По доброй отечественной  традиции,  опирающейся  на  мировой опыт,
добытыми с бою землями по первости  военные же и управляют. Милиции и прочих
служб  для охраны  порядка  в освобожденных  уделах нагнали со всей  страны,
повелев одновременно набрать местных - какие иначе демократия, суверенитет и
народоправство?
     Опор у общественного  строя в итоге  оказалось  две,  между  собой мало
связанных и, как следовало ожидать, перманентно сползавших в противоборство.
Нацкадры подчинялись  к собственным  управлениям министерств по  республике,
пришлые относились к мобильным  отрядам, чему-то вроде штабов  соединений, и
через  них  - ханкалинской временной группировке  органов  и  подразделений,
ВОГОиП  МВД,  входившей  в состав объединенной  группировки  войск  (сил) по
проведению  контртеррористической операции  на  Северном  Кавказе.  Прямые и
нужные  любой власти  полицейские  функции исполняли  повсеместно  временные
отделы  внутренних дел, укомплектованные народом  из самых  дальних мест, от
Башкирии  до  Владивостока. Как исчислялась  надлежащая дистанция,  осталось
загадкой, но из  соседних  к примеру субъектов федерации  вообще  никого  не
слали.  Деятельность   созданных  местных  отделов  покрывал  густой   мрак,
навевавший мысли  об  ее  практическом  отсутствии. Заехавший как-то в свите
начальника "временника" опер-земляк, за что-то брошенный сюда  из управления
розыска добивать срок, прояснить ситуацию не смог:
     -- Так, себя сторожат. Информацию иногда сливают.
     -- А вы это... взаимодействуете?
     -- Да, их шеф к нашему ходит на совещания, бывает, вместе пьют...
     На  своем  блоке  мы  торчали в качестве  рядовых  бойцов,  усиленные в
дневное   время  чеченцами-контрактниками   из   отдельной  стрелковой  роты
комендатуры.  Местные коллеги, должностью  те  же постовые, разные служители
вневедомственной  охраны проезжали  мимо  на  собственных авто,  назначенные
стеречь  каких-то деятелей,  объекты нефтегазового комплекса  (их  руины?) и
энергетики...
     Этой  туманных задач милиции, не считая прочих силовиков и  должностных
лиц,  спустя  считанные  месяцы по официальному  завершению  войны  моталось
туда-сюда неправдоподобное  множество. Тихие семьянины непризывного возраста
и прочий люд, прикупавший удостоверения на рынке для ускоренного пересечения
КПП,  в счет  не шли.  Они держались скромно,  носили гражданку,  показывали
ксиву  без  обычного  апломба  и  быстро   вычислялись  по  длинным  лохмам,
неточности форменных аксессуаров на фото и отсутствии элементарных служебных
знаний.
     -- Ты в армии-то был, уважаемый?
     -- Нет.
     -- Как тебе  могли  сразу дать тогда сержанта,  если ты  месяц назад на
работу поступил?
     Клиент пыхтел и отмалчивался.
     --  Здесь вот китель должен быть,  а ты в рубашке.  Так и  скажи  - что
дали,  в  том  снялся,  и  не надо делать из нас дураков.  Будто один такой.
Ладно, езжай.
     Резон сдавать  их что  соплеменникам, что  во временный  отдел  напрочь
отсутствовал, обыкновенно задержанные спустя некоторое время ехали через нас
вновь, улыбаясь, как старым знакомым.
     Зато любой юнец,  заимевший  бумажку о  стажерстве  при  взводе  охраны
чего-то, чего он  даже не успел  выучить и  обделенный еще казенным оружием,
летел по встречной полосе в  объезд очереди, всех наших знаков, шлагбаумов и
бетонных чушек.  Остановленный  пальбой в воздух,  он  с праведным гневом  и
невыразимым презрением вопрошал, открыв дверь:
     -- Че такое? Ты же видишь, че свой!
     Коллеги  постарше в набитых мужчинской  всячиной  разгрузках, увешанные
железом  до зубов,  могли выскочить  из  ландо  всей кодлой, мигом  грамотно
окружить,  не  застя  друг  другу  линий  огня.  АК  с  семидесятипатронными
"улитками" на  согнутых локтях ненавязчиво  смотрели  нам в  область грудных
клеток.
     -- Что случилось? Мы - республиканский ОМОН, а вам чего надо?
     Ссылка  на  указание верхов до командующего  группировкой  включительно
досматривать  весь транспорт  и  особенно служебный местный  впечатления  не
производила.
     -- Покажи сюда твое указание? С комендантом мы за руку здороваемся,  он
такого приказа не отдавал и нам вообще никто. Вы тут херней страдаете, бабки
стрижете, а у нас операция сегодня. Зови старшего, а я сейчас доложу наверх,
из-за чего мы опаздываем!
     На свет являлась рация со сканнером, имитировалось нажимание кнопок. От
машин стягивался народ, устав ждать,  подъезжали  другие бойцы правопорядка,
тотчас присоединяясь  к сотоварищам.  Парни  на  другом  конце  поста,  видя
неладное,  перекрывали   движение,   поверх  опоясывавших   блок  укреплений
возникали  стволы  кем-то  поднятого   резерва,  с  вышки   лязгал  затвором
просунутый сквозь дырявую массеть пулемет.
     Обстановка разряжалась обычно неохотным выползанием  из фортеции  наших
рулевых.  Никаких бумаг  и  внятных  легитимных  установок  насчет  проверки
служащих  органов  не   было,  и  туманное  поминание  обязанностей   наряда
парировалось   заявлениями   о   директиве   самого    главного   начальства
беспрепятственно пропускать всех силовиков.
     Директоры пробовали бычиться раз-другой с вызовом подкреплений и бранью
в лицо, загоняя противостояние на грань стрельбы. Но прибывавшие на разборку
паханы сводили его к рукопожатиям с авторитетами другой стороны, "мои ребята
погорячились, но и ты не  прав". Ситуация изначальна являлась тупиковой, что
признавали таким образом де-факто самые киношно хрипатые бугры из комендатур
и  даже   ханкалинских  управлений.  Посему  наши  отцы,  построжившись  для
видимости, приказывали записать номера строптивцев - сообщим куда следует, и
усмехающиеся  братки по  классу  сматывались восвояси,  а мы  возвращались к
повседневным задачам.


     На  разводах, в  свете чуть  разгорающегося  стылого утра, зачитывались
поступившие  ориентировки.  Внимание   неизменно   заострялось   на  розыске
преступников и боевиков,  успевших послужить новой власти либо располагающих
документами сотрудников милиции.  "Вот они  гады  какие,  сплошь  дудаевцы и
исламисты!  Давить  их  всех  надо,  а  вы  жалеете..."  Жалостью  считалась
либеральность к  коллегам,  снисхождение к пожилым  людям,  теткам и прочему
угнетенному  большинству,   а  также  случаи  явной  халатности,  доходившей
моментами  до  саботажа.  Привозимые  из мобильного  отряда,  "временника" и
комендатуры сообщения об инцидентах  на блоках,  стрельбе и жертвах  с обеих
сторон отчего-то лишь разогревали показное рвение  начальства. Чужой опыт не
шел им впрок, заставляя  осмыслить целесообразность строгих мер  и возможные
последствия ввиду близившегося отъезда.
     Нашим  завхозам  не  хватало  разума,  сил  и  мужества  держать  пресс
многочисленных   генералов,   руководителей,  проверяющих,   немилосердно  и
постоянно дравших их. Вылез - терпи, плетью не гнали, но они, как жидкость в
поршне, лишь передавали  давление вниз,  чего система  от  них и  требовала.
Механика осложнялась  подчиненьем  разным  инстанциям,  главным  из  которых
нередко оказывалась ведомственно чуждая нам комендатура.  Посему в очередной
раз мало кто обратил внимания на рядовое зачитывание:
     -- ...Задержать автомашину ВАЗ-2106 белого цвета  госзнак  С645КХ 95-го
региона,   в  которой  может  находиться  сотрудник  милиции   Арсаев  Юнади
Саламбекович  либо  преступник,  имеющий документы  на  его  имя.  Соблюдать
осторожность ввиду  наличия у него оружия, в случае  задержания сообщить  на
"Утес".
     Это  был  радиопозывной   комендатуры.  Формально  ловлей  кого-либо  с
рассылкой сыскных  листов занимались ОВД, куда  отправляли  всех  пойманных,
исходить же  требования по уголовным делам либо оперативная информация могли
откуда  угодно из  сети подразделений и служб, опутавших край тотчас  по его
замирению.  Бытие власти для  самой себя,  а  не упорядочения  и  облегчения
народной  жизни,  отчетливо  демонстрировалось  здесь  наличием бесчисленных
структур  управления населением,  половина которого голодала. До  розыска же
какой-то  машины нам  откровенно было мало дела. Высматривать ее  до пучения
глаз  вряд ли  кто  собирался,  ибо  только  идиот, натворив что-то,  поедет
открыто через посты...
     К концу  первой  смены,  когда  наплыв ослаб,  я глянул в ориентировки,
иметь  представление  на  случай  проверок.  Когда зевота  рвет пасть, тяжко
запоминать  что-либо, не  больно и  хотелось, но  лишних  нареканий старался
избегать. В конце была подколота утренняя, ксерокопированный листок с ручным
текстом косыми печатными буквами; "временник"  и то шлепал цидулы на компе и
почти  без  ошибок.  Организация на  нуле, а командиров...  Вспомнился  крик
вечером раньше  в  эфире, запойный начштаб  после  кому-то говорил: разведка
гоняла  по  темноте  белую "шестеру", да  упустила. Местные полицаи, кстати,
вполне могли ехать  поздно со службы и не остановиться  средь чиста поля или
развалин на сигнал военных, периодически ставивших выдвижные посты - замашки
у тех были далеки от светских, а любой чех только враг. Оккупационные будни,
хотя нам что...
     Сутки  прошли непримечательно и обыкновенно. Кого-то для проформы взяли
в  плен за  просроченную справку взамен паспорта, сгинувшего  в пекле войны,
одного бойца  сняли с  поста бухим. Ненастный  отсыпной день  тек вяло, всяк
шедший толкал наши  средние  нары  в тесноте, сосед лазал туда-сюда на верх,
кряхтя и ругаясь. Долбанный  телевизор  показывал очередное ток-шоу, рванный
сон  окутывал и исчезал  от шума. Погода нежданно скакнула в  оттепель,  шел
мокрый снег,  вылазить  никуда не хотелось.  Начальство  уже  не  принуждало
трудиться в выходные, хотя быстро сдававшие под открытым небом хлорвиниловые
мешки тихо сыпались, а столбы  с колючей проволокой, врытые нами же в начале
срока, угрожающе кренились. Грял дембель-избавитель,  опутывая всех  ленивой
неохотой издалека.


     День же следующий не задался  прямо с утра. Невесть зачем в полвосьмого
на Грозный промчался комендантский кортеж, углядев какие-то  нарушения, босс
выскочил из "Волги", обложил криком  в обычной  манере стоявших  и  приказал
звать  ответственного.  Тот  мирно   дрых  с  полуночи,  озверевший  генерал
затребовал командира отряда, редко встававшего раньше девяти. Не дождавшись,
красный  от ярости комендант ворвался на блок,  прямо в офицерский кубрик, и
застал нашего  маршала  в  сиреневых кальсонах, еле  продравшего  от  стуков
посыльных  глаза. Все  очухавшиеся прыснули  куда могли,  но вопли слышались
даже  на  посту.  Последовали  репрессии, виновный личный  состав  до  обеда
собирал мусор, выкладывал кирпичную дорожку по грязи и рыл сточную канаву. С
нарядом торчал  на дороге  весь день  комвзвод по  кличке  Даун,  в основной
службе выше  старшего опера так и не поднявшийся. Избежавший армии, здесь он
раскрылся  в  полный  рост,  заменяя ефрейторской придирчивостью  отсутствие
способности мыслить и выдвинуться  хоть  куда-то силой иных качеств. Ухватки
слободской шпаны  при комплекции среднего бегемота кричали о пропавшем месте
в  бандшайке,  может,  не взяли  когда-то за скудоумие, только  в  милицию и
осталось идти... Он ревностно бдил  за нами, ел мозг до сумерек, когда поток
машин иссяк, и лишь  тогда ушествовал  с чувством выполненного долга, обещав
всю  ночь  проверять нашу боеготовность. Это  слово  мы не могли слышать без
плевков; днем по  рации  ввели "Стоп  колеса", народ покричал и  разъехался,
царило относительное спокойствие, но  явились три  машины чеченского СОБРа и
потребовали  их  пропустить,  размахивая  боевым  распоряжением  с  подписью
грозненского  коменданта.  Даун вылез  из  столовой  как был,  без  шапки, с
маслянистыми губами, изучил бумагу и важно заявил хриплым басом:
     -- Мне это не указ. Дорога з а к р ы т а д л я в с е х!
     Напрасно  здоровый улыбчивый мужик,  главный  у собровцев, перед  явным
боевым опытом  (не  важно, на чьей стороне)  которого Даун  выглядел щенком,
пробовал втолковать,  что  один комендант не может  знать приказов  другого,
равного   по   должности,   и  для  этого   сотрудникам   выдается  документ
установленного образца. Мерзший в свитере и калошах, привезенных по чьему-то
совету вместо резиновых сапог, Даун гороподобно стоял на своем.
     -- А если сейчас откроем сами и поедем, что сделаешь? - двинулся вперед
потерявший терпение крепыш с пулеметом, кладя ладонь на шлагбаум.
     И оставивший где-то  даже знаменитый ремень  с патронташем  для  ВОГов,
гранатными  подсумками  и командирским "Макаровым",  общим весом на полпуда,
Даун заявил, вздернув голову:
     -- Буду стрелять!
     Плюнув, чехи развернулись и полетели в сторону объездной дороги. Гордый
собой,  Даун  вернулся к прерванной  трапезе. Мы с напарником  вытерли пот -
толпа изрешетила бы нас  и умчалась  раньше, чем кто-то успел бы  отщелкнуть
предохранитель...
     Среди гама кубрика невозможно  было отдохнуть в законные два часа между
сменами. Вяло собираясь на  пост, я краем глаза поглядывал на экран, вольный
народ с нездоровой погруженностью созерцал ширпотребный бовик.  Молчавшая  в
углу рация вдруг ожила:
     -- "Кондор", "Кондор", выйди срочно на "первый"!
     Первым числился блок, хотя других постов  не было. Выбравший изначально
звучный позывной Даун нехотя зашевелился на койке, где возлежал в спортивных
брюках и носках. Рация заторопила:
     -- "Кондор" - "первому", пожалуйста быстрее! Как принял нас?
     -- Слышу,  слышу, -  проворчал  он в персональный  "Кенвуд",  накидывая
куртку и вываливаясь за дверь. -  Пернуть сами не могут, все командир нужен,
мля...
     Хотя  вечно требовал докладывать ему  обо  всем  и  спаси Бог  избегать
самовольства.
     Я натягивал ватные штаны, когда в наш барак  заглянул кто-то из второго
отделения и крикнул:
     -- Заступающая смена, бегом на пост! Вас Жорж зовет, сказал быть мигом.
     Так на самом деле звали Дауна-грифа. Чертыхаясь (задержали кого-то  или
разборка с  проезжающими, как пить дать), мы сгреблись,  застегивая на  ходу
разгрузки,  пихая  кого-то  прикладами,  и  потопали  в  холодную  тьму.   У
шлагбаума, к нашему удивлению, никого не  оказалось. "Эгей!"  -  окликнули с
перекрестка, куда не добивал единственный на всю округу фонарь, возрожденный
при блоке усилиями старшины и негусто освещавший круг выщербленного асфальта
под  собой.  Подойдя, мы разглядели у крайних ворот  Муху с  Борей,  которых
должны были  сменить, Дауна  и  двух  чеченцев-парней в камуфляже и вязанных
шапочках  у  белых  "Жигулей". Преобразившийся Жорж  что-то втирал ближнему,
деланно хихикая и  скалясь. Раздраженный перспективой топтать  снег на целую
четверть часа дольше, я хмуро бросил Мухе:
     -- Ну, что тут?
     Молчаливый  Борис  пожал плечами, а Мухин  начал делать какие-то знаки,
кивая исподволь на  местных. Когда я снова открыл рот, он потянул меня назад
и зашептал:
     -- На номер смотри - это та "шестера".
     -- Какая?
     -- Тише, та самая, в розыске, позавчера  на разводе читали. Стоим себе,
вдруг кто-то к  Адиле приехал. Бор говорит - давай глянем, подходим ближе, и
опа-на...
     Борис регулярно писал  себе  на  листок  данные  разыскиваемых  людей и
транспорта, сверяя затем при  проверке. Отличаясь  редкой исполнительностью,
он сыскал притом немилость шефа, ответив на вопли по поводу не высаженной из
автобуса бабки:  "Я  не  оккупант", и с тех пор  ходил  в  штрафниках.  Хотя
добросовестнее и честнее его среди нашего сброда не имелось.
     Жившая  в этом доме Адиля, муж которой то ли погиб или пропал без вести
в первую войну, то ли пребывал неизвестно где, тянула многочисленную семью и
родственников на  доходы от ларька, стоявшего по другую сторону улицы. Бойцы
отоваривались у нее сигаретной  мелочью, пивом и бодяжной водкой. Официально
торговля  спиртным,  как  и  употребление  его военнослужащими  объединенной
группировки,  к  которым  мы  приравнивались, строго  воспрещалось.  Бутылки
уносили за пазухой  или  в  штанах,  и кособокие  семенящие фигуры  издалека
обличали преступную цель  похода "за  спичками".  Издержавшиеся несли к  ней
пятнистую спонсорскую  форму, обувь, мелкое  отрядное  имущество, пайковые и
стащенные из  кухни продукты, накупленное поперву невесомое турецкое золото.
Ради мирных  отношений Адиля верила  в долг, часто без отдачи.  Жаждя, парни
бегали  к   ней  ночью  домой,  иногда  сталкиваясь   с  другими  гостями  и
посетителями. Кому и чем  она платила за прибыльный бизнес, кто подруливал к
воротам поздними вечерами,  их не парило -  есть маркитантка,  и хорошо. "Мы
кровь чью-то пьем или  оружие толкаем? Военные тайны сдаем? Да про нас и так
все все знают, чих-пых их  "фейсов" и всяких там партизан..."  А Борис вновь
проявил рвение и служебную принципиальность.
     -- ...Тот, что выше - Арсаев.
     -- Имя-отчество совпадают?
     --  Нет, ну и что? Брат, родственник какой-нибудь. Один пес надо сдать,
раз уж повязали.
     -- Машина его?
     -- Нет, того, кто в розыске. Доверка есть.
     -- Хрень полная... А второй кто?
     -- Просто друг вроде, -  Муха  утер перчаткой нос. - Говорит,  его дядя
министр какой-то, что ли. Оба в каком-то грозненском отделе числятся, а сами
"телки" при этом папике, ездят с ним охраняют.
     Дело переставало мне нравиться совсем.
     --  Коллеги, получается? Вроде как своих сдаем, а  им звезды однозначно
вкатят, виноват ли, нет.
     -- Какие они нам свои, все бандиты...
     -- Оружие при них есть?
     -- Пистолеты, заставили на сидение положить.
     -- А сюда они чего приехали, по то, за чем наши ходят?
     -- Ну.
     Даун стоял с чехами один, мы толклись поодаль,  и я шагнул ближе, чтобы
не  уклоняться  от   неприятной   процедуры  задержания  коллег,   тем  паче
вооруженных. Как ни что, в бою будь рядом, и  коль геморрой  начался, вилять
недостойно. Даун, пользуясь этим, забубнил по дежурной рации, настроенной на
боевой канал:
     -- "Казбек", "Казбек", скоро у нас? Очень ждем, ускорьтесь, если можно!
     -- Пошли, пошли к вам колесики, - просипел далекий металлический голос.
- Помним о вас.
     Опершись  на   капот,   сухощавый   рослый  парень  с  открытым   лицом
поинтересовался:
     --  Ребята,  а в  чем  дело  хоть? Все время останавливают,  проверяют,
забирают оружие, уже надоело. Мы ведь такие же, как вы, разве нет?
     Говорил  он чисто, почти без акцента, что было здесь  редким  - видимо,
жил в  России.  Второй  закурил  сигарету, предложив сперва  Дауну  и мне. Я
отказался, тот взял и уклончиво ответил:
     -- Не знаем. Сказали доставлять сейчас всех, кто приезжает  по вечерам,
наверно,  провинилась  чем-то  Адиля.  Проверят,  отпустят. -  В голосе  его
звучала неискренность. - О, никак едут!
     Послышался    нарастающий    гул    моторов,    вспыхнул   стремительно
приближавшийся  свет. Два  БТРа подлетели  на скорости, ослепив всех  яркими
круглыми фарами, с визгом развернулись и  замерли  в ряд. С брони посыпались
одинаковые, как из набора, коротыши  в вылинявших комбезах  и шапках-масках.
Глаза блестели  в прорезях, точно у ниндзь. Только старший оказался длинным,
худым и сутулым, с острым  хищным носом и оспинами на щеках. Быстро выслушав
Дауна, он бросил чеченцам:
     -- Документы!
     Смолкшие парни вытащили удостоверения, техпаспорт "Жигулей". Изучив  их
в свете фонарика, остроносый приказал своим:
     -- Взять.
     Ниндзи тотчас окружили  чеченцев, тыкая стволами и разворачивая лицом к
"шестерке".
     -- Руки на капот! Брось сигарету! Ноги раздвинул, шире, смотреть вниз!
     Ошарашенный не меньше нашего Даун топтался возле командира таинственной
группы.  Сунув  ксивы  в карман, тот подошел  к  чеченцам, о чем-то  спросил
одного, другого и скомандовал:
     -- В трюм!
     Его   бойцы,  круто   вывернув  парням   руки,   бегом  потащили  их  к
транспортерам.  Вмиг откинув дверцы боковых лазов, запинали  внутрь,  кт