рность защитников Малой земли стоила  дорого,  похвала  Кутасина
радовала, и все же было не по себе.
     - Из двух сбитых самолетов, товарищ генерал, один, видимо, не "мессер",
а "лагг", - сказал я. - Кроме того, группа рассеялась. Я еще не...
     - Ну, знаете, на войне без потерь не бывает! - перебил  Кутасин.Задание
выполнено прекрасно, бомбардировщики  к  Малой  земле  не  допущены,  и  это
главное. Говорите, не вернулся "лагг"? Так, может, летчик-то жив, не так ли?
Вот и будем надеяться, что он возвратится в полк!
     Он не возвратился в полк, этот летчик,  а  оказался  им  молодой  пилот
сержант Михаил Алексеевич Шалагинов, ведомый старшего лейтенанта Белова. Что
же касается самого старшего лейтенанта... Из объяснений Белова выходило, что
он не успел развернуть истребитель навстречу нападавшим Ме-109, гитлеровцы с
ходу  сбили  самолет  Шалагинова,  а  Белов  вынужден  был  последовать   за
самолетами ударной группы, вклиниться в нее.
     - Когда вы вышли из боя? - напрямик спросил я.
     -  Вскоре  после  того,  как  "нырнул"  под  бомбардировщики.  У   меня
перегрелся мотор.
     - И вы решили, что можете уходить? Пошли в Геленджик, а заодно увели от
меня Попова, Ишоева и Морозова!?
     - Я никого от вас не уводил! Я боялся, что  не  дотяну  до  Геленджика.
Попов, Ишоев и Морозов сами ко мне пристроились.
     Слышавшие разговор участники вылета возмутились.
     - Как "не уводил"?! - взорвался  Ишоев.  -  Зачем  говоришь,  что  сами
пристроились?! А крыльями кто качал? Смотрю -  три  "лагга"  летят,  ведущий
крыльями машет, ну, думаю,  капитан  решил  с  таким  шалманом  фашистов  не
тягаться... Э-э-э! Из-за тебя нехорошо про капитана подумал!
     - Мы тоже виноваты,- отрывисто сказал Попов.-  Потеряли  вас  из  виду,
товарищ капитан, а потом... Мы старшего лейтенанта за вас приняли.
     - Я протестую. Это наговор! - произнес Белов, но смотреть нам  в  глаза
он избегал.
     Что происходило со старшим лейтенантом, еще год  назад  отличавшимся  в
борьбе с истребителями врага,  я  понять  не  мог.  В  конце  концов  Белова
откомандировали из полка и дивизии. Возможно, избежать такой меры можно было
бы, накажи мы старшего лейтенанта сразу  после  проявления  им  робости  под
Славянской. Ведь, получив сильный удар по самолюбию, пережив отстранение  от
должности, Белов резко  изменился.  Он  словно  прозрел  и,  воюя  в  другом
соединении до конца войны, выказал и мужество, и недюжинную волю  к  победе.
Сейчас можно  лишь  сожалеть,  что  мы  не  воздействовали  своевременно  на
старшего лейтенанта.
     Последние дни апреля 267-й ИАП, временно введенный в состав специальной
авиагруппы, прикрывающей Малую землю, базировался на аэродроме Геленджика.
     От Геленджика до самой дальней точки плацдарма -  20  километров.  Наши
истребители покрывали это расстояние за три минуты. У командования  полка  и
дивизии  появилась  возможность  оперативно   наращивать   наши   силы   над
плацдармом. Использовало эту возможность и командование воздушной армии.
     Аэродром в Геленджике сделался подлинным бельмом на  фашистском  глазу.
Враг  пытался  ранним  утром  и   вечерами   блокировать   аэродром   парами
истребителей-охотников, днем посылал в небо над Малой землей большие  группы
Ме-109 и ФВ-190, чтобы прикрыть свои войска  с  воздуха  и  уничтожать  наши
самолеты в воздухе, а  ночами  мелкими  группами  "юнкерсов"  и  "хейнкелей"
регулярно бомбил Геленджик.
     Буквально в первый же день прилета в Геленджик мы попали  под  одну  из
бомбежек. Вражеская бомба угодила в кабину моего  "лагга",  разнесла  его  в
клочья, так что до получения новых самолетов мне пришлось летать  на  машине
командира полка. Но, несмотря на все потуги гитлеровцев и даже на  численное
превосходство вражеских истребителей, полк успешно выполнял боевые  задания,
бил фашистов без пощады. Сказывался приобретенный  опыт.  Любо-дорого  стало
смотреть, как летают ведущие наших групп командиры эскадрилий капитан И.  А.
Черкашин и В. И. Смирнов, старший лейтенант  Ю.  Т.  Антипов  и  заместитель
командира эскадрильи старший лейтенант В. И.  Зимин,  как  отважно  и  умело
ведут бои с  противником  лейтенант  А.  П.  Попов,  молодые  летчики  полка
сержанты Д. Г. Члочидзе, П. А. Алферов и В. М. Морозов. У всех у них имелись
на счету сбитые самолеты врага. Прекрасно освоил к той  поре  "лагг",  часто
вылетал на задания, дерзко шел в бой майор Аритов, который  лично  сбил  уже
три самолета противника и два уничтожил в групповом бою.
     Действуя главным образом в районе Мысхако, иногда и в районе  Крымской,
все летчики полка применяли исключительно тактику нападения.
     Помню вылет в  район  Крымской  шестеркой  "лаггов"  29  апреля,  перед
закатом, в то самое время суток,  которое  обычно  избирали  гитлеровцы  для
поднесения нам каких-либо сюрпризов.
     Моим ведомым в полете снова был весельчак Миша Ишоев. Мы летели  с  ним
выше четверки "лаггов", идущих на высоте 3000 метров.
     Приблизясь к станице Крымской с юга, связавшись со станцией  наведения,
я решил водить группу в "оси солнца", по маршруту Крымская - Новокрымское, и
только скомандовал сделать разворот, как станция наведения передала:
     - Западнее Крымской в  пяти  километрах,  на  высоте  тысяча  двести  -
противник. Атакуйте!
     Несколько секунд  спустя,  накренив  самолет  влево,  я  увидел  четыре
самолета, формой напоминавшие Ла-5. Это были фашистские истребители ФВ-190.
     Кресты на крыльях  ФВ-190  мы  различили,  уже  пикируя  на  врага.  На
пикировании Ишоев обогнал мой "лагг", зарыскавший  носом,  и  первым  врубил
снаряды и пули в ведущего гитлеровца. С дистанции сто метров открыл огонь  и
я. Огненная трасса ужалила мотор фашистского ведомого.
     Выйдя из пикирования, мы сразу пошли в набор высоты с боевым разворотом
влево, чтобы добить врага. За счет  развитой  скорости  на  полной  мощности
двигателя выскочили на высоту 2000 метров. Противника  поблизости  не  было.
Лишь далеко внизу, на юго-западной окраине Крымской, поднимались к небу  два
черных столба дыма.
     - "Маленькие", доложите, кто ваш хозяин? - запросила станция наведения.
     Я сообщил позывной майора Герасимова.
     - Вас  понял,-  ответил  мужской  голос,-  Подтверждаю,  вы  сбили  два
"фоккера". Молодцы. Благодарю! Уходите домой.
     Так я сбил шестой самолет врага, а Миша Ишоев - второй.
     Как только мы приземлились и выключили моторы, прибежал командир полка,
поздравил с победой.
     - Знаете, кто руководил вами со станции наведения? - спросил он  и,  не
дожидаясь ответа, торжественно объявил: - Сам маршал авиации Новиков!
     Похвала  представителя  Ставки  Верховного  Главнокомандования  маршала
авиации, конечно, очень обрадовала. Такое бывает не часто!
     На следующий день, в канун Первомая, полк воевал особенно  активно.  Мы
дали клятву сражаться в честь Международного праздника трудящихся так, чтобы
небо показалось гитлеровцам с овчину,, и сдержали эту  клятву.  В  боях  над
Крымской и Мысхако с  численно  превосходящим  противником  полк  потерь  не
понес, а  фашисты  недосчитались  многих  истребителей  и  бомбардировщиков.
Капитаны Смирнов и Черкашин, старший  лейтенант  Антипов,  лейтенант  Попов,
сержант Ишоев и другие летчики увеличили счет лично  сбитых  ими  самолетов.
Очередного фашиста сбил в этот день над  Крымской  и  заместитель  командира
полка по политической части майор Аритов.
     Последний  боевой  вылет  30  апреля  был  необычным.  О  нем   следует
рассказать подробнее.
     Вечером, за два часа до захода солнца, двенадцати  штурмовикам  из  ВВС
Черноморского  флота  предстояло  нанести  мощный  удар  по  огневым  точкам
противника на  Малой  земле  близ  населенного  пункта  Южная  Озерейка.  От
штурмовиков требовалась величайшая точность в работе: цели находились  всего
в 150-200 метрах от нашего переднего края.
     Для прикрытия "илов" и помощи им в подавлении  малокалиберной  зенитной
артиллерии противника командование выделило три группы истребителей.
     Первой  группе  в  составе  восьми  экипажей  И-16  следовало  помогать
штурмовикам в уничтожении и подавлении  зенитных  огневых  точек  врага.  Ей
приказали, находясь на 100 метров выше "илов", совершать круговой полет  над
районом штурмовки, двигаясь слева направо.
     Второй группе - группе из нашего полка - в составе двенадцати  экипажей
ЛаГГ-3 предстояло находиться на внешнем  круге  И-16,  выше  их  на  100-200
метров и, двигаясь парами, так  же  по  кругу,  так  же  слева  направо,  не
допускать вражеские истребители к Ил-2 и И-16.
     Третья группа, состоящая из 12 экипажей  Як-1,  наиболее  скоростных  и
маневренных, разбивалась на две подгруппы: восьми экипажам приказали  ходить
парами над "лаггами" на высоте 2000 метров, но  обратным  кругом,  то  есть,
справа налево, а четырем экипажам - составить группу  свободного  маневра  и
находиться на высоте 3000 метров.
     Бесспорно, такой боевой порядок не отвечал  требованиям  наступательной
тактики, но ведь и роль истребителей в этом вылете  заключалась  не  в  том,
чтобы перехватывать истребители  противника  на  подходе,  а  в  том,  чтобы
обеспечить безопасность работы штурмовиков, требующей полного спокойствия  и
ювелирной точности.
     Все три группы вышли к Южной Озерейке одновременно и  тотчас  построили
огромную, разновысотную, вращающуюся в разные стороны "карусель".
     Центр нижнего круга нашей "карусели", круга штурмовиков, был сдвинут  в
сторону оборонительных позиций советских войск.  Двигаясь  по  большей  дуге
нижнего круга экипажи "илов" находились вне  досягаемости  огня  противника,
успевали  замечать  цели,  которые  малоземельны  указывали   им   разрывами
артиллерийских снарядов  и,  вырвавшись  на  меньшую  дугу,  оказавшись  над
территорией,  занятой  гитлеровцами,  всей  мощью   огня   обрушивались   на
обнаруженные огневые точки фашистов.
     Истребители И-16  в  это  время  непрерывно  пикировали  на  пытавшиеся
стрелять  "эрликоны"  -  вражеские  противозенитные  пушки   калибра   20,23
миллиметра.
     Ну, а "лаггам"  и  "якам"  хватило  "профессиональных"  дел:  с  начала
штурмовки не прошло и пяти минут, как  в  район  Южной  Озерейки  примчалась
первая четверка Ме-109.
     Истребители врага шли на высоте 2000  метров.  Сначала  они  обнаружили
приметные  издалека  темно-зеленые  "лагги",  намеревались  атаковать   нашу
группу. Однако еще на подходе фашисты поняли,  что  "лагги"  лишь  серединка
предложенного им "пирога" и попытались вывернуться из  неприятной  ситуации,
но было поздно. Пока они начали левый разворот с набором высоты, пара "яков"
из "обратной карусели" бросилась  в  атаку,  расколола  четверку  Ме-109  на
отдельные пары, и одна из этих пар была тотчас же атакована строго  в  хвост
парой "яков" из группы свободного маневра. Один "мессер" вспыхнул, рухнул на
землю, три уцелевших бросились наутек.
     Минуту-другую спустя появились еще две четверки Ме-109. Одна попыталась
на  высоте  3000  метров  с  ходу  атаковать  четверку  "яков"  из  обратной
"карусели", вторая же одной парой попыталась атаковать "лагги", а  другой  -
штурмовики, но была решительно  отсечена:  в  первые  же  секунды  боя  один
"мессер" был сбит, второй задымил и, теряя высоту, поплелся в сторону Анапы.
     Отскочившие от "лаггов" два Ме-109 присоединились к  вышедшей  из  боя,
получившей жестокий отпор первой четверке  Ме-109,  и  все  шесть  вражеских
истребителей стали  кружиться  около  нас  на  почтительном  расстоянии,  не
отваживаясь   приблизиться,   рассчитывая,   видимо,   выманить   на    себя
какого-нибудь не в меру горячего летчика. Это им не удалось. Тогда "мессеры"
полезли на высоту - выжидать удобный момент для атаки при  нашем  отходе  от
цели. Но как только в эфире прозвучал  голос  ведущего  группы  штурмовиков:
"Ласточка ноль-один! Я - Дрозд! Работу закончил, беру курс  на  базу!",  все
восемь истребителей Як-1 бросились в атаку 'на  шестерку  Ме-109,  остальные
группы истребителей так же перестроились, готовые  атаковать  противника,  и
гитлеровские летчики, форсировав моторы, скрылись.
     Так победой встретили мы 1 Мая 1943 года. Символичной победой!  Замысел
врага завоевать господство в воздухе на Таманском полуострове был сорван,  и
в срыве этого замысла дружно участвовали все авиационные  соединения  нашего
фронта.

ПЕРЕМЕНЫ
     Овладев станицей Крымская, войска Северо-Кавказского фронта весь май  и
почти весь июнь вели напряженные,  тяжелые  бои  с  противником,  стремились
прорвать вторую полосу его обороны, именовавшуюся  "Голубой  линией".  Атаки
наземных войск иногда прекращались: готовился очередной  штурм.  Авиация  же
передышек не имела. Воздушные бои шли непрерывно и с прежним ожесточением,
     Заботясь об усилении авиации фронта, высшее командование  направляло  к
нам новые соединения и  части,  вооруженные  самолетами  Як-1,  Ла-5,  Пе-2,
пополняло парк сражающихся  частей  новыми  машинами,  старалось  возместить
убыль в нашем летном составе.
     Получил новые машины и 267-й ИАП. Правда, это были те  же  "лагги",  но
имеющие более мощное вооружение, чем прежде.
     Новые самолеты мне не терпелось опробовать  в  бою.  Случай  для  этого
представился 23 мая, вот только проба оказалась для меня роковой. В  десятом
часу  утра  на  аэродром   Северской   внезапно   вышли   около   пятидесяти
бомбардировщиков Ю-87. Появились они  с  востока,  на  высоте  примерно  200
метров. Предотвратить бомбежку мы были уже не в состоянии, но вывести из-под
удара хотя бы часть самолетов, чтобы затем атаковать врага, могли.
     В  момент  появления  "юнкерсов"  я  находился  в  эскадрилье  капитана
Черкашина. Подал команду "вылет по тревоге" и на бегу  к  самолету  приказал
комэску лететь  моим  ведомым,  позабыв  в  горячке,  что  капитану  следует
руководить действиями всей эскадрильи.
     В воздух успели подняться 18 самолетов. По их  номерам  определил,  что
справа от меня - капитан Черкашин, еще правее - лейтенанты Д. И.  Чумичев  и
В. И, Корнев, сержант М. Г. Ишоев и младший лейтенант А. И. Козлов, новичок,
имеющий всего два боевых вылета.
     Эскадрилье Черкашина я приказал  атаковать  бомбардировщики,  остальным
летчикам - уйти на высоту, сковать  боем  вражеские  истребители,  наверняка
находящиеся поблизости. Шесть самолетов немедленно пошли вверх.  Можно  было
приняться за "юнкерсы".
     Набрав примерно 300 метров высоты, я приблизился к  замыкающей  девятке
бомбардировщиков.- Атакую! Илья, прикрой!
     "Мессеров" я не замечал, на сближение с левофланговым  Ю-87,  выбранным
для  атаки,  шел  спокойно.  От  огня  вражеского  стрелка  меня  прикрывало
хвостовое оперение его машины. Сначала я ударил  из  пушки  и  пулеметов  по
водяному радиатору "юнкерса", намереваясь вторым залпом поразить и  фюзеляж,
но тут все заволокло густым туманом: хлынувшая из пробитого  радиатора  вода
затуманила фонарь "лагга".
     Надо было уйти из-под водяной  струи.  Я  хотел  отвернуть  вправо,  но
заметил сверкнувшую возле правого борта машины алую трассу; подумал, что это
ведет огонь по соседнему бомберу Черкашин, решил подождать, пока  он  добьет
врага.  Правда,  удивило,  что   Черкашин   стреляет   из-за   моей   спины,
следовательно, с большой  дистанции,  я  даже  крикнул  товарищу,  чтобы  он
подошел ближе, но только это я и успел.
     Сильный удар по фюзеляжу, мертвая тишина в наушниках, слева разрывается
зенитный снаряд - "лагг" перевернуло на спину.  Гадать,  по  какой  причине,
некогда, сначала  надо  выйти  из-под  огня  "мессера",  принятого  мною  за
Черкашина!
     Продлив вращение самолета вокруг продольной оси до крена в 50 градусов,
я резко развернул машину, чтобы осмотреться, понять  обстановку.  Ударила  в
затылок, свела ноги, правую немеющую руку резкая боль. В  глазах  вспыхнули,
завертелись радужные круги. Самолет кренило влево, тянуло "на нос", он плохо
слушался рулей.
     Раненный, понимая, что ситуация создалась аварийная, я  должен  был  на
что-то решиться. И решился. Опасаясь, что не сумею  выбраться  из  кабины  и
выдернуть онемевшей рукой кольцо  парашюта,  надумал  посадить  поврежденный
"лагг". Но куда? Аэродром позади, удастся ли развернуть непослушный  самолет
на 180 градусов, неизвестно. К тому же  замыкающая  девятка  "юнкерсов"  еще
там...
     Спланировал на вспаханное поле, хотя оно имело уклон до 20  градусов  и
садиться предстояло поперек борозд: для выбора другой площадки  не  было  ни
времени, ни сил.
     Из кабины выбрался без посторонней помощи, встал на левую плоскость, но
тут  фюзеляж  качнувшегося  самолета,  перерезанный  пробоинами  от  пуль  и
снарядов, с треском разломился на две части.
     Меня подобрала проезжающая мимо полуторка. Я потерял много крови,  врач
полка майор Ф. И. Ванин насчитал на моем теле 27 осколочных ран.  Но  опасны
были не они, а двадцать восьмая, от крупнокалиберной бронебойной  пули,  что
застряла в мышце правого плеча. Не прошила меня  эта  пуля  насквозь  только
благодаря  бронеспинке  "лагга".  А  младший  лейтенант  И.  А.  Козлов,   к
сожалению, в этом бою погиб.
     Находясь  на  излечении   в   санчасти   БАО   (батальон   аэродромного
обслуживания), я  горько  переживал  гибель  молодого  летчика,  собственное
ранение и потерю самолета.  Можно  было  винить  находившихся  на  КП  полка
офицеров, не подавших своевременно сигнал тревоги, но прежде всего следовало
винить самого себя. На каждом  разборе  полетов  твердил  молодым  летчикам,
чтобы внимательно следили за задней полусферой, не ловили ртом ворон, а  тут
сам ворону поймал, да какую!
     В оправдание могу сказать одно: начиная с  23  мая  1943  года  я  стал
предельно осмотрительным, всегда успевал заметить противника прежде, чем тот
замечал меня.
     В санчасти я пробыл неделю с небольшим. Врачи настаивали на эвакуации в
тыл, но я, заручившись поддержкой майора Ванина, сбежал в полк,  долечивался
"дома".
     Возвращение в полк совпало с откомандированием в тыловую авиацию майора
Герасимова и назначением на должность командира полка майора Аритова.
     Назначению майора Аритова, обладавшего четким  командирским  мышлением,
твердой волей, знанием психологии людей, сторонника наступательной  тактики,
противника шаблона в использовании истребителей, опытного политработника все
мы искренне обрадовались. С радостью восприняли и  назначение  на  должность
начальника штаба полка майора Владимира  Прохоровича  Вольского  -  человека
умного, живого, энергичного, исключительно организованного.
     В середине июня мне присвоили очередное воинское звание -  майор.  А  в
конце месяца в полк поступил приказ о назначении меня штурманом  236-й  ИАД,
подписанный командиром дивизии полковником Кудряшовым.
     Признаться, я уже позабыл о разговоре со Щировым, предлагавшим летать в
паре, позабыл его вопрос: "Значит, нужен приказ?", и теперь, сообразив, кому
обязан новым назначением, расстроился и рассердился, опасаясь,  что  штабные
заботы, бумажные дела лишат возможности летать на боевые задания,  превратят
из летчика в канцеляриста.
     Свернув спальный мешок в рулон, засунув в  середину  рулона  бритвенный
прибор - все мое походное "имущество",- я простился с товарищами  по  полку,
вышел с Аритовым к посадочной полосе, где должен был садиться  высланный  из
штадива По-2. Сколько раз приземлялся здесь я  сам,  приземлялся  на  верной
своей "тараньке, с икрой", на деревянном моем "лагге", который не  подводил,
даже будучи тяжко израненный! Сколько раз заруливал к  этим  вот  капонирам,
улыбался встречавшим механикам, с которыми восемь  месяцев  делил  тяготы  и
риск войны!
     Я понимал, что по долгу новой службы буду общаться с однополчанами,  но
все равно испытывал грусть: прежняя близость  исчезнет,  вряд  ли  доведется
прикрывать в бою товарищей из 267-го, да и летчикам полк