Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
а
свете я любил играть и рыбачить! Возьмите все, что я любил. Вы молодые, вам
пригодится!
Подросток усмехнулся, повесил гитару на плечо, забрал удоч-ки и ушел.
Дядя Кирша закрыл дверь нашей квартиры на замок и на це-почку и к двери
придвинул стул. Он нетвердо стоял на ногах. Он прошел по коридору до
комнаты, держась за стену.
- Зачем ты отдал ему гитару, Кирилл? - спросила тетя Груша.
- Мол-чать! - рвано крикнул он.
- Зачем ты так напился?
- Я сказал тебе - молчать! - рявкнул дядя Кирша.
- Кирилл, - начала тетя Груша.
- Ты дождешься... - оборвал он ее. - Ты дождешься, что я тебе все
скажу!
- И что же ты мне скажешь, Кирилл? - строго спросила тетя Груша.
Она сидела на краю дивана в розовой ночной рубахе с жел-тыми ромашками
и напряженно разглядывала дядю Киршу.
- Ну слушай, Аграфена! - выкрикнул он. - Я потратил на те-бя всю свою
жизнь. Я никогда не любил тебя.
- Я знаю, Кирилл! - тихо сказала тетя Груша.
- Я жил с тобой только потому, что мне было удобно! - из усталого его
лицо стало страшным, и глаза бессвязно смотрели то на стену, с которой он
только что снял гитару, то на завешенное шторой окно. - Я жил с тобой и все
надеялся, что найду что-нибудь получше! Ты знаешь, Груша, так раньше князья
жили с горничными...
- Я знаю, Кирилл! - еще тише сказала тетя Груша.
- Все женщины, которых я себе находил, - были лучше тебя! - продолжал
рваным голосом выкрикивать дядя Кирша. - Только тогда ты была молодая, и
поэтому я не говорил тебе об этом. Но теперь ты стара, теперь слушай! Ты
плоха, Аграфена! Ты не просто плоха, ты безобразна! Ты не ешь, ты давно
разучилась есть, ты жрешь! И с каждым днем ты жрешь все больше и больше!
Тетя Груша молча сидела на диване и слушала, и вдруг она сжала руки в
кулаки, замахнулась ими на дядю Киршу и зарыдала в голос.
Дядя Кирша замолчал и удивленно посмотрел на нее.
- Ну ладно, давай спать, - спокойно предложил он, лег на диван,
повернулся лицом к стене и захрапел.
Тетя Груша по-прежнему сидела на диване в своей пестрой ночной рубахе и
рыдала под его храп.
Я подошла к ней и встала напротив ее большого лица.
- А зачем ты плачешь? - спросила я и приложила ладони к ее мягким
коричневым щекам.
Тетя Груша внимательно посмотрела на меня и улыбнулась.
- Утешение мое, - сказала она и наклонила голову вбок, и следом за ней
склонились мои ладони. Тогда я качнула ладонями в другую сторону, и ее лицо
склонилось за ними.
- Утешение мое, - повторила тетя Груша.
- А ты мое, - ответила я.
- Жизнь за тебя готова отдать, - сказала тетя Груша.
- А я за тебя, - сказала я.
Ночью из-за храпа дяди Кирши я долго не могла заснуть. Тетя Груша
дышала ровно, и я почти не слышала ее. Это меня пугало. Когда ее становилось
совсем не слышно, я думала, что она умерла, и начинала плакать.
Под утро я увидел сон. Шел дождь. Он шел несколько дней, не переставая,
сплошной мокрой стеной. Деревья, под которыми подростки играли в ножички,
стояли в воде, и вода с каждым днем прибывала. Она залила подвал нашего
дома, подступила к окнам пер-вого этажа и хлынула в нашу квартиру. И я в
пластмассовой ванноч-ке, в которой меня всегда купала тетя Груша, поплыла на
рынок мимо "Перелетных работ" и зоопарка.
Я проплыла фруктовые ряды. Все они оказались залиты водой. Корзины с
фруктами, ящики из-под персиков и мандаринов, коробки с подпорченными
яблоками проносились мне навстречу. Иногда попа-дались стулья, табуретки и
длинные пустые гробы. Я свернула в мясной павильон. До наводнения мы часто
бывали здесь с тетей Гру-шей. На прилавках лежали мокрые куски вырезки, гуси
со свернутой шеей и большие коровьи сердца. Дальше на железных крючьях,
вбитых в потолок, висели вывернутые свиные туши, и здесь же на пики были
нанизаны свиные и коровьи головы. Узковырезанные свиные глаза казались
закрытыми, но не до конца, а так, как будто бы свиньи стыдились собственной
смерти и опустили веки, а рты растянули в длинной застенчивой улыбке. А
коровьи головы тяжело вздыхали и потряхивали рогами. И вдруг я увидела, как
между двух свиных голов проплыла тетя Груша. На мгновение свиные головы
открыли глаза и посмотрели на нее. Тетя Груша стояла в гробу, скрестив руки
на груди. Ее лицо, как она и просила, было присыпано темно--розовой пудрой,
глаза накрашены темно-зеленым, а рот - мокрой коричневой помадой. Она была в
своем парчовом платье, в бусах и кольцах. Свиные головы засмеялись над ней,
следом засмеялись коровьи головы, и даже обезглавленные туши захлюпали,
изображая смех. Но тетя Груша ничего не заметила. Она плыла по темному
про-ходу мясного па-
вильона. Я пронеслась мимо в своей пластмассовой ванночке, но она не
заметила меня. В конце прохода виднелся про-свет, какие-то тонкие золотые
лучи, и она, ничего не видя вокруг, плыла именно туда...
"ГЛАВА 4 - ГАНГРЕНА"
Наутро я проснулась раньше всех. Тетя Груша неподвижно ле-жала на боку.
Я долго приглядывалась к ней. Наконец у нее вздрог-нули ресницы, и я поняла,
что она жива. Дядя Кирша лежал на спине, закинув голову, и тяжело дышал во
сне.
Я подошла к окну. Никакого дождя не было, земля и асфальт выглядели
совершенно сухими. Под окном валялись сломанные удочки дяди Кирши с
оборванной леской и растоптанными поплавками. На земле под деревьями еще не
стерлись круги от игры в "ножички", оставшиеся со вчерашнего вечера. Но
сегодня было пусто, никто не играл, поэтому я не заметила, как к нашему
подъезду подошли Натка с Аленкой.
Когда они позвонили в дверь, тетя Груша тяжело заворочалась на диване,
потом встала, просунула руки в рукава цветастого халата и толкнула дядю
Киршу в плечо. Дядя Кирша молча оделся, скатал матрац вместе с постелью в
толстый валик и спрятал его под диван.
Натка с Аленкой снова позвонили в дверь. Звонок был долгим и
настойчивым.
- Иду, иду! - приветливо крикнула тетя Груша и направилась в коридор.
Но они все равно звонили до тех пор, пока тетя Груша им не открыла.
Дядя Кирша ссутулясь сидел на диване и держался за голову. Я видела,
что ему нехорошо.
- Мы еще спали! - хрипло ответил он на говорливые приветствия Натки.
Натка поразила меня. На ней было черное платье с мелкими желтыми
корабликами. Видно было, что платье может растягиваться, потому что на
спине, на рукавах и на воротнике кораблики были ма-ленькими и темными, а на
груди они вырастали и светлели. Но ее лицо на этот раз показалось мне
бледным и старым, я не увидела на нем и следа пудры. У нее были сухие,
покрасневшие глаза, как будто бы она плакала, и неряшливые клочковатые
волосы. От нее больше не пахло духами, а пахло старыми рубашками, которые
долго стирали, а потом гладили подгорелым утюгом.
Но весь странный неприятный вид Натки был только предупрежде-нием
появления Аленки. Когда она выглянула из-за Наткиной спины, я вскрикнула. На
Аленке было ее хорошенькое серенькое платьице с красной пряжкой на поясе. Ее
лицо ничуть не изменилось. Оно по-прежнему казалось мне смешным и
веселеньким, но ее правый глаз был заклеен пластырем. А левый, круглый и
прозрачный, робко огля-дывал комнату.
Я подошла к ней и тихо спросила:
- Ты что, стала как та девочка Домна? Так же упала и вы-
ткнула соломинкой глазик?
- У меня косоглазие, - прошептала Аленка.
- Это как? - тоже шепотом спросила я.
- Это когда один глаз смотрит куда захочет, а не куда я ему прикажу...
- Но почему тебе его заклеили? - не понимала я. - Его что, наказали?
- Нет, - сказала Аленка. - Мне заклеили послушный глаз, а этот
оставили, чтобы он смотрел, вертелся по сторонам, а потом - щелк! - и стал
нормальным.
Дядя Кирша вдруг повернул голову и ласково посмотрел на Аленку:
- Доченька, у тебя что, глазик заболел?
Аленка подбежала к нему, мелко семеня ногами в красных бо-тинках. Он
неумело погладил ее по голове.
- И ты, Леля, тоже подойди!
Но я спряталась за тетю Грушу, а на нее он не смел даже взглянуть.
- Я снова буду вам читать! - строго сказала Натка.
И точно так же, как ее вид, меня поразил ее голос. Раньше ее голос
казался мне пышным и смеющимся, и мне было за нее даже немножко неудобно; а
сейчас он стал жестким и сухим.
Натка достала из портфеля тетрадь и прочитала:
- "И увидел я, что преимущество мудрости перед глупостью такое же, как
преимущество света перед тьмою: у мудрого глаза в голове его, а глупый ходит
во тьме..."
- Послушай, Леля, ты мне не почитаешь? - шепотом спросила Аленка и
указала на букварь.
Я больше не прятала букварь под ванну, теперь он лежал открыто на столе
вместе с библиотечными книгами.
Я пролистала букварь: мелькнула Шура с шарами, корова Зорька с кувшином
молока и буква "Ы", как в плен, пойманная в серый квадрат. Дальше в букваре
говорилось, что в русском языке нет слов, начинающихся на "Ы". Буква "Ы"
сердила меня, я рисовала ее в тетрадях и на полях газет, которые выписывал
дядя Кирша, и пыталась найти слова, где бы она стояла вначале.
Весь букварь был прочитан, и мне стало неинтересно.
Я отказала Аленке:
- Нет, я не буду тебе читать.
- Жалко, - кротко вздохнула она. - А то меня в другую школу переводят
из-за этого чтения. Вчера вечером позвонили, сказали. Мама плакала.
- "Но узнал я, что одна участь постигает их всех, - продол-жала Натка.
- И сказал я в сердце моем: "И меня постигнет та же участь, как и глупого: к
чему же я сделался очень мудрым?" И сказал я в сердце моем, что и это суета,
потому что мудрого не будут помнить вечно, как и глупого, в грядущие дни все
будет забыто, и увы! Мудрый умирает наравне с глупым".
Я посмотрела на Натку, на тетю Грушу и на дядю Киршу. Их лица были
одинаково напряжены, все они сдерживали себя, чтобы не зарыдать, а если бы
вдруг зарыдали, то по разным причинам. И толь-ко прозрачный глаз Аленки на
скучающем лице лениво смотрел по сторонам.
В такой маленькой комнате было три причины для слез!
Я подбежала к окну и, пристально посмотрев на Натку, сказала:
- Выступает Харитон Климович! - и запела:
Прощай, прощай, прощай, моя родная!
Не полюбить мне в жизни больше никого.
И о тебе одной лишь вспоминаю я,
И шлю мое прощальное тангоґ!
- Леля помнит Харитона Климовича! - развеселилась тетя Груша и
обернулась к Натке.
Натка повела себя очень странно: она покраснела, встала со стула,
сделала шаг ко мне и хотела что-то спросить, но остано-вилась и вместо
вопроса продолжила чтение:
- "И возненавидел я жизнь, потому что противны стали мне дела, которые
делаются под солнцем, - ибо все суета сует и томление духа!"
А я подсела к Аленке и стала на ухо нашептывать ей свой сон, потому что
он мучил меня. Аленка слушала и томилась, я видела, что ей неинтересно, но
не могла остановиться. Когда я закончила рассказ, Аленка точно так же, как
дядя Кирша во сне, запрокинула голову и захохотала:
- Гы-гы-гы!
Натка кончила чтение, обвела глазами комнату и спросила:
- Где ваша гитара?
- Отдал Харитону перетянуть струны, - мрачно ответил дядя Кирша.
Тетя Груша промолчала.
Натка стала собираться, скрипя сапогами.
- Ах да, чуть не забыла! - сказала она и протянула тете Груше маленькую
коробочку. - Это вам!
- Снова запонки? - поинтересовалась я.
Натка покраснела и удивленно посмотрела на меня.
А тем временем тетя Груша раскрыла коробочку и увидела лас-точку с
жемчужинкой в клюве.
- Какая прелесть, Наточка! - вскричала тетя Груша и разве-селилась.
И даже дядя Кирша довольно улыбнулся.
- Очень рада, очень... - кивнула Натка.
Все трое улыбнулись, но под улыбками по-прежнему таилась печаль.
Отступила лишь на миг, испугавшись блеска ласточки...
Мы с тетей Грушей вышли на прогулку. Вовка Зорин-Трубецкой увидел меня
и крикнул:
- Леля, любимая!
Он задергал плечами и завертел головой, изображая вчераш-нюю музыку.
Но я вспомнила букварь, открытый на букве "К", и крикнула:
- Вова - корова!
Тогда он сел в песочницу спиной ко мне и стал пересыпать песок из
кузова грузовика в ведро с утенком.
Я села на качели и стала раскачиваться и напевать.
Вовка слышал мое пение, но не оборачивался. У него на го-лове белел
крошечный кружок затылка, и от затылка расходились золотистые волосики с
рыжими концами. Я стала петь громче, но он не оборачивался. Вдоль дома
осторожно прошел дядя Кирша. Рукава его рубашки были закатаны до локтя, он
что-то тихо шептал и пытался идти в тени, чтобы его не заметила тетя Груша.
Тетя Груша сидела под грибком и разговаривала с бабушкой Вовки:
- Баралгин - это лекарство от боли.
- Клофелин - от давления.
- Но-шпа - от желудка.
- А когда нестерпимо болит сердце, то приезжают врачи и колют
магнезию...
Они не заметили дядю Киршу, а я не заметила Пашу-Арбуза, который
подкрался ко мне со спины и остановил качели.
- Я тебя зарежу, Лелька, - прошептал он и показал мне рас-крытый
перочинный нож.
Они не слышали, о чем мы говорим. Слышал Вовка. Он бросил свой грузовик
и ведро с утенком. Он подошел к качелям и закрыл меня собой.
- Нет, лучше я зарежу Вовку, - обрадовался Арбуз. - Он жирный. С него
выйдет много мяса! Так я то мясо отнесу на рынок и скажу, что говядина!
Вовка не двинулся с места. Паша-Арбуз сверкнул на нас гла-зами и
отошел.
Вовка уселся рядом со мной на качели, и мы стали раскачивать-ся. Мне
было тесно рядом с ним.
- Я очень боюсь, - призналась я ему.
- А что ты боишься, - ответил Вовка. - Вот я, например, никогда не
умру!
- Это почему?
- Да потому, что вместо того, чтобы лежать лежнем в кровати, я начну
двигать руками, ногами, вертеть головой. Вот все и увидят, что я жив! Ты про
Тихона Николаевича знаешь? Видишь, он сидит на лавочке?
Я кивнула, но я ничего про него не знала. Тихон Николаевич сидел в
плаще с бутылкой пива и рассматривал сломанные удочки дяди Кирши.
- Так вот, он умер в прошлом месяце! - прошептал мне Вовка.
- Не может быть! - поразилась я.
- Мне бабушка рассказывала, - продолжал Вовка. - Уж она-то врать не
станет! Его положили в гроб и повезли на кладбище... - и он нетерпеливо
затолкал меня в бок, чтобы я смотрела повнимательнее. Тихон Николаевич
заметил наши взгляды, отставил в сторону пиво и заерзал на лавочке. - И вот
везут его, везут, а он вдруг сел в гробу и спрашивает: "Куда это мы едем?"
Все так смеялись!
- И что, ты думаешь, тетя Груша так сможет? - усомнилась я. - Ведь я за
нее боюсь.
- А почему нет? - удивился Вовка. - Почему не сможет? Она будет
шевелить руками, ногами, петь песни...
- Ты помнишь ту тетю в красном платье? - перебила я. - Она вчера
танцевала тангоґ в окне... Так вот эта тетя приходит к нам каждый день и
читает про Бога. А сегодня она прочитала нам, как умирала одна женщина. Так
страшно! - Вовка затих. - Она лежала в постели, над ней стояли родные, а в
изголовье кровати - черти, потому что та женщина была великая грешница, но
никто, кроме нее, не видел их. Они держали списки ее грехов и говорили, что
заберут ее в ад. А потом прилетели два ангела с весами, толстой книгой и
маленьким мешочком. Бесы стали кричать: "Она наша!" - и бросили на весы
списки ее грехов, а ангелы открыли кни-гу и стали искать ее добрые дела, но
ничего не нашли. Тогда женщина зарыдала и собралась идти в ад, но один из
ангелов сказал: "Нет ли чего в этом мешочке? Мне отдал его один старик". И
высыпал на весы три монеты, и те монеты перетянули грехи. Эти три монеты
женщина когда-то подала нищему... Ангелы сказали бесам: "Она на-ша, и пойдет
с нами в рай!" - и дали ей выпить чашу. Она выпила их чашу и тут же умерла,
а ее душа ушла к Богу...
Вовка потрясенно смотрел на меня. И тогда я рассказала ему свой сон про
тетю Грушу. Больше мне не с кем было поговорить. Вовка напряженно выслушал
меня и заплакал...
Дядя Кирша вернулся поздно вечером. Когда мы с тетей Грушей открыли ему
дверь, он стоял в подъезде в одних носках и держался за стену. От него так
же, как и вчера, сильно пахло водкой. Когда мы открыли ему, он встал на
четвереньки и заполз в квартиру. Я думала, что он хочет посмешить нас с
тетей Грушей, и засмеялась. Но когда он заполз в квартиру, я увидела, что
его носки все в крови. Он лег на диван, и тетя Груша попробовала стянуть с
него носки, но он закричал.
- Где ты был? - спросила тетя Груша.
Но мы не поняли, что он ответил, потому что он говорил рвано и
невнятно. Некоторые слова он выкрикивал, и его голос срывался в плач.
- Надо снять носки, - уговаривала его тетя Груша, и он согласился
потерпеть.
Его ступни были темно-синими в глубоких грязных трещинах. Из трещин шла
кровь.
Тетя Груша налила в тазик горячей воды и попробовала вымыть ему ноги,
но, как только она прикасалась к его ступням, он начи-нал плакать и кричать.
Тогда тетя Груша вызвала по телефону врачей, но приехали они только
через час. За это время дядя Кирша задремал на диванчике, но спал он
беспокойно - хрипло дышал и всхлипывал во сне.
Врачей приехало двое. Один был старый и толстый, другой молодой и
кудрявый. Я испугалась, что это подросток Валера, но толстый врач называл
его Егор. У Валеры были желтые неподвижные глаза, а глаз этого я никак не
могла разглядеть в темноте.
- Да включите же наконец свет! - закричал толстый доктор на тетю Грушу.
Тетя Груша неуклюже побежала к выключателю. От света дядя Кирша
проснулся.
- У нас гости? - пьяно поморщился он на врачей. - Я никого не звал.
Толстый врач дотронулся до его ноги. Дядя Кирша вскрикнул.
При свете я посмотрела на молодого врача. У него были желтые
неподвижные глаза.
- У тебя есть брат? - поняла я.
- Приготовь шприц, - попросил его толстый врач.
- Есть, - ответил он кому-то из нас.
Тетя Груша подошла к дяде Кирше и погладила его по голове.
- Где ты был, Кирилл? - снова спросила она.
Вместо ответа дядя Кирша снова заплакал.
- А где сейчас твой брат? - спросила я у молодого врача.
- Шляется где-нибудь, - раздраженно ответил он. - Будем брать в
больницу?
- Будем, - кивнул толстый врач.
Тетя Груша заплакала.
- А где вы живете? - снова спросила я.
Молодой врач посмотрел на меня своими неподвижными глазами и сказал:
- У зоопарка.
- А как его зовут? - не отставала я.
- Кого? - не понял он.
- Твоего брата.
- Его зовут...
Но он так и не успел мне ответить, потому что в комнату вошли два
санитара с носилками и унесли дядю Киршу в машину.
- Груша! - пьяно крикнул он на всю улицу.
В окнах Вовкиной квартиры зажегся свет. На мгновение вы-
глянула его бабушка, и следом за ней мелькнуло испуганное Вовкино лицо.
Машина с дядей Киршей тронулась.
Рано утром к нам пришла Вовкина бабушка. У нее под глазами чернели
круги от бессонной ночи. Она стояла в ночной рубашке и в тапочках. Поверх
рубашки был наброшен цветастый халат, но она его даже не запахнула.
- Что-то с Кириллом Николаевичем? - тревожно спросила она.
- Да, - кивнула тетя Груша. - Этой ночью его увезли в боль-ницу.
- Мой Вова... - и голос Вовкиной бабушки задрожал. - Мой Вова что-то
виде