акричал Том. - Она была совершеннолетней и могла выйти замуж за кого угодно. А вы просто позволили ей снова стать слабой и беспомощной. Допустили, чтобы ее продали Виктору Пасмору. Вернее, чтобы для нее купили Виктора Пасмора или не знаю, как это лучше сказать. - Тому вдруг показалось, что речь идет о Саре Спенс и Бадди Редвинге, и он почувствовал себя еще несчастнее. - Вы не сделали ничего, - Том больше не мог говорить.
     - Думаешь, я не размышлял об этом, - сказал фон Хайлиц. - Мне было тогда за сорок. Я привык жить один и делать то, что хочу. И я не считал, что сумею быть хорошим мужем. Я никогда не скрывал своего эгоизма, если эгоизм означает возможность сконцентрироваться на какой-то одной вещи в ущерб остальным.
     - Вам нравилось быть одному, - выпалил Том.
     - Конечно, нравилось, но это было не самой важной причиной. Мне казалось, что Глория видит во мне еще одного отца. А на такой основе нельзя построить настоящий брак. Но и это не главное. То, что я собирался сделать, убило бы Глорию. Я не мог жениться на дочери Гленденнинга Апшоу. Ведь вскоре после твоего рождения я начал подозревать, что он убил Джанин Тилман. Я хотел разрушить его жизнь. Так что, все случилось так, как случилось, потому что каждый из нас был самим собой - Глория, Глен и я. Единственное хорошее, что из всего этого получилось - это ты, Том.
     - Но вы пришли посмотреть на меня только дважды, - не унимался Том.
     - Как ты думаешь, что стало бы с твоей матерью, если бы я настаивал на встречах с тобой?
     - Дело вовсе не в этом. Просто вы были очень заняты - лечили свои раны, ели ящериц, подглядывали в окна и раскрывали убийства.
     - Что ж, если хочешь, можешь думать об этом так.
     - Вы по-настоящему захотели общаться со мной только тогда, когда поняли, что меня можно использовать. Вы решили заинтересовать меня тем, что случилось с Джанин Тилман. Вы завели меня, как часы, и оставили тикать. И теперь вы довольны тем, что я вел себя именно так, как вам хотелось.
     - А ты сделал это потому, что ты - это ты, Том. Если бы ты был другим, я бы...
     - Вы бы вообще не подошли ко мне.
     - Но ведь ты - это именно ты.
     - Хотелось бы мне понять наконец, кто я такой и что собой представляю.
     - Ты оказался достаточно похожим на меня, чтобы мы оказались у брошенной машины Хасслгарда в одно и то же время. И появились в больнице в тот день, когда умер Майкл Менденхолл.
     - Не уверен, что мне хочется быть похожим на вас.
     - Но ведь тебе не хочется также быть похожим на своего дедушку. - Фон Хайлиц встал и посмотрел сверху вниз на Тома, лежащего на большой двуспальной кровати с книгой в мягкой обложке. Том испытывал сейчас сильные противоречивые чувства, и фон Хайлицу очень хотелось подойти к нему, обнять, погладить по щеке, но слова, сказанные только что Томом, делали это невозможным.
     - То, что я сказал тебе тогда на поляне, правда, Том. Я действительно люблю тебя. И мы должны вместе сделать большое дело. Я шел к этому очень долго, но теперь мы должны закончить это вместе. Он положил руку на спинку кровати.
     "Как мне надоели все эти пышные речи", - подумал Том, и выражение его лица заставило фон Хайлица убрать руку с кровати.
     - Что ж, тебе необязательно идти со мной к Хобарту. Я зайду и спрошу, что ты решил, прежде чем идти.
     Том кивнул. Он окончательно перестал понимать, чего хочет, и был сейчас слишком несчастен, чтобы трезво размышлять на эту тему. Он не видел, как фон Хайлиц вышел из комнаты, только слышал, как закрылась дверь, соединявшая их номера. Том взял книгу и снова стал читать. Он слышал, как за стеной фон Хайлиц меряет шагами комнату. А в книге Эстергаз ехал по берегу дымящегося озера. И ему казалось, что внутри его живет другой человек, почти невидимый, но обладающий чудовищной силой. Фон Хайлиц стал разговаривать по телефону.
     "Почему я был так груб с ним? - подумал вдруг Том. - Обвинял его в том, что он не был простым обыкновенным отцом?" Виктор Пасмор был простым, обыкновенным отцом, и одного с него было достаточно. Том чуть было не вскочил с кровати и не пошел в соседнюю комнату, но невыносимая боль и тоска, по-прежнему отдававшая злостью, словно пригвоздила его к кровати.
     В мире столько всего невидимого, думал Эстергаз. Он сделал еще глоток из стоявшей между колен бутылки. И многие люди переходят в невидимое состояние, а остальные едва замечают это. Здесь большую роль играют горе, унижение. Это словно предчувствие смерти, словно умереть раньше смерти. И еще это происходит, когда весь мир оставляет тебя позади. Это происходит с алкоголиками, отщепенцами, убийцами, солдатами после войны, музыкантами, детективами, наркоманами, поэтами, мужскими и женскими парикмахерами. Видимый мир становится все более и более населенным, и с невидимым происходит то же самое. Эстергаз остановился на светофоре, и на секунду ему очень захотелось увидеть этот невидимый мир, который он так хорошо себе представлял, увидеть равнодушных ко всему невидимок, одетых в лохмотья и старую одежду, прикладывающихся к бутылкам, как он, или подпирающих фонарные столбы, лежащих на засыпанных снегом тротуарах.
     Том поднял глаза от книги, вдруг пораженный воспоминанием о другом человеке, скрытом внутри него, который однажды уже видел его лежащим на этой кровати в этом отеле и читающим эту книгу. Ведь тогда, после аварии, он смотрел на себя такого как сейчас, смотрел на почти взрослого Тома. И воспоминание это окружала какая-то непонятная жестокость - взрыв дыма и огня, - подобно тому, как окружала она Эстергаза.
     Усталость, наполнявшая каждую клеточку его тела, тянула его вниз. Том подумал, что должен немедленно встать, книга выскользнула у него из рук, и Том увидел огромную фигуру своего дедушки, мечущегося у окна, подобно льву, в которого попала стрела охотника. Том потянулся к книге. Пальцы его коснулись темной половины лица, изображенного на обложке. Дедушка посмотрел прямо в глаза Тому, подняв голову от желтого листочка бумаги для записей, и юноша тут же уснул.
     О, нет. Взглянув в окно. Том увидел, что на улице уже темнеет. Несколько минут спустя Леймон фон Хайлиц вошел через дверь, разделявшую их номера, и приблизился к квартире. "Я пойду с вами", - сказал Том, но слова застряли у него внутри. Старик развязал шнурки и снял с Тома ботинки.
     - Том, милый, - сказал он. - Все в порядке. Не стоит переживать из-за того, что ты мне наговорил.
     - Нет, - сказал Том, и это означало "нет, не уходи, я хочу пойти с тобой", но фон Хайлиц похлопал его по плечу и, наклонившись в темноте над кроватью, поцеловал в лоб. Затем он быстро подошел к двери, мелькнула полоска яркого света, и старик исчез.
     А Том двигался по туманному коридору к маленькому белокурому мальчику, сидящему в инвалидной коляске. Когда он коснулся лица мальчика, тот поднял голову от книги. На лице его ясно читались гнев и унижение.
     - Не беспокойся, - сказал ему Том.

62

     Том едва различал в полумраке обступившие их фигуры. Ниже склонившись над мальчиком, он вдруг понял, что видит собственное мальчишеское лицо, которое узнает теперь с трудом. Сердце его учащенно забилось, и Том открыл глаза на двуспальной кровати в номере отеля "Сент Алвин". В окно бил свет уличного фонаря, оставлявший на потолке желтые пятна. Том потянулся к выключателю лампы, все еще видя перед собой мальчика в инвалидной коляске. Резкий свет ударил в глаза. Том застонал и потер ладонью лоб.
     - Ты вернулся? - крикнул он. - Леймон?
     Он впервые назвал старика по имени и тут же испытал неловкость. Из соседней комнаты никто не ответил.
     Том посмотрел на часы и увидел, то уже половина одиннадцатого. Он проспал три или четыре часа. Том встал и пошел на негнущихся ногах к двери в номер фон Хайлица.
     - Эй, - крикнул он, подумав, что старик, наверное, вернулся от Хобарта и сразу лег спать. Но ответа так и не последовало. Том открыл дверь, и увидел за ней еще одну темную комнату, точно такую же, как его - два стула и круглый стол у окна, двуспальная кровать, гардероб, диван, дверь в ванную. Кровать была застелена, но смятое покрывало и след от головы на подушке ясно давали понять, что фон Хайлиц лежал на ней, прежде чем уйти. Чувствуя себя так, будто он незаконно пересекает границы чужих владений, Том прошел через темную комнату к окну. По Калле Дроссельмейер ехал конный экипаж, фары следующих за ним машин освещали мускулистые спины двух черных лошадей. Несколько человек прогуливались по тротуарам, по противоположной стороне улицы пробежали несколько моряков. Решетка в окне ломбарда была опущена. Толстяк в белой рубашке и коричневых брюках снова стоял, привалившись к стене у входа в "Домашние закуски" и, покуривая, смотрел на ступеньки отеля "Сент Алвин". Он поднял глаза, и Том отступил на шаг от окна. Мужчина зевнул, сложил руки на груди и кинул окурок на тротуар.
     Том прошел в свою комнату и стал ждать возвращения фон Хайлица. Он съел несколько бутербродов с колбасой и сыром, прочитал двадцать страниц "Расколотого надвое". Потом попытался вспомнить, когда фон Хайлиц ушел на встречу с Дэвидом Натчезом. Два или три часа назад? Том начинал нервничать. Положив книгу на кровать, он стал мерить шагами комнату, прислушиваясь к звукам, раздававшимся в коридоре. Он открыл дверь и выглянул, но увидел лишь пустой коридор с двумя рядами коричневых дверей, на которых были выведены золотой краской номера. В дальнем конце коридора за одной из дверей кто-то играл гаммы на саксофоне. За другой дверью кто-то слушал радио. На лестнице послышались шаги. Том быстро убрал голову и прикрыл дверь. Шаги приближались, потом стали удаляться - человек прошел мимо. Том снова выглянул и увидел низкого темноволосого мужчину с забранными в хвостик волосами. В одной руке он нес футляр с трубой, а в другой коричневый бумажный мешок. Мужчина постучал в дверь в конце коридора, и игравший за ней саксофон тут же замолчал.
     - Эй, Гленрой, - сказал мужчина.
     Том высунул голову чуть дальше, но сумел разглядеть только, как дверь открылась и человек с трубой зашел внутрь.
     Том сел за стол и съел еще немного сыра. Потом достал из кармана ключ и нацарапал на столе рядом с чьими-то инициалами "ПД" свои собственные - "ТП" Затем Том попытался стереть нацарапанное, но ему удалось только слегка затемнить оставленные ключом линии. Том снова выглянул в окно. Толстяк в белой рубашке наблюдал на женщинами, которые только что вышли из "Домашних закусок" и пошли вверх по Калле Дроссельмейер, смеясь и разговаривая о чем-то. Том подвинул к себе телефон и набрал номер Сары Спенс.
     Сара взяла трубку на середине первого гудка, и Том представил себе, как она смотрит телевизор в замке мечты, построенном Антоном Гетцем, протягивает руку, продолжая смотреть на экран, и рассеянно произносит:
     - Алло?
     Том не мог ничего сказать ей.
     - Алло?
     "Что ты говорила о нас другим? - молча спросил ее Том. - И кто были эти другие?"
     - Кто там? - удивленно спросила Сара. Она держала трубку, надеясь, что ей ответят гораздо позже, чем ожидал Том.
     - Том? - послышалось на другом конце провода. Он затаил дыхание.
     - Это ты, Том? - снова спросила Сара.
     Том слышал едва различимые звуки работающего в комнате телевизора. А потом он услышал вопль миссис Спенс: "Ты что, совсем сошла с ума?"
     Том повесил трубку и набрал телефон собственного дома, не имея ни малейшего понятия, что он скажет матери и скажет ли что-нибудь вообще. Трубку взяли после третьего гудка, и голос доктора Милтона произнес:
     - Резиденция Пасморов.
     Том тут же положил трубку.
     Он посмотрел на часы. Минутная стрелка как раз перескочила с десяти пятидесяти на десять пятьдесят одну минуту.
     Том снова поднял трубку и набрал номер фон Хайлица. Телефон звонил и звонил, Том насчитал десять гудков, одиннадцать, пятнадцать. Затем он сдался.
     Почувствовав, что не может больше оставаться в комнате, Том подошел к кровати и надел ботинки, которые снял с него фон Хайлиц. Затем он прошел в ванную, плеснул в лицо холодной водой, посмотрел на отражавшееся в зеркале осунувшееся лицо, вытерся полотенцем, поправил галстук и вышел в коридор. Из-за двери в конце коридора доносились звуки саксофона и трубы, играющих в унисон "Кто-то должен присматривать за мной". До Тома смутно доносились какие-то голоса. Он прошел к лестнице и спустился в фойе.
     Из "Пещеры Синбада" вывалились несколько матросов. Теперь они стояли в дверях, держа свои стаканы и бутылки с пивом. Ночной портье склонился над конторкой, перелистывая "Свидетель". Клерк и несколько матросов посмотрели на сошедшего с лестницы Тома, потом отвернулись. Из бара доносилась скрипучая мелодия музыкального автомата. Свет ламп падал на потертые стулья и диваны, подчеркивал красные и синие пятна рисунка на лежащем под ногами восточном ковре. За стеклянными дверями отеля катились по улице машины. Том пошел в сторону моряков, которые расступились, чтобы он мог войти в бар.
     Грохот барабанов тут же наполнил его голову. Подвыпившие женщины, моряки, мужчины в ярких рубашках наполняли зал смехом, криками и сигаретным дымом. Перед стойкой, тщетно пытаясь двигаться в такт музыке, танцевали двое матросов. Том медленно пробирался вдоль стойки бара, протискиваясь мимо моряков и их подружек, от табачного дыма у него слезились глаза. Наконец он добрался до двери и вышел наружу, на Улицу вдов.
     Рынок уже закрылся, но торговец все еще сидел на своем одеяле рядом со шляпами и корзинами, разговаривая с воображаемыми покупателями. На другой стороне улицы люди поднимались по лестнице к входу в "Отель путешественника". На дверях магазина Эллингтона висела табличка "Закрыто". Переключился светофор, машины и экипажи поехали к перекрестку с Калле Дроссельмейер. Из окна с мигающим ятаганом доносились звуки барабанов. Дождавшись просвета в потоке движения, Том перебежал на другую сторону улицы.
     - Шляпы для вас, шляпы для вашей леди, корзины для рынка, - тянул нараспев босой торговец.
     Том постучал в дверь Хобарта. В магазине было темно.
     - Там нет ничего, не ходите в него, - в рифму прокричал ему торговец шляпами.
     Том снова постучал в дверь. Потом, ощупав ее, он нашел кнопку звонка и давил на нее до тех пор, пока не увидел приземистую темную фигуру, идущую к двери из глубины магазина.
     - Закрыто! - громко прокричал Хобарт.
     Том отошел на шаг от двери, чтобы Хобарт мог разглядеть его лицо. Тот быстро открыл дверь и впустил Тома внутрь.
     - Чего ты хочешь? - спросил он.
     - Мой друг - он по-прежнему здесь?
     Хобарт сделал шаг назад и спросил:
     - Какой еще друг? Я знаю человека, о котором ты говоришь? - На нем была длинная кремовая ночная рубашка, в которой Хобарт выглядел как сердитая кукла.
     - Леймон фон Хайлиц. Я приходил с ним сюда сегодня утром. Мы накупили кучу всего. Вы еще сказали, что я наверняка его племянник.
     - Может, да, а может, и нет, - сказал Хобарт. - А бывает и так, что человек говорит, что собирается прийти в какое-то место, а сам не собирается этого делать. И никто ни о чем не предупреждает Хобарта - зачем предупреждать какого-то Хобарта? - бросив на Тома сердитый взгляд, Хобарт сделал шаг к двери.
     - Вы хотите сказать, что он не приходил?
     - Если ты ничего не знаешь об этом, может, тебе и не положено об этом знать. - Откуда я знаю, что ты из себя представляешь? Ведь на самом деле ты же не его племянник.
     - А полицейский приходил?
     - Кто-то тут крутился, - признался Хобарт. - Возможно, это был он.
     - А мой друг так и не пришел на встречу, - произнес Том. Он был слишком изумлен, чтобы сразу начать беспокоиться.
     - Если ты действительно его друг, тогда как получилось, что ты этого не знаешь?
     - Он ушел из отеля несколько часов назад и сказал, что идет сюда.
     - Это тебе он так сказал. А человек, который приходил сюда и ждал, наверное, тоже хотел, чтобы это было именно так. Я вижу, ты очень волнуешься, но вот что я тебе скажу - я волнуюсь за Леймона фон Хайлица двадцать, нет, даже тридцать лет, и никакого толку от моих волнений никогда не было. Все равно он продолжал надевать всякие там парики, наклеивать усы и стоять во всяких, в том числе самых неподходящих, местах, наблюдая за тем, что, по его мнению, должно было там случиться. Эй, я говорю с тобой, племянник, - Хобарт положил ладонь на дверную ручку.
     - А сколько ждал его тот, другой человек? - спросил Том.
     - Он просидел здесь не меньше часа и ушел, кипя от злости. Не стоит ждать ничего хорошего от этого человека, - в темноте сверкнули зубы Хобарта. - Он чуть не сломал мой звонок, когда ввалился в дверь. - Хобарт погладил Тома по руке. - Возвращайся к себе и просто подожди Леймона там. Он всегда так работает, разве ты не знал об этом?
     - Видимо, нет, - сказал Том.
     - Не беспокойся, - Хобарт придержал одной рукой колокольчик звонка, а другой открыл перед Томом дверь.
     - Вот и он сказал мне то же самое, - произнес Том, выходя на улицу. Дверь бесшумно закрылась за ним.
     - Вы зашли внутрь, но ничего не купили, - поддразнил его торговец шляпами.
     Том посмотрел на босоногую фигуру, привалившуюся к стене и чуть не рассмеялся в голос - чувство облегчения вдруг сделало его почти невесомым. Он прошел мимо ступенек "Отеля путешественников" к тому месту, где сидел торговец, и опустился рядом с ним на колени.
     - Вы так испугали меня, - прошептал он. - Почему вы... Но тут он заметил, что торговец на целый фут ниже фон Хайлица. Изо рта его высовывались два клыка, напоминавших собачьи, а на месте глаз виднелись рваные шрамы.
     - Корзину или шляпу? - спросил торговец.
     - Шляпу, - сказал Том.
     - Платите три доллара и выбирайте свой размер.
     Том дал торговцу деньги и взял первую попавшуюся шляпу.
     - Вы не слышали здесь часа два назад звуков драки или чего-нибудь в этом роде со стороны бара напротив? - спросил он.
     - Я слышал ангелов Господних, - сказал торговец. - И я слышал шаги князя Тьмы, бродящего по этому миру. А вы прекрасно выглядите в этой шляпе.
     Пробираясь среди толпы, по-прежнему наполнявшей бар, к выходу в фойе отеля, Том отдал шляпу какому-то моряку, и тот надел ее на голову хорошенькой проститутке.

63

     В коридоре четвертого этажа из последнего номера слышны были музыка, смех и болтовня. Том вошел в комнату и, не включая свет, сразу подошел к окну. Толстяк в белой рубашке ковырял ногтем в зубах, а какая-то девица в облегающих шортах, на высоких каблуках и в весьма легкомысленном топике что-то нашептывала ему на ухо. Мужчина покачал головой. Девица прижалась к нему покрепче и потерлась грудью о его руку. Мужчина перестал ковыряться в зубах. Он повернул голову и что-то сказал девушке, которая сразу отпрыгнула от него, словно ее огрели плеткой.
     Том придвинул к окну стул и сел, подперев руками подбородок. Просидев так несколько минут, он поднял стекло. Комнату наполнил теплый, влажный воздух. Бесконечный поток движения тянулся по Калле Дроссельмейер, время от времени у тротуара останавливалось такси, оттуда вылезали парочки или одинокие пассажиры, которые, перейдя через улицу, направлялись к входу в отель.
     Ровно в час мужчина в белой рубашке зашел в "Домашние закуски". Через десять минут он вышел оттуда и занял свое место у стены.
     Разговор с Хобартом немного приободрил Тома, и первые несколько часов, наблюдая за улицей, он все ждал, что в соседней комнате послышатся шаги Леймона фон Хайлица. Том никогда не видел, что происходит по вечерам в этой части города, и теперь, не сомневаясь, что фон Хайлиц вот-вот вернется, он, как завороженный смотрел на жизнь ночной улицы. Количество машин и других средств передвижения на Калле Дроссельмейер постепенно росло, тротуары тоже наполнялись людьми. Здесь были прогуливающиеся в обнимку парочки, группы по пять-шесть человек, выносящие выпивку на открытый воздух. Время от времени из толпы на тротуаре узнавали кого-нибудь из пассажиров проезжавших машин и экипажей и выкрикивали приветствия, а иногда даже бросались наперер