ть кричат!


15.8.60.

     Ходили вчера по-над берегом Луги в сторону Киевского шоссе.
     Перед  уходом мы  с  Машей  сорвали с  грядки огурец,  взяли  несколько
кусочков хлеба и все это заначили в карманы. Я сказал ей:
     - В лесу мамочка захочет есть,  скажет:  "Эх, хорошо бы сейчас огурчика
съесть и  хлебцем закусить..."  А ты скажешь:  "Тук-тук-тук.  Пожалуйста!" А
мама: "Ах!".
     Машка несколько раз  просила повторить эту сценку.  Но  условий игры не
поняла. Еще в саду стала вынимать из кармана пакет с хлебом.
     - Можно? - спрашивает у меня.
     Пришлось сказать:
     - Рано, рано.
     В  лесу я  давал наставления уже не  ей,  а  маме.  Попросил ее  громко
сказать:
     - А неплохо бы сейчас закусить, хлебца поесть или огурчика!..
     Мама,  надо признаться, тоже не сразу поняла условия игры. Но потом все
пошло как по  маслу.  И  когда мама сказала:  "Ах,  откуда здесь огурец?!  И
хлеб!!!" - Машка возликовала.
     Закусывали, сидя на свежем пахучем сене. Потом лежали недолго.
     Потом,  уже в виду Киевского шоссе, по которому бежали маленькие машины
и  автобусы,   встретилось  неожиданное  препятствие:   заболоченный  ручей,
впадающий в Лугу,  и заболоченные берега его. В кустах на берегу этого ручья
нашли очень красивые белые цветы: маленькие на высоких стеблях.
     Перебрались через  ручей и  болото в  другом месте.  Промочили башмаки,
дальше всем семейством шли босиком.  Хотели переходить Лугу вброд,  но пошли
берегом.
     Машка чувствовала себя весь день неважно,  а тут еще трахнулась, ушибла
ногу. В виде исключения из правила я нес ее недолго на плечах.


x x x

     А правило у нас такое:  никогда,  ни при каких обстоятельствах не брать
Машку на руки, на плечи, закорки. Я помню племянницу Иринку, которую любящая
мать до шести лет таскала во время прогулок на плечах. "Эгоистку растишь", -
говорил я.  И  вот,  следуя своему "учению",  сам  никогда не  сажаю Машу на
плечи. И она не тянется, не просится.


x x x

     Запишу здесь,  кстати,  несколько наших "заповедей",  несколько правил,
которых мы с Аленой свято держимся вот уже без малого четыре года.
     Только что  я  написал,  что мы  никогда не  берем Машку на  руки.  Это
неверно.  Берем.  В трамвае. В автобусе. В метро. Зато, если в вагоне стоят,
она никогда и ни за что не сядет - даже на места "для детей и инвалидов".
     Так учили меня.  Так следует,  по  моим представлениям,  учить ребенка,
если он здоров и если уже вышел из грудного возраста.
     Да,  правда, нам уже не один раз влетало от чадолюбивых наших ближних -
в том же метро и в том же автобусе:
     - Смотрите-ка! А? Отец с матерью расселись, а ребенок стоит!
     Элико в  этих случаях любезно,  без  раздражения,  с  улыбкой объясняет
окружающим нашу позицию:
     - Да,  стоит.  Она у нас,  вы знаете,  уже большая. Ей уже почти четыре
года!
     - Вы только подумайте!  Четыре года ребенку,  а  его стоять заставляют!
Садись девочка...
     И добрая женщина демонстративно поднимается и уступает Маше место.
     Машка смущенно улыбается,  качает головой, говорит "спасибо" и остается
стоять.
     Многие поддерживают Машку,  хвалят ее.  Но  чаще  все-таки удивляются и
возмущаются.
     Удивляется и балбес лет четырнадцати,  сидящий напротив. Не удивляются,
потому что занимают места в другом конце вагона, два молодых человека лет по
семнадцать-восемнадцать. Они сидят, вытянув ноги в узеньких брючках, а лицом
к  лицу с  ними болтается из стороны в  сторону,  повиснув рукой на ременной
петле, сморщенная и сгорбленная старуха с узлом.
     Молодых людей тоже ругают. И ругают не менее пылко, чем нас:
     - Молодежь пошла! Стыд! Срам! Никакого уважения к старому человеку...
     Правильно.  Верно.  Никакого уважения.  А кто виноват в этом? Да прежде
всего мы сами,  уважаемые товарищи! Не потому, что не требуем от них сейчас,
а потому, что не научили их, когда они были маленькие.
     Может быть,  четырехлетнюю девочку, если она устала, можно и посадить -
не  на  отдельное  место,  так  хотя  бы  к  себе  на  колени.  Может  быть,
четырехлетнему  даже  и  уступить  место  не  грех.   Но  ведь  как  бывает?
Раздвинулись дверки, в вагон хлынула толпа. Полная дама со следами сердечной
болезни на лице испуганно кричит:
     - Вова, садись!..
     И розовощекий двенадцатилетний мальчик,  поискав глазами,  плюхается на
единственное свободное место.
     Вагон пошел. Он сидит. Мать стоит рядом.
     Стыдно ей?  Больно?  Думаю,  что и  стыдно и  больно.  Но сказать сыну:
"Уступи мне место" - ей и в голову не придет. Почему? Да ни почему, а просто
он так воспитан.  С тех пор как этот мальчик помнит себя,  и мать, и отец, и
бабушка стояли, а он сидел. "Закон природы!" Сидел и в пять лет, и в восемь,
и вот сидит в двенадцать. Будет сидеть и в тринадцать, и в четырнадцать, и в
шестнадцать...  И когда ему в вагоне чужие люди делают замечание, он смотрит
на них с удивлением: это кажется ему какой-то дикостью, каким-то старомодным
предрассудком.


x x x

     Вчера мама  вывесила в  саду проветриваться одеяла и  покрывала.  Мы  с
Машкой устроили себе очень уютное жилище:  раздвинули нижние полы покрывала,
прижали их к земле камнями, получилась палатка.
     Делая во время работы передышку,  я выходил в сад, и мы минуток по пять
играли.
     Она все-таки глупенькая, жизненный опыт у нее такой куцый.
     Я объяснил ей, что мы путешествуем, ловим рыбу, охотимся.
     - А как охотимся? Зачем охотимся?
     Потом говорит:
     - Я пойду ловить рыбу.
     Приносит на тарелочке несколько щепок.
     - Вот, поймала! Смотри, какая рыба!
     - Ого! Это какая же рыба?
     - Жареная. Пойду ее чистить.


x x x

     Вечером,   перед  сном,   ходили  в  лесок,  где  по  утрам  занимаемся
гимнастикой.  За  нами увязался и  наш Кисоня.  Машка играла с  ним,  кидала
шишки,  а  он ловил их.  Я  стоял в стороне и любовался,  как дружно играют,
забавляются два звереныша.


x x x

     Ходили на Дальний колодец,  поливали огурцы,  помидоры и прочее.  Ждали
дождя, но он так и не пролился.
     Закапал дождь нынче утром,  когда мои еще спали, а я вышел в сад делать
гимнастику.
     Было начало девятого. Вот тут-то и припустил настоящий, шумный, веселый
летний дожжок.


16.8.60.

     Маша прихварывает, лежит.
     Заходил  к  ней  сейчас.  Вся,  до  глубины души,  увлечена рисованием.
Нарисовала мячик,  "как у меня", то есть синий и красный. Нарисовала красный
гриб на тоненькой ножке. Наконец нарисовала девочку, у которой один глаз как
глаз, а другой - огромный и сплошь синий.
     Я посоветовал сделать девочке очки - темные, от солнца.


x x x

     Перечитал свою вчерашнюю запись о "сидящих детях"...  Да, мы часто сами
не  понимаем,  насколько важны и  существенны эти  мелочи.  И  как  опасно в
вопросах воспитания откладывать что-нибудь "на потом"...
     Тут,  как и во многих других случаях,  возникает вопрос:  хорошо,  но в
какой же именно момент,  когда,  в каком возрасте мальчик или девочка должны
впервые уступить место старшему?  На этот вопрос я уже ответил: по-видимому,
в том возрасте,  с той минуты, когда здоровый ребенок может стоять. Если это
его  немножко и  утомит -  не  страшно.  Но  именно в  этом  самом цыплячьем
возрасте для  ребенка должно стать законом:  если  ты  где-нибудь сидишь,  и
появился взрослый,  и  другого свободного места нет,  тебе  следует сразу же
подняться и уступить место.
     Так воспитывали меня.
     В  годы моей юности это уже называлось "буржуазным воспитанием".  В  то
время  в   широких  кругах  нашего  общества  "буржуазным"  и   "чужеродным"
именовалось  все,   или  почти  все,  что  досталось  нам  в  наследство  от
старорежимного прошлого.  И стихи Пушкина.  И галстуки.  И шляпы. И "хорошие
манеры". И уважительное отношение к женщине...
     В   свое  время  "хорошее  воспитание"  и  в  самом  деле  было  уделом
привилегированных. У "простых" людей не было для этого ни времени, ни лишних
денег. Не было и соответствующих традиций.
     А классовый, сословный характер этого воспитания не мог, разумеется, не
наложить на него своего отпечатка.
     Помню,  с каким нетерпением,  даже азартом ждал я в детстве появления в
вагоне трамвая взрослого.  Особенно приятно было  вскочить и  уступить место
военному.  И особенно - раненому. Не моя вина, что эти раненые были офицеры.
Нижним чинам сидеть в трамвае вообще не полагалось. Им было позволено только
стоять и только на площадке!..
     Может быть,  отсюда (отчасти несомненно отсюда) и  возникло когда-то  в
нашем  советском обществе  отношение к  этим  правильным,  человечным нормам
поведения  как  к   чужеродному,   как  к   какому-то   глупому  буржуазному
предрассудку.
     Вообще сколько на  моей памяти избаловали,  испортили своих детей люди,
вышедшие из народных "низов".
     Одинаково  нелепым  и   вредным  было  в   их  поведении  и  брезгливое
отталкивание от всего "буржуазного",  и,  наоборот, некритическое подражание
этому буржуазному.
     - Сама,  бывало,  недоем, недопью, а дочку растила принцессой, - не раз
говорила  мне  NN,   человек,   казалось  бы,  неглупый,  интеллигентный.  И
объясняла,  оправдывая свою позицию: - Достаточно, что мы с братьями хватили
в детстве лиха. В одних башмаках по очереди бегали в церковноприходскую...
     И вот -  сколько слез,  сколько бессонных ночей и преждевременных седин
от этой изящной,  "воспитанной",  играющей на рояле, говорящей по-французски
"принцессы".
     Боже избави усвоить хоть что-нибудь от этого внешнего "воспитания",  от
этой глупой животной любви,  когда все уходит на служение чреву,  на вкусную
еду, на лакомства, на игрушки, на башмачки и бантики, и совсем не думается о
душе, о воспитании человека, о воспитании в высоком смысле, без кавычек.
     Как я  рад,  что у  нас с  Аленой в  этом вопросе никогда не  было хоть
сколько-нибудь серьезных разногласий.
     Да,  мы очень часто допускаем ляпсусы,  ошибаемся, но у нас есть верный
критерий,  и это помогает нам если не исправить обнаруженную ошибку, то хотя
бы заметить ее и не повторить.


x x x

     Конечно,  маленькому ребенку надо отдавать все  лучшее (да и  как могут
любящие отец и мать не отдать лучший кусок своему ребятенку?).  Но,  думая о
насыщении ребенка,  о его росте, весе, обмене веществ и прочем, нужно думать
и  о  его духовном росте.  Нет,  это не громкие слова.  Если ты отмечаешь на
косяке двери метры и сантиметры твоего Пети или Вовы, найди способ следить и
за его внутренним мужанием.  Если ты растишь эгоиста,  себялюбца,  грош цена
всем твоим заботам и твоим жертвам!..
     Отдавай с радостью лучший кусок сыну или дочери,  но постарайся сделать
так,  чтобы и  для него (для нее) стало радостью этот лучший кусок протянуть
тебе!..


x x x

     Отдавай лучший кусок,  но  делай  это  по  возможности незаметно!..  Не
акцентируй!
     Вот  появилась первая клубника.  Ее  мало,  она  дорога.  Купили совсем
немного - главным образом для Машки.
     И  все-таки  мама  делит  эти  триста  граммов на  четыре  части:  тете
Минзамал, папе, маме и Маше.
     Незаметно для  Машки папа  и  мама свое могут и  не  съесть,  оставить,
спрятать.  Могут угостить Машку,  показав добрый пример. Но никогда, никогда
не бывает такого:
     - Это клубника только для Маши!
     Нет,  никакой  исключительности.  Никаких принцесс и  никаких шахинь  в
нашем доме!


17.8.60.

     Сегодня одно  явление заставило меня  крепко почесать в  затылке.  Маше
четыре года,  у  нее хорошая память и вообще голова не пустая.  Тогда чем же
объяснить такое вот?
     Я предложил маме и Маше поехать в Лугу, на знаменитые Заречные улицы.
     - Я не хочу на Заречные, - заявляет Машка.
     - Почему? - удивилась мама.
     - Мы лучше из Ленинграда туда поедем.
     В чем дело?  Не отвечает.  Молчит. Смущается. Потом что-то говорит маме
на ухо.
     - Представь себе, - говорит мама. - Она жучка боится.
     Потом я  вспомнил,  что когда мы  на днях предприняли неудачную попытку
побывать на Заречной стороне и  возвращались от остановки домой,  я нашел на
тропинке навозного жука,  хотел показать его Машке,  но  она дико заревела и
завопила:
     - Не хочу! Боюсь! Бою-у-усь!
     Эта  тропинка,  идущая  через  картофельное  поле,  Маше  очень  хорошо
знакома.  Десятки раз она ходила и бегала по ней. Сегодня утром мы ходили по
этой тропинке в  булочную.  И  никакого жука она  не  боялась.  А  тут  одно
упоминание о  Заречных улицах  вызвало у  нее  эти  страшные ассоциации.  От
глупости это или от сложности?
     Поедем ли - не знаю. Зависит от Машки. Если она будет нюнить и хныкать,
ничем  хорошим эта  поездка не  кончится.  Лучше не  начинать,  отменить,  -
разумеется, под предлогом более благовидным и солидным.


17.8.60.

     Перед  ужином  ходили  вдвоем в  лес.  Набрали четверть корзинки грибов
(сыроежек и немного лисичек),  чуть-чуть брусники и - главное - нашли в лесу
на мусорной куче цветущий куст картофеля.  Выдернули, а там - две маленькие,
совершенно игрушечные картошечки.
     Машка их  бережно несла в  потной ладошке,  мечтала,  как положит их на
ночь в  воду,  потом сварит и  будет угощать меня -  с хлебом,  с луком,  со
сметаной, с укропцем...
     А   вообще-то  ест  последнее  время  (особенно  после  возвращения  из
Ленинграда) очень неважно и, по наблюдениям мамы, даже похудела.


x x x

     Любит употреблять "взрослые выражения".  Последнее время пристрастилась
к слову "по-моему".
     - По-моему,  круглая корзиночка была здесь.  По-моему,  да. Куда же она
девалась? Интересно!..


x x x

     Мама рассердилась на Машку. Говорит с нею в повышенном тоне.
     Машка (плаксиво).  Не  кричи ты  на меня...  Я  люблю,  когда мы дружно
живем.


x x x

     Сегодня мои дамы встали поздно.  Я  уже отзанимался гимнастикой,  когда
они только градусник под мышку совали.
     Наблюдал, как Маша под маминым руководством занималась гимнастикой.
     Сплошная игра.
     Едут в Тбилиси к бабушке.
     Сначала на поезде.
     Потом - на самолете.
     Потом - пароходом.
     Потом - опять поездом.
     В  Ленинграде,  по пути на вокзал заходят в  Зоопарк.  Там видят разных
зверей. И всех их изображает Машка:
     ходит обезьяньим шагом;
     стоит, поднимая и опуская хобот, как слон;
     ходит на  четвереньках (это медведь),  подбирая огурцы,  предварительно
разложенные мамой... И так далее.
     Единственный минус этих занятий в  том,  что  движения слишком вольные.
Впрочем, если составлять программу занятий обдуманно, можно найти достаточно
и  активных упражнений,  то  есть таких,  которые требуют мускульных усилий,
независимо от  воли  и  желания  маленького гимнаста (таких,  как  "медведь,
ходящий на четырех лапах" и тому подобное).


19.8.60.

     Сварила вчера  (по-настоящему,  в  маленькой кукольной кастрюлечке,  на
электрической плитке) найденные нами крохотные картофелинки и с помощью мамы
приготовила настоящий винегрет. Прибежала ко мне:
     - Иди! Иди! Винегрет приготовили! С подсолнухом мясом!..
     Бедное  подсолнечное масло!  Во  что  оно  превратилось в  ее  ликующей
скороговорке.


x x x

     На   днях  показывал  ей   головоломку:   два   железных  крючка,   две
металлические петли, вдетые одна в другую. Требуется их разомкнуть.
     - Дай мне! - говорит Машка и протягивает руку. Конечно, ничего у нее не
получается.
     - Нет, - говорю я, - тут головой поработать надо.
     И  она,  нисколько не удивившись такому наставлению,  с очень серьезным
видом начинает бить головой по головоломке.


23.8.60.

     Третьего дня ходили с Машуткой вечером за хворостом (впрочем,  это было
не третьего дня,  а  раньше).  Я спросил у нее,  что она мне подарит на день
рождения.
     Лукаво улыбнувшись, она сказала:
     - Это - сервиз.
     - Что?! Как ты сказала?
     - Сервиз.
     Не сразу понял, что в "сервиз" превратилось слово "сюрприз" (так же как
на днях слово компас в Машкиных устах превратилось в термос).


x x x

     У нас гости.
     Вчера днем ездили (тетя Ляля,  тетя Ира,  Машка и  я) в  Лугу встречать
Иру-маленькую и дядю Игоря.
     Машка очень любит Игоря,  он  тоже любит детей (в  том числе Машу),  но
обращаться с  ними не  умеет,  умеет только играть и  баловать.  И  это  уже
сказалось на Машке.  Она развинтилась,  капризничает,  в голосе ее появились
командирские нотки:
     - Принесите мне то-то. Этого не хочу. - И так далее.
     Утром сегодня пришлось при всем честном народе выставить ее с веранды.


x x x

     Вечером вчера  ходили в  лес,  собрали довольно много брусники.  Машка,
впрочем,  не собирала, сидела на спине у дяди Игоря, который изображал волка
и полтора часа ходил на четвереньках.


24.8.60.

     С  упоением занимается всякой  работой:  собирает валежник,  укладывает
дрова в поленницу,  поливает огурцы,  помидоры и прочий овощ,  развешивает и
снимает с веревок белье,  чистит ягоды... Мама научила ее штопать и уверяет,
что Машка самостоятельно и  очень будто бы  неплохо заштопала мой носок.  Не
знаю; за что купил, за то и продаю.


x x x

     Вчера мама и  тетя Ира уехали в  Лугу на рынок.  В  положенное время мы
втроем (Ира-маленькая,  Машка и я) отправились их встречать на Лангину гору.
Пропустили шесть или семь автобусов -  их не было. Игорь ездил ни велосипеде
в Лугу,  искал пропавших. Все мы очень беспокоились. Только одни Машка ни на
минутку даже не нахмурилась.  И я,  глупый человек,  сердился на нее, забыв,
что в  ее возрасте даже предположения о худом не может возникнуть.  Вот если
бы в Луге волки были!..


25.8.60.

     Вчера в Машиной жизни было несколько событий.  Во-первых, она ездила на
лодке.  Взрослые решили перебраться через Лугу и  побывать в том заманчивом,
волшебном лесу, который давно уже манил их своей сказочной дремучестью.
     На воде Машка вела себя очень даже храбро.  Впрочем, ей уже приходилось
"пересекать водную гладь" -  она каталась и на пароходиках и на катерах -  в
Ленинграде и в Разливе.
     Лес  действительно необыкновенный.  В  хорошее лето там должно водиться
очень много грибов.  Даже сейчас там  больше,  чем в  других местах,  всякой
мелочи: сыроежек, горькушек, свинух... Много сочной брусники.
     Провели в лесу часа три с половиной. Устраивали привал, завтракали, ели
хлеб, сыр, помидоры.


x x x

     Перед ужином зашла ко мне.  Теперь,  когда у  нас гости,  это бывает не
часто.
     Не помню, в связи с чем, стал считать ее пальцы:
     - Один, два, три, четыре, пять...
     - Нет, - говорит, - не пять, а три.
     - Пять!
     - Нет, три!!!
     Пришла мама, сказала, что пора спать. И я тоже говорю:
     - Да, да, спать, спать, Маша!
     И вдруг заревела.
     - Не хач-чу!!!
     А через пять минут, когда мама разоблачала ее, сказала:
     - Мамочка, я спать хочу! Я очень хочу спать.


26.8.60.

     Вчера вечером уехал дядя Игорь.
     Сегодня  прохладный,  грустноватый осенний день.  Небо  в  серо-лиловых
облаках.  Солнце пробивается изредка.  Грустновато гудит где-то очень высоко
самолет: то провалится, то вынырнет. Покаркивают вороны.
     Машка играет с двумя тетями Ирами на куче песка у недорытого колодца.
     Обе тети сегодня собираются в Питер.


28.8.60.

     В  лес вчера не ходили.  Папа и Маша ездили в Лугу;  папе нужно было на
почту,  а Маше он обещал съездить с нею на рынок. Попали туда поздно, однако
оба получили удовольствие. Очень уж хорошо пахнет в это время года и в такую
прохладную,  осенне-летнюю или раннеосеннюю погоду рынок.  Виноград, яблоки,
сливы,  овощи,  грибы,  сено,  конский навоз -  все это смешивается в  такую
прелестную "гамму",  и  все это не  стоит на  месте,  а  бродит,  колышется,
вливается в тебя вместе с другими запахами осени - прелым листом, дымом.


x x x

     Спала Машка после обеда,