - строго читала тетя Груша.
Я обегала все коробки и среди них отыскивала четыре, по-меченных
"Платьями".
- Коробки с книгами - три...
Я бежала искать "Книги".
- Зеркало в раме деревянной вместе со столиком... - напевно читала тетя
Груша и радостно улыбалась, когда грузчики заносили в подъезд ее зеркало
вместе со столом.
Я волновалась.
- А где твои помады? - громко шептала я. - Где пудры с ду-хами? Где
лекарственные порошки?
- Да вот несут коробку!- успокоила меня тетя Груша.
Два грузчика с сопением спускали из кузова небольшой ящик с синей
надписью "Тысяча мелочей".
Я сделала вид, что успокоилась, но сама продолжала напряжен-но следить
за грузчиками. Я указывала на них тете Груше, она с по-ниманием кивала мне,
но ничего не замечала. А я знала, что еще два-три слова, одно движение, один
смешок в сторону, и они доста-нут из кармана перочинные ножи и хриплоголосо
запоют под нашими окнами, высмеивая дядю Киршу.
Из подъезда вышла моя мама в черных блестящих сапожках с красными
пуговками. Зеленым на лице были нарисованы глаза, коричневым - рот.
- Мальчики, - сказала она грузчикам. Сапожки захохотали, при-плясывая.
- Я сделаю вам чай в большой комнате и заведу музыку.
Грузчики улыбнулись прокуренными зубами. Я спряталась за тетю Грушу.
Тетя Груша с пониманием погладила меня и опять ни-чего не заметила.
Мы продолжали считать:
- Шкаф с постелями - один...
- Сундук деревянный с навесным замком - один...
- Шторы шелковые с кистями - четыре мотка...
Грузчики проворно поднимались по ступенькам на пятый этаж и составляли
вещи в комнату тети Груши. По дороге они загля-дывали в гостиную, где моя
мама разливала чай и протирала пластин-ки от пыли.
Комната тети Груши раздвинулась в стороны и проглотила все ве-щи,
приехавшие из ее квартиры на улице Гоголя. Уместился зеленый стол, стулья с
матерчатыми сиденьями, полосатый диван. Коробки сначала бестолково
поболтались по всем углам, а потом встали друг на друга перед кроватью тети
Груши. Их тетя Груша должна была разобрать. Один только шкаф с постелями
остался стоять в коридоре напротив ее двери.
Моя мама тем временем завела музыку в гостиной, а груз-чики толпились
на пороге, поджидая чаю. У одного что-то зазвенело в кармане. Я вздрогнула.
Я знала: это перечинный нож ударился о металлический рубль.
Моя мама топнула ногой, приглашая грузчиков к столу. Груз-чики вбежали,
толкаясь, и оседлали стулья. Они положили руки на их спинки, а ногами
ударили по воздуху, как пришпорили. Черные сапожки с красными пуговками
топнули и пустились в пляс. Они так плясали, что одна пуговка оторвалась и
волчком завертелась на ков-ре.
Грузчики выпили чай, достали из карманов перочинные ножи и на спинках
стульев вырезали свои имена: "Витя, Юра и Сережа". Моя мама засмеялась,
встала на стол и прочитала стихотворение. Грузчики задумались и вырезали на
спинках стульев: "Здесь были..." Потом наступила ночь, и сапожки с красными
пуговками стали про-щаться. Они визжали и указывали на дверь. Грозились
вызвать мили-цию. Грузчики нехотя разошлись, но на прощанье попросили еще
чаю. Но моя мама открыла заварочный чайник и показала, что он пуст.
Наутро я взяла три рубля и пошла к женщине с квадратным лицом, чтобы
сказать ей, что "семья Козловых живет в большом до-ме на третьем этаже, и
старший Козлов-бухгалтер пьет кофе по ут-рам и заедает бутербродами с
сыром".
- All right, - ответила мне женщина с квадратным лицом.
Я положила три рубля в вазочку с печеньем и попрощалась.
Когда я вернулась, тетя Груша сидела в кресле в ночной рубашке и
смотрела на пирамиду коробок. Коробка с надписью "Ты-сяча мелочей" была
раскрыта, но она достала оттуда только круглую шкатулку с пуговицами. Сквозь
пластмассовую крышку они просвечи-вали разноцветными пятнами. Тетя Груша
раскрыла шкатулку, и пуго-вицы звонко посыпались на пол. Среди них были
длинные голубые, розовые маленькие, похожие на застывшие капельки, и белые,
в золотых ободках. Я собрала их с пола и разложила на подоконнике.
В комнату вошла моя мама. Ее лицо было усталым и распух-шим. Зеленые
тапочки едва держались на ногах и вяло спотыкались одна о другую.
- Лелю нельзя одну выпускать на улицу, - строго сказала тетя Груша.
- Она ходит в соседний дом, - сонно ответила моя мама.
- Нельзя! - четко отрезала тетя Груша. - У нас в доме был случай в
сорок девятой квартире... Родители выпустили мальчика погулять, а нашли
только через три дня. Он валялся в подвале задушенный, и в кулаке у него
были зажаты очки. По этим очкам отыскали убийцу...
- Кто был убийца? - испуганно спросила моя мама.
- Ты не поверишь... - ответила тетя Груша. - Молодой парень, почти
подросток из очень бедной семьи. Он позарился на дорогую куртку и заманил
того мальчика в подвал... А у Лели такое пальто!
- Со снегирями! - добавила я.
- Какой кошмар! - вскрикнула моя мама.
Зеленые тапочки еще помялись на пороге, потом ушли. Медленно прошаркали
по коридору и затихли в прихожей.
Оставшиеся пуговицы тетя Груша выложила из шкатулки на подоконник. Все
они казались мне неинтересными, за исключением одной. Она была черной,
едкой, с широкой белой полоской посередине. Я сразу же поняла, кто это. Я
взяла ее и придвинула к круглой белой пуговице в золотом ободке.
- Почему, скажи почему, - сказала я за черную пуговицу с широкой
полоской, - почему ты не выходишь за меня замуж?
Тетя Груша должна была отвечать за белую пуговицу, но она расстроенно
промолчала.
- Нет, почему? - настаивала пуговица Харитон Климович.
- Потому что это не для детей! - сказала тетя Груша.
- Но разве мы дети? - воскликнула пуговица Харитон Климо-вич и
заплясала на подоконнике.
- Не хочу! - грустно ответила пуговица тетя Груша и отодви-нулась к
окну.
В окно мы увидели, как моя мама вышла из подъезда. На ней были черные
короткие валеночки с блестящими калошами. Она тащила за собой три стула,
схватив их руками за деревянные спинки. На спинках блестели имена грузчиков.
Стулья ехали за моей мамой на задних ножках, высоко задрав перед-
ние. Моя мама оставила их у помойных ящиков. Они застыли друг против
друга, помеченные име-нами Витя, Юра и Сережа. Они стояли полукругом, как
будто бы Витя, Юра и Сережа только что здесь побывали.
- А двадцать лет тому назад ты тоже не хотела? - спросила пуговица
Харитон Климович и завертелась волчком.
- Ну конечно, нет, - устало ответила пуговица тетя Груша и упала с
подоконника.
Она покатилась по полу и исчезла под диваном. Я нагнулась за ней, чтобы
посмотреть, как ей там приходится, и увидела, что она раскололась пополам.
Одна половинка лежала на ковре, другая - на дощечке паркета.
- Что-то никак не могу найти зоопарк, - сказала тетя Груша, глядя в
окно, как моя мама в черных валеночках с калошами бредет к подъезду.
Я захохотала и стала показывать:
- Там зоопарк, там, - попадая пальцем то в дом женщины с квадратным
лицом, то в колонны Оперного театра.
Тетя Груша напряженно вглядывалась:
- Что-то не вижу...
- Что с тобой? - удивилась я. - Здесь нет никакого зоопарка, здесь
только Оперный театр и Красный проспект.
- Ах, вот оно что! - смирилась тетя Груша и отошла от окна. - Кирилл
что-то задержался... Он давно вышел?
- Он не придет, - ответила я. - Ты что, забыла, что он умер?
Тетя Груша внимательно посмотрела на меня. Ей было трудно смотреть, и
она делала усилие, чтобы удержать на мне взгляд.
- Кирилл умер? - спросила она и задумалась. - Нет, почему же, я
помню...
За обедом моя мама положила нам с тетей Грушей в тарелки творог с
молоком. Мы сидели на новых стульях. Их с утра привезли из магазина.
- Тетя Груша у нас теперь ничего не помнит! - сказала я моей маме.
- Да брось ты! - ответила она.
Тетя Груша улыбнулась.
- Ты где творог взяла? - спросила она мою маму.
- Да мы же его вчера купили! - ответила моя мама. - Неужели ты не
помнишь? Ты что, тетя Агриппина!
- Не помню... - сказала тетя Груша.
- Вот видишь, - кивнула я. - Она еще спрашивала про дядю Киршу.
- Нет, Кирилл умер, я знаю...
Моя мама нахмурилась.
- А меня ты помнишь?
- Нет... - и тетя Груша виновато улыбнулась.
- А Лелечку ты помнишь?
Я насторожилась. Но тетя Груша сказала:
- Конечно, помню... Она же у меня живет. Разве можно забыть Лелечку?
- Леля живет у меня! - возразила моя мама.
- Да ладно тебе! - засмеялась тетя Груша, а потом подозри-тельно
взглянула на нее и спросила: - А ты кто?
Моя мама расстроенно промолчала.
Вечером тетю Грушу вырвало творогом, а потом еще чем-то ко-ричневым,
похожим на подсохшую кровь. Глаза у нее помутнели и закрылись. Я несколько
раз позвала ее по имени, но она не откликнулась, только вяло пошевелила
рукой.
Мы вызвали врачей. Врачи несколько раз повторили слово "инсульт" и
уехали. Я спросила:
- Что значит инсульт?
- Это значит, что тетя Груша скоро умрет! - ответила моя мама.
- Не может быть! - не поверила я. - Ты перепутала!
Изо рта тети Груши лилась коричневая жидкость, и моя мама поставила таз
рядом с ее кроватью. Глаза тети Груши были закры-ты, но лицо казалось
спокойным.
- Вряд ли она придет в себя, - сказала моя мама, пристально вглядываясь
в нее.
- Она умирает... - поняла вдруг я. - Но как же я буду жить без нее? Как
я буду жить?
- Ты будешь жить со мной, - ответила моя мама, глядя в сторо-ну. -
Разве тебе плохо?
- Мне нужна тетя Груша, - объяснила я. - Она отдавала мне сдачу в
магазине. Она читала мне "Голубой цветок", да ты этого просто не поймешь...
- Но я постараюсь...
- Да чего там! - махнула я рукой. - Я не хочу... Послушай, - и я
пристально посмотрела на мою маму. Зеленые тапочки едва держались на бледных
ногах. - А ты не могла бы умереть вместо нее?
И мы обе обернулись на тетю Грушу. Коричневая жидкость лилась уже не
только изо рта, но и тонкими ручейками вытекала из ноздрей. А лицо было
спокойным, как будто бы раннее утро на улице Гоголя и она вот-вот должна
была проснуться.
- О чем она думает? - спросила я.
- Ей снится сон про ее прошлую жизнь, - ответила моя мама.
- Ты не знаешь какой? - спросила я.
- Может быть, и знаю... - улыбнулась моя мама.
- Что ей снится? - крикнула я.
В глазах у меня было мокро и тяжело. Комната, в которой мы