Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
, что-то
шепнула ей.
Та пошла.
Стыдно сказать, но у Басардиных в доме рубля не было. Надежда Павловна
послала Соню, чтоб она, Бога ради, выпросила у попадьи хоть сколько-нибудь;
а сама между тем своими руками притащила для сына тяжелый самовар, залила
ему самого крепкого чаю, поставила сливок, булок.
Соня, вся пылая от стыда, исполнила поручение матери и достала денег,
которых рубль серебром попадья отсчитала ей медными пятаками. Она со смехом
высыпала их перед братом. Тот отсчитал полтину.
- Прикажите, - начал он: - это отдать мужику, а если станет говорить,
что мало, велите по шее прогнать.
Распорядясь таким образом, Басардин остальные деньги положил себе в
карман и затем, уткнув нос в горячий стакан чая и почти мгновенно поглощая
его с огромными кусками булки, ни на что уж более не обращал никакого
внимания.
Соня села напротив него и старалась ласково смотреть на него.
- Какие у него кудри славные! - говорила Надежда Павловна, перебирая
волосы сына.
Виктор даже не оглянулся на эту ласку и до самого обеда почти не
отвечал на беспрерывные вопросы, которые делали ему мать, сестра и отец.
За столом он по-прежнему мрачно и жадно ел и, встав, сейчас же отыскал
себе местечко и отправился спать.
Выспавшись, он как будто бы сделался несколько подобрее и, придя к
матери, стал показывать ей свой гардероб и хвастаться им.
- Хорошо, прекрасно все это, - отвечала та ему в тон.
- Однако у тебя все это пехотное платье-то! - угораздило вдруг сказать
Петра Григорьевича.
Виктор сейчас же вспыхнул.
- Что делать! Я писал-писал маменьке об реверсе, - отвечал он с
гримасой.
- Не успела еще, помилуй, - отвечала было ему ласково Надежда Павловна.
- Вы для меня никогда не успеваете, - пробурчал Виктор, а потом громко
прибавил: - а что, тетенька Биби далеко отсюда живет?
- Верст пятьдесят, - отвечала Надежда Павловна сухо.
Виктор заложил руки в карманы и начал с важностью ходить по комнате.
- Надобно к ней ехать! - сказал он, как бы соображая что-то такое.
Надежда Павловна при этом невольно вспомнила обиду, которую нанесла ей
Биби, и письмо, которое писал к ней Виктор.
- Прежде, я полагаю, тебе следовало бы побыть у отца с матерью, -
заметила она.
- А почему это следовало бы? - спросил тот.
Надежда Павловна горько улыбнулась и пожала плечами.
- Если ты этого не понимаешь, так я толковать тебе не намерена.
- Да и толковать-то вам нечего! - произнес Виктор.
Надежда Павловна начинала краснеть от гнева.
- Ты, кажется, за тем только и приехал, чтобы с первых же слов делать
мне неприятности.
Виктор насмешливо посмотрел на мать.
- А вы от меня приятного ожидали?.. Вот это странно, право.
- Никогда я от тебя, по твоему уму, ничего приятного не ожидала; но,
как мать, я имею право требовать от тебя уважения! - произнесла Надежда
Павловна с ударением.
- Требовать могут родители, которые что-нибудь сделали для детей... Вот
с нее требуйте, а с меня - нет!
И Виктор указал на сестру.
Надежда Павловна, чтобы смягчить колкость этого ответа, усмехнулась.
- Думала я, что ты глуп, но все не до такой степени! - сказала она
более насмешливым, чем сердитым голосом.
Петр Григорьевич, бывший немым зрителем всей этой сцены, вдруг встал.
- Не смей так грубить матери! Не смей! - закричал он сверх всякого
ожидания и погрозил сыну пальцем.
- Полноте, папенька! - прикрикнул тот на него: - ничего вы, видно, не
знаете: потому я и глуп и дурак, что на вас похож и ваш сын...
- Молчи, говорят тебе!
Петр Григорьевич уже топал на него ногой.
- Погоди, постой! - сказала Надежда Павловна, растирая себе горло, в
котором начиналось удушье: - он говорит, что он твой сын; кто же у меня дети
не от моего мужа?
- А вот она! - хватил Виктор, показывая на сестру.
Надежда Павловна рассмеялась.
- Ах, ты, мерзкий пащенок! Клеветник! - воскликнула она.
- Братец, что ты! - воскликнула и Соня, вскидывая на него свои большие
глаза и вся покраснев.
- Что ты братец! Да, любимица! - передразнил он ее. - Не хочешь ли вот
этого? - прибавил он и показал сестре кулак.
Когда они еще росли, так их невозможно было пустить вместе: один,
пользуясь своей силой, а другая - покровительством матери, сейчас и кинутся
друг на друга. Великая история Каина и Авеля вряд ли не повторяется в каждой
семье.
Последних угроз сына было достаточно, чтобы Надежда Павловна вышла из
себя.
- Вон из моего дома! Вон! - закричала она истерически.
Виктора, кажется, нисколько это не поразило.
- Али, вы думаете, не уйду? И уйду! - говорил он совершенно кадетским
тоном.
- Ступай! Ступай! - повторил за женой и Петр Григорьевич.
- Иду-с! Слушаю-с! - отвечал Виктор, собирая пожитки и ядовито
раскланиваясь перед отцом и матерью.
По двору он прошел бойко и с гордо приподнятыми плечами.
Надежда Павловна взглянула в окно.
- Боже мой, он в холодной шинелишке и без калош! - воскликнула она, да
так без чувств и упала на диван.
Виктор, впрочем, преспокойно отправился на постоялый двор и нанял там
извозчика, с тем, чтобы тот прокормил и свез его в долг до Ковригина.
К тетке он явился ниже травы и тише воды и, подъехав к дому, велел
сначала доложить о себе. Биби даже взвизгнула, услыхав его имя. Выбежав к
нему навстречу, она обняла его и несколько минут держала у груди.
- Что папенька, маменька? - спросила она, несколько поуспокоившись,
заставив племянника прежде всего помолиться и сводив его к дедушке, который,
увидав внука, заревел диким голосом.
- Маменька, - отвечал Басардин скромным голосом: - меня прогнала.
Биби даже попятилась назад.
- Я приехал, разумеется, без средств, кроме тех, которые вы, по доброте
вашей, прислали мне... (При этом он поцеловал у тетки руку). Я стал просить
у них заплатить за извозчика: они раскричались.
Биби развела руками и печально склонила голову.
- Я говорю... "Маменька, говорю, я вам восемь лет ничего не стоил,
можно же вам помочь мне чем-нибудь". Она еще больше рассердилась: "вон из
моего дома!" - закричала...
- Да простит ей Бог! - сказала со вздохом Биби.
- Вот и теперь, тетушка, я буду просить вас заплатить извозчику.
Виктор при этом опять поцеловал у тетки ручку.
- Ах, Боже мой, сделай милость! - воскликнула она и сейчас же велела
извозчика расчесть, а племянника напоила, накормила, положила его спать в
лучшей комнате, велела, без всякой осторожности, прислуживать ему любимице
своей Иродиаде, сама потом пришла посмотреть, хорошо ли ему.
Сердце старой девы стремилось еще любить, но только она не знала -
кого.
Виктор, всем этим очень довольный, как будто бы с ним ничего
неприятного не случилось, сейчас же беззаботно заснул. Он грубит матери, а к
тетке подделывался по весьма простому расчету: зная, что мать бедна, и
как-никак, но, по своей обязанности, будет ему помогать; а к тетке, чтобы
вытормошить у нее что-нибудь, надобно было подлизываться. Лишенный всяких
нравственных правил, восторгающийся только паркетом, по которому ходил в
корпусе, тонким сукном, которое видел на мундирах у офицеров, и в то же
время с головой, набитою какой-то бессмысленной протестацией против всего,
что имело над ним какую-нибудь власть, он и в помыслах не имел, до такой
степени были безобразны его настоящие поступки. 16.
Причины, побудившие жениха и невесту к браку.
После свидания с сыном, у Надежды Павловны сделалось кровохарканье; к
вечеру она чуть не умерла, а потом обнаружилось воспаление в груди. Первое
пришло ей в голову: что будет с Соней, если она умрет? Оставить ее на руках
подобного папеньки и злодея-братца, - от одной этой мысли бедная мать едва
не сходила с ума, а тут, как нарочно, приехал Яков Назарыч.
- Попроси его ко мне, попроси! - скороговоркой сказала дочери Надежда
Павловна, под влиянием какого-то тайного предчувствия.
Соня пригласила гостя, а сама осталась в другой комнате, села и
задумалась. Молоденький ум ее начинал понимать и оглядывать свое положение;
с отъездом флигель-адъютанта роль ее в обществе сразу понизилась; даже
добрейшая Марья Николаевна, показывавшая к ней такую пылкую дружбу, как
будто бы охладела. Семь платьев ее очень хорошо были известны всем ее
знакомым, а сшить в нынешнем году еще новое, она знала, нет ни малейшей
возможности, а между тем блистать в обществе нарядами и общим вниманием к
себе - как это приятно! Соня даже не слыхала, чтобы что-нибудь могло быть
лучше этого. Тысячи планов приходили в голове ее, чтобы как-нибудь все это
поправить и устроить.
- Что это вы? А? Как вам не стыдно? - говорил Яков Назарович, входя к
Надежде Павловне.
Та, закутавшись в свой синелевый платок, села на постели.
- Умираю! - произнесла она, хватая себя за грудь.
- Полноте, чтой-то! - хотел ее утешить Яков Назарович, садясь невдалеке
от нее.
- Да, батюшка, я не о себе! - воскликнула капризно Надежда Павловна: -
давно мне, окаянной, пора на тот свет. А вот о Соне, - что с нею будет,
когда я умру?
- Замуж выдавать надо! - сказал полусерьезно и полушутя Яков Назарович.
- Рада бы я была, Господи, как! - проговорила, разведя руками, Надежда
Павловна. - Да где нынче женихов-то возьмешь! Где они, прах их знает!
- Да хоть бы я!.. Как это вы, сударыня, при женихе, молодом человеке,
такие речи говорите! - шутил Яков Назарович.
- Женишься ли уж ты? - сказала ему тоже в шутку Надежда Павловна.
Она была очень дружна с Яковом Назаровичем и постоянно говорила ему
"ты".
- Попробуйте только, отдайте! - повторил старый холостяк.
Лицо его начинало краснеть, пот градом выступал на лбу.
Надежда Павловна усмехнулась.
- Не знаю, правду ли ты говоришь, или шутишь? - произнесла она.
- Какое шучу!.. Давно уж влюблен!
- Слышала это я...
И Надежда Павловна сомнительно покачала головой.
Якова Назаровича точно кто кольнул в спину. Он привскочил с места.
- Так что же? - заговорил он каким-то необыкновенно одушевленным
голосом: - состояние, слава богу, у меня есть... Всех бы вас я устроил. Что
мне оставаться холостяком-то... Надоели уж эти Миликтрисы-то!..
- Чтобы ни одной их не было; всех вон! - проговорила в раздумье Надежда
Павловна.
- Всех прогоню.
- Ой, какой ты смешной! - сказала она, слегка простонав.
Несмотря на шутливы тон, мысль выдать дочь за Якова Назаровича
исполнила Надежду Павловну неимоверного восторга: измученная бедностью, она
богатство считала единственным счастьем в жизни и, сделавшись от болезни
своей неугомонно-нетерпеливою, сказала гостю:
- Ну, так поезжай домой: я переговорю с ней.
- Не может быть!.. Будто! - восклицал толстяк, целуя из восхищения ее
костлявую руку, потом расшаркался с ней и вышел в другую комнату.
- Куда же это вы, дедушка? - спросила его Соня.
- Нужно-с, - отвечал он ей с лукавою улыбкой и уехал.
- Милочка, душечка! - говорил он, сидя в карете и делая странные
телодвижения: - всю тебя расцелую! Тут ямочка, тут возвышение!.. О,
ангельчик!.. - говорил он, нежно целуя пустое место и тыкая пальцем в
воздух.
Соня между тем продолжала сидеть на прежнем месте. Мать наконец ее
окликнула. Соня перешла к ней и, взяв свою работу, поместилась на обычном
своем месте. Разговор между ними начался издалека и как бы случайно
склонился на Якова Назаровича.
- Что он у вас мало посидел? - спросила Соня.
- Приедет еще!.. Такой он странный, так удивил меня, - отвечала
довольно нерешительно Надежда Павловна.
Она никак не предполагала, что дочь сама некоторым образом подготовила
объяснение Якова Назаровича.
- А что же?
- Да сватается к тебе!
После этой фразы Надежда Павловна едва перевела дыхание.
Соня тоже вспыхнула.
- Что же вы? - спросила она с улыбкой.
- Что же я могла ему сказать! Ты знаешь, что я в этом случае не только
принуждать тебя, но даже советовать считаю себя не в праве.
По суеверной любви своей, Надежда Павловна действительно дала себе
слово даже не советовать дочери в этом случае.
Выражение лица у Сони было очень серьезное.
- Конечно, чем терпеть эту вечную нужду и бедность, лучше выходить
замуж, - проговорила она.
- Но будешь ли ты его любить?.. Немолод он!
- Я ничего к нему особенного не чувствую, ни любви ни нелюбви, -
отвечала Соня.
В это время Надежде Павловне подали ее бульон. Когда она, покушав его и
чувствуя себя гораздо лучше, спокойно улеглась, Соня спросила ее:
- Что же он за ответом, стало, приедет?
- Да!
Соне, по-видимому, хотелось продолжать этот разговор, но только она
немного конфузилась.
- Не знаю, что и отвечать ему! - проговорила мать в раздумье.
- Да скажите, что да! - отвечала Соня.
- Хорошо, - произнесла Надежда Павловна протяжно.
Так необдуманно и так ветренно упала для Сони завеса, навсегда
отделившая непроницаемой стеной одну половину ее жизни от другой. Соня,
кажется, первое слово в жизни услыхала: "О, Господи! Денег нет!". Кругом нее
всюду и везде говорили: "Вот женились, ни у того ни у другого ни села ни
перегороды. Вот дура, нашла за кого выйти, ни чина ни должности". В самом
простом быту какая-нибудь крестьянская девка, которая позвонче других поет,
покрасивей, подородней других, поумней и складней на словах, и та пользуется
почетом и уважением; а Соня дома, в пансионе, в свете, насколько она успела
в него заглянуть, только и видела, что почитается знатность и богатство: за
дурами, ее подругами, отвратительными собой, молодежь ухаживала, начальство
дарило им книги за успехи в науках. Даже красоте своей Соня, после поступка
с ней флигель-адъютанта, перестала давать цену. Об Александре она иногда
подумывала; но он был такой еще мальчик: любви его невозможно было придать
никакого практического значения!
Вечером приехал Яков Назарович, расфранченный, раздушенный донельзя и в
то же время робеющий. Стараясь быть любезным, он был порядочно смешон. Петру
Григорьевичу, не бывшему поутру дома, не сочли за нужное и сказать, что
произошло в семействе. Впрочем, он, видя дружеское и бесцеремонное обращение
Надежды Павловны с Яковом Назаровичем, нисколько тому не удивился, так как и
прежде еще в разговорах своих с деревенскими знакомыми, священниками и
управляющими он обыкновенно объяснял: "У меня ведь жена министр по уму; с
этими, там, директорами и попечителями, так за панибрата и режет!". Сам же
он Якова Назаровича всегда называл "ваше превосходительство". В настоящий
вечер он только обратил внимание на то, когда Соня отнеслась к Леневу и
сказала:
- А что, вы подарите мне лошадей, на которых мы с вами ехали?
- Подарю, подарю, целую четверку!
- А сани a jour у вас будут, как у губернатора?
- У меня уже есть такие, вдвое лучше только!
Соня, разумеется, говорила шутя, хотя в то же время нельзя умолчать,
что и эта причина была одною из побудительнейших... Бедная птичка! Она
замужество представляла не совсем так, как оно есть, не во всех еще
подробностях. 17.
Губернская тетеха
Весть о замужестве Соне за Ленева дала Надежде Павловне возможность
взять по лавкам в долг всевозможных материй, и только было они со всем этим
расклались, как на двор въехала карета. Соня и мать вопросительно посмотрели
друг на друга.
Здоровый лакей едва вытащил из кареты потолстевшую, в трауре, барыню,
которая, войдя запыхавшись в маленькую переднюю, сейчас же закричала:
- Не могла, тетушка... родная моя!.. Не могла утерпеть!..
- Ах, Аполлинария Матвеевна! - сказала Надежда Павловна, встречая
гостью и целуя ее в румяную и пухлую щеку.
- Как только услыхала, что вы здесь, - везите, говорю... - продолжала
та, не переставая тяжело дышать и усаживаясь на диване.
Это была мать Александра, некогда стройная и хорошенькая собой девушка,
а теперь какое-то чудовище. Покойный Бакланов, женясь на ней, отчасти
обманутый ее наружностью, а еще более того прельщенный ее состоянием,
впоследствии иначе и не называл ее, как тетехой. Сына своего Аполлинария
Матвеевна боготворила, хотя и возмущалась многими его поступками и словами.
В настоящем случае, впрочем, она нашла более приличным сначала
заговорить о муже.
- Горе-то, нуте-ка, тетенька, какое у меня наделалось! - начала она,
помахивая длинными оборками своего траурного чепца.
- Слышала, слышала, - отвечала ей Надежда Павловна.
- Все вот, бывало, говорил: "ишь, говорит, как тебя дует горой, скоро
лопнешь"; а вот сам наперед и убрался.
Находясь у мужа в страшно-ежовых рукавицах, Аполлинария Матвеевна
решительно была рада, что он умер.
- А это Соня моя! Вы, верно, не узнали ее, - отнеслась было к ней
Надежда Павловна.
- Ай, нет!.. Как это возможно! Здравствуй, душечка! - проговорила она,
проворно целуясь с Соней, Бакланова и снова принялась за свое: - в гробу-то,
родная моя, говорят, лежал такой черный да нехороший.
- Замуж выходит! - попробовала было еще раз пояснить ей Надежда
Павловна.
- Ну вот, поздравляю! - сказала и на это полувнимательно Аполлинария
Матвеевна.
- Не прикажете ли кофею? - отнеслась к ней Соня.
- Ой, пожалуй! - отвечала Аполлинария Матвеевна каким-то
сентиментальным голосом.
Сколько эта дама пила и ела, представить себе даже невозможно.
Соня принесла ей огромную чашку кофе и целый ворох сухарей.
- А Саша-то мой, нуте-ка, тетенька, - продолжала Аполлинария Матвеевна:
- послала я его к тетушке: ну, тоже, думаю, может и наследство от нее
быть... - объяснила она откровенно.
Надежда Павловна незаметно, но злобно улыбнулась.
- Только слышу, что он вместо того здесь, а там и в Москве... Я так и
обмерла: в глазах у меня потемнело... ( при этом Аполлинария Матвеевна в
самом деле закатила несколько свои глаза ). Писала уж и жаловалась на него
братцу, Евсевью Осипычу... Он, спасибо, нарочно своего московского
управляющего посылал разузнавать, тот все и описывает, все их каверзы...
На последних словах Аполлинария Матвеевна, в полнейшем отчаянии,
развела руками.
Соня все внимательней и внимательней к ней прислушивалась.
- Что же такое? - спросила Надежда Павловна.
- Пьют, родная! В пору большим таким пить (Сашу своего Аполлинария
Матвеевна считала до сих пор еще чуть ли не десятилетком). Управляющий-то
прямо за ними в трактир и прошел: дым коромыслом стоит... двоим уж там в
сенях голову холодной водой обливали... "речи говорят"... сам уж братец в
письме своею ручкой прибавляет: "такие говорят, что ныне времена строгие,
пожалуй, того и гляди, улетят куда-нибудь".
- Но, может-быть, это другие, и не ваш Александр, - попробовала было
утешить ее Надежда Павловна.
- О, полноте-ка, тетенька! - воскликнула Аполлинария Матвеевна, махнув
рукой: - первый, говорят, коновод на все. Он ведь у меня умный: не в меня, а
в покойника. Как орел, говорят, так и ходит. Больно боюсь, тетенька, чтоб он
распутничать не начал!
- Чтой-то, какие глупости! - произнесла Надежда Павловна, показывая
Аполлинарии Матвеевне глазами на дочь, но та ничего не поняла.
- Говорят, уж и есть это... очень боюсь. Научите меня, тетенька, вы у
нас умная этакая, что мне делать-то?
- Напишите ему письмо построже.
- Писала, родная... Священника и сочинить-то просила, чтобы поскладней
вышло. Таково чувствительно написал... Так ведь что они, балбесы? Только то
и отвечает: "Вольно вам, маменька, говорит, всяким глупостям верить".
Надежда Павловна, чтоб