Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
чал ему одним молчаливым
киванием головы: в утро это он пил уже сороковую рюмку, а потому невольно
лишался на некоторое время молви.
Видя, что от него ничего более не добьешся, Бакланов встал.
- До приятного свидания, друг мой... - едва выговорил вице-губернатор.
Бакланов вышел.
- Что такое у вас с барином? - спросил он человека.
- В загуле, ваше благородие, сильном.
- Что ж, в это время он не то уж и говорит?
- Да врет иной раз такую околесную, что даже слушать страшно! -
объяснил лакей. 14..
Муравейник сильно тронут.
Наполеон III тем и велик, что очень мало говорит, но потом вдруг и
сделает. Герой мой, напротив, тем и мал, что пока в жизни только и делал,
что говорил.
Выехав от вице-губернатора, он посувствовал неудержимую потребность
излить перед кем-нибудь волновавшие его чувствования.
В кармане он имел рекомендательное письмо от дяди своего к одной даме,
madame Базелейн, имевшей, говорят, огромное влияние на начальника края.
Евсевий Осипович с этой именно целью и дал племяннику письмо к ней. Про
самое же даму он выражался так, что она по уму вся - мечта, вся фантазия; по
телу - эфир, а тепла и жизненна только сердцем.
Как только подано было письмо, Бакланова сейчас же приняли.
Madame Базелейн имела привычку всех, даже молодых людей, принимать у
себя в спальне. На это раз она была почти полуодета. Маленькая ножка ее, без
чулка, обутая в туфлю, была точно перламутровая. Фильдекосовое платье,
совершенно без юбки, лежало бесконечными складками на ее тоненьких ножках.
Одни только большие глаза, которые она беспрестанно вскидывала и опускала,
говорили, что в самом деле, может быть, у нее сердце и горячее.
- Здравствуйте! - встретила она очень просто Бакланова. - Что ваш
старик, все еще не остепенился? Мне такие нежности пишет, что ужас!
- Он воздает только должное! - проговорил Бакланов.
- А-а! Вы, видно, тоже в дядюшку... Садитесь!
При виде такого милого и простого существа, Бакланов почувствовал еще
большее желание порисоваться.
- Ну, что вы приехали сюда: веселиться, танцовать, жениться? - говорила
madame Базелейн, роясь в лежавших около нее лоскутах и вскидывая по временам
на Бакланова взгляды.
- Напротив, я здесь служу неутомимо.
- Служите?
- Здесь ужас что такое происходит: комплоты какие-то чиновничьи
составляются! - продолжал он.
Madame Базелейн, вдевавшая в это время нитку в иголку, даже остановила
это дело.
- Здесь убили - вы, я думаю, слышали - некоего Коклевского его дворовые
люди.
У madame Базелейн посему-то при этом покраснели уши.
- Они были подучены, потому что у этого господина хранились документы
здешнего откупа, весьма щекотливые для некоторых господ.
- Документы? - потворила хозяйка.
Бакланову и в голову не приходило, что в документах этих madame
Базелейн была записана в первой же строке и сопровождалась самою
значительною цифрой.
- Я подвигом себе поставил раскрыть это дело во всех его подробностях,
- говорил он.
- Что же оно вас-то так особенно тревожит? - не утерпела и заметила ему
Базелейн.
- Тут кровь вопиет на небо, помилуйте! - воскликнул Бакланов. -
Захвачены одни только бессмысленные орудия преступления, а преступник
главный скрыт: я найду его на дне морском, а через него зацеплю и других.
Базелейн грустно усмехнулась.
- Знаете, чтобы я вам посоветовала? - начала она и приостановилась.
- Сделайте одолжение! - подхватил Бакланов.
- Не горячиться так! - продолжала она с ударением: - вы еще здесь
человек новый: можете ошибиться; зачем вам стольких людей затрогивать?
- Если б их целый легион стоял против меня, и тогда бы я пошел против
них.
- И проиграли бы!
- Может быть, но во всяком случае нельзя так равнодушно относиться к
злу: вы вот теперь молоды, все ваши помыслы, вероятно, чисты; а тут вдруг вы
видите, что целое море злодеяний плывет около вас... Неужели же вы не
издадите крика ужаса?
- Я женщина... - сказала с улыбкой madame Базелейн: - и даже хорошенько
не знаю, что такое злодеяние и незлодеяние, и вообще ужасно не люблю этой
прозы жизни, а сижу вот больше одна со своими думами. Вы говорите,
вскрикнуть от ужаса, - ну и вскрикнете: что из того?.. вас перекричат.
- Пускай перекричат, а все-таки кричать надо! Я по этому делу
непременно буду писать министру, поеду наконец сам в Петербург и добьюсь,
чтобы прислали оттуда особую комиссию.
- За что же вы здешние власти хотите так оскорбить?
- Потому, что здесь все мошенники.
- Merci! Поблагодарят же они вас за подобное мнение! - сказала madame
Базелейн заметно уже сухо.
Бакланов начал наконец удивляться тому, что это эфирное существо не
прилипает всею душой к его благородным стремлениям.
Прекратив разговор о службе, он начал говорить ей любезности и уверять
ее, что он в ней первой здесь встретил петербургский, а не провинциальный
тон.
Madame Базелейн на все это насмешливо только улыбалась.
Бакланов раскланялся.
Базелейн обратила вслед за ним почти свирепый взгляд.
"Что это, пугать, что ли, он приезжал?" - проговорила она и задумалась.
Бакланов между тем, выйдя на улицу и идя по тротуару, увидел, что
впереди его шел подбористый генерал, с которым он обедал у Эммануила
Захаровича.
Он нагнал его.
- Скажите, пожалуйста! - начал он прямо: - не имеете ли вы какой-нибудь
власти над здешним гарнизонным полковником?
- Я? - спросил генерал, как бы несколько даже обидевшись: он был прямой
и непосредственный начальник полковника.
- Прикажите или посоветуйте ему... мы имеем с ним одно общее дело по
убийству Коклевского...
Генерал шел, николько не убавляя шагу.
- Он имеет дело о дровах и воздухе с полицеймейстером и хочет его
выиграть, кривя душой в другом деле.
Генерал начал уже тяжело дышать: с дровами и с воздухом он сам был
связан всеми фибрами своего существования.
- Тут убийство, помилуйте! - не отставал от него Бакланов: - мы должны
быть мудры, яко змеи, и чисты сердцем, яко голуби...
Генерал наконец обратился к нему.
- Позвольте вас спросить, к чему вы мне это все говорите на улице,
голословно? - спросил он.
- К тому же!.. - отвечал Бакланов и не знал, как докончить.
- Если вы встретили какое-нибудь злоупотребление по службе, - продолжал
генерал пунктуально: - не угодно ли вам отнестись ко мне бумагой.
- Я отнесусь и бумагой, - отвечал Бакланов.
- Сделайте одолжение! - отвечал генерал и повернул в первый попавшийся
переулок.
"Что это так их всех против шерсти гладит?" - подумал Бакланов, и
вечером, когда он приехал в клуб, Никтополионов встретил его первым словом:
- Что вы, батенька, тут творите?
- Да что, сражаюсь, бьюсь! - отвечал Бакланов, самодовольно садясь.
- Хорошенько их! - воскликнул одобрительно Никтополионов; а потом,
наклонившись к нему, на ухо прибавил: - в Петербург-то главное, напишите;
этого они очень не любят: и к своему-то, и к внутренних дел вальните...
- Напишу все, - говорил Бакланов громко, без всякой осторожности.
Несколько армян, несколько греков, а больше всего Эммануилов Захарычей,
так и навострили уши.
Никтополионов продолжал шопотом:
- Человека-то, которого подозреваете, в целовальниках, в кабаках
поищите!..
Бакланов кивал ему, в знак согласия, головой.
- Возьмите арестанта, да поезжайте с ним, здесь и в уездах, по кабакам,
- не признает ли кого.
- Непременно! - восклицал Бакланов.
В тот же самый вечер карета madame Базелейн подъехала к дому начальника
края, а по совершенно противоположной улице быстро шел черноватый господин к
дому Эммануила Захаровича. Хатем, от Эммануила Захаровича верховой скакал к
Иосифу Яковлевичу, который был у Иродиады. На той же самой лошади Иосиф
Яковлевич скакал домой и тотчас же поскакал в уезд на почтовых. В ту же
ночь, тоже на почтовых, из деревни Шумли неизвестный человек был отправлен
сначала в степь, а потом и на Куру. 15..
Не любитель гласности.
В довольно большом и полутемном кабинете происходила такого рода сцена.
- Ну-с, слышу звон, да не знаю, где он!.. - говорил малорослый
начальник края, стоя, с сложенными накрест руками, у стола, перед которым
Бакланов, как нарочно, весь облитый абажурным светом лампы и весь
раскрасневшийся, объяснял ему свое вчерашнее поведение.
Генерал все больше и больше бледнел.
- Вы припутываете тут женщин; мерзавцев выгораживаете, а порядочных
людей хотите замарать... Меня, что ли, вы хотите обвинить в том?
- Я, ваше превосходительство, не говорил этого! - отвечал Бакланов, в
самом деле этого не говоривший.
- У меня здесь служащий чиновник, - продолжал маленький генерал, все
более и более горячась: - должен быть весь мой: должен быть моим светом,
тенью моей!
- Извините меня, ваше превосходительство, - возражал Бакланов, тоже
начиная выходить из себя: - я служу обществу, а не лицам.
- Я вас заставлю служить иначе! - кричал генерал, стуча пальцами по
столу.
- Вы бы меня, ваше превосходительство, должны были презирать, если б
успели заставить меня служить иначе! - кричал тоже и Бакланов.
- Я подчиненным моим, - кричал генерал, не слушая возражений: - которым
угодно быть не тем, чем я хочу, я имею привычку вот что из службы делать!
И генерал показал, каким обрзом обыкновенно дают киселя.
- На подобные движения, ваше превосходительство, и я имею привычку
отвечать тоже довольно резко, - не уступал Бакланов.
- Молчать! - крикнул вдруг генерал совсем как на лакея.
Бакланов побледнел.
- Ваше превосходительство, молчите вы сами... - произнес он в свою
очередь.
- Молчать! - повторил опять генерал, совершенно вышедши из себя. -
Мальчишка! - прибавил он и бросил Бакланову почти в лицо скомканный конверт.
- Ваше превосходительство! - мог только проговорить тот и ответил
начальнику тоже взмахом руки.
Генерал едва успел попятиться несколько назад.
Несколько минут оба врага, как бы опомнившись, стояли молча друг против
друга.
- Ваше превосходительство, - проговорил Бакланов: - мы, вероятно, будем
драться?
- Нет-с! - произнес генерал и резко позвонил.
Вбежал опрометью адъютант.
- Арестуйте г-на Бакланова, - сказал генерал.
- Подлец! - проговорил почти вслух Бакланов.
- Арестуйте г-на Бакланова! - повторил генерал еще раз стоявшему в
недоумении адъютанту.
Тот сделал движение рукой. Бакланов, с дерзкою усмешкой, пошел за ним.
"Ну что ж: солдат так солдат! Надоела эта подлая жизнь, - скорей
убьют!" - думал он сам с собой.
- Что такое у вас вышло? - спросил его адъютант.
- Он себе много позволил, и я, разумеется, имел благоразумие ответить
не совсем прилично, - сказал откровенно Бакланов.
"Без суда все-таки не отдадут, а я в ответах все напишу, хоть тем
удружу канальям", - думал он, садясь с адъютантом на извозчичьи дрожки; но,
когда они поехали, их нагнал верховой казак и воротил обратно.
Бакланов только усмехнулся. Он, впрочем, все это время был более в
каком-то полусознательном состоянии. Его сейчас же опять пустили в кабинет к
начальнику, и опять одного.
Тот по-прежнему стоял у своего стола.
- Молодой человек, вы погорячились, и я... Извинимся друг перед другом,
- заговорил он, протягивая к Бакланову руку.
У старика при этом были видны слезы на глазах.
- Ваше превосходительство, - отвечал Бакланов, принимая руку, а дальше
ничего и говорить не мог. У него тоже навернулись на глазах слезы.
- Главное, - продолжал генерал, видимо, уже успокоившись и опять
переходя к обычному своему способу выражаться поговорками: - главное, чтобы
сору из избы не выносить, и чтобы все, что произошло между нами, осталось и
умерло, как в могиле.
- Это уж моя обязанность, ваше превосходительство, как честного
человека! - отвечал Бакланов.
- Надеюсь, - повторил старик, еще раз пожимая руку Бакланова: - что ни
отцу, ни матери, ни другу, ни даже во сне, ни звука об этом.
- Ваше превосходительство?!. - мог произнести только Бакланов и далее
не счел за нужное и говорить.
- Понимаю вас, - сказал генерал и они расстались.
На другой день Бакланов был отозван из комиссии к другим занятиям,
более подходящим, как сказано в предписании, к его образованному уму.
"Что это?.. Не может быть!" - восклицает, вероятно, и по преимуществу
великосветский читатель.
Что делать!.. - смиренно отвечаю я: - очень уж зафантазировался,
написал то, чего никогда не бывает, - извините. 16.!
Почти осуществившаяся мечта.
Ничто так дурно не скрывается, как то, что желают скрыть.
Через неделю весь почти город говорил об описанной мною сцене, и она
решительно подняла молодого человека на степень героя: в России любят, когда
грубят начальству!
Бакланов сам своими ушами слышал, проходя по тенистому городскому саду,
как одна дама, указывая на него другой даме, проговорила торопливо:
- Посмотри, это Бакланов!
- Какой? - спросила та.
- Ах, Боже мой! Неужели не знаешь? Тот, что так славно проучил...
- Ах, да! - перебила ее подруга: - какой он однако молодец из себя.
Бакланов при этом только выпрямился и шел грудью вперед.
Службу свою он совершенно кинул.
"Будет уж! Доблагородничался чуть не до каторги!" - рассуждал он
самолюбиво сам с собой и каждый день ходил гулять в сад, с одной стороны -
ожидая, не услышит ли еще раз подобного отзыва, а с другой - ему стало
представляться, что в этом саду он непременно встретит какую-нибудь женщину,
которая влюбится в него и скажет ему: "я твоя!". Представление это до такой
степени стало у него ясно, что он и самого сада не мог вообразить себе без
этой любовной сцены, как будто бы сад для этого только и сделан был. Столь
уверенно воображаемое будущее редко не сбывается: раз Бакланов увидел идущую
впереди его, несколько знакомою ему походкой, молодую даму. Он поспешив ее
обогнать и сейчас же воскликнул:
- Панна Казимира!
- Ах, Боже мой, Бакланов! - проговорила та, сильно покраснев и скорей
как бы испугавшись, чем удивившись.
- Да сядемте же здесь! Постойте! - говорил Бакланов, беря ее за обе
руки и дружески потрясая их.
Панна Казимира опустилась с ним на скамейку.
- Но как вы здесь, скажите? - говорил Бакланов.
- Я здесь замужем.
- За кем?
- За вашим приятелем, за Ковальским.
- А! - произнес протяжно Бакланов.
Казимира помотрела ему в лицо.
- Я знала, что вы здесь... - сказала она после небольшого молчания.
- Как же не грех было не прислать и не сказать?
Казимира стыдливо усмехнулась.
- И то уж хотела писать, - отвечала она.
- Но где же вы живете здесь? - спросил Бакланов.
- Я живу у одних Собакеевых; с ними в городе, а муж мой у них
управляющий в деревне.
- Что ж вы у них - компаньонка, экономка?
- Да и сама не знаю: то и другое... Чудные люди, превосходные... Я вот
таких вас, Александр, да их только и знаю.
- Merci, - сказал Бакланов и, взяв ее опять за руки, поцеловал их: -
какие нынче у вас славные руки! - прибавил он.
- Жизнь-то понежней стала! - отвечала Казимира с видимым удовльствием.
- Стало быть, вы совершенно счастливы с вашим мужем?
- С мужем? - спросила, как бы совершенно не ожидавшая этого вопроса,
Казимира.
- Да! Как вы за него вышли?
- А я и сама не знаю, как: он ходил еще при вас ведь... Вы уехали, я и
вышла.
- И всему прошедшему, значит, сказали прости!
- Чему говорить-то было? Нечему!
- А мне казалось, что было чему, - сказал Бакланов кокетливо.
- Что было, то и осталось, - отвечала с улыбкою Казимира.
- Осталось? - произнес Бакланов и пододвинулся к ней поближе.
- Гм, гм! - отвечала Казимира.
- А шутки в сторону, - продолжал Бакланов: - дело теперь прошлое:
скажите, любили вы меня?
- Не помню уж, - отвечала Казимира.
- Ну что, Казимира, скажите, - говорил Бакланов, беря ее снова за руку.
- Ну, любила! - отвечала она как-то порывисто.
- И я ведь тогда благороден был в отношении к вам, согласитесь с этим:
я многого мог бы достигнуть.
- Были благородны, - отвечала Казимира.
- И за это самое, - продолжал Бакланов: - вы по крайней мере теперь
должны меня вознаградить.
- Чем же мне вознаградить? - сказала Казимира.
- Любовью.
Казимира грустно улыбнулась.
- Теперь это немножко трудно.
- Напротив, теперь-то и возможно: другое дело, когда вы были девушкой,
когда от этого зависела участь всей вашей жизни, - тогда другое дело; но
теперь, что же может препятствовать нашему счастью?
Казимира качала только головой.
- Теперь какие, кроме самых приятных, могут быть последствия из того,
что вы меня полюбите? - продолжал Бакланов, опять беря ее за руку.
- А такие, - отвечала Казимира: - что я-то еще больше вас полюблю, а вы
меня презирать станете.
- Ей-Богу, нет! - воскликнул Бакланов.
- Погодите, постойте, вон идут! - сказала Казимира, в самом деле
указывая на двух, неторопливо проходивших по дорожке мужчин. - Прощайте! -
прибавила она.
- Посидите! - упрашивал ее Бакланов.
- Нет, нельзя!.. Посмотрите, как вы платье мне все измяли, - говорила
она, вставая: - прощайте.
- Могу я, по крайней мере, приехать к вам?
- О, пожалуйста, приезжайте! - отвечала с удовольствием Казимира.
- У вас есть особая комната?
- Есть!.. - Голос ее при этом был как-то странен.
Бакланов возвратился домой в восторге: завести интригу с Казимирой он
решился непременно. 17..
Не всегда то найдешь, за чем пойдешь!
Дом Собакеевых стоял на одной из лучших улиц. Это решительно было
какое-то палаццо, отчасти даже и выстроенное в итальянском вкусе.
Бакланов, ехав, всю дорогу обдумывал, как он будет расставлять сети
панне Казимире. Но есть дома, в которых, точно в храмах, все дышит
благоприличием и целомудрием: введенный в мраморную, с готическими хорами,
залу, Бакланов даже устыдился своих прежних намерений.
- Г-жа Ковальская сейчас выйдет; а пока не угодно ли вам к Анне
Михайловне, - сказал ему вежливо благообразный лакей.
- К г-же Собакеевой? - спросил Бакланов.
- Точно так.
- Прошу вас.
- Пожалуйте!
И человек, идя негромко вперед, повел его на правую половину дома.
В совсем барской гостиной, с коврами, с лампами, с масляными картинами
в золотых рамах, Бакланов увидел пожилую даму, просто, но изящно одетую, в
кружевном чепце и в очках. Лицо ее напомнило ему добродушные физиономии
ван-диковских женских портретов.
- Казимира сейчас выйдет. Присядьте, пожалуйста! - сказала ему
старушка, показывая на кресло возле себя.
Она что-то такое, необыкновенно тонкое, шила. На столе, впрочем, около
нее лежала книга, на корешке которой было написано: "Сказание Тирона, инока
святогорского".
- Вы недавно ведь здесь? - продолжала старушка.
- Да, недавно-с.
- И успели уж с некоторыми господами поссориться?
- Да, - отвечал Бакланов с самодовольною усмешкой.
- И прекрасно!.. Значит, вы честный человек!
Старушка понюхала табаку и принялась снова за свое шитье.
- Тут Бог знает что происходит! - продолжал Бакланов.
Старушка махнула рукой.
- Я женщина, а поверите ли, кровью сердце обливается, слушая, что они
творят...
Собакеевы, довольно богаое и самое аристократическое семейство в
городе, были в открытой неприязни с начальником края и со всем его кружком.
В губерниях, по степени приближенности к начальству, почти безошибочно
можно судить о степени честности местных обывателей. Чем ближе они