о чем может говорить ее дочь, уходящая в чужую страну, в неволю.
     - Да,  да,  -  повторяла  она,  -  слышу, Нюрочка, слышу. Все, Нюрочка,
сделаю.
     - Дедушка,  -  кричал  мальчик лет четырнадцати, - если батя придет, вы
ему  расскажите,  пусть  идет  в  Германию меня отбивать! Я его ждать стану.
Слышите, дедушка?
     - Слышу, слышу, - отвечал старик. - Если придет, пойдет отбивать.
     Молодая  девушка,  хромая  на  одну  ногу, ковыляла по обочине дороги и
кричала  прощальные  слова  подруге,  которая шла в караване. Как, наверное,
подруга завидовала ей, что она хромая и поэтому ее не угоняют в неволю!
     Взявшись  за  руки,  в  караване  шли двое, мать и дочь, а младшая дочь
бежала по обочине дороги.
     - Вы  вернитесь,  - кричала она сестре и матери, - вы вернитесь, а то я
тут пропаду одна!
     - Вернемся,  вернемся,  -  кричала  мать,  а  сама  думала: "Где уж мне
вернуться". - Может, тебе добрые люди помогут.
     Конвойные  шли не спеша, равнодушно поглядывая вокруг и обращая столько
же  внимания  на  крики,  слезы  и плач, сколько внимания обращает лошадь на
монотонное  жужжанье  мух. И так же лениво, как лошадь отмахивается хвостом,
вскидывали  они  автоматы,  когда кто-нибудь из провожающих подходил слишком
близко.
     Лена   растерянно  смотрела  на  этих  людей,  расстающихся,  наверное,
навсегда:  на тех, кого угоняли во вражескую неволю, и на тех, кто оставался
без близких. И вдруг ее окликнули:
     - Лена!
     Она  даже  не  обернулась,  настолько  была  уверена,  что  к  ней  это
относиться не может. Но громкий, взволнованный голос повторял раз за разом:
     - Лена, Лена!
     И Лена обернулась, потому что голос этот до странности был ей знаком.
     Она  повернулась  и  чуть не вскрикнула: Коля, ее Коля шагал в караване
за цепью солдат с автоматами, маленький, жалкий, шагал и улыбался ей.
     - Коля! - крикнула Лена и побежала к нему.
     Солдат,  не глядя, лениво стукнул ее прикладом в плечо. Она отскочила и
чуть не упала в канаву, но сразу бросилась снова за Колей.
     - Коля, - кричала она, - Коля, как же ты? Что же ты?
     - Понимаешь,  Леночка,  -  кричал Коля, - в деревне на улице задержали.
Ничего, Леночка!
     Он  улыбался  и  очень  старался  ободрить ее, показать, что все не так
страшно, но по его улыбающемуся лицу одна за другой стекали крупные слезы.
     - Лена,  -  кричал  он,  -  слушай  меня  внимательно, это очень важно!
Спроси,  если  не  поймешь. Прежде всего, ты очень голодная. Пойди в деревню
Селище,  там  у старика Бугаева я оставил для тебя хлеб. Он честный старик и
непременно отдаст. Ты поняла меня?
     - Мама,  мама! - кричал мальчишка, бегущий почти рядом с Леной. - Мама,
ты письма Синявиным пиши, они мне перешлют. Я уйду куда-нибудь, мама!
     - Слышу,  слышу!  -  кричал глухой старик, который, наверное, ничего не
слышал.
     - Лена,  слушай  внимательно,  это  очень важная вещь! Я должен открыть
тебе одну тайну, страшно важную тайну. Ты поняла, Лена?
     - Да, да, Коля, поняла.
     - Слушай  внимательно. Ты дочь того самого человека, о котором мы вчера
с тобой говорили.
     - Какого, какого человека?
     - Только  не  называй фамилию! Я тебе объясню. Того, о котором песню на
пароходе  пели.  О котором ты меня спрашивала. Только не называй фамилию. Ты
поняла?
     - Бабушка!  -  кричал  мальчик, шедший рядом с Колей. - Бабушка, если я
там маму увижу, мы с нею вместе тикать будем. Ты жди.
     - Да,  да,  -  отвечала  бегущая  рядом  с  Леной  старуха,  - я жду, я
дождусь!
     - Я ничего не поняла! - кричала Лена. - Мой папа ведь учитель.
     - Нет,  нет,  это  дедушка выдумал, чтобы ты не проболталась... Ты меня
понимаешь? Будь осторожна, молчи об этом.
     - Девчатам скажи - пусть не забывают меня! - кричала подруге подруга.
     - И не думай об этом, никогда не забудем! - отвечала подруга подруге.
     - Коля,  Коля,  я боюсь!.. Коленька, милый, ты убеги как-нибудь! - Лена
теперь ревела вовсю и кулаками вытирала слезы.
     - Я  постараюсь,  но ты не надейся. Лена, помни: иди к старику Бугаеву.
Он добрый, он тебя к дедушке отведет.
     Офицеру,  шедшему впереди, видимо, надоел шум. Повернувшись к солдатам,
он  скомандовал,  и  они  вскинули  автоматы. Несколько солдат отделились от
цепи  и  пошли  на людей, бежавших за караваном. Старики и старухи, девочки,
мальчики,  матери  и  отцы,  деды  и  бабушки,  дочери  и  сыновья кричали и
продолжали  рваться  к близким, которых они видели последний раз. Но солдаты
подняли  автоматы  и  направили  их  на  толпу. Толпа шарахнулась в сторону.
Затрещали  выстрелы...  И вдруг солдаты упали. Они лежали на земле, выпустив
автоматы  из  рук,  а выстрелы продолжали трещать. Офицер повернулся и хотел
что-то  крикнуть,  но  зашатался,  упал,  и  фуражка,  слетев  с его головы,
покатилась по дороге.
     - Ложись!  -  крикнул  кто-то,  и  Лена увидела возле дерева, росшего у
самой  обочины,  невысокого парнишку в черной сатиновой рубашке. - Ложись! -
кричал он. - Ай, какие непонятные! Ложись, а то пуля потревожить может.
     Лена  так  растерялась, что даже не испугалась и стояла не двигаясь. Но
тут  какая-то  старушка, видимо опытная в боевых делах, так толкнула ее, что
она  упала  в  канаву.  И сразу же несколько человек прыгнули через нее. Она
видела только их сапоги.
     Застрочили  автоматы,  взорвалась  граната, какая-то женщина завизжала.
Потом над канавой наклонился невысокий человек и сказал:
     - Можете вылезать, граждане! Попался, который кусался.
     Все  это  произошло так быстро, что Лена не сразу пришла в себя. Только
когда  Коля  подбежал  к  ней, счастливый, сияющий, и, обхватив ее за плечи,
громко поцеловал, она всхлипнула и вытерла нос рукой.
     - Коленька! - сказала она и еще раз всхлипнула.
     На  дороге  лежали  трупы  тех  самых  равнодушных  солдат, которые так
лениво  слушали  крики  и  плач  угоняемых.  И  великолепный, величественный
офицер,  шедший  впереди,  лежал  лицом  вниз,  и  вид  у него был совсем не
величественный.  Освобожденные  растерянно  толпились  на  дороге,  плакали,
улыбались  или  удивленно  оглядывались  вокруг.  И  снова  выскочил молодой
парнишка и закричал:
     - Живо, живо, за мной!
     Потом пожилой человек с усами деловито крикнул:
     - Автоматы забрали?
     - Забрали, - ответили ему.
     - В заслоне остается Сидоренко. Сидоренко, будешь ждать час. Понятно?
     - Понятно, - ответил Сидоренко.
     И  все  -  женщины,  дети,  старики  -  быстро  пошли  в лес за молодым
парнишкой,  который  шагал  впереди,  указывая дорогу, и иногда, оглядываясь
назад, кричал:
     - Быстрее,  быстрее,  товарищи!  Небось  когда фашисты вели, так шагали
как следует, а как свои, так идут точно дохлые мухи.
     Он  кричал  это  очень сердитым голосом, а потом вдруг начинал смеяться
громко  и  весело.  Смеялся  он  не  потому,  что ему было смешно. Просто он
радовался, что удалось столько народу освободить.


                            Глава четырнадцатая

                                Поссорились

     Сначала  шли  по  ясно  намеченной  широкой лесной тропе. Шли быстро, и
партизаны  все  время  торопили  отстающих.  Родители  и дети, мужья и жены,
братья  и  сестры,  уже приготовившиеся к долгой, а может и вечной, разлуке,
радовались   так,   как   будто   бы   снова  встретились.  Одни  без  конца
разговаривали,  вспоминая  все  подробности  освобождения, другие, наоборот,
молча смотрели друг на друга и не могли насмотреться.
     Чем  дальше,  тем  лес становился глуше. Тропинка, теперь уже узенькая,
полузаросшая  травой,  вилась  между тесно растущими деревьями. Шли гуськом.
Через  час  человек  пятьдесят  отделились  и  ушли в сторону. Освобожденных
должны  были  разместить  в  нескольких  пунктах.  Еще  через час отделилась
вторая группа.
     Теперь  вместе  с  Леной  и Колей шли только три старухи, два старика и
хромая  девушка.  Командовал  тот  самый  веселый  парень,  который вел их с
самого  начала.  Он, покрикивая, торопил свою команду и очень огорчался, что
они  так  медленно  двигаются.  Впереди ковыляла хромая девушка, оказавшаяся
неплохим  ходоком, за нею шли три старухи, за ними два старика и позади всех
Коля и Лена.
     Шли  все  довольно  медленно,  но  Лена  шла еще медленнее других и все
время  отставала.  Она  никакого  внимания  не  обращала  ни на покрикивания
проводника, ни на Колины уговоры.
     - Мы так отстанем, - говорил Коля, - иди немного быстрей.
     - Не  могу,  -  мрачно  отвечала Лена и как будто нарочно еще замедляла
шаг.
     - Не отстава-ай, - весело кричал проводник, - поторапливайся!
     Хромая  девушка  ускорила шаг, и старички, приободрившись, поспешили за
нею.  Только на Лену слова проводника не произвели ни малейшего впечатления.
Она  шла  медленно,  не  торопясь  и  с каждым шагом все больше отставала от
остальных. Коля взял ее за руку.
     - Пойдем догоним их, а то, честное слово, потеряться можно.
     Лена раздраженно вырвала руку.
     - Пусть! Догоняй, а я не буду.
     Проводник  скрылся  за  поворотом  тропинки.  За ним энергично ковыляла
хромая  девушка.  Лена  шагала  по-прежнему медленно, не обращая внимания на
то,  что  расстояние  между  ней  и остальными все увеличивается. Лицо у нее
было недовольное и хмурое.
     - Я хочу есть, - вдруг заговорила она.
     Коля  никогда  не  слышал,  чтобы  она  говорила таким злым и капризным
тоном.
     - Ты-то небось поел в деревне! Почему ты мне не принес хлеба?
     Коля  даже  растерялся.  Он не мог поверить, что это Лена так говорит с
ним.
     - Ты  же  знаешь,  -  пробормотал  он,  - что я хлеб оставил для тебя в
деревне. Я не понимаю, как это ты такое говоришь!
     Лена  передернула  плечами. Уже и старухи скрылись за поворотом. Только
спины двух стариков виднелись еще впереди.
     - Да,  -  заговорила  она  зло  и плаксиво, - ты небось и поел и спал в
доме. А я в лесу спала. Ты думаешь, это хорошо? Да?
     Эти  слова были так нелепы, тон был так несвойствен Лене, что Коля даже
не рассердился.
     - Брось,  Лена,  дуться!  - сказал он весело. - Хочешь, я расскажу тебе
что-нибудь? Про генерала Рогачева хочешь?
     - Не хочу! - резко сказала Лена. - Какое мне дело до него!
     Коля только воскликнул:
     - Лена!
     - Да-да,  - говорила Лена, торопясь и не договаривая слова. - И ты меня
на  целую  ночь  оставил  в  лесу! Может быть, меня там чуть волки не съели.
Да-да,  и  медведь меня чуть-чуть не задрал. Конечно, тебе все равно, что со
мной будет!
     - Ты не смеешь так говорить, - сдерживаясь, сказал Коля. - Поняла?
     Но Лену остановить было невозможно. Она не помнила себя.
     - Нет,  смею,  -  говорила она, - хочу и смею! И уходи, пожалуйста. Все
равно  я  с  тобой не хочу вместе быть. Вот сяду здесь и буду сидеть. Ты все
равно хотел, чтоб я с голоду умерла. Вот!
     Она  села  на  пенек  и  отвернулась от Коли. Коля, весь красный, стоял
перед ней, засунув руки в карманы и сжимая в карманах кулаки.
     - Если  ты  будешь  так говорить, - медленно и раздельно сказал он, - я
уйду.
     - Уходи! Ну, что же ты не идешь?
     - Ну и уйду! - Коля так стиснул зубы, что ему трудно было говорить.
     - Нет,  не  уйдешь,  -  сказала Лена, - потому что ты трус. Ты боишься,
что тебя дедушка накажет, если ты меня бросишь. Ты трусливый мальчишка!
     - Хорошо же! - прошептал Коля.
     - Ты  хвастаешь,  -  продолжала  Лена. - Ты все равно не посмеешь уйти.
Думаешь, ты мне нужен? Ты мне совсем не нужен.
     Коля  круто  повернулся и, не сказав больше ни слова, побежал в сторону
от  тропинки,  прямо в лес. Злость душила его. Он бежал, не разбирая дороги,
и,  подобрав  на  ходу  валявшуюся  палку,  с такой силой треснул ею о ствол
дерева,  что палка разлетелась на куски. Это немного успокоило его. Подобрав
большой  прут,  он  стал  колотить  по  верхушкам папоротников, росших между
деревьями.
     Сраженные  папоротники  валились на землю, и Коле становилось легче. Он
перевел дыхание. Ярость уже не с такой силой бурлила в нем.
     - Ну  и  что же, что младше? - говорил он в такт взмахам прута. - Всего
на пять лет младше.
     Прут  сломался.  Коля  отшвырнул  обломок и, сунув руки в карманы, стал
шагать взад и вперед.
     - Семь  лет,  -  говорил  он, с силой топча ногами траву. - Это много -
семь  лет. В семь лет человек уже читает и пишет. Уже понимать должен... Что
же,  я  так  и  скажу  Рогачеву:  хотел  привести к вам дочь, но такой у нее
характер, что невозможно.
     Он   шагал   все   медленнее   и   медленнее   и  наконец  остановился,
прислонившись  к  дереву.  Он  сорвал колосок. Он отгрызал кусочки колоска и
выплевывал.
     "Положим,  она  действительно  маленькая, - думал он. - И что это с ней
случилось? Никогда такого не было".
     Теперь  он помнил не ту Лену, которую он оставил несколько минут назад,
надутую  и  злую,  а ту, которую он знал раньше, - всегда веселую девочку из
лесного  дома, любительницу малины и березовых почек, доверчивую и послушную
спутницу в путешествиях. У него засосало под ложечкой.
     "Глупость  какая!  -  думал он. - И что это ее разобрало? Должна же она
думать.  Семь  лет  -  это такой возраст, что можно все понимать. Конечно, -
рассуждал  он  дальше,  -  семь  лет  -  это не двенадцать. В двенадцать лет
человек  уже почти взрослый, знает историю, географию, может работать, может
и  взрослым  посоветовать  иной  раз.  А в семь лет, конечно, еще ребенок. К
тому  же  она  устала,  два  дня  почти  ничего  не  ела,  наволновалась.  В
двенадцать  лет  человек  вынослив.  У  него большой запас сил. А в семь лет
это,  конечно,  трудно.  В  конце  концов  я могу с ней не разговаривать, но
сдать ее партизанам я должен".
     Минуту  поколебавшись, он повернулся и неторопливо пошел назад. Он шел,
нарочно замедляя шаг, хотя ему очень хотелось побежать.
     "Наверное,  -  думал  он, - она давно уже догнала остальных и идет себе
со  старичками.  По  крайней  мере,  я  доведу ее до лагеря и уйду к деду. И
будем мы с ним жить вдвоем..."
     Он  вышел  на  тропинку  и  остановился.  Лена  была  там же, где он ее
оставил. Только теперь она лежала на траве, сжавшись в комочек.
     Коля  неслышно  подошел  и  заглянул  ей в лицо. Она лежала с закрытыми
глазами,  но слезы одна за другой выползали из-под опущенных век и падали на
траву.  Лицо  у нее было красное, горячее, и вся она, от головы до маленьких
подогнутых  ног,  дрожала мелкой дрожью. Страшная мысль мелькнула у Коли. Он
наклонился  и  положил руку Лене на лоб. Голова была так горяча, что никаких
сомнений не оставалось: Лена была больна. Тяжело, опасно больна.
     Она открыла глаза и посмотрела на Колю.
     - Ты  не  возись  со  мною,  - сказала она и всхлипнула. - А папа пусть
лучше  про  меня  и  не знает, - она снова всхлипнула, - как будто меня и не
было.
     Коля просунул ей руки под ноги и под плечи и поднял ее.
     - Я  не  знаю,  -  сказал он хмуро, - сможешь ли ты мне простить, что я
был таким дураком, а я себе этого никогда не прощу.


                             Глава пятнадцатая

                       Гремит гром, и сверкает молния

     Как  тяжело  было  нести  на руках Лену! Через несколько шагов Коля уже
задыхался.  Только  сейчас он почувствовал, как ослабел за эти дни. Он решил
идти не торопясь, часто отдыхая.
     Лена  дремала,  обхватив  его  шею  руками. Такая была она беспомощная,
такая   несчастная,   что,  когда  Коля  вспоминал  о  недавней  ссоре,  его
охватывали стыд и раскаяние.
     Он  теперь  делал  так: пройдя пятьдесят шагов, садился на пенек или на
упавшее  дерево  и  отдыхал  одну  или  две  минуты.  Потом  опять  проходил
пятьдесят  шагов  и  опять  отдыхал.  Через  тысячу шагов он решил дать себе
более долгий отдых.
     Но  еще раньше ему пришлось встретиться с неожиданным осложнением. Дело
в  том,  что тропинка вдруг разделилась на две. Обе новые тропинки были мало
заметны  и поросли травой. По какой из них прошла партия освобожденных, было
совершенно  невозможно  определить.  Коля  посадил  Лену  под  дерево и стал
внимательно  вглядываться в траву, надеясь найти хоть какие-нибудь следы. Но
на  обеих  тропинках  трава  была мало притоптана, и с одинаковым основанием
можно было выбрать любую из них.
     Оставаться  здесь  и  ждать,  пока  за  ними придут, было бессмысленно.
Провожатый  мог  в  суматохе  и  не  заметить,  что  дети  пропали,  или мог
предположить,  что  они  ушли  с одной из отделившихся партий. Подумав, Коля
решил идти наудачу.
     "В  конце  концов,  - рассуждал он, - обе тропинки ведут в глубь леса и
вряд  ли  особенно  далеко  расходятся.  Вероятнее  всего,  обе  приведут  в
лагерь".
     Он  взял Лену на руки и снова стал отмерять свои пятьдесят шагов. Через
пятьсот  шагов  ему  пришлось отдыхать уже минут десять. У него очень ломило
спину  и  руки  совсем  онемели.  Следующий  продолжительный  отдых пришлось
устроить  уже  через триста шагов, а еще через двести Коля почувствовал, что
больше не может идти.
     Лена  дремала  у  него  на  руках. Она только на секунду открыла глаза,
когда  Коля  положил ее на траву, и сразу опять заснула. Коля нарвал травы и
устроил  ей  подушку,  натыкал  веток, чтобы солнце ей не светило в глаза, и
укрыл  ее  своей  курткой.  Лена спала спокойно, и Коля решил, что пока и он
может  немного поспать. Он чувствовал, что это ему необходимо. Прошлую ночь,
запертый в комендатуре, он не заснул ни на одну минуту.
     Он   лег  на  самой  тропинке,  чтобы  его  непременно  заметили,  если
партизаны  станут  искать.  Он  заснул  сразу,  как только положил голову на
кочку.
     Пока  он  спал,  партизаны  действительно искали его, но не там, где он
был.  Исчезновение  их  заметили  очень не скоро, только тогда, когда партия
расположилась  на  отдых.  Провожатый разрыл засыпанную листьями яму, достал
оттуда консервы и галеты, пересчитал людей и сказал испуганно:
     - Послушайте, тут же еще двое были: мальчик и девочка!
     Сразу  был  учинен строгий допрос хромой девушке, трем старушкам и двум
старичкам,  но  никто из них не мог ничего припомнить. Они даже сомневались,
были  ли  действительно  мальчик  и девочка. В конце концов решили, что если
были,  то пошли с другой партией. Все-таки провожатый, накормив свою команду
и  предложив  им  часок  отдохнуть, решил вернуться и поискать отставших. Он
дошел  до  того  места,  где  отделилась  последняя  группа,  но  никого  не
обнаружил. Ему не пришло в голову, что дети пошли по другой тропинке.
     Поэтому  Колю  и  Лену  никто  не  потревожил,  и Коля проснулся только
вечером.
     Он  проснулся  оттого,  что загремел гром и ярко сверкнула молния. Коля
вскочил.  Было  уже  почти  совершенно  темно.  Налетел  ветер,  и  деревья,
изогнувшись,  замахали  ветками.  Первые  капли  дождя  упали на землю. Коля
подбежал к Лене. Она все еще спала. Он наклонился над ней.
     - Лена, - сказал он, - начинается дождь. Надо идти, Лена.
     - Хорошо,  -  ответила она равнодушно. - Сейчас, я минуточку отдохну, и
пойдем.
     Если  бы  она  возражала,  говорила, что не может идти, жаловалась, ему
было  бы легче. Но это равнодушие, это полное безразличие больше всех слез и
жалоб говорило о том, что она больна.
     Он  поднял  ее.  Она встала и покачнулась, но он ее поддержал. Странное
появилось  у  него  чувство. Время идет, сменяются дни и ночи, воюет Красная
Армия,  командует  генерал  Рогачев,  а они с Леной все идут и будут идти по
темному  лесу, спотыкаясь от усталости и не смея остановиться. Старые березы
тянули  длинные  ветки, ветер шумел в раскидистых кронах, и Коле показалось,
что  лес  бесконечен, что он так и будет тянуться всегда и всегда суждено им
с Леной брести по этой бесконечной тропинке.
     Коля  обнял  Лену. Они шли нога в ногу. Лена опустила голову на грудь и
говорила тихо и неразборчи