Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
поспорить и побраниться.
Если маленькие причины имеют иногда большие последствия, то и наоборот:
большие явления имеют, между прочим, самые миниатюрные результаты.
На героя моего ужасно влияла литература; с каждым смелым и откровенным
словом ее миросозерцание его менялось: сначала опротивела ему служба, а
теперь стала казаться ненавистной и семейная жизнь. Поэтический и
высокохудожественный протест против брака Жорж-Санда казался ему последним
словом человеческой мудрости - только жертвой в этом случае он находил не
женщину, а мужчину, т-е себя.
- Ведь этак трактовать целое общество нельзя... нельзя! - повторял он
насмешливо, обращаясь к Евпраксии: - что мы-де вот выше всех и никого знать
не хотим; надобно спросить, как и другие нас понимают!
- Я и не считаю себя выше других. Что ты таким образом перетолковываешь
мои действия? - сказала Евпраксия, уже рассердившись на мужа.
- Отчего же вы не едете? - спросил он.
- Потому что там все будут светские дамы, а я не светская.
- Что же вы такое? Вот бы интересно знать, что это такое?.. Что-то
очень уж, должно быть, необыкновенное! - говорил Бакланов, - в этот день он
был до гадости зол.
- Когда женились на мне, так видели, что я такое! - сказала Епвраксия.
Лицо ее по-прежнему оставалось спокойно.
- Нет, не видал, - отвечал Бакланов: - и теперь не вижу, да и вряд ли
когда увижу.
- Ну да, - повторила опять Евпраксия и замолчала, а потом, когда обед
кончился, тотчас же встала и ушла в гостиную.
Бакланов остался еще за столом.
Он налил себе стакан вина и велел подать сигару.
- Ведь камень, и тот не живет, как мы живем, - говорил он совершенно
громко и обращаясь к Казимире, которая осталась, потому что Валерка доедал
еще пирожное: - и тот хоть что-нибудь, хоть пыль, да дает в воздух, и сам
наконец притягивает песчинки, и мы - ничего.
Положение Казимиры было очень щекотливое.
- Что если бы состояния у нас не было? - продолжал громко Бакланов: -
куда бы и на что мы годились!.. есть, спать, родить детей, кормить их на
убой!
При этих словах Евпраксия, все это слышавшая, подняла наконец глаза на
образ.
- Он и их ненавидит, Боже, Боже мой! - проговорила она и склонила
голову.
Бакланов между тем продолжал рассуждать.
- По-моему, человек без темперамента, без этого прометеевского огонька,
который один только и заставляет нас беспокоиться и волноваться, хуже
тряпки, хуже всякого животного!
И затем, видя, что в зале никого нет, ни Казимиры ни даже лакеев, он
встал и ушел в кабинет.
Одною из главных причин недовольства его браком было то, что холодная
Евпраксия не представляла уж никакой для него прелести, и его мучило
нестерпимое желание завести интрижку.
Но с кем?
Чаще всего, в этом случае, он думал о Софи.
Лично он с ней, в продолжении последних пяти лет, не встречался и
только одной стороной слыхал, как она на каком-нибудь пикнике каталась,
окруженная толпою молодежи, видал ее иногда издали в театре, блистающую
красотой и нарядами.
Бог с ней, с кем бы эта прелестная женщина ни интриговала; но она могла
бы доставить ему море блаженства, а всего этого он лишал себя тем, что был
женат.
5.. Акции.
Евпраксия настояла на своем и не поехала на бал. Бакланов приехал один.
В первой же комнате он встретил косого Никтополионова.
- Что вы там, батюшка, сидите, а? - спросил он обыкновенным своим
тоном, чтобы сразу напугать человека.
- Что такое? - спросил Бакланов в свою очередь.
- Есть у вас акции общества "Таврида и Сирена"?
- Нет.
- Так что же это вы?.. что это такое? - кричал Никтополионов: - сидите
с деньгами, с домами, и не берете!
- Я, право, еще даже не думал об этом, - отвечал Бакланов.
- Он и не думал, а!.. скажите, пожалуйста! Ассюрировано 4 процента от
правительства, помильная плата и перевоз от казны провианта. Он не думал об
этом! В банке-то что? По две уж копейки на рубль дают... Пора подумать-то об
этом!
Бакланов в самом деле подумал. У него у самого были небольшие деньги, а
у жены так и довольно серьезные.
- Тут ведь можно проиграть и выиграть, - возразил он, смутно припоминая
себе и соображая, что такое значит акция.
- Каким же образом проиграть? Так уж все сумасшедшие. Теперь на каждую
акцию по пятидесяти рублей премии.
- Значит, надо приплатить? - спросил Бакланов.
- Так что ж из того!.. Вон я вчера дал лишних по тридцати рублей, а
сегодня сам получил по пятидесяти. Всего только одну ночь пролежали в
кармане: невелик, кажется, труд-то.
- Это недурно! - сказал Бакланов.
- Еще бы! - подхватил Никтополионов: - дело в отличнейшем порядке... Я
сделан распорядителем на здешней дистанции.
"Вот это-то уж дурно!" - подумал Бакланов.
- Учредитель этого общества гениальный человек!.. Первая, может быть,
голова в России! - продолжал Никтополионов, имевший привычку так же сильно
хвалить, как и порицать. - Ну, так как же? Ах вы, тюлени русские! - прибавил
он, глядя уже с ужасом на Бакланова.
- Я подумаю! - отвечал тот.
- Подумаю! Подумаю!.. И ничего не подумает! - передразнил его
Никтополионов.
Но Бакланов подумал и довольно серьезно.
"В самом деле, глупо же держать деньги в банке, когда вся Европа, все
образованные люди играют на бирже!" - рассуждал он.
6.. Опьянение одного и отрезвление другой.
Бал, дававшийся для сближения с обществом, должно быть, в самом деле
заключал в себе все общество. В следующих комнатах была толпа мужчин, - все,
по большей части, черноволосых, и нельзя сказать, чтобы с особенно
благородными физиономиями. Бакланов заметил только одного благообразного
старика, с вьющимися седыми волосами и с широкою бородой, - но и потом
оказалось, что это был проезжий музыкант-немец.
Дамы, напротив, блистали прекрасными нарядами, и было много
хорошеньких.
Вежливый хозяин принимал всех в дверях.
- Старый друг лучше новых двух! - сказал он, когда мимо него проходил
Бакланов.
- Ждет Федот у своих ворот! - объяснил он и проходившему потом
чиновнику.
Между всеми дамами Бакланов сейчас же заметил Софи Леневу в чудесном
бархатном платье, стройную, высокую и с какою-то короной на голове. Тут он
невольно вспомнил свою супругу, всегда одетую просто и гораздо больше
занятую детьми, чем нарядами. Софи, по ее щекотливому положению, была в
первый еще раз на великосветском балу. Начальник края в этом случае хотел
показать совершенно равное внимание ко всему обществу: но дамы его круга
(обыкновенно подличавшие перед madame Базелейн) несколько обиделись этим
приглашением и даже старались ходить подальше от Софи, но зато она была
окружена всеми лучшими молодыми людьми.
Бакланову ужасно хотелось продраться в эту толпу; он решился непременно
поговорить с Софи и возобновить с ней старое знакомство.
Случай ему поблагоприятствовал.
Софи прошла мимо него.
- Bonjour, Бакланов! - сказала он ему сама и сама же протянула к нему
руку, обтянутую в белую лайковую перчатку.
Целый поток электричества проник при этом в Бакланова. Он подметил, что
рука Софи немножко дрожала.
- Могу я просить вас протанцовать со мной кадриль? - сказал он, догоняя
ее.
- Очень рада! - отвечала Софи, обертывая к нему голову и кланяясь ему
немножко величественно, как обыкновенно кланяются актрисы-королевы.
Бакланов понял, что это была уж не прежняя девочка-кокетка, не прежняя
даже юная и пылкая, но еще робкая вдова, а интриганка, которая умела
смотреть и на вас, и на другого, и на третьего.
Но все это еще больше подняло ее в его глазах.
Они стали в кадриль и, надобно сказать, представляли собой, по
изяществу своих манер, лучшую пару.
Это заметил даже начальник края и, по обыкновению своему, объяснил
поговоркой, чорт знает что уж и значившею:
- Пара не пара, а так надо!
Бакланов посадил Софи на стул и сам стал около нее.
Довольно открытая в бальном платье и приподнятая на корсете грудь Софи
страстно и порывисто дышала.
Бакланов не мог видеть этого без трепета и решительно не находился, о
чем бы заговорить.
Софи, хоть и с поддельным спокойствием, но молчала.
Бакланов думал:
"Вот женщина, на которую я когда-то имел права, но которая теперь
совершенно далека от меня. Думает ли она в эти минуты о том же?"
- Я к вам давно хотел взять смелость заехать, - начал он глупо и
ненаходчиво.
- Очень рада! - отвечала Софи, поправляя платье.
Бакланову показалось, что она при этом ласково взглянула на него.
- Софи, вы на меня сердитесь еще? - осмелился он наконец заговорить
искреннее.
- Нет! - отвечала она.
Бакланов явственно слышал, что голос ее был грустен и полон значения.
- Значит, я в самом деле могу к вам приехать? - продолжал он.
- Пожалуйста. У меня вечера по средам, - сказала Софи.
Самый ответ и голос ее при этом ничего уже не выражали.
Бакланов видел одно, что Софи была ни весела ни счастлива.
Это же самое заметил и подошедший к ней инженерный офицер,
премолоденький и преглупый, должно быть.
- Вы с каждым днем, как заря вечерняя, все становились грустней и
грустней, - сказал он.
- Стареюсь! - отвечала ему Софи с улыбкой.
- О, нет, вы прелестны еще, как гурия, - объяснил прапорщик, пожимая
плечами.
- Что за пошлости вы говорите! - сказала ему без церемонии Софи и
встала.
В это время кадриль кончилась.
- Я буду у вас, - повторил еще раз Бакланов.
- Пожалуйста! - повторила Софи и опять совершенно равнодушным голосом.
Бакланов ушел в другие комнаты и сел играть в карты.
Молодые люди не давали Софи вздохнуть. Ее беспрестанно приглашали на
вальс, на польки, на кадриль, наконец к ней разлетелся и сам Эммануил
Захарович, в белом жилете, в белом галстуке, отчего рожа его сделалась еще
чернее. Софи взмахнула на него неприветливо глазами: отказать ему не было
никакой возможности. Он пригласил ее при всех и вслух.
Они стали.
По лицам большей части гостей пробежала улыбка, но музыка в это время
заиграла, и пары задвигались.
- Что это вы, с ума сошли! - сказала шопотом и бешеным голосом Софи
своему кавалеру, хотя по наружности и улыбалась.
- Сто зе? - спросил ее робко почтенный еврей.
За деньги, он полагал, что вежде и все может делать.
- Я не позволю вам нигде бывать, где я бываю, - шептала Софи.
- Сто зе я сделал? - спрашивал тот в недоумении.
- Вы осел, дурак, потому и не понимаете, - продолжала Софи, делая с ним
шен.
Эммануил Захарович краснел в лице.
- Извольте сейчас же итти и просить других дам, чтобы танцовала с вами
не я одна!
Эммануил Захарович, кончив кадриль, пошел ко всем дамам; но с ним
согласилась протанцовать одна только жена Иосифа Яковлевича, очень
молоденькая дама, на которой тот только что женился.
- Эммануилка-то все со своими возится! - заметил вслух и на всю почти
залу Никтополионов.
Софи после кадрили немедля уехала.
Она была взбешена, как только возможно, и проплакала всю ночь.
Бедная женщина! Она тоже, хоть читать ничего не читала, но зато от
ездивших к ней молодых людей беспрестанно слышала: "подлость!..",
"гадость!", "подкуп!..". И с каждым их словом она все более и более начинала
сознавать весь ужас своего положения.
То, что Бакланова сбивало с панталыку, ее наводило на путь истинный:
при нахлынувшем со всех сторон более свободном воздухе, в ком какие были
инстинкты, те и начинали заявлять себя.
7.. Сокровища приобретены.
Не более как через неделю Никтополионов снова поймал Бакланова в клубе
и стал стыдить его при всех.
- Вот вам, рекомендую, господа, - говорил он, показывая на него евреям,
грекам, армянам и русским: - вот господин, у которого сто тысяч в кармане, и
он их держит за две копейки в банке.
Греки, армяне и русские при этом усмехнулись, а евреи даже воскликнули:
- Зацем зе это он так делает со своими деньгами?
- Но где же сто тысяч! - возражал стыдливо Бакланов и, возвратясь
домой, решился сделать то, что ему все советовали.
Но прежде, впрочем, ему надобно было переговорить с женой.
- Что за вздор такой, пускаться в эту игру? - возразила ему Епвраксия с
первых же слов.
Согласись она с ним и не оспаривай, Бакланов, может быть, еще подумал
бы и вообще сделал бы это дело несколько омотрительней; но тут он
рассердился на жену и потерял всякий здравый смысл.
- Ведь это не осторожность, а одна тюленья неповоротливость только! -
развивал он мысль Никтополионова.
Евпраксия на это, по обыкновению, молчала.
Бакланова это еще более выводило из терпения...
- Дайте мне мои деньги. Я не намерен их бесполезно держать, как
поленья, в своем шкапу, - говорил он.
Евпраксия пошла и принесла ему.
- Ваших вы мне, конечно, не доверите, потому что я ведь дурак... ничего
не смыслящий... способный только разорить семью... беру эти деньги на
карточную игру, на любовниц!
- Нате вам и мои деньги, если вы полагаете, что это меня останавливает!
- сказала Евпраксия и подала ему и свои приданые пятьдесят тысяч. - А
остальные двадцать пять тысяч не мои, а детские; я не могу им располагать! -
сказала она.
- Стало быть, я мужем еще сносным могу быть, а отцом нет, - благодарю
хоть и за то! - сказал он, кладя деньги в карман.
Евпраксия наконец рассердилась.
- Что это за страсть, Александр, у вас перетолковывать каждый мой шаг,
каждое слово? Если что вы находите дурным во мне, скажите прямо... К чему же
все эти колкости-то?
- Ну, поехала! только этого недоставало!.. - отвечал Бакланов и,
хлопнув дверьми, ушел из комнаты.
Евпраксия поспешила отереть слезы и села на све место.
На другой день Бакланов, заплатив огромную премию, накупил акций - все
больше общества "Таврида и Сирена".
- Вот извольте-с, не промотал ни копейки! Все обращено только в более
производительную форму, - говорил он, раскладывая акции и любуясь их
купонами, нарисованными на них пароходами и так внушительно выставленными
цифрами их стоимости.
Евпраксия однако совершенно равнодушно и холодно приняла все эти бумаги
и положила их в комод.
Бакланова опять рассердило это равнодушие.
"У этой женщины решительно кровь по три раза в сутки обращается...
Кругом ее кипят и просыпаются все народные силы, а она - точно не видит и не
чувствует этого!.."
Впрочем, он ничего ей не сказал, а ушел к себе в кабинет и, улегшись
там на диван, стал вычислять в уме, сколько он будет получать процентов.
- Ваш герой как ребенок поступает! - заметят мне, может быть,
некоторые.
А сами вы лучше, благоразумнее, накупили акций, признайтесь-ка?
8.. Общество Софи.
Среда наступила наконец. У Софи уже был кой-кт: благообразный
старик-музыкант, обещавший у нее играть на вечере; французская актриса m-me
Круаль, очень милая и изящная женщина; русская дама в черном платье и
четках, ехавшая в Иерусалим на богомолье и отрекомендованная Софи Евсевием
Осиповичем Ливановым, который в последнее время с нашей юной героиней
почему-то вступил в переписку; двое-трое молодых людей из обожателей Софи, и
наконец молодая девица: какая-то m-lle Похорская, или Покровская, метавшая
составить себе такую же карьеру, как и Ленева.
Виктор Басардин, в статском платье, с бородой, довольно красивый собою,
но с изборожденным от несовсем, должно-быть, скромной жизни лицом, тоже был
у сестры и, ходя по ее роскошному будуару, о чем-то серьезно с ней
разговаривал, или, лучше сказать, просил ее.
- Ты ему скажи, что же это такое! Нынче не прежнее время... Он там,
чорт знает, в палатах каких возится, а мне дров не на что купить.
- Возьми у меня денег, если нуждаешься, - говорила Софи.
- Да что мне твои деньги? Пусть он устроит меня посолиднее.. Впрочем,
дай, если у тебя есть лишние! - прибавил он.
Софи подала все, сколько было у нее в кошельке.
- Ты ему скажи: он у меня теперь в руках; я все напишу.
- Мне и говорить с ним не хочется, - возразила Софи.
- Да это не для себя, а для меня сделай. Будет уж, пограбили; пускай и
поделятся.
Софи было очень скучно слушать ворчанье брата.
- Пожалуйста, - повторил он, надевая перчатки и беря шляпу.
- Куда же ты уходишь! У меня музыка сегодня будет! - сказала она.
- О, чорт! терпеть не могу этого. Мне бы денег надо, вот что! - говорил
он и пошел через заднее крыльцо.
Его провожать пошла Иродиада, все время подслушивавшая разговор его с
сестрой.
- Барыня-то не знает, какие штуки он и против их-то делает, - говорила
она, подавая Виктору пальто.
- Да, - подтверждал тот.
- Этта мясника к ним послали разделать, так ругал-ругал госпожу-то при
простом мужике.
- Скотина этакая! - сказал Виктор, завязывая кашне.
- А ведь и про них тоже знаем мы немало... - продолжала Иродиада: -
говорить-то только не хочется...
- Ты приди как-нибудь на квартиру ко мне, - говорил Виктор, сходя с
лестницы.
- Слушаю-с, - отвечала Иродиада.
- Какая хорошенькая она!.. О, так бы взял и поцеловал, - говорил Виктор
и в самом деле, взяв ее за подбородок, поцеловал.
Иродиада на этот раз нисколько ему в том не воспрепятствовала.
Последнее время она очень похудела, и лицо ее сделалось совсем
сердитое: коварный обожатель ее, Мозер, оставил ее и, как мы видели, женился
на другой. Иродида не любила его; но, по самолюбивому характеру, ей было
досадно: наболевшее сердце ее совсем окаменело, и она поклялась ко всему их,
по ее понятию, поганому роду ненавистью.
Софи, когда брат ушел, вышла в гостиную. Там все соблюдали величайшую
тишину. Старик-музыкант играл на фортепиано пьесу собственного сочинения.
Приехал Бакланов.
Софи подала ему руку и тихим наклонением головы указала ему на место
подле себя.
Бакланов сел.
То, что он встретил тут, его сильно поразило: самая последняя мода,
самая изящная роскошь глядели на него отовсюду.
Дама, путешествующая по святым местам, должно быть, была очень веселого
и живого характера. Она совершенно бесцеремонно стояла около
старика-музыканта и с большим чувством глядела ему в затылок и чем-то тут
любовалась: волосами ли его вьющимися, или довольно еще мускулистою шеей, -
решить невозможно, равно как и того, чем ее религиозное сердце в настоящую
минуту было преисполнено.
Прелестная m-me Круаль, как истая француженка, любившая показать свои
ножки, так свободно расположила свой кринолин, что Бакланов, сидевший
несколько нагнув голову, видел почти весь чулок ее.
M-lle Прохорская сидела, явно прислоняясь к своему кавалеру, молодому
человеку, который, тоже явно держа руку за спинкой стула, обнимал ее.
Бакланову, привыкшему, в продолжении пяти лет, к своему благочестивому
семейству и выезжавшему только в дома солидные, все это было очень приятно и
чрезвычайно раздражало его. Он с каким-то упоением смотрел на складки платья
Софи, на ее немного выставившуюся ботинку.
- Что, ваша жена здорова? - почти разбудила его Софи своим вопросом.
- Здорова, - отвечал Бакланов, подняв голову. - Почему вы меня прежде
всего об этом спросили? - прибавил он.
- Да потому что... - отвечала Софи и далее не находилась, как
объяснить. - Она, говорят, такая добрая; просто, говорят, ангел по
характеру, - прибавила она наконец.
- Все это прекрасно-с! - подхватил Бакланов: - но знаете ли что: такой
милой и прелестной женщине, как вы...
Софи смотрела на него.
- Молодого человека, каков я все еще пока и который бы