о
настоящий его враг не  там,  за  горизонтом,  и  настоящая опасность -  не
ракеты и  лазеры.  Враг  здесь,  за  окном,  в  этой  темной массе  земли,
несущемся снеге, серых свинцовых облаках. Его враг - сама природа. Заложен
ли  в  ней  какой-то  особый сверхчеловеческий разум или это тупой упрямый
инстинкт животного -  но  она за последние десятилетия сделала все,  чтобы
сбросить с себя человека, даже такой ценой, как война, сбросить с себя это
ненасытное племя,  которое ее уродовало,  загрязняя воду и  воздух,  сводя
леса, затопляя землю, безжалостно уничтожая все живое, что не обладало его
хитростью  и  коварством.  Раз  за  разом  срывались переговоры,  и  люди,
приходившие к  власти,  становились все свирепей и нетерпимей,  все больше
появлялось  недовольных,  ожесточенно требующих  пищи,  сносного  жилья  и
чистого воздуха.  Казалось,  сама атмосфера в  последние годы перед войной
была пронизана ненавистью и страхом. И ничего не помогало - никакие усилия
производства,  никакие  реформы,  никакие  призывы мудрецов и  философов -
какая-то мощная сила толкала и толкала их к краю пропасти.
     - Мы на месте, - обернулся водитель, - только слева и справа глубокий
откос.
     - Посвети направо.
     Луч  прожектора выхватил длинный ряд установок с  тупыми рылами ракет
над  кабинами.  Тягачи  стояли полукругом,  огибая холм,  готовые в  любой
момент отразить нападение.
     - Вот они!  -  крикнул адъютант.  - Все здесь, субчики, спрятались! И
как это вы догадались...
     - Заткнись, - велел командующий, - соедини меня с ними.
     Адъютант завозился над  рацией,  щелкая  тумблерами,  потом  протянул
шлемофон.
     - Солдаты двадцать четвертого!  Здесь я,  ваш  командующий.  Вы  меня
слышите?
     Темный строй машин стоял неподвижно,  словно ни  одной живой души там
не было.
     "У них еще и тяжелые пулеметы",  -  подумал командующий, заметив, как
ежится адъютант.
     Наконец,  мигнули фары  одного грузовика,  потом другого,  и  цепочка
огней побежала вдоль строя.
     - Солдаты,  -  вновь заговорил он  глухо,  но внятно,  -  вы покинули
боевую позицию. Я хочу знать, в чем дело и кто теперь вами командует?
     - Шеф,  - запищал в динамике голос командира дивизиона, - я ничего не
мог сделать с ребятами,  они меня на мушке держат.  На перевал выходить не
хотят.  Говорят -  уйти не успеем:  дорога совсем плоха и сильный ветер. И
знаете, шеф, - они правы.
     - Да, они правы. В отличие от вас. Вам надо было застрелиться.
     - У меня еще есть время, генерал, - с вызывом ответил тот.
     - Солдаты,  -  возвысил голос командующий, - после залпа вы наверняка
не успеете уйти с перевала.  Один шанс из тысячи. Я знал это заранее и тем
не  менее послал вас.  Вы можете сейчас бросить машины и  разбежаться куда
попало.  Но куда вы пойдете?  Ни семьи,  ни близких у  нас с вами нет.  Вы
лучше меня знаете,  что на всей земле никого не осталось кроме двух армий,
сцепившихся в последней схватке.  Я мог бы,  хотя никогда этого не сделаю,
послать на  перевал другой дивизион.  Но  через месяц или  два  все  равно
придет ваша очередь. Надо держаться, пока мы люди. А без армии вы, а глядя
на вас и  другие,  превратятся в стадо диких зверей,  дрожащих от холода и
страха,  зарывающихся в землю и воющих по ночам на небо.  Я приказываю вам
идти вперед. У вас нет выбора, и у меня тоже.
     Командующий замолчал, и потянулись длинные, тоскливые, свербящие, как
зубная боль,  минуты ожидания.  Адъютант все  ежился,  хотя в  кабине было
жарко.
     Наконец,  взревел мотор первого тягача, и он, тяжело переваливаясь на
ухабах,  двинулся вверх,  к  дороге.  Затем раздался грохот пускателей еще
десятка машин.
     - Домой, - бросил командующий и выпустил шлемофон из влажной руки.
     Назад они неслись так же быстро.  Пришедший в  себя адъютант тихонько
что-то насвистывал, потом сказал:
     - Странно.  Люди столько времени воюют,  в каких только передрягах ни
побывали, и вдруг - испугались.
     - Это не страх. Смерти они не боятся.
     - Что же тогда?
     - Не знаю. И они не знают.
     По  данным разведки,  удар был нанесен точно.  Хотя до места операции
было свыше 200 км,  почти половина неба на  юге стала багровой.  Казалось,
бой идет совсем рядом.
     - 800 рентген в час, - начал отсчет оператор.
     Командующий опять стоял у  экрана и  смотрел на  пульсирующее зарево,
стоял час или два, не шелохнувшись.
     - 600 рентген, - гундосил оператор.
     Командующий подошел к пульту,  снял трубку.  Услышав ответ начальника
штаба, спросил:
     - Что там с двадцать четвертым?
     - Накрыли. Видимо, никто не ушел. Там сейчас ад.
     Командующий до  самого утра  ходил от  стены к  стене и  все  пытался
вспомнить,  о чем он думал днем и потом -  по дороге к перевалу, и как это
было бы хорошо:  отключиться и думать о чем-нибудь,  что не имеет никакого
отношения к окружающему его сейчас.
     - 550 рентген.
     Голова была пустой.  Какие-то переживания ворочались в нем, не находя
слов,  и ничего,  абсолютно ничего значительного не вспоминалось. Потом он
подумал,  что память имеет смысл тогда,  когда есть будущее,  в  противном
случае она - излишняя роскошь.
     Он  лег и  попытался уснуть.  Иногда ему казалось,  что он уже спит и
даже видит жену и детей, они, улыбаясь, прошли мимо, командующий попытался
их остановить,  взмахнуть рукой,  но рука была тяжелой и  не отрывалась от
койки.  И  в  то  же время он не спал,  потому что слышал голос оператора,
слышал,  как заходил начальник штаба,  что-то взял со стола и  на цыпочках
удалился.
     - 220 рентген.
     "Пора, пока первые колонны подойдут, радиация будет допустимой", - он
встал, взял трубку и сказал:
     - Начинайте.
     Бункер опять  задрожал мелкой частой дрожью.  Зарево начало тускнеть,
зато  все  шире  расходилось по  горизонту.  Армия  неудержимо вливалась в
прорыв.

__________________________________________________________________________

          Губин В. Д.
          Г 93.  Кругом пришельцы: Сборник фантастических рассказов. - М.:
     Изд-во РУДН, 1992. - 152 с., ил.
          ISBN 5-209-00516-X
          Основная тема  рассказов  -  попытка  глазами   героев   увидеть
     фантастическое,   необычное   в  повседневной  жизни.  Книга  поможет
     читателю в  формировании  самобытного  мышления,  в  выходе  из  оков
     привычных  представлений и стереотипов.  Является как бы своеобразной
     литературной иллюстрацией к  научным  трудам  автора  -  философа  по
     профессии,  продолжающего  и  в  опубликованных,  и в новых рассказах
     традиции романтической фантастики в духе Р. Брэдбери, Р. Шекли и др.
          Для широкого круга читателей.
          ИБ ј 782
     Художникї                С. Ю. Гїаївїрїиїлїоївїа
     Редакторї                Л. Г. Тїяїгїлїоївїа
     Художественный редакторї Е. А. Иїоїнїоївїа
     Корректорыї              Е. В. Кїоїлїчїиїнїа, Е. Е. Мїиїтїиїнїа

__________________________________________________________________________
     Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 19.03.2002
     О найденных в тексте ошибках сообщать по почте: vgershov@chat.ru
     Новые редакции текста можно получить на: http://vgershov.lib.ru/



                         Валерий Дмитриевич ГУБИН

                                ШЕСТЬ ДНЕЙ

                          Фантастический рассказ


     Андрей проснулся, услышав высокий серебряный голос трубы, и подумал -
как хорошо,  что тебя будят подобным образом.  Открыл глаза,  и оказалось,
что это играет отец,  смешно раздувая щеки.  Тогда он  понял,  что все еще
спит,  и попытался задержать сон, но тот распадался, разлезался по кускам.
Пришлось вставать.  Мелодия еще звучала в ушах,  но все тише, потом совсем
смолкла,  и стал слышен обычный монотонный шум улицы,  слышен, несмотря на
плотно закрытые окна и толстые шторы.
     Андрей  подошел к  окну  и  посмотрел на  термометр.  Он  каждое утро
смотрел на него,  словно ему нужно было не на работу идти, а в турпоход на
лыжах.  Три  мощных  трайлера  у  гостиницы  напротив  прогревали  моторы,
окутавшись облаками сизого дыма.
     "Летом придется ставить кондиционер, иначе тут не продохнешь. Чтоб он
провалился, этот экспериментальный район".
     Его соблазнил тридцатиэтажный гигант с солярием, бассейном, подземным
гаражом.  Но  напротив оказалась гостиница для  шоферов.  Говорили,  что в
верхних этажах воздух чище,  но Андрей не очень в это верил - в нескольких
километрах от дома дымила мощная ТЭЦ.
     Через  полчаса  он  раскачивался  в   такт  вагону  метро  и  пытался
задремать. Вот уже месяц, как Андрей отказался от машины, надоели пробки и
вечные опоздания,  и  был  даже  доволен -  у  него  появилось сорок минут
абсолютно свободного времени.  И  обычно в это время его посещали ленивые,
неспешные и потому особенно приятные мысли.  Правда, полностью отключиться
не  удавалось.  Помимо его  воли в  голове намертво замкнулись необходимые
связи и  вспыхивали время от  времени,  не давая забыть о  себе:  выяснить
насчет "Проекта-54",  позвонить Николаеву и  далее  более мелкое -  зубной
врач,  очки,  путевка, зимняя обувь и еще с десяток сигналов, периодически
поступающих в мозг.  Это не особенно досаждало, и Андрей был доволен своей
жизнью,  работой,  сумасшедшей нагрузкой, с которой пока легко справлялся.
Последние годы он  жил в  суматошном,  лихорадочном напряжении,  и  каждая
минута была наполнена его усилиями,  не пропадала зря, не уходила в песок.
Только  иногда  нападали  вдруг  мимолетные необъяснимые приступы  хандры,
связанные с  ощущением,  что чего-то  очень важного не хватает во всех его
трудах и  стремлениях.  Он объяснял их переутомлением и  тотчас забывал об
этих  странных  приступах,   взявшись  за   решение  очередной  интересной
проблемы,  благо  таких  проблем в  его  работе хватало:  Андрей работал в
институте  хроноскопии,  в  отделе  альтернативных  моделей  исторического
времени.
     Секретарша, машинально улыбаясь, протянула ему бланк-заказ:
     - Вам подписано.
     - Как? Уже? А Николаев знает?
     Она все с той же приклеенной широкой улыбкой пожала плечами.
     Андрей  выскочил в  коридор и  судорожно стал  шарить  по  карманам в
поисках сигарет. Потом вспомнил, что полгода назад бросил курить.
     "Наконец-то  и  мне повезло.  Просто не верится!  Молодец,  Николаев,
сдержал  слово",   -   и  он,  глубоко  вдохнув  пахнущий  хлоркой  воздух
институтского коридора, побежал к себе.
     Когда  вокруг  проступили стены  большой  светлой комнаты с  потертым
туркменским ковром над диваном,  у  Андрея радостно забилось сердце,  и он
опустился прямо на пол.  Только сейчас он почувствовал,  как сильно устал.
Почти трое суток с  небольшим перерывом на сон они вместе с  руководителем
маршрута просчитывали направление поля, график энергетической нагрузки, ее
запас на случай ошибки.  И вот получилось!  Он находился в квартире своего
детства  в  неказистом пятиэтажном доме,  затерянном в  глубине  Щиповских
переулков,  в Москве,  в июле 1954 года.  Родители, по его расчетам, еще в
начале месяцав месте с ним уехали в Крым.
     Он долго сидел,  прислушиваясь к  тишине квартиры,  к крикам детей за
окном,  смотрел на  трепещущие зеленые блики на  стенах и  потолке.  Потом
встал и,  разминая затекшие ноги,  пошел в коридор,  достал запасной ключ,
висящий под  счетчиком.  Паркет,  как в  детстве,  скрипел,  каждая плитка
издавала свой собственный звук.
     Андрей снова,  как много лет назад, летел вниз по лестнице, пропахшей
кошками и кухонными запахами, и потолок над каждой площадкой так же чернел
следами  сгоревших спичек.  Выбежав во  двор,  он  огляделся.  Солнце  уже
перевалило  зенит,  и  весь  двор  был  в  тени  густых  высоких  тополей,
отгораживающих его  от  улицы.  У  флигелька в  глубине двора  сидел маляр
Гриша,  как всегда в это время дня пьяный,  и голосил,  подыгрывая себе на
гармошке:
     - Придет весна, поедем мы в Сухуми...
     - Здравствуй, дядя Гриша!
     - Здравия желаем,  начальник, - Гриша попытался приподняться, но ноги
его не держали.
     - Дядя Гриша, ты меня узнаешь?
     Гриша посмотрел на Андрея слезливым взглядом и обиделся:
     - Почему нет? Я и выпил всего ничего. Ты полковник из двенадцатой. Но
я тебя не боюсь.
     - Не боишься? - удивился Андрей.
     - Нет!  Я  вообще никого не  боюсь.  Вон спроси учителя.  Опять он  с
Тонькой идет, зараза.
     Андрей обернулся и вздрогнул,  увидев Геннадия Петровича,  потому что
все время именно таким его и  вспоминал -  высоким,  худым,  в  офицерском
кителе без погон и  штатских брюках.  Все тот же  шрам на виске и  глубоко
запавшие грустные цепкие  глаза.  Он  шел  медленно,  прихрамывая,  тяжело
опираясь на палку.  А рядом девушка в синем платье,  довольно коротком для
пятидесятых годов,  и  лицо  у  нее  очень  странное,  необычное -  то  ли
подростка,  то ли женщины,  то ли очень красивой, то ли дурнушки. И потому
от него было трудно оторваться. Андрей был уверен, что никогда не видел ее
раньше,  в  своем детстве,  и  в то же время какое-то смутное воспоминание
брезжило в голове еле-еле и приятно волновало.
     - Геннадий Петрович! - шагнул он навстречу.
     Учитель остановился, будто испугавшись.
     - С кем имею честь?
     - У  меня к  вам дело,  -  Андрей смотрел то  на  учителя,  то на его
спутницу,  просто не мог оторваться от нее и злился на себя за это, - я из
Академии наук, по поводу вашего изобретения.
     - У  меня нет  никакого изобретения,  -  глаза учителя,  беспокойные,
тоскующие, словно впились в Андрея.
     - Я имею в виду те идеи, над которыми вы работаете сейчас.
     - Откуда вы знаете про мои идеи?
     - Я объясню вам,  -  замялся Андрей, озираясь по сторонам, - но, если
можно, не здесь.
     Учитель схватил девушку за руку и двинулся к парадному.
     - Так как же?
     - Сейчас  я  занят,   -  откликнулся  с  каким-то  надрывом  Геннадий
Петрович, - зайдите попозже, к вечеру. Или завтра.
     - Сегодня, в пять! - решил проявить настойчивость Андрей.
     - Хорошо,  хорошо, - учитель даже не повернул головы, спеша к дверям,
- я живу в восьмой квартире.
     - Знаю.  Буду к пяти,  до встречи. - Андрей отошел, потом обернулся и
увидел, что они стоят в дверях и смотрят ему вслед.
     - Ну что,  понял? - гаркнул ему в ухо Гриша, которого он чуть не сбил
с ног. Тот уже стоял, покачиваясь, посредине двора. - Если он учитель, так
ему можно чужих девок хватать?
     - Тебе-то что? - удивился Андрей.
     - У меня на Тоньку свои виды. Я с ее отцом в корешах.
     - Нужен ты ей, алкаш задрипанный, - такой девушке!
     - Но  ты,  потише,  -  Гриша  будто  протрезвел от  злобы и  почти не
качался,  - я не посмотрю, что ты полковник, - он сунул руку в карман, - я
срок тянул, мне человека пришить - раз плюнуть!
     Гриша  быстро  заводился,  в  уголках рта  выступила пена.  Старинный
детский страх перед жуткой послевоенной шпаной зашевелился в  Андрее,  но,
внимательно посмотрев на Гришу, он вдруг увидел, что это теперь никакой не
дядя для него, а просто парень лет тридцати с изможденным синюшным лицом и
бегающим злобно-трусливым взглядом.
     - Поди  проспись,  урка  дешевая,  -  нарочито громко  рявкнул он  и,
повернувшись, направился к воротам.
     Он  двинулся  по  Большой  Серпуховской к  метро,  потом  повернул на
Житную,   шел   и   радовался  густой  буйной  зелени,   чистому  воздуху,
разноцветным шарикам мороженого, купленного у метро, и чуть не подпрыгивал
временами от переполнявшего его счастья. Почему-то вспомнилась прочитанная
в  детстве "Сказка о  потерянном времени" -  о  том,  как  злая волшебница
превратила нескольких мальчиков и девочек в стариков по внешности, оставив
их  детьми в  душе.  Сейчас он  такой же  пожилой ребенок,  который только
притворяется,  что ему за пятьдесят,  что у  него приличный живот и резкие
морщины вокруг рта.  Все здесь было миром его детства,  как же  он сам мог
оставаться взрослым?  Церковь,  в которую попала немецкая торпеда, все еще
стоит без  купола,  одни стены.  Сколько дней он  провел с  друзьями в  ее
развалинах! Калужская площадь с ее бесчисленными палатками, магазинчиками,
забегаловками -  здесь  можно выпить морса,  купить пирожков с  капустой и
иногда проникнуть в темный церковный зал "Авангарда" через выход.
     "Боже мой,  как хорошо,  -  думал Андрей,  вытирая пот со лба,  - как
хорошо,  что можно вернуться в  этот давно исчезнувший мир и почувствовать
себя дома".  Его поразила тишина этого мира.  Он остановился и  огляделся.
Действительно,  машин мало,  чаще  улица пуста от  них,  но  не  это  было
причиной тишины.  Он вдруг понял,  что тишина у него внутри,  что перестал
вращаться маховик с  фамилиями,  датами,  телефонами и неотложными делами.
Его собственный мир стал казаться отсюда каким-то нереальным, вроде миража
в   жарком  мареве  пустыни.   Андрей  в   первый  раз   почувствовал  всю
фантасмагорию  своего  перемещения.   Его   затопила  сильная,   давно  не
переживаемая - может быть, со времени детства - радость.
     По этому мягкому от жары асфальту он совсем недавно проходил,  а  эти
перила еще,  возможно,  хранят отпечатки его рук. Его детство и юность так
органично вплетались во все эти площади и переулки,  что, кажется, исчезни
он тогда - и все окружающее понесло бы невосполнимую утрату.
     Андрей  сел  на  скамейку и  просидел так  час  или  два,  оглушенный
ожившими воспоминаниями.  Он вглядывался в лица прохожих - они были совсем
другими,  чем  лица  его  современников.  Недавнее жестокое время,  нужда,
настороженность проявлялись во  всех  лицах,  в  том,  как  люди смотрели,
разговаривали.   И   все  это  странным  образом  сочеталось  с  беспечной
наивностью того,  как  они  вдруг улыбались,  как  удивлялись чему-нибудь,
широко раскрыв глаза и  размахивая руками.  Таких добродушных и  по-детски
доверчивых лиц  Андрей давным-давно  не  видел,  а  может быть,  просто не
замечал. "И чему они все улыбаются? Что-то больно много веселых лиц".
     Осоловелый от жары и  усталости,  но просветленный,  с  блестящими от
нервного возбуждения глазами,  он ровно в пять позвонил в квартиру учителя
- несколько  длинных  звонков.  Дверь  открыла  Тоня  и  тотчас  испуганно
отступила в глубь коридора.
     - Проходите, вас ждут, - донеслось из темноты.
     Андрей быстро пошел по  коридору,  умело лавируя между велосипедами и
сундуками огромной коммуналки и  радуясь тому,  что  все помнит.  Геннадий
Петрович, бледный от волнения, встал из-за стола ему навстречу.
     - Так вы из какого института?
     - Сначала скажите,  вы  знаете Андрюшу Некрасова,  мальчика из шестой
квартиры под вами?
     - Конечно. Он сейчас с родителями на юге. Очень развитый парнишка.
     - Спасибо.  Теперь посмотрите на  меня внимательно.  Я  ведь похож на
него? Хотя, наверное, уже не очень.
     Геннадий Петрович, нахмурясь, внимательно оглядел Андрея.
     - Вроде похожи. Вы что, его дядя?
     - Нет,  я  и  есть Андрей Некрасов,  только сейчас мне 54 года.  Я из
будущего,  из 1994 года. Наши ученые создали нечто вроде машины времени, и
я получил возможность появиться здесь.
     Геннадий Петрович попятился к окну.
     - Не  пугайтесь!  Вот  мое  удостоверение.  Видите:  старший  научный
сотрудник,  институт хроноскопии, Академия наук. Там и фото мое, правда, я
на  нем  на  десять лет  моложе.  Это  я,  Геннадий Петрович!  Вот здесь в
шкафчике у  вас  сложены пачки с  махоркой,  за  ширмой -  желтая немецкая
сумка, в которой я вам носил картошку. А в верхнем ящике стола - трофейный
компас, на крышке выгравировано по-немецки "Ганс Пфейфер".
     - Фантастика,  просто  фантастика,  -  растерянно  бормотал  Геннадий
Петрович, - но неужели это правда? Ведь все совпадает.
     - Конечно, правда!
     - Однако согласитесь,  что это невероятно, - долго не мог успокоиться