то в Шеиди-Маунт. Стены были выкрашены в простые яркие цвета - небесно-голубой, солнечно-желтый и красный, как осенние кленовые листья. Эти цвета должны были поднимать пациенту настроение и помогать ему выздоравливать. Открыв глаза, Том вспомнил почему-то, как сидел на занятиях в детском саду миссис Уистлер и пытался вырезать нечто, отдаленно напоминавшее слона, из куска жесткой синей бумаги слишком большими для него ножницами. У него болели желудок, горло и голова, толстый слой белых бинтов покрывал правую руку. На специальной подставке, прикрученной к кровати, он заметил небольшой телевизор - когда Том в первый раз выключил его с помощью пульта дистанционного управления, медсестра, зайдя в палату, снова включила изображение со словами: "Разве вам не хочется что-нибудь посмотреть?" Во второй раз она сказала: "Никак не могу понять, что случилось с этим телевизором". С тех пор Том больше не выключал телевизор, только переключал на разные каналы, краем глаза наблюдая в промежутках между периодами сна за телешоу, мыльными операми и выпусками новостей.
     Когда в комнату вошел Леймон фон Хайлиц, Том снова выключил телевизор. Каждая часть его тела казалась ужасно тяжелой, словно под кожу накачали какой-то жидкости, и все болело, но болело как-то по-новому. Руки и ноги его покрывал слой прозрачного масла, пахнущего как освежитель воздуха для комнат.
     - Через несколько часов ты можешь уйти отсюда, - сказал Леймон фон Хайлиц, усаживаясь на стул рядом с кроватью Тома. - Теперь из больниц выписывают быстро - никаких проволочек. Я узнал об этом только что, так что мне придется сходить упаковать чемоданы и раздобыть для тебя кое-какую одежду, а потом я вернусь за тобой. Тим доставит нас в Миннеаполис, мы сядем на десятичасовой рейс и приземлимся на Милл Уолк в семь часов утра.
     - Будем лететь девять часов?
     - Рейс не совсем прямой, - сказал, улыбнувшись, фон Хайлиц. - Как тебе нравится больница Град-Форкс?
     - С удовольствием выпишусь отсюда.
     - А как тебя лечили?
     - Сегодня утром дали ненадолго кислородную маску. Потом, кажется, какие-то антибиотики. Каждые два часа приходит медсестра и заставляет меня выпить апельсинового соку. И еще они втирают в меня это пахучее масло.
     - Ты готов к тому, чтобы встать с кровати?
     - Я готов на все, только бы выбраться отсюда, - сказал Том. - У меня такое чувство, словно я переживаю заново всю свою жизнь. Меня недавно толкнули под машину, и я оказался в больнице. А скоро я раскрою одно убийство, и это повлечет за собой новую цепочку смертей.
     - Ты слушал выпуски новостей? - спросил Леймон, и что-то в его голосе заставило Тома насторожиться. Поднявшись повыше не подушках, он покачал головой. - Я должен сообщить тебе кое-что, - нагнувшись к Тому, старик поставил локти на край кровати. - Дом твоего дедушки на Милл Уолк, конечно же, сгорел дотла. И дом Спенсов тоже. Сейчас на Игл-лейк нет никого из приезжих с Милл Уолк - сегодня утром Ральф Редвинг вывез всех на своем самолете.
     - Сара?
     - Ее выписали около семи часов утра - она была в лучшем состоянии, чем ты, благодаря тому, что ты замотал ее в одеяло. Ральф и Катинка высадили Спенсов и Лангенхаймов на Милл Уолк, а сами полетели в Венесуэлу.
     - В Венесуэлу?
     - Там у них тоже есть дом. После всего, что произошло, Редвинги не захотели оставаться на Игл-лейк. После пожара там дурно пахнет, не говоря уже о расследовании, которое ведет полиция.
     - О расследовании? - переспросил Том. - А, по поводу ограблений.
     - Не только по поводу ограблений. Около двух часов дня, когда пепел наконец остыл настолько, что Спайчалла и заместитель Трухарта, который помогает полиции летом, нашли среди того, что осталось от дома Глена Апшоу, обгорелый труп. Он обгорел слишком сильно, чтобы можно было установить личность погибшего.
     - Тело? - ошеломленно переспросил Том. - Не может быть... - У него вдруг закружилась голова. По мере того, как он понимал, что случилось, к горлу подступала тошнота.
     - Это было твое тело, - сказал фон Хайлиц.
     - Нет, это было...
     - Чет Гамильтон был там, когда полицейские осматривали пепелище, и все трое решили, что тело наверняка принадлежало тебе. Рядом не было никого, кто мог бы убедить их в обратном. К тому, же им сразу пришел в голову убедительный мотив поджога. Я имею в виду Джерри Хазека. Едва вернувшись к себе в редакцию, Гамильтон написал об этом статью. Ее напечатают в завтрашнем выпуске газеты, и все узнают, что тебя нет больше в живых.
     - Это была Барбара Дин! - Том не мог больше молчать. - Я совсем забыл - она ведь говорила мне по телефону, что приедет ночевать... О, Боже! Она умерла - ее убили! - Том закрыл глаза, по телу его пробежала дрожь. Горе и ужас охватили его. Сначала Тома прошиб пот, потом все тело его похолодело, во рту стоял запах дыма.
     - Я слышал, как она кричала, - из глаз хлынули слезы. - Когда я вышел, когда я упал вам на руки, - я думал, что это ржет ее конь. Он почуял пожар и... - Том запнулся - в голове его звучал душераздирающий крик.
     Зажав уши руками, он вдруг увидел ее, Барбару Дин, открывающую дверь дома в своей черной блузке и жемчужных бусах. Том вспомнил, как тревожило его то, что он слышал об этой женщине от своей матери. Потом услышал, как Барбара произносит: "Не думаю, чтобы кто-нибудь мог стать для твоего дедушки тем, что люди называют хорошей женой", а потом: "Я всегда буду помнить о том, что твой дедушка спас мне жизнь". Теперь Том закрыл ладонями уже не уши, а глаза.
     - Я согласен с тобой, - произнес над ухом голос Леймона фон Хайлица. - Любое убийство глубоко противоестественно по своей сути.
     Протянув руку, Том крепко сжал затянутую в перчатку ладонь пожилого джентльмена.
     - А теперь позволь мне рассказать тебе о Джерри Хазеке и Робби Уинтергрине. - Фон Хайлиц также сжал пальцы Тома, желая приободрить его, но, несмотря на то, что ему стало чуть легче, Том вдруг почувствовал, как нарастает внутри чудовищная усталость и пронзающая душу грусть. - Эти двое угнали на главной улице машину и выехали на набережную перед Гранд-Форкс. Согласно показаниям свидетеля, они ругались, сидя в машине, в результате автомобиль врезался в ограждение набережной, и оба чуть не вылетели через лобовое стекло. Теперь оба в тюрьме.
     - Наверное, это все из-за Джерри, - сказал Том.
     - Это произошло около восьми часов вечера.
     - Нет, этого не может быть. Это наверняка случилось сегодня. Иначе как же они могли...
     - А они и не делали этого, - Леймон фон Хайлиц снова крепко сжал руку Тома. - Джерри не поджигал твой дом. Я также не думаю, что это он стрелял в тебя. - Отпустив руку Тома, он поднялся со стула. - Я вернусь за тобой примерно через час. И помни - в течение ближайших двух дней ты останешься для всех мертвым. Тим Трухарт знает, что ты жив, но я убедил его никому не сообщать обитом, пока дела немного не утрясутся.
     - А как же в больнице?..
     - Я записал тебя как Томаса фон Хайлица.
     Старик вышел из палаты, а Том несколько секунд тупо глядел в стену. "Помни, что ты останешься для всех мертвым..."
     Медсестра из дневной смены зашла в комнату с подносом, быстро улыбнулась Тому, заглянула в его карточку и сказала:
     - Мы ведь рады, что скоро едем домой, не так ли? - Это была полная рыжеволосая женщина с почти оранжевыми бровями и двумя выпуклыми наростами на правой щеке. Том ничего не ответил, и медсестра шутливо нахмурила брови. - Неужели такой милый юноша даже не улыбнется мне?
     Тому хотелось сказать ей что-нибудь, но он никак не мог придумать что.
     - Ну что ж, наверное, нам очень нравится здесь и жалко расставаться со своей уютной палатой, - сказала медсестра. Положив карточку на столик, она приблизилась к кровати, и Том увидел, что на подносе лежат шприц с длинной иглой, ватный тампон и стоит коричневый пузырек со спиртом. - Вы не могли бы перевернуться на животик. Это последний укол антибиотиков, прежде чем вас отпустят домой.
     - Прощальный укол, - сказал Том, переворачиваясь. Сестра раздвинула полы его больничной рубашки, которая завязывалась сзади. От прикосновения ватки со спиртом к ягодице стало холодно, словно с этого места стерли старый слой кожи, обнажив новый. Игла вонзилась в него на несколько секунд, затем исчезла - и снова холодный мазок ватки со спиртом.
     - У вашего отца такой величественный вид, - сказала медсестра. - Он случайно не играет на сцене?
     Том ничего не ответил. Прежде чем выйти из палаты, медсестра включила телевизор. Она не стала пользоваться пультом дистанционного управления, а просто нажала на кнопку включения с таким видом, словно это была обязанность, которой пренебрег Том.
     Как только она вышла, Том нащупал рукой пульт и снова отключил ненавистный экран.

53

     - Далеко не все наши жертвы одеваются так элегантно, - произнес Тим Трухарт, стоя в коричневой летной куртке у открытой дверцы потрепанного синего "доджа", когда Том и Леймон фон Хайлиц появились на пороге больницы.
     - Я тоже обычно одеваюсь не так элегантно, - признался Том, окидывая взглядом костюм, который принес ему фон Хайлиц. Он был сшит из дорогой материи в мелкую серую и голубую клетку, за воротом пиджака Том обнаружил ярлык известного лондонского портного, и, если не считать того, что пиджак немного жал в плечах, костюм сидел на нем лучше, чем вся его прежняя одежда. Фон Хайлиц также одолжил Тому белую рубашку, темно-синий галстук и пару начищенных до блеска черных ботинок, которые показались Тому очень жесткими и немного жали, хотя и были его размера. Том ожидал, что фон Хайлиц принесет ему какую-нибудь дешевую новую одежду, купленную в ближайшем универмаге, а не свою собственную. Когда, одевшись, Том посмотрел в небольшое зеркальце, висевшее в ванной больничной палаты, то увидел перед собой хорошо одетого незнакомца лет двадцати с небольшим. Ресницы молодого человека напоминали щетину зубной щетки, а на месте бровей осталось лишь несколько волосков. С лица его в нескольких местах слезала кожа. Если бы в ванной было темнее, Том подумал бы, что из зеркала на него смотрит не кто иной, как Леймон фон Хайлиц.
     Том забрался на заднее сиденье, где стояли чемоданы, а фон Хайлиц уселся спереди, рядом с Тимом Трухартом.
     - Ты наверняка никого не видел вблизи от дома незадолго до пожара? - спросил полицейский.
     - Я не знал даже, что в доме находится Барбара Дин, - сказал Том.
     - Пожар начался почти одновременно в передней и задней части дома - достаточно капли горючего и спички, чтобы такой старый дом вспыхнул, как фитиль. - Казалось, что Трухарт разговаривает с самим собой. - Таким образом мы можем сказать точно, что огонь возник не по причине небрежного обращения Тома со спичками или электроприборами. Тем более что загорание произошло вовсе не в кухне. Дом подожгли намеренно.
     На секунду Тому захотелось снова оказаться в маленькой кроватке в детском саду или, на худой конец, на больничной койке с бесконечно работающим телевизором.
     - Где-то в Игл-лейк или Гранд-Форкс живет человек, которому очень не везет в жизни, - начал Леймон фон Хайлиц. - Скорее всего, он сидел когда-то в тюрьме. И за деньги этот человек готов делать очень многие вещи. Он наверняка живет где-нибудь в лесу, и у него не очень много друзей. Джерри Хазек наверняка узнал его имя, обойдя местные бары и сделав несколько телефонных звонков. А значит, вы можете сделать то же самое.
     - В округе не меньше полусотни парней вроде того, о ком вы говорите, - сказал Тим Трухарт. - Я - не знаменитый частный детектив, Леймон. Я всего-навсего шеф полиции маленького городка. Обычно я не играю в такие игры. К тому же, Майрон Спайчалла очень хочет заполучить мою работу.
     Том, не удержавшись, зевнул.
     - Но ведь у вас в тюрьме сидят Нэппи Лабарре и Робби Уинтергрин, - сказал фон Хайлиц. - Это все, что вам требуется. Наверняка один из них разговорится, если пообещать ему небольшие поблажки.
     - Это в том случае, если они что-нибудь знают об этом.
     - Конечно, - согласился фон Хайлиц. - Если они знают об этом. Я ведь не сообщаю вам ничего нового. И я тоже давно уже не знаменитый частный детектив. Я - ушедший от дел пожилой человек, который способен только наблюдать за событиями, откинувшись на спинку кресла.
     - Наверное, именно это вы здесь и делаете, - они приближались к знаку, указывающему направление к аэропорту. Трухарт включил мигалку.
     - Ну, значит, частично ушедший от дел, - сдался фон Хайлиц, и они с Тимом понимающе улыбнулись друг другу.
     - Ну хорошо, - сказал Трухарт. - Но представьте, что придется пережить матери Тома, когда она узнает, что ее сын сгорел заживо. Это очень волнует меня.
     - Этого не произойдет.
     - Чего именно?
     - Она не узнает, что Том сгорел. Ее муж уехал на несколько недель в Алабаму, а сама Глория никогда не читает газет и не смотрит телевизор. Она серьезно больна. Даже если ее отец узнает о смерти внука, он не станет говорить дочери сразу, а может быть, вообще не скажет ей о гибели сына. У него богатый опыт по части защиты Глории от неприятных новостей.
     Том вдруг понял, что это правда. Если бы он действительно погиб во время пожара, все вели бы себя так, как будто он никогда и не жил на этом свете. Дедушка никогда не произносил бы его имени и запретил бы Глории упоминать его. И все бы шло так, как всегда хотелось Гленденнингу Апшоу. Она и она папа.

***

     Тим Трухарт остановил машину возле длинного металлического ангара, и все трое вышли наружу. Желтый свет газовых фонарей пропитывал все вокруг, Руки Тома были ярко-желтыми, а фигура фон Хайлица - желто-серой. Том внес один из чемоданов старика в ангар и увидел на серо-желтом бетонном полу полуразобранный самолет. Из-под чехла торчало стекло кабины, разобранный мотор напоминал схему сложноподчиненного предложения, болты - знаки препинания, а пропеллер - восклицательный знак.
     Фон Хайлиц спросил, как он себя чувствует.
     - Все в порядке, - ответил Том.
     Самолет Трухарта стоял в углу ангара. Они засунули чемоданы в багажный отсек через отверстие, напоминающее дверцу печи.
     Чтобы забраться в кабину, надо было встать на крыло, и Том поскользнулся и чуть не упал, но Тим Трухарт вовремя подал ему руку. Том сел на единственное заднее сиденье, а фон Хайлиц устроился рядом с пилотом.
     Заревел двигатель, и самолет выкатился в темноту, прежде чем подняться в еще более черное небо.
     В Миннеаполисе Том прошел по длинному проходу, в который выходили двери множества магазинов, рука об руку с Леймоном фон Хайлицом. Люди, попадавшиеся навстречу, бросали на них странные взгляды, с трудом сдерживая улыбку при виде долговязого старика и идущего рядом с ним юношу без бровей, одетых так, словно они только что выступали на сцене. Оба были на голову выше обычных людей.
     Из Миннеаполиса они полетели в Хьюстон. Проснувшись во время полета от запаха дыма, Том увидел перед собой стекло кабины пилота. На секунду ему показалось, что они возвращаются на Игл-лейк, но он тут же снова заснул.
     Между Хьюстоном и Майами Том проснулся и обнаружил, что голова его лежит на плече фон Хайлица. Он выпрямился и посмотрел на своего отца, который крепко спал, склонив голову набок и открыв рот. Фон Хайлиц дышал ровно и глубоко, и лицо его в полутьме салона самолета казалось совсем молодым.
     Стюардесса, напоминавшая внешне старшую сестру Сары Спенс, увидела, что Том не спит, и с улыбкой наклонилась над ним.
     - Всем нашим девушкам очень любопытно, и мне тоже, - сказала она, кивая на фон Хайлица. - Он что, какая-нибудь знаменитость?
     - Он был знаменит очень давно, - сказал Том. В Майами им пришлось буквально бежать к стойке, возле которой регистрировали пассажиров на следующий рейс, и спустя всего несколько минут они уже пристегивали ремни в самолете, который быстро выруливал на взлетную полосу, чтобы подняться в небо и покрыть сотни миль над океаном, отделявшие их от острова Милл Уолк. Перед ними сидели несколько монашенок. Как только пилот объявлял, что самолет пролетает над тем или иным островом, они все сдвигались к окну и наклоняли головы, стараясь разглядеть внизу Пуэрто-Рико и Виегас, черные черточки островов Святого Фомы, Тортолы и Вирджин Горды, короткие послесловия Ангвиллы, острова Святого Мартина, Монсеррат и Антигуа.
     - Я буду жить с вами? - спросил Том.
     Стюардесса поставила перед ними подносы с яичницей, беконом и жареным картофелем. Фон Хайлиц, поморщившись, махнул стюардессе, чтобы она унесла его поднос.
     - Не надо, - попросил Том. - Я съем и вашу порцию тоже. Стюардесса снова опустила поднос и с любопытством оглядела Двух странных пассажиров.
     - Мне очень нравится ваша манера одеваться, - сказала она. Том начал жадно поглощать еду.
     - Нет, я думаю, тебе не стоит жить со мной, - вернулся к прерванному разговору фон Хайлиц. - Но тебе также не следует возвращаться домой.
     - Тогда куда же я отправлюсь из аэропорта?
     - Думаю, тебе лучше пожить немного в отеле "Сент Алвин", - фон Хайлиц улыбнулся. - В том самом, который был когда-то записан на имя Антона Гетца. Я уже заказал тебе номер. Они ждут приезда Томаса Леймона. Думаю, для тебя не составит труда запомнить свое новое имя.
     - Но почему вы не хотите, чтобы я пожил у вас?
     - Думаю, в другом месте ты будешь в большей безопасности. К тому же "Сент Алвин" - очень интересное место. Ты знаешь о нем что-нибудь?
     - Это там произошло когда-то убийство? - Том смутно помнил слышанную в детстве историю - заголовки в газетах, которые вырвала у него мать. Кейт Редвинг тоже упоминала об этом.
     - Два убийства, - уточнил фон Хайлиц. - Это были, пожалуй, самые нашумевшие убийства в истории Милл Уолк, но я не имел к расследованию никакого отношения. Писатель по имени Тимоти Андерхилл написал об этих убийствах книгу "Расколотый надвое". Ты не читал ее?
     Том покачал головой.
     - Я дам тебе почитать. Хорошая книга - хорошая беллетристика, если быть точным. Но Андерхилл придерживался ошибочной точки зрения на суть этих убийств, как и большинство жителей Милл Уолк. Самоубийство главного героя было воспринято как признание вины. Мы приземлимся минут через двадцать, так что я вполне успею рассказать тебе эту историю.
     - Расскажите! - попросил Том.
     - На аллее за зданием отеля обнаружили тело молодой проститутки. Над трупом на стене были написаны мелом два слова:
     "Голубая роза".
     Сидевшие впереди монахини прекратили разговор и стали тревожно оглядываться на Тома и фон Хайлица.
     - А через неделю в одном из номеров отеля "Сент Алвин" нашли мертвым музыканта, работавшего в одном из городских клубов. Над кроватью, где лежал труп, были выведены печатными буквами те же два слова - "Голубая роза". Когда-то в молодости этот музыкант играл с Гленроем Брейкстоуном и группой "Таргетс" и участвовал в записи альбома с таким же названием.
     Том вспомнил, что слышал мелодии этой пластинки в доме фон Хайлица. И еще их очень любила слушать его мать. Тихие звуки таксофона напоминали ему песни, которые играла мисс Гонзалес в танцклассе.
     - Жертвы были не слишком заметными людьми, и полиция не особенно встревожилась. Ни проститутка, ни полуспившийся джазмен не были уважаемыми гражданами нашего острова. Так что полиция не особенно усердствовала, расследуя это дело. Было очевидно, что музыканта убили потому, что незадолго до этого он стал свидетелем убийства проститутки - даже Фултон Бишоп оказался в состоянии додуматься до такой простой вещи, так как окно номера музыканта выходило как раз на аллею, где обнаружили тело девушки. Однако через некоторое время убийца напал на молодого врача. Тот же почерк, та же надпись. Но когда выяснилось, что доктор был гомосексуалистом...
     Пилот сообщил, что самолет приземляется на острове Милл Уолк, и попросил пассажиров пристегнуть ремни. Монахини исполнили его просьбу.
     - Покровитель Фултона Бишопа, твой дедушка, сделал так, что его подопечному дали более перспективное дело, и...
     - Мой дедушка? - удивился Том.
     - Да, Гле