отпуск, повоевать  за  деньги  и  отдохнуть. Вместо
положенных 45  суток  ухитрялся  зависать  на  полгода,  возвращался черный,
веселый, гулял  месяц-два, если  не подхватывала очередная авантюра, немного
болтался на службе до следующего  набора и  вновь убывал куда-нибудь.  Между
вояжами ухитрился добыть  от исполкома новую площадь,  хотя и через солидные
"вложения". Не скрывал, что  жил  войной и привез  из Армении  как-то рюкзак
денег, что было тьфу, летчики  брали с ограниченным весом  и спецура шмонала
на посадке, сами  авиаторы  да генералы  перли контейнеры  бабок,  золота  и
всякого  барахла.  Поводило то, что знаки быстро  обесценивались, не хватало
времени плотно накопить  хрусты  и вбить их  с  толком. "Много у  меня тогда
денег  пропало",  -  сокрушался  Чайкин, но не  унывал.  Комнату  обменял на
"брежневку",  купил  машину,  снова женился и завел скромное дело. Войны как
раз закончились, да и подустал - все, хватит.
     В окружающей действительности тем временем многое преобразилось,  резко
сместились приоритеты. Если в первые годы его службы не всякий начальник мог
позволить себе новые "жигули", а мечтой нижнего состава было нажраться даром
портвейна,  то  теперь  преуспевшие  рассекали  на  "бомбах", лохи  скрипели
зубами,  а  все  способные кинулись в бизнес.  Под ним  разумелись торговля,
посредничество,   решение   вопросов,  "крыши",  разборки  и   прочее,   что
обозначиться  и получиться урвать. Из простых служак шинкуют "капусту" прямо
у станка разве что гаишники,  к ним и не попасть в спаянные  ряды, крутиться
же народ  заставляла жизнь: оклады после реформ звучали смешнее учительских,
дворник  и тот мог взять для  уборки второй участок. С трудом  верилось, что
недавно сотрудник МВД уступал обеспеченностью только военным...
     Мирный быт не давался Чайкину: сначала разбил машину, долбанув "мерс" и
попав на ремонт, коммерция забуксовала. Наделав долгов, вынужден был продать
тачку и кров, чему  яростно сопротивлялась  жена, в ходе  дрязг тоже ставшая
бывшей.  Видно, семья тоже  была  ему  противопоказана,  хотя  женщин тянуло
всегда как магнитом. Пришлось даже судиться за площадь, чуть не с  бандосами
трясти вмиг остервозившуюся экс-супругу, также нашедшую себе каких-то ребят.
Жил  у баб, на халтурах, случалось ночевать по столам  в ленинской комнате и
дежурках,  пока  не устроился как-то  в  маневренный фонд.  И  лишь карьера,
смешная по нынешнему времени, шла в гору: из отделенного стал замкомвзводом,
долго исполнял  обязанности  полного командира,  покуда сверху  не сказали -
поступай в любой колледж-технарь с юридическим  факультетом, на крайняк хоть
в кулинарный, для офицерского звания достаточно образования выше среднего, и
становись на  должность. Иначе  так и сдохнешь  прапорщиком,  а  человека мы
найдем. Эх, были дураки, когда в  "вышку" гнали пинками, заставляли  идти по
разнарядке, а  народ отлынивал:  еще  чего, мозги сушить  да  тратить время.
Теперь попробуй  сунься  без "зеленых", конкурс выше, чем в  МГИМО... Набрав
справок  о  своих  "точках",  через  собеседование приткнулся на  заочное  в
ментовскую  среднюху  и  даже  ходил  на  занятия,  желая  вынести что-то  в
отставку, когда пробьет час.  Одинокая мамлейская  звездочка  обозначила его
успешный рост, хотя  чины в милиции сильно  девальвировались и вообще значат
меньше  армейских. Конфирмация  с некоторым нарушением  правил,  требовавших
сначала все  же  полный диплом, нареканий  не  вызвала  -  работал он давно,
авторитетом пользовался и службу, что называется, знал.
     Первую чеченскую  компанию Чайкин пропустил, хотя не по своей  воле.  С
"земли"  брали  мало,  о  волонтерах  речь  вообще  не  шла,  молотили ОМОН,
СОБРовцы, отряд  "Тайфун"  управления наказаний,  перешедшего в  Минюст. Эти
ездили,  как  на  работу, гибло много, бойня шла без организации  и порядка,
противник  систематически  прорывался в тыл,  окружал и  брал в  плен  целые
подразделения,  уничтожал  состав поголовно  -  бред  борьбы  с  вооруженным
населением,  действующим по соображению и условиям,  а не приказу. Однажды в
район  пришла  долгожданная  команда,   определили  состав   и  начали  было
готовиться, но тут  мордатый генерал, умевший в основном  рявкать и  сжимать
бульдожьи  челюсти   перед   объективом,   заключил  с  конфедератами   мир.
Бесчисленные жертвы зачеркнул взмах пера; далекий от политики  Чайкин боевые
дела понимал и принимал остро, зная, что такое ползать под обстрелом, тащить
из  подвалов  горящих  домов  женщин с  ребятишками,  вырывать  растерзанных
соотечественников   из   лап  всяких   мамедов,   давить   очаги   ползучего
сопротивления, а потом вдруг бросать все и мчаться  на аэродром,  оцепленный
"национальной  гвардией",  грузиться в последний  транспортник  с  последним
бойцом оперотряда, потому что  наверху принято  решение. Знал он также не по
газетам,  что  в Приднестровье  войны генерал  не выиграл,  просто  разделил
стороны, одна из которых являлась союзной, посулив смести артиллерией  любые
позиции,   с   которых   вспыхнет  огонь.  Что  было  сделать  не   мудрено,
независимость же пророссийской республики отстояли местные  силы, ополченцы,
милиция и даже уголовные элементы, поддержанные негласно в самые трудные дни
командным  составом  14-й  армии.  Большинство  этих офицеров  велели  затем
уволить, не разобрав, что многих посмертно...  А когда генерал впервые начал
плевать тщательно прокуренным  басом корявые фразы в микрофон, "румынские" и
тираспольские войска уже понесли тяжкие потери,  исчерпав порыв. Скороспелые
президенты  добазарились  тихой  сапой  друг с другом,  суетнувшиеся поимели
долю, и все постепенно сползло в болото, где завязло навсегда.
     Бабки на войне  делать  можно, пусть на  каждом уровне свои. Это Чайкин
знал и сказал первым, не  спрашивая, а утверждая:  "еду", с ним не спорили -
кому ж еще. Должность в отряде его интересовала мало,  выше  насест - больше
ответственность, хотя по мере выяснения, что из руководителей никто ехать не
рвется, первую роль все  увереннее примерял на себя. Когда дошуршало,  что в
командиры пробирается Балинюк, стали ясны дальнейшие его цели. Стратегически
Чайкин метил туда  же, хотя ближние год-два мог вполне провести на роте, кто
знает, не укрупнят  ли ее  опять.  В батальоне он  имел взвод и  должен  был
вот-вот  повыситься, но подразделение сократили, ненужных офицеров распихали
кого куда,  и ему  стоило труда  удержаться на  месте, поскольку не хотелось
идти  в территориальное  подчинение.  Отдельная  рота  при  райуправлении  -
вольные птицы,  разогнал бойцов  по постам и занимайся чем хочешь,  езди  их
проверяй.  По  правде  говоря,  охотнее  всего Чайкин катался  бы  на УАЗике
каким-нибудь начальником патрульного участка  или  старшим  группы  быстрого
реагирования, имея  дармовые колеса и время  для  личных дел.  Но  следовало
расти, лишь тупари с алкашами довольствуются обиранием "черных" на рынке. Он
налег  на  службу,  в  меру   подкрутил  гайки  и   стал  замкомроты,  когда
освободилась должность  - прежний зам, устав от неопределенности,  перевелся
куда-то.  Руководство  специально  держало место командира вакантным,  чтобы
надеющиеся  получить его  усердствовали,  а  оно  подстегивало  их  время от
времени обещанием "скоро решить вопрос".
     Назначение Балинюка в отряд при наличии старшего по  основной должности
Чайкина являлось нарушением, но  он бодаться не стал. Ехал тоже начальником,
там  будет видно. На месте  все распределилось естественным образом:  бывший
участковый  взял  на себя обеспечение, налаживание  связей и  быт,  Чайкин -
организацию  службы,  расстановку  и  боевую  часть. Поначалу  строжились  с
бойцами, даже устраивали  во  дворе вечернюю  проверку,  когда почти  удачно
пальнули  ВОГом с холма, дуристику  бросили. Здесь уяснялось быстро, что  на
одно место  не  стоит дважды  ступать и в  сортир  лучше бегать пригнувшись,
всякий раз новым путем. Балинюк, стремясь держать равновесие между фронтовым
послаблением и дисциплиной, сказал:
     -- Хлопцы, задача  у нас  одна - вернуться целыми и невредимыми. Первый
бог я, второй - Чайкин, на остальных вплоть до министра без команды внимания
не обращать. Имейте голову, блюдите осторожность,  на службе пьяных чтоб  не
было. Попадетесь с самодеятельностью -  пеняйте на себя, а если чего  нужно,
подойди скажи.
     Базой служила  разгромленная консервная  фабрика,  стоявшая на окраине.
Первый  этаж  пострадал  мало, предыдущие обитатели вычистили сор,  навесили
двери, заложили кирпичом  оконные проемы, установили буржуйки для обогрева и
сложили  на  крыше  наблюдательный  пункт  из  мешков  с  песком, перекрытых
шифером.  К  прибытию отряда  наличествовал уже  известный комфорт  -  нары,
кровати, топчаны, раздобытые  правдами и не  только матрацы, одеяла, посуда,
стулья, древний телевизор,  приемник  "Спидола"  и  прочие мелочи, создающие
чувство  обжитости  и  уют.  С  собой  народ увозил только  самое  ценное  и
транспортабельное,  не военные с их грузовиками, много ли  утащишь  в руках.
Обиход поэтому доставался смене и приумножался ею в свой черед.
     Разместились чин-чином - столовая, казарма, оружейка,  где стояли ящики
с боеприпасами и всякой пиротехникой; автомат,  набитые магазины и гранаты у
каждого всегда были под рукой. Имелось отдельное командирское помещение, оно
же  штаб,  склад  и  кухня.  Газ  поступал  с перебоями,  баллоны  старались
приберечь и в хорошую погоду стряпали на улице, где стояла печка из кирпичей
и  чугунной плиты  с  конфорками.  Готовила  под  приглядом  старшины,  вела
хозяйство  и  стирала по просьбам крупное шмотье  тетка  Сергеевна с  дочкой
Таней  девятнадцати лет.  Раньше  они жили в другом селе, неподалеку, совсем
без родных. Первую войну как-то пересидели в подполе да по соседям-чеченцам,
уцелел  и дом,  худо-бедно  кормились с  огорода. Независимость  перетерпели
благодаря строгому,  но  справедливому мулло. Если для мечети  не  случалось
имеющего должное образование и подготовку имама, старшим по культу избирался
самый знающий из  общины, который  становился для односельчан  главным  и во
внутренних делах. Поселок в первую  кампанию разрушили мало, войска прошли в
наступательном темпе,  особо  не  безобразничая,  ваххабиты затем  массой не
нагрянули, и мулло обычно защищал прибегавшую Сергеевну и две-три оставшихся
неместных семьи от здешних стервецов и наезжих головорезов.
     Когда  заварилась  новая  беспощадная война,  по  сравнению  с  которой
предыдущую  называли  "зарницей",  кончился  авторитет  старейшин  и  вообще
чья-либо власть. Татьяну изнасиловали молодые  боевики,  швырнули в подвал и
кинули следом гранату, на счастье  не взорвавшуюся. Сырую картофельную  тьму
прострочили очередями, а бросившуюся на них мать, забив прикладами и ногами,
оставили у забора. Взять в доме  было нечего, расстреляв последние стекла  и
утварь, воины ислама ушли.
     Но женщины выжили, отлежавшись в районе,  где  МЧС наскоро восстановило
больничку,  и  прибились к стоявшему  тогда на  посту сибирскому  ОМОНу.  Им
обустроили лачужку  позади фабричных строений,  за дело  мать и дочь взялись
сами,  не  сидеть  же  просто так,  кормились с общего  стола. Бойцы  решили
сбрасываться им  на жалованье  в  месяц  по  полтахе.  Это  были не  деньги,
командировочные и часть прочего довольствия платили вперед, с пустыми руками
в  Чечню  никто не ехал,  от пропуска машин тоже  кой-какой доход  поступал.
Казна пайком обеспечивала, "гуманитарной помощи" отряды притаскивали с собой
не один центнер, так что кроме  водки да сигарет парни мало в чем нуждались.
На месте царила  страшная нищета, десять рублей являлись приличной суммой, в
ходу был натуральный обмен. Войска сливали  государственную  соляру и бензин
за домашние  продукты, милиционеры обращали бросовую кильку,  твердый  белый
комбижир и стройматериалы типа колючки  и сетки  рабицы в  огненную воду, от
которой случались  временные умопомрачения, но без летальных исходов  - "нам
хоть пулемет, лишь  бы с ног валило". У федералов на железную валюту, спирт,
покупались левые гранаты, дымовухи,  сигнальные ракеты, штык-ножи и  удобные
ранцы десантников  (РД) из брезента.  При особом  желании можно было  добыть
"муху", огнемет, даже танк, если набирался соответствующий  объем  жидкости.
Ходило много фальшивых денег, особенно баксов, неотличимых на  глаз, поэтому
"зелень"  тут советовали  не  брать, даже по  супернизкому курсу.  Сергеевне
негласно уговорились  давать только чистые, "наши". Ежемесячное  довольствие
по здешним условиям выходило солидным,  тем паче имелся какой ни есть стол и
кров.  Она копила средства, понимая, что  по блокам век не прожить, когда-то
придется ехать  в Россию. Бойцы не  жмотились, кидали из общака сотню-другую
сверх - такое тетки пережили.
     Горе сожгло  их  по-разному: старшая молчала  в  вечной  безучастности,
девчонка  с искривленной пулей  ногой  могла вдруг дико захохотать, а  через
минуту   биться   в  истерике.  Не   очень   развитая   по  выпавшей   доле,
малопривлекательная,  говорящая с акцентом, как  сами  чехи и  все  выросшие
здесь, она  от случившегося повредилась  в уме. Само насилие повлияло на нее
образом, противоположным  обычному,  жалко и  примитивно,  с  проглядывающей
болезненностью она заигрывала с хлопцами,  отпугивая даже истосковавшихся  и
всеядных. По  смене уехавшие передали, что с  беднягой лучше не связываться,
под мухой иные пробовали нарушить запрет и раскаивались: у Таньки начинались
приступы, она  стонала,  тряслась,  орала  в  голос,  потом  могла  лишиться
сознания или глубоко  впиться грязными ногтями  в лицо, выбежать  неглиже на
блок. К ней относились сочувственно,  но брезгливо.  После  суток на посту в
любую погоду и обстановку сил и желаний оставалось день ото дня все меньше.
     Территорию   фабрики   некогда   окружал  бетонный   заборчик,  который
подправили  там-сям, заделав проломы цементными  блоками и кирпичом, подняли
ломами  несколько   рухнувших  секций,  натянули  сверху  колючку,  повесили
сигнализацию  из  консервных банок.  Для  охраны  этого  внешнего  периметра
учредили  ночной пост, промежутки  между строениями завалили чем придется, в
том числе  приставив жестяные-шиферные листы и укрыв  внутренность больше от
лишних глаз, чем пуль и осколков.
     -- Ну, у вас тут  прямо  форт, - одобрил какой-то проверяющий, -  целый
редут!
     Двойное ограждение позволило оставить на первом этаже несколько окон, в
боевых  условиях  их закладывают  как прорехи в  обороне  и  светомаскировке
ночью. Следующую трудность  представляло отсутствие стекол - там, где прошла
война,  они становятся  дефицитом.  Пару  рам  заполнили найденными кусками,
дальше натянули пленку. Вечером окна плотно зашторивали и прикрывали сбитыми
щитами,  днем распахивали  для  свежести и  освещения,  которое  являлось  в
основном  первобытным  -  свечи,  керосиновые  лампы.  Электричество в  селе
отсутствовало, ГЭС на речке взорвали еще в прошлый раз,  а дотянуть с севера
у  новой старой  власти  рук  пока не  хватало.  На  базе  стоял  ископаемый
дизельный агрегат, но  днем  его мало  включали из-за  громового тарахтения,
вони   и  частых  поломок,   запускали  позже  часа  на  три  -  подзарядить
аккумуляторы раций, посмотреть телек бойцам. Чтобы пальнуть  на звук  движка
чем-нибудь  крупнее автомата,  в темноте  не требуется даже особенно целить.
После заката курильщики  во дворе и то садились на корточки, жались к стене,
оптика приближает  рубиновую  точку  огонька  на километр, а ПНВ  показывает
возле  губ светящийся шарик, словно во рту  зажат фонарь.  Бери  чуть выше и
шпарь...  На  одиночные выстрелы  поверх  голов  отвечать  скоро  перестали,
начинали войну лишь в случаях относительно серьезных. Ночью смена торчала за
бетонными  укреплениями,  подремывая  в очередь, благо  в комендантский  час
изредка  проезжал  разве  кто-нибудь  свой,  с  оснащенными  узкой  прорезью
нафарниками,   отбрасывающими   двойной   млечный   эллипс   перед  капотом.
Остановившись, тотчас все гасили, подходивший для выяснения боец "светляком"
тоже зря не махал.
     Основную  проблему устраиваемого  в  непростых условиях быта составляют
всегда  помывка и клозет. Плескаться летней порой можно было во дворе, благо
за  оградой не  видать,  с оправкой обстояло сложнее. Канализация  в  полном
инженерном смысле отсутствовала на фабрике и раньше, имелся где-то  отвод  к
речке или поглотительные резервуары,  периодически  опоражниваемые со сливом
туда  же. В углу  забора стоял двухместный кирпичный  сортир, загаженный  до
предела, с проломленной крышей. Глубокий выгребной коллектор под ним не был,
к счастью,  вскрыт  случайным попаданием или  злонамеренной  "лимонкой",  но
ввиду  переполненности   дальнейшему  использованию  не   подлежал.   Первые
обитатели блока сколотили дощатую будочку вроде  тех, что стояли  вокруг  по
огородам.  Куркули  позажиточней имели  в домах  санузлы,  ванны  с газовыми
нагревателями, но сброс и  там шел  в ближайший овраг или  закрытый колодец,
внутрь которого опускались бетонные кольца,  добывавшиеся с прокладки всяких
коммуникаций.  Объем  засыпали щебнем  или булыжником, собранным  на  берегу
окатанным  речным  голышом.  Вода  фильтровалась  в грунт через открытый низ
колодца,  нечистоты   медленно  оседали  на  заполнителе,  рано  или  поздно
заставляя чистить изобретение хитроумной народной мысли, но в зависимости от
глубины его обычно хватало надолго. Строительство подобных сооружений даже в
самом упрощенном виде  бойцам улыбалось  мало, хотя  система как таковая для
уроженцев  разных нечерноземных деревень была не  нова.  Чеченцы  тут вообще
жили по-русски, с криницами, печками, сеновалами и чердаками. Дальше в горах
еще стояли плоскокрышие сакли на  гигантских валунах,  штукатуренные светлые
башни с плитчатым навершием. Нижние сланцевины,  выходящие за  край венечной
кладки, придавливались сверху новым  рядом отступающих в центр камней, и так
конструкция сужалась  до проема,  закрывавшегося последними двумя обломками,
шлепнутыми книжкой на старый бесцементный  раствор. Готовился он из песка  с
известью, полученной обжигом  карбонатных пород, иногда выбранных средь того
же  самого  руслового галечника-кругляша.  Такой капитальный  свод  выводили
веками на века, поглядеть издали  - фанза на  мощном столпе, только смотрели
тут издавна друг на друга сквозь ружейный целик...
     В ущельях с  отхожим делом обстояло проще. На крутом склоне за усадьбой
вкапывали стоймя пару длинных бревен, прибивали к  торцам  настил с  дырой и
кабинкой  из жердей с тряпками-занавесками. Поверх клался толь, от дорожки -
трап с  поперечными плашками против оскальзывания и даже ограждением по одну
сторону, если  конструкция получалась  высокой. Сидеть  в таком  ласточкином
гнезде  было  жутковато, ветер  раскачивал  его  и  шевелил  "стены",  доски
отчаянно скрипели  под ногой,  от  взгляда в  дыру голова шла кругом... Зато
никакой выгреб тут не требовался, система действовала автоматически в полном
равновесии с природой.
     Яму под  хилое  переносное строеньице  приходилось рыть узкую, много ли
выгребешь  тогда  в глубину.  Лопатить грунт  бойцы не  чурались,  все  одно
получалась та же армия, и труд вроде на себя, но не каждую же  неделю толчок
перетаскивать.  Кроме того, бегать к нему за  внутреннее ограждение с  одним
проходом оказывалось далековато, особенно ночью, неизменно обделывались углы
и  закоулки, а утвердить его  внутри периметра было  просто  негде. Гальюн -
объект  стратегический, он  должен  находиться в постоянном доступе и  виде,
иначе  уборной станут окрестности,  а  у  порога однажды найдешь  растяжку с
миной  под  нею.  Просто бросят  карбид,  и  то выйдет диверсия по  масштабу
последствий.
     Балинюк, любивший основательность, вплотную занялся вопросом и решение,
как  всегда, в