в класс,
- а на тебя все смотрят...
   Ей и к доске выходить всегда было пыткой, не могла она выносить, чтобы
все на нее смотрели.
   - Ты боишься, когда на тебя смотрят? - спросил Алексей Алексеевич.
Среди ребят было известно, что он все мысли угадывает.
   - Ну, не боюсь, а неловко... Да и зачем опаздывать?
   Выговор же сделают!
   Вот если бы Каштанов ругал ее за опоздание, Таня нашлась бы, что
ответить, или замолчала бы, упрямо глядя в пол - и под пыткой от нее слова
не добились бы. Но что же он хочет от нее?
   - Опаздывать плохо, - согласился Каштанов. - Сама потом никак на урок
не настроишься, да и учителю мешаешь... Но еще хуже бояться... Страх
калечит человека... Ты вот что... Ты обязательно опоздай на этой неделе.
Решись опоздать - и опоздай! - Тут Каштанова кто-то позвал, и он пошел, но
напоследок подмигнул Тане, как заговорщик.
   Да что же это такое? Как будто весь мир вокруг Тани переменился, все не
так! Все новое!
   Таня потерла тонкой рукой лоб, нахмурилась, остро взглянула вслед
Каштанову; в душе ее шевельнулось привычное недоброе чувство к нему, как
ко всем взрослым, от которых хорошего не жди, и тут же Таня почувствовала,
что ничего недоброго к Каштанову не испытывает и ни к кому нет у нее
недоброго - все в школе симпатичны ей.
   А в тот же день...
   - Драгоценные "урюки"! - возбужденно говорил Костя Костромин на большой
перемене, собрав вокруг себя Машу, Вику с Юрой Поповым, Сергея и Романа -
почти всю ватажку "урюков".
   - Драгоценные "урюки", мы чуть было не прокололись, и притом со
страшной силой!
   Оказалось, что у Тани Прониной вот-вот будет день рождения, шестнадцать
лет ей исполняется. Елена Васильевна случайно на последнюю страничку
журнала заглянула, ну прямо будто подтолкнуло ее что-то!
   - А кто Пронина? "Урюк"! А мы кто? "Урюкн"! Так что же мы?!
   И опять сама собою возникла куча мала. Предложения сыпались со всех
сторон, и тут же их отвергали.
   - Не проходит, - говорил Костя. - Еще давайте. Попов, Юрик, ты что
молчишь!
   - У меня нет идей.
   - Так мы тебе и поверили, что у тебя нет идей, - сказала Маша и
вспомнила, как Лариса Аракелова рассказывала ей про свитерок, который
Проша не взяла. - Все! - закричала Маша. - Подарочек есть! Я беру на себя!
   - А что, если каждый ей по книжке подарит? Будет сразу библиотека,
-предложила Вика Якубова - ей хотелось, чтобы и у них с Юрой Поповым
оказалась "идея".
   - Хороших книг не достанешь, а плохие - зачем? - сказал Роман Багаев.
   И тогда Юра Попов, у которого никогда прежде не было идей и который,
кажется, ничего в жизни не хотел, кроме одного: ходить с Викой Якубовой,
держась за руки, - этот Юра Попов придумал нечто такое, что и все "урюки"
   смутились, а Костя сказал неуверенно:
   - Да... Вот это напрострел... Это надо мысленно перебрать, что же у нас
получится...
   Но, поспорив и обсудив разные варианты. Совет дела все-таки принял
предложение Попова. Было решено, что в этой операции должен участвовать
весь класс, а не только одни "урюки".


                                   * * *

   Был субботний вечер накануне Таниного дня рождения.
   Отец и мать уехали к родственникам, они должны были вернуться поздно, а
может быть, и утром, в зависимости от того, как будет держаться на ногах
отец после застолья. Вообще-то дни рождения Тани никогда не справляли, ни
разу не было в ее доме молодых компаний, не играла музыка, не танцевали, и
подруги приходили к ней очень редко, да и то до порога: "Таня дома?
Выйдешь?" А уж когда у нее день рождения - никто не знал, а если и
спрашивали ее для приличия, то тут же и забывали. И Таня сама почти не
закечала своих дней рождения, почти забывала о них и не ждала их.
   Но на этот раз, в новом своем состоянии, Таня чего-то ждала. И все-таки
- шестнадцать лет, паспорт получит...
   Может, получить паспорт и уехать куда-нибудь из этого дома, подальше от
хмурых лиц, от брани, от упреков? Бросить школу - все равно учение впрок
не идет, только зря время тратит... Поступить в ПТУ с общежитием... или
уехать куда-нибудь... Как это Паша Медведев складно говорит? "Посевернее,
повосточнее..." Представив себе, что она уехала куда-то далеко-далеко, и
почувствовав себя совсем свободной, Таня приободрилась и решила даже, пока
матери дома нет, испечь пирог: а вдруг кто-нибудь к ней завтра придет? Всю
жизнь, можно сказать, все шестнадцать лет Таня жила с предчувствием
дурного: каждый день с утра ждала она неприятностей и в школе, и дома, и
во дворе, и когда предчувствия ее сбывались, то она с мстительным
удовлетворением говорила себе: "Ну вот, я так и знала".
   Но в последнее время, с тех пор как она с ребятами стала заниматься в
парашютной секции и уже прошла весь курс, с тех пор как все в классе
отчего-то переменились к ней, у Тани появились другие предчувствия: она
стала ждать хорошего. С утра ждала хорошего! И опять предчувствия ее не
обманывали: каждый день что-нибудь хорошее и происходило!
   Приготовляясь к хорошему, Таня решилась самовольно, без разрешения,
открыть для пирога банку яблочного джема. Раскатала тесто, поставила пирог
в духовку, и тут позвонили в дверь и вошел человек, которого Таня меньше
всего ожидала: Фокин.
   - Привет, Татьяна... Разрешите - с днем рождения?
   - Привет... А ты откуда узнал?
   - Узнал, - веско сказал Фокин и посмотрел Тане прямо в глаза, но не с
угрозой посмотрел, как обычно, а с особым, непонятным Тане значением, так
что она впервые смогла выдержать его взгляд. - Вот, подарочек... Разрешите
преподнести? Правда, по памяти, но, по-моему, ничего...
   Оценишь?
   И Фокин достал из папки акварельный портрет Тани.
   Ну точно это была она! Только, может, чуть-чуть больше глаза, и
чуть-чуть живее они, чем у Тани, и как-то так повернуто ее лицо, что и она
это, Таня, без сомнения она - и все же как будто и другая какая-то... Как
будто это не та Татьяна Пронина, которая сейчас есть, а та, которая будет
когда-нибудь.
   - Ой, Фокин... - только и сказала Таня.
   - Меня, между прочим, Владимиром зовут. А ты не чувствуешь по рисунку,
как я к тебе отношусь?
   - Ты?!
   Никто никогда не объяснялся Тане в любви, даже таким неопределенным
образом! Значит, это он? Это все в классе из-за него? Это он в нее
влюбился?
   - Ну, ты зачем говоришь что не надо, Фокин, - на всякий случай
пробормотала Таня. Что теперь будет? Что вот сейчас, сию минуту будет? Что
ему надо?
   И она страшно обрадовалась, когда в дверь позвонили опять.
   - Некстати, - поморщился Фокин. - Я тебя в комнате подожду, можно?
   Таня открыла дверь - Роман Багаев. Понятно, за Фокиным пришел, ведь они
дружки. Но и он с подарком - целых три книжки из серии "Стрела", про
шпионов, аккуратно завернутые и перевязанные ленточкой.
   - Спасибо... А я... Я про шпионов не люблю, - честно сказала Таня, -
это я так, сболтнула...
   - А ты капризная, Танечка! Но знаешь, женщине это к лицу. Вот я давно
смотрю на тебя, смотрю... - Рома Багаев запнулся, что было непохоже на
него. - Ты самая красивая в классе... По-моему.
   Самая красивая! Ну, это неслыханная ложь, так Таню не обманешь. Но вот
же портрет ее акварельный: большие, чуть суженые глаза, и взгляд такой
задумчивый... А вдруг...
   А что, если... А кто знает...
   А может быть, и вправду она самая красивая в классе, а?
   Да ведь и еще в дверь звонят! Кто еще? Что такое?
   Таня открыла дверь.
   Лапшин пришел, Леня Лапшин! Мало того: он еще и на "вы" с ней говорит,
Лапшин, этот злюка, этот ненавистник, этот задавака! И объясняет:
   - Как вам сказать... Человек ведь должен быть на высоте, не так ли?
   - Ну, я не зна-аю...
   - Ив торжественные минуты он должен говорить на "вы", не так ли?
   Таня почувствовала, что у нее слегка кружится голова. Да что с ней? Не
кто-нибудь, а Лапшин говорит ей, что он думает о ней, что она, очевидно,
сама чувствует это, поскольку человек угадывает мысли на расстоянии, не
так ли? Это доказано, это парапсихология, не так ли? Лапшин стоит перед
ней и несет эту чушь, а она, Таня, такая опытная, такая недоверчивая, не
проведешь ее и не обманешь - она верит Лапшину, как только что верила
Багаеву, а пятью минутами раньше верила Фокину...
   Верит!
   И еще Сергей Лазарев пришел!
   - Танечка, - сказал он, - расти большая и красивая...
   Таня вздохнула с облегчением: хоть один нормальный человек, и слова
нормальные.
   - Смотри, я тебе кулончик вырезал... Видишь? "Т" - твоя буква.
   Сергей говорил так тихо, кулончик его пластмассовый такой трогательный
был, что Таня забыла и о Фокине, и о Багаеве, и о Лапшине...
   А перед Таниной дверью, вернее, этажом ниже толпилась очередь
поздравителей.
   - Сейчас кто? - деловито спрашивал Миша Логинов.
   - Я за Александром, - сказал Паша Медведев.
   - Я бы пошел скорее, а то она с лестницы начнет спускать, - сказал Юра
Попов - он был и не рад, что придумал всю эту историю. И как ему в голову
пришло! Сам не знает.
   - Может, Козликова пустим? - сказал Миша.
   Козликов, войдя в квартиру, начал свое объяснение решительнее всех:
   - Пронина... Эта... Проша... Как это... Я тебя люблю, Пронина! - и
бухнулся на колени.
   - Ой! - закричала Таня и побежала на кухню. - Пирог сгорел!
   На лестничной площадке. недоумевали. Еще Игорю Сапрыкину предстояло
идти, Щеглову, Попову, Саше Медведеву и самому Мише, а тут - грохот
какой-то в квартире, беготня...
   - Может, она его убила, Козликова?
   - Я же говорил, сейчас с лестницы начнет спускать, - мрачно сказал
Попов.
   - Остались от Козлика рожки да ножки...
   На лестнице запахло горелым.
   - И вроде она его уже осмаливает, - сказал Игорь.
   А Таня Пронина не знала, что и делать.
   - Это из-за тебя. Козликов, из-за тебя весь пирог сгорел! - кричала
она. - Одни угольки остались!
   Чем ей теперь угощать? А ведь еще и девочки гурьбой ввалились - и Маша,
и Галя Полетаева, и Лариса Аракелова, и Валечка Бурлакова, и все! Почти
весь класс пришел!
   И с подарками!
   Но ничего - и торты принесли, и конфеты, и вина.
   Да только не получился праздник, потому что прибежал Костя Костромин и
принес известие: вызов на сбор парашктютов! Завтра в шесть утра подают
автобус к Дому культуры, всем быть! Три дня подготовки на аэродроме
ипрыжки.
   Вот тут Таня Пронина и расстроилась окончательно.
   Справки у нее не было от окулиста! Все справки были, а к окулисту она
собиралась в понедельник!
   - Ну, всегда у нас так, - сказала в сердцах Наташа Лаптева.
   - Я не нарочно... Я хотела... Я думала... - оправдывалась Таня.
   - А без справки нельзя?
   - И в автобус не посадят, нечего и думать, - махнул рукой Костя.
   - Ну, только ты это... Не плачь, - бормотал Сережа Лазарев. - День
рождения ведь...
   Но Таню никак было не успокоить: неудачница она!
   Неудачница!
   Удивительно устроен человек! Три недели назад даже мысль о прыжке с
парашютом казалась Тане чудовищной, а теперь она рыдала из-за того, что не
удастся ей прыгать завтра же...
   - Ладно, - сказал Сергей. - Я тоже не поеду.
   Получишь справку, тогда и прыгнем вместе. Не в последний же раз!
   Нашлись и еще добровольцы отложить прыжок, но Костя охладил
товарищеский пыл, напомнив об инструкторе, клубе, тренировочном сборе: что
же будет, если они все не явятся?
   Ребята растерялись. Выхода вроде бы не было. Но тут Лариса Аракелова
вспомнила, что есть у нее в Москве дедушка-окулист... И конечно же, у него
есть бланки с печатью... И это ничего, что поздно, что девятый час, - если
поторопиться на восьмичасовую электричку, то к одиннадцати можно поспеть к
нему, и это не страшно: Лариса записку напишет...
   Конечно, справку могут и не принять, скажут - из местной поликлиники
нужно, но все-таки...
   - Ясно, - сказал Костя. - Собирайся в миг! Кто проводит Татьяну? Кто
поедет?
   - Я, - сказал Фокин.
   - Я могу, - сказал Роман.
   - Чего - я! - сказал Козликов.
   - Я, я Москву как свои пять знаю! - сказал Саша Медведев.
   - Ты сама выбери... - сказал Медведев Паша. - Определенно.
   Времени на раздумья не было, они все стояли кольцом, и каждый
действительно был бы рад мчаться с Таней Прониной в Москву за справкой,
чтобы могла она завтра вместе со всеми сесть в автобус и поехать на сбор
парашютистов. Тут только и обнаружилось, что они не шутя объяснялись Тане
в любви, не только потому что придумали такой спектакль, в деталях
разработали его и организовали. Не знаю, поверят ли, но в эту минуту они
все вместе и каждый в отдельности любили Татьяну Пронину, потому что когда
сделаешь человеку что-нибудь доброе, то отчего-то очень любишь его...
   И наоборот: кому зло сделаешь, даже если нечаянно, того и не любишь.
   - Ты скажи определенно: с кем поедешь? - сказал Медведев Паша.
   Таня показала на единственного, кто не предлагал своих услуг, потому
что знал, что поедет он.
   - Вот с ним, - сказала Таня, и они побежали на электричку с Сережей
Лазаревым.
   Но на лестнице, когда спускались торопясь, пришлось Тане и Сергею
пройти сквозь компанию, расположившуюся на ступеньках, и Сергей, как он ни
спешил, остановился, услышав:
   - Крыса... Подцепила какого-то...
   В другое время Сергей тут же и бросился бы в драку, но нельзя ему было,
только оглянулся он, запоминая лица, да и Таня тащила его за руку. И все
же Сергей свистнул на улице, вызвал Игоря Сапрыкина к окну! Что-то сказал
ему, а уж потом они с Таней побежали и еле-еле успели на электричку.
   А ватага "Семь ветров" высыпала из квартиры и мгновенно окружила
Таниньгх обидчиков.
   - Тут сейчас одна девушка прошла, - сказал Костя Костромин. - И кто-то
что-то произнес... А у меня... А у нас... Слух хороший... Так кто же? Так
как же теперь будет, ребятишки?
   - Да, парни, сейчас начнется... - сказал Роман Багаев храбро. Не
слишком это было разумно - выделяться из ватаги. Завтра-то ведь один по
улице пойдешь. Но Роман уже не первый нерасчетливый поступок совершил за
последнее время.
   - Ну ладно, - миролюбиво сказал Костя. - Чего там, а? А давайте так...
Вот в той квартире живет Татьяна Пронина... Как ее зовут?
   - Татьяна, - сказал один из компании.
   - Татьяна, - подтвердил другой.
   - Татьяна... Таня... Танька... - сказали остальные, и в общем всем даже
и смешно стало. Чего уж там - ну пусть будет Таня!
   - И ночью повторяйте: Таня! Пронина! Проша! - сказал Миша Логинов.
   - Прекрасная Проша! - сказал донжуан Саша Медведев.
   А сама Таня Пронина об этом джентльменском договоре так и не узнала.
Даже больше того: она и не заметила, что никто не зовет ее во дворе ни
Крысенком, ни Крысой, ей это теперь казалось естественным. А если бы кто и
обозвал, то... Ну не зря же Сергей Лазарев в спортзале учил ее драться,
отрабатывал приемы "до полного автоматизма"!


                                   * * *

   Что же касается прыжков с парашютом, то ничего у Тани не вышло, потому
что дедушка Ларисы Аракеловой, окулист, справку Тане выдать отказался, а,
напротив, тщательно проверив ее зрение, выписал Тане очки. И опять ей
пришлось плакать, как только представила она себе, что вдобавок ко всему
будет теперь еще и очкарик... Напрасно успокаивал ее Сережа, напрасно
уверял, что Роман, великий доставала, добудет ей необыкновенную
итальянскую оправу и Таня будет еще красивее в очках, - никак не мог
успокоить Таню.
   Но во всех этих волнениях они с Сергеем опоздали на последнюю
электричку, и пришлось им всю ночь гулять вдвоем по Москве, сидеть на
вокзале, греться друг возле дружки, так что к утру Таня успокоилась.
   Только Сережу ей было жалко - из-за нее и он не смог поехать со всеми
на сбор и на прыжки.
   ...Через несколько дней был обычный урок английского языка.
   Евгения Григорьевна весело вошла в класс и объявила, что сейчас
парашютисты будут рассказывать о своих подвигах по-английски. Козликов на
этих ее словах поднялся и пошел к двери.
   - Я лучше еще раз прыгну, - сказал он, - чем поанглийски...
   Все посмеялись, Козликова успокоили, Евгения Григорьевна посмотрела на
ребят.
   Парашютистов можно было отличить без всяких значков. Они сияли.
   - Ну вот и хорошо, - сказала Евгения Григорьевна.- А то все хмурые
сидели, хмурые, в класс не войдешь. Есть прекрасное английское слово:
чиир-ап. Это значит - бодрись! Нос кверху! Чиир-ап!
   Но тут открылась дверь, и на пороге появилась Таня Пронина - в новом
светлом свитере, в больших модных очках и с независимым видом.
   - Евгения Григорьевна, можно войти? - спросила она спокойно, прошла
неторопливо по классу и села рядом с Сергеем Лазаревым.
   - Вот это... Чиир-ап! - воскликнул Володя Козликов.
   - Напрострел, - сказал Костя Костромин.
   Наташа Лаптева повернулась к нему:
   - А вот опять... Вот ты мне скажи: что мы в отчет о работе запишем? Ну,
что?
   - А ты запиши, - сказал Миша. - Ни одной чахлой девчонки в текущей
пятилетке!


                               ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
                                ТАРАХТЕЛКА

   БЕДА НАВИСЛА НАД ДЕВЯТЫМ без буквы классом, и над Каштановыми, и над
школой, и над многими людьми. Беда!
   Никто не ждал, никто не знал, - а то бы всей ватагой навалились бы. Но
кто мог знать?
   Уже давно перестали бояться всевозможных ЧП, уверены были, что никто не
нахулиганит, не подерется, не оскорбит товарища, не станет вдруг
прогуливать, не напьется, не сворует; сбылось, к удивлению Фроловой,
предсказанье Алексея Алексеевича, что настанет время, когда никаких
проблем не будет с ребятами, ничего дурного не будет происходить и не
нужно будет никаких разбирательств, собраний, персональных дел. Когда
Каштанов говорил так, Наталья Михайловна смеялась и головой качала:
"Фантазер! Ну и фантазер! Разве так бывает?", а Каштанов отвечал, что,
может, и не бывает, но будет. И вот, пожалуйста - никаких хлопот со
старшими, даже уроки давным-давно срывать перестали.
   Но ведь тридцать душ в девятом, тридцать жизней, и в каждой жизни -
свои опасности, и каждая из них - опасность для всех.
   ...Аня Пугачева по прозвищу Анка-хулиганка всю жизнь водилась только с
мальчишками, с детства, и не вообще с мальчишками, а вот с такими, как
Игорь Сапрыкин и Сережа Лазарев, отпавшими от учения и не второгодниками
только потому, что их на второй год не оставляли, несмотря на то что они
решительно все для этого делали.
   Они всюду ходили втроем, Игорь, Сергей и Аня. Но был в Аниных друзьях
недостаток: они были понятны Ане и ей было с ними не тревожно. А с
некоторых пор Аня искала в мальчишках таинственно чужого, таинственно
опасного. Аня Пугачева любила опасности.
   - Вы хорошие мальчишки, - говорила она. - И ты, Игорек, и ты,
Сереженька... Только... Только с вами нестрашно. А я люблю, когда страшно.
Когда дух замирает, руки холодеют и вся как деревянная становишься.
   Как это бывает, Аня не знала, никогда у нее руки не холодели и не
становилась она как деревянная. Но она чувствовала, что так бывает. Читала
страшные рассказы - "Колодец и маятник", например, или "Убийстзо на улице
Морг" - автора она не помнила - и все ждала, чтобы ей и в жизни что-нибудь
ужасное встретилось.
   А не встречалось. Другие девчонки хоть двоек боятся, на уроке дрожат,
или родителей своих - Аня же двойку спокойно принимает, только рожицу
скорчит - мол, не повезло. Папа с мамой ее любят, не дергают, не поучают,
верят ей, и она считается в семье самостоятельной и независимой - ничего,
считается, с ней случиться не может:
   Анка за себя постоит. И действительно, Анка без страха проходила мимо
самых опасных компаний, наверняка зная, что здесь есть и знакомые ее, и
все считают ее своей - никто на Семи ветрах ее не тронет, и во всем
Электрозаводске тоже. Даже словечка оскорбительного вслед ей не пустят, а
если что, то она и ответить может. Каждое лето Анка ездила в деревню, к
бабушке, и был у нее там один знакомый хороший, который по ее просьбе
научил ее браниться самыми последними словами. "Сначала брезгливость была,
а потом ничего", - говорила Анка Сергею и Игорю и демонстрировала свое
странное умение