нику, проверять
оружие и  личный состав, бойцов  поротно гнали в столовую, где с ужина ждали
застывшая каша и сонный наряд. Разогрели быстро даже остатки дневного  супа,
но  уставшее  войско рубало вяло,  норовя ткнуться в  миску  лбом. Лишь  тут
Баранов узнал, что пропал  его кореш с одним из солдат, затесались куда-то и
попали  под  обстрел, "замок" вывел основную  группу, а их  вдвоем больше не
видели.  Полагая,  что  о  случившемся  уже  всем  известно,  ему просто  не
удосужились сообщить.
     Он бросился искать  Стекольникова, оказавшегося у  командования. Оно  в
принципе уже почивало, но Кузьмин приказал будить его, как только выделенные
силы  прибудут назад,  а  временный  батальонный  настоял  на  подъеме  и.о.
комполка.  В  штабе  буднично пованивало  фекало-краской  с хлором,  которым
дневальных неукоснительно заставляли  мыть пол. Подпол  с набрякшими мутными
буркалами от доложенного в восторг не пришел:
     -- Да, наворотили в один день, расхлебывать теперь кто будет? Сейчас за
потери  бьют,  между  прочим, по первое  число. Завтра свяжусь с дивизией, а
начштаба пусть думает, что делать.
     Формальное самовольство Паляницы, двинувшего войска в роковую  для него
схватку,  Стекольников по возможности обошел,  сведений  по  иным  каналам к
командиров  пока не дошло. Решения принимал не он, пусть разбираются в своей
части  хоть до ноябрьского парада, если  при такой службе будет с кем.  Упор
делал  на  безвестное  отсутствие  офицера  с  бойцом,  волей  обстоятельств
брошенных живыми  или мертвыми в районе боя. Однако "папу" их судьба явно не
волновала, поскольку личной ответственности он тут не нес, а войны без жертв
не бывает.
     -- Товарищ  полковник,  -  равный  по  званию  начкафедры  завысил ранг
прямого  начальника,  как  лейтенант, -  разрешите  утром  вернуться туда  с
батальоном  для  поисков.  Местность  теперь  знакома,  район невелик, можно
быстро прочесать, если подтянуть вертолетчиков...
     -- Что вы несете, - раздраженно перебил тот, - по карте хоть прикиньте,
какие силы нужны  для минимальных  действий  в горах, товарищ преподаватель.
Затевать  целую  операцию  из-за  двух человек,  с  которыми неизвестно  что
случилось  -  кто  это  позволит?  С  таким  вопросом  я  даже  выходить  на
командование не  стану,  и  заниматься самодеятельностью тоже никому не дам.
Проследите  лучше, чтоб  политчасть оформила наградные документы погибшему и
тому капитану, что вывел людей, еще кому-нибудь из раненых, лучше офицеру. В
отношении  этих  двух  я  попробую  что-нибудь  сделать.  Следовало на месте
решать, а теперь выставляете меня злодеем...
     Подполковник   встал,  обозначая  конец  разговора.   Давя   неприязнь,
Стекольников взял интонацию как можно просительнее:
     -- Разрешите по крайней мере завтра...
     --  Нет. Завтра, то  есть  уже  сегодня -  сопровождение  и  прочее  по
распорядку.  Если не ошибаюсь, выезжает  как  раз ваш личный  состав,  вот и
исполняйте  прямые  обязанности.  У  полка есть  возложенные на него задачи,
которых никто не отменял!
     Не слушая  до  конца,  Стекольников вышел и хлопнул покосившейся дверью
так, что строеньице дрогнуло.
     У столовой его настиг Баранов:
     -- Василий, как это получилось? Почему ты...
     -- Да потому, перемать! Сам-то хоть  знаешь, что было? Кто велел твоему
Федорину переться к  черту на рога и под огонь лезть, чистое самоуправство и
беспредел!
     -- Я приказал ему, понял? Почему уехали, спрашиваю тебя?!
     -- Иди  ты,  Серега,  без тебя  тошно!  Будешь мне  еще... Вон командир
сидит, топай и ори на него, где ж ты раньше был, а теперь выискался герой!..
     Удар в челюсть сбил комбата с ног.
     -- Охренел совсем, Рембо гребанный?
     Баранов подбросил его пинком в зад:
     -- Сучара большезвездная, размажу тебя здесь!..
     Сбежавшиеся на  шум  офицеры  кое-как  их  разняли.  Вчетвером  скрутив
Баранова,   оравшего  "Тревога!  Второй  батальон,  строится!",  оттащили  в
землянку,  почти силой влили стакан,  второй и держали, пока не стих.  Долго
сидели с  ним, кто-то остался  ночевать на  федоринском месте. Плюя кровавые
слюни  и   щупая   распухшую  скулу,  по  возможности  внятно   Стекольников
распорядился:
     --  Поднять  этого  утром  на  выезд,  чтоб   был   как  штык!  Очередь
федоринская,  вот пусть  и  замещает,  раз  невшибенный  друг. Доигрались  в
"Зарницу", грамотей, мля...

     -----------------------------

     Бойца  все-таки пришлось  тащить на  себе. Сперва  нес кулем на плечах,
клонясь до земли, боясь споткнуться и рухнуть лицом вниз,  так как не  успел
бы даже  выбросить руку. Субтильный Воронов оказался тяжел, хватал одежду на
груди, душил за  шею  и  при  каждом шаге стонал.  Федорин  выбрал  идти  не
дорогой, а тянувшимся вдоль нее краем ольховой  рощи, взбегавшей по склону к
переходу в собственно лес. Луны  не было, но от чистого неба или запрудивших
его  звезд  путь  как-то просматривались,  по  крайней  мере, различалась  в
сквозном воздухе глухая чернота препятствий.
     Не опуская  ноши, Федорину удалось  пройти  много, больше,  чем ожидал,
передыхая  согбенным у встречных  стволов. Висящие  на  нем автоматы звякали
друг об друга, любой "чешский" пацан  с  берданкой или самодельным  пистолем
уложил бы их  сейчас одной пулей  в упор,  оставалось верить в милость Бога,
который спас их уже сегодня от верного конца. Ощутив, что вот-вот упадет, по
ближайшему деревцу сполз вниз, отвалив солдата вбок.
     Тому  становилось  хуже, рана болела  все сильней, ступать ногой  стало
невозможно, парень  заметно  ослаб. Он  сохранил  зажигалку, при ее вспышках
Федорин кое-как разорвал  пропотевшую вороновскую майку  (самому пришлось бы
долго раздеваться при той  же  чистоте  ткани) и символически перемотал  ему
голень, ободрав верхний слой кровавых, сбившихся и местами присохших бинтов.
Перевязывая  вначале,   он  размял   и  посыпал  отверстия  таблетками   для
дезинфекции воды  ("бросил  в  лужу и  пей")  из  десантного сухпая, которые
таскал с собой, и тетрациклином из пластиковой аптечной  гильзочки, чем еще.
Условная бактерицидная смесь давно растаяла  и смылась, попадет что-нибудь в
дырки, и  каюк  хлопцу, выйдет - зря  пер... Пересидеть до утра  и  бежать с
рассветом на  трассу, вдруг кто  проедет? Ждать их  где-то  всю ночь вряд ли
станут,   разве  что   незримые   "духи"  сопроводили  федералов  по  горам,
доброжелательно  глянули на прощанье в  оптику и  сейчас чешут навстречу, не
таясь. О тех, кто ездит  или  бродит здесь  в темноте, думать не хотелось. И
как знать, дотянет ли до солнца солдат?
     Повесив оружие за спину, еле поднял Воронова и  подхватил на плечи, как
большой  мешок  или  местные овцу.  В  фильмах  про  войну  смотрелось  куда
героичнее, хотя там чаще красноармеец  в живописно порванной гимнастерке нес
командира, позванивая  медалями (кто их в бой  надевал?). А  на шее болтался
ППШ  с  круглым  магазином  и  дырочками по кожуху ствола...  Думал ли,  что
выпадет  такое,  воевавшие  дети  невоевавших отцов, есть такая  профессия -
уродину-мать защищать...
     -- Не жми, - оттянул руку парня от горла.
     Тот что-то  пробормотал.  Хорошо,  пока  хоть  не бредил.  Встряхнув  с
усилием,  чтобы  ловчее пристроить  его  на  хребте, полусогнувшийся Федорин
двинул вперед.
     За собственным топаньем, пыхтеньем и  стонами Воронова, шумом речки  на
той стороне дороги не  сразу услышал  шум мотора, осознав звук, только когда
он  раздался  почти за спиной. Рванувшись глубже в  заросли, Федорин сбросил
вскрикнувшего бойца  и  упал  рядом,  пытаясь  расцепить автоматы, но быстро
стих. Мимо неторопливо прогудел транспортер с людьми на  броне, слепя яркими
глазницами  фар - ехали уверенно, по-хозяйски. Больше в потемках ничего было
не разглядеть.
     -- Товарищ старший  лейтенант, - дернул за рукав очнувшийся  Воронов, -
это наши, надо тормознуть их!..
     И попытался встать.
     -- Лежи, идиотина! - шипя, прижал его к траве Федорин. - Какие наши тут
могут быть ночью с одной "коробкой"?
     Слухи  о том,  что  у  "чехов" есть  техника  в горах, ходили давно. На
равнине, под  Грозным немногочисленные по  счастью  танки и доставшаяся  при
развале   империи  артиллерия   били  по  наступавшим  силам   вовсю,   и  в
труднодоступных местах, по-видимому, у  врага еще  много чего  осталось. Вот
тебе разведка и спецоперации,  машину ведь не спрячешь  на чердак. Главное -
лишь бы не  приметили  их...  Лежали,  пока начали замерзать,  но  слышалось
только переливчатое бормотание воды. Не хорониться же здесь до солнца, когда
опасность может только возрасти.  Парень  словно  пришел в себя,  попробовал
хромать  самостоятельно, обняв  командира за  шею и мужественно  терпя боль.
Теперь пробирались сторожко, поминутно останавливаясь и напрягая слух, ближе
к  обочине  вылезать не  хотелось,  а  проклятые сучья  трещали  вокруг  как
пулемет.  Стоило  померещиться  чему-либо,  падали  с замирающим  сердцем  в
крапиву и лопухи, но тревога оказывалась ложной. Чуть успокоившись, пошагали
ровнее, когда метров за сто  вдруг взревел двигатель и свет прорезал листву.
От  страха Федорин рухнул, увлекая за собой бойца, который  чуть не раздавил
ему  ребра об автоматное железо  и  рожки.  Затащив его под сплетение веток,
ткнулся рядом, боясь шевельнуться. Видимо, "гроб" стоял  на какой-то поляне,
развернувшись, сейчас вырулил к дороге и тронулся в обратный путь.
     -- Нас ищут... - прошептал у щеки Воронов.
     -- Откуда им знать про нас? Тш-ш...
     С машины заметили движение или вправду преследовали  какую-то цель,  но
БТР  замер  невдалеке,  с  него тяжело попрыгали  вооруженные  люди  и пошли
россыпью к зарослям,  просвеченным  мощными  полушариями, которые  повернули
влево рукой. Мотор стих, различилась коротко местная речь; двое или трое  не
спеша  направились  к  ним,  хрустя  мелким  валежником.  Федорин  не  успел
выставить автомат,  большой  пользы  при двух магазинах  в нем и  не было, и
теперь  боялся дохнуть. Чеченцы остановились,  один  сказал что-то, в  ответ
гоготнули  и  пустили  веером  несколько очередей в лес. Пули  свистнули над
самым  затылком,  присыпав  Федорина  веточками  и листвой.  Едва  живой,  с
замиранием сердца он услышал звук обратных шагов, двигатель заурчал, и бэтэр
так  же неторопливо  покатил дальше, к  своему тайному горному логову. Ночью
"чехи" разъезжали здесь, как дома, никого явно не боясь.
     Отлежав минут сорок, Федорин поднял голову и нащупал плечо бойца:
     --  Давай,  Саня, ждать утра, а  то вообще отсюда не выберемся. Открыто
идти нельзя,  сам видишь, а по темноте этой далеко не уползем. Дьявол знает,
чего тут еще ждать, да и надо поспать как-то. Будем сторожить по очереди.
     Парень  молчал,  борясь с  одолевавшей болью. Оттащив  его  подальше  и
нарвав ощупью  травы и прутьев на подстилку,  Федорин  свалил часть сверху и
тоже заполз под копну. Устроились с Вороновым спина к спине, обняв автоматы,
первую очередь лежачего караула назначил бойцу.

     -----------------------------

     --  Товарищ капитан,  вставайте!  -  дежурный  по  роте  склонился  над
командиром,  светя  фонариком в  пол.  На долгий стук в дверку ему  никто не
ответил.
     Баранов  всхрапнул.  Пышный  камуфляжный   спальник  был  перекручен  и
закрывал его до груди.
     -- Вам сегодня на выезд, я уже всех поднял.
     Уважительно растолкав наконец, младший  сержант  в пованивающих  ваксой
сапогах предложил:
     -- Я вам сейчас поесть принесу.
     -- Не надо, - с усилием ротный сел на шконке, опершись руками в края. -
Брось что-нибудь с собой, как войска будут готовы - крикни.
     -- Есть.
     Пригнувшись, дежурный вышел из землянки наружу. Баранов рухнул назад.
     -----------------------

     Приспать  и вообще  отдохнуть не получилось. Стоило  опасть напряжению,
заныло натруженное, израненное и побитое тело,  свело голодом в резях живот.
Но главным бичом оказался неистовый, какой-то зимний холод, точно сам космос
вакуумным языком касался этих чертовых  земных  наростов. Лесная сырость при
мокрой дранной одежде не позволяла угреться на  пяток минут, подняв ворот  и
дыша  себе за  пазуху. Ненадолго забывшись, Федорин  окончательно продрог  и
вынужден  был вскочить, разминаться и едва не прыгать на месте. Воронова бил
озноб, он тихо отчетливо стонал на одной ноте, откликаясь каждому импульсу в
разорванных нервных волокнах при ударе сердца. Федорину пришлось почти  лечь
на  него,  чтобы  как-то  согреть,  тереть  ледяные  пальцы  своими  черными
бесчувственными  граблями. Ломал ветки,  дергал  крепкие  стебли  с  комками
земли, пытаясь засыпаться, укрыть их обоих или хотя бы несчастного парня, но
не получалось, вскоре расшвырял псевдошалаш и опять трясся  в пляске святого
Витта.  Ноги  снова  подкашивались,  он  падал  на  невольного сотоварища  и
виновника  этих   бедствий,  проваливаясь  в  беспамятство  и  выныривая  на
поверхность кромешной промозглой тьмы...
     Именно эта ночь,  а  не внезапная даже  схватка, трехногое ковыляние по
камням в  ожидании выстрелов или  приключение  с  БТРом запомнилась  главным
кошмаром. Теряя сознание, боец стих, и Федорин прикорнул на нем, вскинувшись
с ужасом  - задавил! Тряся его куклой, припал к  запекшемуся  горькому рту и
вгонял собственное дыхание, пока не вернул  к жизни, заставив издать наконец
хриплый звук. Смертельно окоченев, Федорин пытался разжечь костер с  помощью
найденной  у  Воронова   подтирной  газеты.   Влажная  слипшаяся  бумага  не
занималась, нагревшееся колесико зажигалки обожгло палец,  он выронил огниво
и еле нашел, обшарив на коленях всю землю около них. Собирал на ощупь ломкие
сухие  прутики,  которые  едва  тлели  и  гасли  один  за  другим,  померцав
рубиновыми  точками, потом кончился газ. Примирившись с неизбежной кончиной,
Федорин валялся, обняв бойца, дрожа и корчась, пока  не обнаружил вдруг, что
вокруг  засерело.  Когда  различились   ближние  деревца  и   купы  росистых
папоротников, адским усилием, сгребшись на  четвереньки и едва разогнувшись,
встал, шатаясь  и отчего-то  заикав.  Чувствуя внизу  боль, трудно  отлил  в
сторону и, не застегивая штанов, стал поднимать бойца.

     ----------------------------------

     Развернувшись под углом к выщербленному асфальту, бэтэры замерли  в ряд
на  широкой  обочине, переходившей за  спиной  в  склон  холма.  До прибытия
колонны оставался неопределенный бездеятельный срок. Разрешив войскам давить
"сухарь" и греть  чаи на  паялках,  имевшихся в каждой  машине, или солярных
костерках,  Баранов сел в  проем откинутой  дверцы своего  "коробкар".  День
только  начинался,  из темноватого  нутра веяло  бензиново-масляным  теплом.
Настроение у командира было паршивым.
     По обычаю притопал зачуханный молодой солдат с кружкой чая поновее, без
выщерблин, и банкой килек:
     --  Покушайте, товарищ капитан. Может, с нами  захочете,  второй  взвод
кашу греет?
     В речи парень  напирал  на "г".  Расторопные бойцы упромыслили,  верно,
бачок-другой вчерашних остатков с кухни. Каждый выживал здесь, как мог...
     --  Спасибо,  рубай  сам. Долго не рассиживайтесь, мало  ли  когда  эти
прибудут.
     Организм принял с  утра только ковшик ледяной воды,  стоявшей в бадье у
офицерской  едальни. Дорожная тряска перебаламутила вчерашнюю дрянь, в самую
пору было хлебнуть еще из фляги  и прочистить канал где-нибудь  в  стороне -
способ верный, особенно  если после  влить горячего чифирку. Баранов избегал
есть  с   бойцами  на  выездах,  когда  они   сами  делили   на  двоих-троих
325-граммовые  жестянки, содержащие  наполовину сок  с  жиром  либо  останки
неведомых  рыб,  и  по  счету кусочки  сахара, искрошенного  в  пути. Что за
государство и  армия, где солдаты, идя  в  бой, не  могут  вдоволь нажраться
пусть   бульбы,   но   сваренной   нормально   с   мясом,   а   не   вечного
"перегноя"-сухпюре и кислой капусты, распаренных до непотребства?  Почему не
отследить,  чтобы  доходили  по  норме  хотя бы эти  несчастные  консервы  с
требухой,  сгущенка  по  банке  в  пасть  ежедневно?  Еще  трендят что-то  о
профессиональных войсках, мировом уровне, беря в пример Штаты. За брошенного
на  погибель  ратника,  не говоря офицера,  тамошний генерал расстался  бы с
местом, здесь же... Тьфу!
     Одернулся - будто  сам  не виновен. Мог ведь, обязан был проследить  за
всем лично, став  на час главным в батальоне. Первая заповедь, вдалбливаемая
с училищ изустно и на  практике - пересчитывай головы даже  после  минутного
роспуска  в сортир. Там, на  месте,  удалось бы что-нибудь организовать, тем
более когда власть  фактически  принадлежала командирам  ВВшных сил. А, чего
теперь...
     Поджидая "ленту", машины сопровождения занимали одну  и ту же позицию в
назначенном пункте, где  трасса начинала плавный подъем к уступам передового
хребта. Левее тянулась зеленка, чахлая рощица на продувном склоне. Настоящие
заросли  кучились  ниже, в  невидимой за  перегибом ложбине, и раскидывались
затем плащом на  весь ближний отрожек.  По  другую  сторону разбитой  дороги
начиналась равнина,  бывшие колхозные поля,  заросшие буйным сором. Кому она
понадобилась, эта  независимость и  война, какие шири  раньше запахивали,  в
селах стоят  разбитые  дворцы-особняки, народ здесь  нормально жил... Бэтэры
всякий раз обосновывались на проплешинах от  собственных протекторов, многие
сознавали  опасность,  но  сменить  установленный   порядок  все  как-то  не
получалось. В  конце  концов мина  рванула прямо  под колесом, не  пострадал
никто  только чудом. Полдня возились  с машиной,  держа  колонну  на  солнце
мишенью среди гор - каждый не имел права двигаться без другого,  вытаскивать
БТР пришлось на сцепке малым ходом.  Баранов  с  тех  пор всякий  раз  менял
стоянку на выположенном  скате приткнувшегося к дороге  бугра.  Не нравилась
ему также близость леса, но выбрать дислокацию по собственному усмотрению не
дозволялось.
     Отправленный с биноклем наверх дозор при появлении колонны давал знак и
скакал вниз, чтобы усыпанные людьми "коробки" могли сразу пристроиться к ней
на  ходу, ибо  постоянная задержка на одном и том же участке была  только на
руку  врагу.  Потянувшись  вытереть  о траву  ботинок,  к которому  прилипла
неизвестная дрянь, Баранов выпрямился, и в этот  миг с горы за спиной бухнул
громкий выстрел. Били в правый  топливный бак командирской машины,  стоявшей
первой  в ряду как  на  заказ, но  что-то  подвело  целившего  - выучка  ли,
твердость   руки.    Крупнокалиберная   пуля   "антиснайперской"   винтовки,
возрожденного  ПТРа  времен  Отечественной  с  квадратным  компенсатором  на
дульном срезе, прошила наискось как  бумагу  выше емкости  броню. Не утратив
силы, она снесла половину ершистого барановского черепа, не любившего каски.
Впрочем, она бы здесь не помогла.
     Открыв из всех  башенных пулеметов  огонь,  бойцы  атаковали  проклятую
высоту и обшарили ее, но ни лежки с примятой травой,  ни гильзы не отыскали.
Стрелявший,  если  только он в одиночку  бегал с тяжелой дурой, шмальнул  от
края леса,  раскинувшегося на пологом склоне  цепи, и ушел в  чащу, где  его
тоже  пытались безуспешно  искать.  Близость вытянувшегося  по дну котловины
села,  взрезанного надвое петляющей речкой, мало что доказывала.  Вид оружия
определили не сразу, по дыркам в броне да  страшной ране, вмиг унесшей жизнь
ротного.  Откуда  у  "чехов"  штуковина,  бывшая  редкостью даже  в войсках,
осталось также не выясненным.

     -----------------------------------

     Устав  тащить  бесчувственного  солдата,  Федорин  решил   наконец  его
оставить, не погибать  же  обоим, вернее  даже  парню - он был плох. Положив
рядом  "калаш" с полным  рожком и гранату, забросал бойца ветками и двинул к
не  слишком крутому гребешку,  который иначе  долго пришлось  бы  огибать по
дороге,  шарясь на открытых  местах,  д