а составляло всего 200-250  машин  различных
типов.
     - Мы имеем преимущество в воздухе и обязаны полностью использовать его!
- сказал замполит.
     В 9.00 меня вызвали на командный пункт полка. Орлов сказал, что капитан
С. И. Маев  все  еще  нездоров,  вести  3-ю  эскадрилью  на  боевое  задание
поручается мне.
     Ставя эскадрилье задачу -  прикрыть  наступающие  в  районе  Славянской
войска 37-й армии,- командир полка вновь указал и скорость, и высоту полета,
какие   требовалось   соблюдать   во   время   патрулирования,   и   границы
патрулирования, и строй, каким лететь.
     Эскадрилья должна была держаться на высоте 2000 метров - обычной высоте
действия  вражеских  бомбардировщиков,  ходить  в  правом  и  левом  пеленге
звеньев, барражируя строго над своими войсками.
     Похоже было, что предложением возглавить 3-ю эскадрилью командир  полка
хотел  перечеркнуть  вчерашнее.  Я  решил  высказать  соображения  о  высоте
предстоящего полета и боевом порядке  эскадрильи.  Учитывая,  что  вражеские
истребители будут находиться выше сопровождаемых  бомбардировщиков,  памятуя
советы бывалых летчиков - заботиться о взаимном прикрытии в  бою,  собирался
предложить  вести  патрулирование  указанного  района,  эшелонировав  звенья
самолетов до высоты 4000 метров. Но пока раздумывал, как начать разговор,  в
землянку командного пункта спустился незнакомый  коренастый  генерал.  Он  с
порога осведомился, кто вылетает. Орлов указал на меня.
     - Задание получили, товарищ капитан? - спросив генерал.
     - Так точно.
     - Вам что-нибудь не ясно?
     Начинать  разговор  с  командиром  полка  в  присутствии   неизвестного
начальника было неловко и неуместно.
     - Все ясно, товарищ генерал, - сказал я.
     - Тогда выполняйте приказ. Желаю успеха!
     В полете по новому маршруту ориентировка всегда затруднена, а  тут  еще
набирает силу разлив, отмеченные на картах овраги и плавни затоплены, каждая
речушка смахивает на Кубань!
     В заданный район мы все же вышли. Бой  бушевал  на  восточных  окраинах
станицы Славянской, вдоль железной дороги на Красноармейскую и  Троицкую.  В
один из  заходов  на  Славянскую  попали  под  сильный  зенитный  огонь,  но
фашистских  самолетов  за  время   патрулирования   не   обнаружили.   Зато,
возвращаясь в Краснодар, увидели  сначала  шестерку  "лаггов",  прикрывающую
"илы", а затем группу из восьми "яков", идущую на патрулирование только  что
покинутого нами района.
     Боевой порядок и тех, и других поразил. Пара  "лаггов"  летела  справа,
другая - слева от штурмовиков, метров на 200 выше последних, а  позади  этой
группы, еще на 500 метров выше, маневрировала третья пара "лаггов". Куда  не
сунутся "мессеры" - угодят под атаку наших истребителей, штурмовики прикрыты
надежно! "Яки" же шли на  патрулирование  следующим  образом:  две  пары  на
высоте 2000 метров с интервалами между парами и небольшими дистанциями между
экипажами каждой пары, а выше этой четверки, уступами влево и вправо, метров
на 300-500 выше - еще две пары. 11 обороняться удобно, и нападать с руки!
     С  доброй  завистью   проводил   я   взглядом   встреченные   самолеты.
Оказывается, новая тактика  истребительной  авиации,  о  которой  мы  только
слышали, да и то краем уха, применяется, и не кем-нибудь,  не  за  тридевять
земель, а нашими же товарищами, соседями по аэродромам! Изобретать велосипед
не требуется, следует лишь перенимать опыт!
     После приземления я собрал летчиков  3-й  эскадрильи.  На  лужке  возле
взлетной полосы развернулась горячая дискуссия  на  тему  о  боевом  порядке
истребителей при выполнении той или иной боевой задачи. Страсти  накалились,
и никто не заметил приближения Орлова.
     Командир полка выговорил за то, что не дежурю около телефона, напомнил,
что находимся на фронте, указал, что разборы полетов следует делать вечером.
- Займите готовность номер один! - приказал Орлов.- Задание прежнее. Вылет -
по зеленой ракете! Около машин я накоротке снова собрал летчиков,  обговорил
боевой порядок  эскадрильи  в  повторном  вылете.  На  ходу  перенимая  опыт
повстречавшихся  возле  Славянской  истребителей,  решили,  что  заместитель
командира эскадрильи старший лейтенант Белов возглавит  шестерку  самолетов,
полетит на высоте 2000 метров,  а  мы  с  ведомым  -  метров  на  500  выше.
Оговорюсь:  подлинной  фамилии  заместителя  командира  3-й  эскадрильи   не
называю, причины этого читатель вскоре поймет.
     Ведомым у меня собирался лететь майор Аритов, но в моторе  его  "лагга"
произошла поломка, и мне приказали взять ведомого из дежурной пары.  Самолет
нового ведомого своевременно занял место на взлетной полосе - справа и  чуть
сзади меня, но опознать летчика, сидящего в этом самолете, я  не  смог.  Его
позывной мне не сообщили, следовательно спросить по радио фамилию  пилота  я
тоже не смог, а сам ведомый попытки связаться со мной по радио не сделал, из
чего я заключил, что передатчик на его "лагге" отсутствует. Неприятно лететь
на боевое задание, не будучи уверенным, что ведомый тебя услышит  и  поймет,
но делать нечего: шестерка "лаггов" старшего лейтенанта Белова  уже  шла  на
взлет.
     Противника во время патрулирования мы не встретили, я передал по  радио
приказ ложиться на обратный курс, начал разворот и увидел два длинных, узких
самолета, несущихся со стороны солнца к шестерке Белова.
     На учебных плакатах, на рисунках к инструкциям  фашистские  истребители
Ме-109 выглядели немного иначе, но я узнал их, эти самые скоростные и  лучше
всего вооруженные самолеты гитлеровской  авиации,  встречи  с  которыми  так
долго и напряженно  ждал.  Да,  не  зря  на  жаргоне  летчиков  их  называли
"худыми": они и впрямь походили на отощавших хищников, стремящихся разорвать
подвернувшуюся жертву.
     Дальнейшее  заняло  несколько  десятков  секунд.  Предупредив  старшего
лейтенанта  Белова  об  атаке  противника,  мы  с   ведомым   бросились   на
"мессершмитты": у нас имелось преимущество в высоте, гитлеровцы нас явно  не
видели, упустить такой счастливый случай было бы непростительно!
     Память подсказывает: я испытывал ощущение полного,  глубокого  счастья,
какого не испытывал никогда прежде. Сбылось:  не  даром  ел  народный  хлеб,
делаю то, к чему готовился многие годы. И врагу не уйти!
     Так велики были желание поразить гитлеровцев и  уверенность  в  успехе,
что я поторопился, открыл огонь с большой дистанции и,  конечно,  прицельный
огонь "лагговского" оружия не достал фашиста.
     Обнаружив нападающие советские  истребители,  гитлеровцы  спохватились.
Форсировав работу моторов, сильно дымя, стали уходить  на  высоту.  Неистово
желая  исправить  допущенный  промах,  я  ринулся  вдогонку.  Мотор  "лагга"
завывал, но с каждой секундой я отставал все  больше,  мой  ведомый  остался
далеко,  беловская  же  шестерка  вообще  не   помышляла   о   преследовании
противника: встала в оборонительный круг,  и  пришлось  повернуть  к  своим,
смириться с неудачей.
     Разворачиваясь, я  увидел,  что  в  пяти  километрах  южнее  Славянской
несколько Ю-88, прикрытые парой "мессеров", бомбят наши войска.  Обнаружение
и уничтожение вражеских бомбардировщиков входило  в  задачу  ударной  группы
старшего лейтенанта  Белова,  но  тот  или  не  видел  врага,  или  опасался
разорвать оборонительный круг.
     По радио я приказал старшему лейтенанту атаковать "юнкерсы":
     -  Они  южнее  Славянской!  Обычно  хорошо  слышавший  радио  и  весьма
исполнительный старший лейтенант ничего  не  ответил.  "Карусель"  крутилась
по-прежнему.
     Я трижды повторил приказ и трижды ничего не услышал в ответ. Между  тем
время шло, "юнкерсы" делали свое дело, под  их  бомбами  сейчас  гибли  наши
стрелки и артиллеристы, саперы и танкисты, а мы только горючее жгли даром.
     Полагая, что у Белова  отказал  приемник,  и  не  видя  никакого  иного
способа прервать бессмысленное коловращение шести беловских истребителей,  я
врезался в середину их  круга,  показал,  что  требую  следовать  за  собой.
Одновременно передал по радио, что может не  хватить  горючего  на  обратный
путь. На этот раз круг "лаггов" распался, но было поздно:  "юнкерсы"  успели
уйти, оставалось одно - повернуть к дому.
     Мы с ведомым пристроились к ставшей в правый пеленг  шестерке  старшего
лейтенанта, заняв место левее  и  метров  на  500  выше  нее.  Вовремя!  Два
"мессера", возможно, те самые,  что  ускользнули  от  нас  в  первой  атаке,
вынырнули откуда-то и устремились к самолетам ударной группы.
     Я предупредил Белова о появлении  противника,  мы  с  ведомым  отогнали
гитлеровцев от беловской шестерки раз, отогнали другой, а  на  третий  стали
объектом атаки сами. Завязался напряженный воздушный бой между нашей парой и
парой фашистских истребителей. Следить  за  действиями  старшего  лейтенанта
Белова стало некогда, я успел в первые мгновения краем глаза понаблюдать  за
ведомым, убедился, что действует тот безупречно, и переключил  все  внимание
на самолеты врага. Разумеется, я не сомневался, что летчики  ударной  группы
поддержат меня и моего ведомого.
     Решительный отпор обескуражил противника. Впрочем, возможно, фашистские
летчики опасались израсходовать в затянувшемся поединке весь бензин, боялись
вынужденной посадки, поэтому после одного из многих маневров  по  вертикали,
после очередного залпа наших пушек и пулеметов снова  стали  карабкаться  на
высоту, сумели оторваться от преследования и ушли на запад.
     Я поискал взглядом шестерку Белова. В пределах  видимости  не  было  ни
одного самолета. В душу закралось дурное предчувствие.
     Посадив самолет на краснодарском аэродроме, я не дорулил  до  капонира:
кончилось горючее.  Отодвинув  фонарь,  торопливо  огляделся:  может,  Белов
прилетел, ждет? Нет. Его шестерки на аэродроме не  было.  Подрулил  ведомый.
Стянул с головы шлем. Я узнал в летчике сержанта  В.  Ш.  Авалиани,  Молодой
паренек на занятиях ничем  не  выделялся,  частенько  получал  замечания,  в
воздушном бою участвовал  впервые,  а  показал  себя  смелым,  хладнокровным
воином! Я был и  удивлен,  и  обрадован,  но  сильнее  радости  за  Авалиани
оставалась тревога за судьбу беловской шестерки.
     На КП  полка  докладывать  о  вылете  пришлось  тому  самому  генералу,
которого  видел  утром.  Генерал  угрюмо  смотрел  мне  в  глаза,   требовал
подробностей.
     Закончив доклад, я упавшим  голосом  попросил  учесть,  что  на  фронте
нахожусь второй день, боевого опыта не имею.
     - Боевой опыт в данном случае ни при чем,- с досадой сказал генерал.- С
какого года вы в авиации? Где учились?
     Выслушав ответы, исподлобья взглянул на Орлова, отпустил меня:
     - Идите, капитан. Вы больше не нужны.
     Я вышел из землянки с таким  ощущением,  что  действительно  никому  на
фронте больше не нужен. Вспомнился капитан Трошин, отправленный с  фронта  в
запасной полк...
     Догнавший майор Аритов успокоил: звонили с КП армии, группа Белова села
в Нововеличковской  для  заправки  бензином,  скоро  вернется.  Довелось  ли
старшему лейтенанту вступить в бой с врагом, Аритов не знал.
     - Товарищ майор, а кто этот генерал?
     Аритов поразился:
     - Как? Вы не знаете? Да  это  же  командующий  нашей  воздушной  армией
генерал-майор Горюнов!
     Подобного сюрприза я не ожидал.
     Сергей Кондратьевич Горюнов был  в  годы  Великой  Отечественной  войны
одним из выдающихся авиационных начальников. В Красную Армию вступил  юношей
еще в 1918 году, сражался с  белочехами,  белогвардейцами,  белополяками.  В
1922 году он, коммунист, командир стрелкового батальона,  после  настойчивых
просьб пил переведен в авиацию.  Окончив  Борисоглебскую  авиашколу,  Сергей
Кондратьевич  работал   инструктором   авиаучилища,   командиром   звена   и
эскадрильи, командовал авиабригадой, а затем  -  ВВС  Харьковского  военного
округа.
     Закончив командный факультет Академии имени II. Е. Жуковского  и  курсы
усовершенствования при Академии Генерального штаба РККА, Сергей Кондратьевич
получил звание полковника.
     Великую Отечественную войну Горюнов встретил в  должности  командующего
авиацией 18-й армии Южного фронта. В июне 1942 года вступил  в  командование
5-й воздушной армией.
     - Командующий недоволен командиром полка,- понизив голос, доверительно,
с сожалением, сказал Аритов.
     Я считал, что причина недовольства командующего - наш неудачный  вылет:
с истребителями врага дрались безрезультатно, бомбардировку южнее Славянской
сорвать не сумели, на обратном пути группа распалась. Подвели мы Орлова!  Да
и сами теперь, наверное, немногого стоим в глазах командующего армией.
     Шестерка Белова возвратилась довольно скоро. Встреч с  противником  она
не имела. Старший лейтенант доложил, что после взлета у него отказала рация,
моих приказов он не слышал, оборонительную  "карусель"  построил,  чтобы  не
рисковать жизнью молодых летчиков, а помочь нам с Авалиани во второй схватке
не решился, так как на исходе было горючее.
     - Ладно, идите отдыхать,- устало сказал майор Орлов.
     Я не верил ушам. Допустим, рация у Белова отказала, в чем я сомневался.
Но ведь он признался, что прикидывал, хватит ли горючего выручить товарищей!
     -  Товарищ  майор,  поведение  старшего   лейтенанта   Белова   в   бою
недопустимо! - сказал я.- Он должен быть строго наказан!
     - Послушайте,- по-прежнему устало ответил Орлов, когда я  изложил  свой
взгляд на случившееся,- старший лейтенант выполнял поставленную  задачу.  По
приказу бой с истребителями врага полагалось вести вам. Вы чего  хотели  бы?
Чтобы Белов ввязался в бой, а потом его  неопытные  пилоты  при  вынужденной
посадке все пять машин угробили?
     Я ушел с командного пункта обескураженный. Может, я не прав? Но сколько
ни думал о случившемся, признать себя неправым не мог. Выходило, что не прав
командир полка, что наши с  ним  взгляды  на  воспитание  подчиненных  резко
расходятся.
     Боевой опыт, как и жизненный, приобретается по крупицам,  со  временем,
только вот времени для его приобретения на войне всегда в обрез,  и  платить
за боевой опыт приходится дорого: ценой крови, нередко - жизнью товарищей.
     Непогожим мартовским утром, полку поставили задачу прикрыть наступающие
войска в районе станицы Красноармейской. Из-за низкой  облачности  и  плохой
видимости прикрытие решили производить четверками "лаггов".  Ведущим  первой
четверки  приказали  вылететь  'мне.  Ведомым  я  взял  полкового   остряка,
находчивого сержанта М. Г. Ишоева. Во второй паре  ведущим  полетел  младший
лейтенант  С.  Ф.  Фролов,  ведомым  -  сержант   В.   П.   Юдин,   крепкие,
жизнерадостные парни. Юдин на фронте был новичком,  Фролов  уже  воевал,  но
недолго. Считать их зрелыми летчиками не приходилось. Я  предупредил  обоих,
чтобы бдительно следили за воздухом, немедленно докладывали об  обнаруженном
противнике, атаковали первыми.
     Разрывы в облачности около Краснодара достигали значительных  размеров,
верхний край ее проходил на высоте около  1200  метров,  но  перед  станцией
Новомышастовской разрывы в облаках почти пропали, а верхний край  облачности
превысил 2000 метров, и я решил снижаться. Первыми нырнули в появившееся над
Новомышастовской "окно" мы с Ишоевым, за нами -  Фролов  и  Юдин.  И  только
выскочили под  облака,  справа  накинулись  два  Ме-109.  Похоже,  вражеские
"охотники" сумели нас подкараулить.
     - "Мессы" справа! - передал я по радио  товарищам,  резко  разворачивая
"лагг" в лоб ведущему фашисту.
     Миг - и гитлеровцы исчезли, скрылись в облаках: то ли не  ожидали,  что
их заметят и не  сумели  психологически  настроиться  на  схватку  в  равных
условиях,  то  ли  предпочли  избежать  боя  "на  лобовых".   По   рассказам
фронтовиков, бой "на лобовых" гитлеровцы не любили и не выдерживали. Но едва
мы легли на прежний курс, "мессы" снова вывалились из облаков и пошли именно
и лобовую атаку.
     Мой "лагг" и самолет ведущего фашистской пары сближались  стремительно.
Уверенный,  что  противник  отвернет,  я  шел  на  него,  ловя  "мессер"   в
перекрестие прицела. С дистанции в 300 метров открыл  огонь.  Гитлеровец  не
отвернул и тоже открыл огонь. Невероятно быстро  вырос  в  размерах,  возник
перед мной кок вражеского винта. Отчетливо различив переплет и стекла фонаря
кабины,  я  напрягся  в  ожидании  удара,  не  желая  свернуть  и   уступить
гитлеровскому ублюдку. Столкновения не произошло: в самый  последний  момент
тот не выдержал, ринулся вверх. Последнее, что успел  я  различить,  вернее,
угадать по контуру, было хвостовое колесо "мессера".
     Сделав левый разворот, я собрался вновь атаковать врага, но  фашистские
"охотники", снижаясь, уходили на запад, за линию фронта. За хвостом ведущего
тянулся серый шлейф. Очевидно, была повреждена водяная система "мессера".
     Внезапно я ощутил страшную усталость. Обе атаки заняли  не  более  пяти
секунд каждая, а сил, оказывается, отняли больше, чем многочасовой  перелет.
И все же я испытывал радость: схватка выиграна!
     Радость оказалась  недолгой.  Выровняв  машину,  я  не  обнаружил  пары
младшего лейтенанта Фролова. Сержант Ишоев, отважно и умело прикрывавший мой
самолет, сообщил по радио, что Фролов и Юдин еще во время первой атаки  ушли
на Красноармейскую.
     Почему Фролов не выполнил приказ держаться вместе, направился  в  район
Красноармейской, сказать мог только сам Фролов. Найти его  в  данном  районе
нам с Ишоевым не удалось, попытки связаться с ним по  радио  ни  к  чему  не
привели. Ни Фролов, ни Юдин на аэродром не вернулись.
     Командование сочло наши с Ишоевым действия правильными, но я не находил
себе места: опять неудача, не вернулись два экипажа.
     Фролов прибыл в полк на попутной машине утром 7 марта.  Рассказал,  что
рация на его самолете отказала после и вылета, что  значения  моего  резкого
разворота после выхода из облаков над Новомышастовкой он не понял,  так  как
противника  просто  не  заметил,  и  счел  за  лучшее  продолжать  полет  по
намеченному курсу. Около станицы Ивановской, оглянувшись, увидел, что машина
сержанта Юдина горит и падает, а на него самого идут  в  атаку  два  Ме-109.
Фролов попытался провести бой на  горизонтальном  маневре,  но  был  сбит  и
выбросился с парашютом.
     К сожалению, совершать серьезные ошибки  в  первые  дни  пребывания  на
фронте доводилось не только молодым летчикам. Ошибались и опытные. Ошибся  и
я.
     Требовалось произвести разведку дороги в тылу  противника  на  участках
Темрюк-Славянская и Варениковская - Крымская. На разведку  дороги  Темрюк  -
Славянская послали  меня.  Ведомым  вызвался  лететь  майор  Аритов.  Стояла
низкая, до 300 метров облачность, лететь предстояло  под  облаками,  самолет
могла повредить даже шальная пуля, поэтому я опасался за замполита,  пытался
отговорить его. Но Аритов ничего не хотел слушать.
     Маршрут проложили в обход территории, занятой врагом, с выходом в  море
и полетом над ним до траверза порта Темрюк. Оттуда мы  собирались  выйти  на
дорогу Темрюк - Славянская.
     Замысел удался. Мы спокойно обогнули линию фронта, над  Азовским  морем
шли без каких-либо осложнений, хотя не видели горизонта, а облака  прижимали
машины к воде. В расчетное время мы повернули на  юг  и  на  седьмой  минуте
полета заметили темрюкский порт. Я различил  стоящие  у  пирса  две  большие
самоходные баржи. На скорости 450 километров в час я  спикировал,  с  высоты
200 метров сбросил на левую баржу взятые в полет две  бомбы,  "горкой"  ушел
под облака. Такой же маневр, сбросив бомбы на правую баржу, проделал Аритов.
     Через две-три минуты мы обнаружили большой плац и  построенные  на  нем
квадратом фашистские подразделения. Спикировали друг за другом до высоты  30
метров, прошили вражеское каре огнем пушек и пулеметов.
     Зенитные орудия по нашим самолетам"  не  били  -  уцелевшие  гитлеровцы
разбега