верила.
     Вторая  зима  прошла  значительно  легче.  Картофеля  было  достаточно.
Накоптили  пудов  пять  рыбы,  насушили  грибов.  Жизнь  стала  налаженней и
спокойней.  Каждый  день работала "вечерняя школа". Теперь и Лена училась. К
весне  она  умела  читать,  правда  не очень быстро, и даже с грехом пополам
писала  печатными  буквами.  К  сожалению, в лесном доме не было ни книг, ни
бумаги,  ни чернил. Лена училась читать по завалявшейся в шкафу растрепанной
книге  "Лесное  хозяйство".  Единственный  карандаш,  найденный  в доме, был
исписан  почти  до  конца.  Рассказы  Ивана  Игнатьевича,  как  они  ни были
интересны  и  поучительны,  не могли заменить учебников. Между тем надо было
заниматься  дальше.  Вопрос  этот  долго  обсуждался, и наконец решено было,
что,  как  только  потеплеет,  Иван  Игнатьевич  сходит в Запольск к старому
своему  товарищу,  доктору Кречетову, и постарается достать у него учебники,
бумагу, чернила и перья.


                                Глава третья

                 Доктор Кречетов сообщает удивительные вещи

     До  осени  Соломину  не  удалось  выбраться  в  город.  Весной начались
полевые  работы, потом сенокос, огород требовал ухода, и Коле одному было не
под  силу справиться. Только в сентябре, когда все убрали, засыпали в подпол
картошку  и  овощи,  обмолотили  рожь,  заготовили  дрова  на  зиму, Соломин
наконец отправился в путь.
     С  волнением  подходил он к родному городу. Он не был в нем больше двух
лет.  Что  стало  за  это  время  с  друзьями его, с соседями, с бывшими его
учениками?  Кого из них он не застанет в живых? Как его встретят оставшиеся?
Наконец, что они расскажут ему?
     Два  с  лишним  года  он почти ничего не слышал о том, что происходит в
мире.  В деревню сведения доходили плохо, да Соломин и боялся расспрашивать.
Он  не  хотел,  чтобы  на  него  обращали  внимание. Соломин чувствовал, что
больше  он  не  может  оставаться  в неизвестности. В сущности говоря, это и
было  главной причиной, заставившей его предпринять рискованное путешествие.
Немного  не  доходя  до  города, он свернул с дороги и до сумерек просидел в
лесу.  Когда  стало  темнеть,  он вошел в город. Улицы были пустынны и тихи,
все окна были наглухо закрыты и занавешены.
     Перед  домом доктора Кречетова Соломин остановился. Дом казался пустым.
Долго Соломин не мог решиться постучать.
     В  самом  деле, что он знал о Кречетове? Может быть, его давно уже нет,
может   быть,  тут  живут  гитлеровские  офицеры  или  чиновники  и  Соломин
попадется  как  кур  во  щи!  Но долго стоять на улице тоже было опасно. Его
могли задержать.
     Соломин решился и постучал.
     Дверь  долго  не  открывали.  Наконец  послышались осторожные шаркающие
шаги, и женский голос спросил:
     - Кто там?
     - Мне нужно видеть Евгения Андреевича, - негромко сказал Соломин.
     За дверью перешептывались. Потом мужской голос спросил:
     - Кто меня хочет видеть?
     - Евгений  Андреевич,  -  сказал  Соломин,  -  это  я, Иван Игнатьевич.
Открой, пожалуйста.
     Загремел  засов, дверь отворилась. Доктор Кречетов, похудевший и совсем
седой,  стоял,  вглядываясь в темноту. Вдруг он резко шагнул вперед, схватил
Соломина  за  руку, втащил его в сени и, осторожно притворив дверь, задвинул
засов.  Положив  руки  на  плечи  Соломину,  он порывисто обнял его и трижды
поцеловал. Потом подозрительно покосился на дверь и спросил:
     - Тебя никто не видел? Нет? Ну хорошо, хорошо, пойдем.
     Через  пять минут старики сидели в мягких креслах в кабинете Кречетова,
улыбались, смотрели друг на друга и не могли насмотреться.
     - Живой!  -  все  удивлялся  Кречетов. - Ах, Иван, Иван, ну и живучи же
мы, старики!
     Оба  так  радовались  встрече  и  так  разволновались  от  радости, что
разговор никак не мог завязаться.
     Александра   Андреевна,   сестра   Кречетова,   покрыла  стол  холщовой
салфеткой,  поставила  хлеб, тарелку соленых груздей, банку моченой брусники
и  принесла  самовар.  Соломин  раньше  не любил маленькую ехидную старушку,
сплетницу  и  завистницу,  но  сейчас  и  на  нее  смотрел  с удовольствием.
Александра  Андреевна  разлила  чай в большие чашки с синими цветами и вышла
из комнаты.
     Над  столиком  висела  лампа,  и  свет  ее казался Соломину удивительно
ярким.  Негромко  шумел  самовар.  Окна  были  закрыты  ставнями  и  наглухо
занавешены  шторами. Соломину на секунду показалось, что все приснилось ему.
Может  быть,  не было ничего: ни войны, ни оккупации, ни жизни в диком лесу.
Просто  встретились  они,  старики,  чтобы  сыграть партию в шахматы, попить
чайку, поболтать. Вдруг Кречетов вздрогнул и стал прислушиваться.
     - Ты не слышишь? - спросил он. - Патруль, кажется.
     Действительно,  с  улицы  глухо доносились шаги. Они прошли мимо дома и
стихли.  Кречетов  снова  развеселился,  отхлебнул чаю и весело посмотрел на
Соломина.
     "Нет,  - подумал Соломин, - все это было и есть: и война и оккупация. В
городе гитлеровцы, а мы, как звери, прячемся в норах".
     - Ну, - сказал Кречетов, - рассказывай.
     Соломин покачал головой.
     - Я  потом  расскажу,  -  сказал он. - Я все это время жил так одиноко,
что не знаю ничего. Сначала расскажи мне, что происходит в мире.
     Кречетов покосился на окно, потом перегнулся через стол и прошептал:
     - Под Москвою разбили!
     - Это точно? - шепотом спросил Соломин.
     Кречетов  кивнул,  рассмеялся и потер руки. Потом он снова наклонился к
Соломину.
     - Под  Сталинградом,  -  прошептал  он, - окружили гитлеровскую армию -
и... - Он сделал красноречивый жест.
     - Уничтожили? - спросил Соломин.
     Кречетов кивнул и рассмеялся.
     - Потом  на  Северном Кавказе... Потом под Таганрогом... В Донбассе, на
Украине...
     Глаза его смеялись, он торжествовал.
     - Ну и что же теперь? - спросил Соломин.
     - Гонят! - шепнул Кречетов.
     - Куда?
     - Обратно... В Германию.
     Старики посмотрели друг на друга и рассмеялись.
     - Вояки! - сказал Соломин. - Хозяева мира!
     - Вот-вот...  -  У  Кречетова сделалось таинственное лицо. - Подожди, я
сейчас покажу тебе.
     Снова  покосившись  на  окно  и  прислушавшись,  не  слышно ли шагов на
улице,  он  достал  из  ящика  маленькую карту Европы, вырванную из учебника
географии. Старики склонились над ней.
     - Только  осторожно,  -  сказал  Кречетов,  -  не  надо  делать никаких
пометок. Часто бывают обыски, и к картам очень присматриваются.
     Старики   долго   сидели  над  картой  и  возбужденно  перешептывались.
Вглядываясь  в  извилистые  линии  рек  и  маленькие кружки городов, Соломин
видел  движение  огромных  армий,  дым  и  пламя  великих битв и близкое уже
освобождение.
     Потом Кречетов спрятал карту.
     - Теперь рассказывай ты, - сказал он.
     Прихлебывая  чай,  Соломин  стал  неторопливо  рассказывать  о том, как
судьба  подкинула  ему  чужую  девочку, как разыскал он Колю, как поселились
они  в лесном доме, как постепенно наладили хозяйство, как живут там втроем,
точно робинзоны на необитаемом острове.
     Кречетов   слушал   очень   внимательно,   удивлялся,   качал  головой,
восторгался  и  несколько  раз,  взволнованный, вскакивал со стула и начинал
шагать взад и вперед по комнате.
     - Я  тебе завидую, - сказал он, когда Соломин кончил рассказ. - С какой
бы  радостью  я  жил  так, как ты, не слыша этих проклятых патрулей, которые
все время шагают под окнами!
     Он  посидел  задумавшись,  потом  вздохнул  и резким движением отставил
пустую чашку.
     - Ладно,  -  закончил  он,  - довольно! Чем больше об этом думаешь, тем
больше  расстраиваешься. Что же ты собираешься делать с Леной? Ведь отец ее,
может быть, жив.
     - Если  жив,  -  ответил  Соломин,  - мы найдем его после войны. Сейчас
искать безнадежно.
     - Да-да,  -  задумчиво  согласился Кречетов. - Ты говоришь, полковник и
часть его стояла здесь?.. Как его фамилия? Может, я слышал случайно.
     - Рогачев, - сказал Соломин.
     - Рогачев? - переспросил Кречетов. - А имя и отчество?
     - Степан Григорьевич.
     - Степан  Григорьевич?  -  Кречетов подался вперед. - И ты о нем ничего
не слышал?
     - Нет, ничего.
     - Ну, уж действительно, должен сказать, ты жил, как медведь в берлоге!
     - Да что такое? Что с ним случилось?
     - Ничего  не  случилось,  а только Степан Григорьевич Рогачев ныне один
из самых знаменитых генералов Красной Армии.
     Наступила пауза. Старики молча смотрели друг на друга.
     - Слушай,  -  сказал  Соломин,  -  это же очень опасно. Что, если немцы
доищутся, что дочь Рогачева живет у меня?
     - Конечно,  опасно, - согласился Кречетов. - Тут даже поговаривали, что
семья  Рогачева  была  в  Запольске.  Хорошо,  что  никто  не знает, куда ты
девался. Все думают, что ты погиб при бомбежке.
     - Я  хотел  повидать  кое-кого  из  старых знакомых... - заикнулся было
Соломин.
     - Нет,  нет,  -  Кречетов  замахал  руками,  - ни в коем случае! Имей в
виду:  за  всеми  следят,  слушают  каждое  слово. Я прошу тебя, даже сестре
ничего  не  рассказывай.  Она,  конечно,  не  донесет,  но знаешь - женщина,
сболтнет где-нибудь... Кстати, надо попросить ее согреть еще самоварчик.
     Он  распахнул  дверь.  Раздался  стон.  Александра  Андреевна  стояла в
дверях, приложив руку ко лбу.
     - Ну можно ли так! - сказала она недовольно. - Ты мне шишку набил.
     - Саша? - удивился Кречетов. - Что ты делала здесь, за дверью?
     - Я хотела подогреть самовар, он, наверное, остыл уже.
     Она схватила самовар и, негодуя, вышла из комнаты.
     Старики  проговорили  до  рассвета.  Кречетов рассказал все, что знал о
Рогачеве.   Полковник   Рогачев   прославился  в  боях  под  Москвой.  Части
генерал-майора  Рогачева  нанесли один из главных ударов под Сталинградом. С
тех  пор  фамилия Рогачева гремела на многих фронтах и во многих битвах. Он,
как  вихрь,  прошел  по  Донбассу. Героя Советского Союза генерал-лейтенанта
Рогачева восторженно встречали освобожденные области Украины.
     Приглушив  голос,  Кречетов  спел  песню  о Рогачеве. Эту песню поют на
освобожденной  земле, но она известна и здесь, у них, в еще не освобожденном
Запольске.   Кречетов  пел  совсем  тихо,  почти  шепотом.  Надо  было  быть
осторожным.  Недавно фашисты расстреляли девушку за то, что она рассказывала
о Рогачеве.
     - Он  на  нашем  фронте,  - сказал Кречетов. - Запольск будут брать его
войска.
     Весь  следующий  день Соломин просидел в комнате, Кречетов запрещал ему
даже подходить к окнам.
     В  сумерки  Соломин  ушел  из города. Он нес полный комплект учебников,
запас  бумаги,  перьев,  чернил и карандашей. Все это под разными предлогами
выпросил  Кречетов  у  знакомых.  Соломин  шел,  и  ему казалось, что каждый
встречный  с  подозрением  смотрит на него. Перед тем как свернуть в лес, он
долго оглядывался и свернул, только убедившись, что на дороге никого нет.
     Детям он ничего не рассказал о Рогачеве.
     Жизнь  в  лесном  доме  пошла  по-старому. Настала зима, снег занес дом
почти  до  крыши. Занятиям в этом году уделяли больше времени. Коля проходил
дроби,  учил  по  настоящим  учебникам  историю и географию. По воскресеньям
устраивались экзамены.
     Дети  совсем  привыкли  к  лесной  жизни.  Коля  теперь  уже  не боялся
таинственных  лесных  зверей.  Зато Иван Игнатьевич спал плохо. Всю зиму его
мучил  ревматизм. Ноги опухли, и он с трудом доходил до озера. Ворочаясь без
сна  на  постели,  старик  думал:  "Только  бы дожить до прихода наших! Лену
отдам  отцу,  Коля  в  школу пойдет, а мне и отдохнуть можно будет". С этими
мыслями  он  засыпал,  но,  заснув,  сразу  же просыпался. Ему казалось, что
гитлеровцы  подходят к дому, что дом уже окружен, что за Леной пришли. Часто
днем  он  вдруг  начинал внимательно оглядывать лес. Ему казалось, что между
деревьями  что-то  мелькает.  Он щурил близорукие глаза, спрашивал, не видит
ли  Коля  кого-нибудь,  недоверчиво  качал  головой, когда Коля говорил, что
никого нет, и снова пристально всматривался, пока не начинали болеть глаза.
     Но  зима  прошла  благополучно,  наступила  весна,  потом  лето. Был на
исходе июнь 1944 года.


                              Глава четвертая

                В лесной домик приходит неизвестный человек

     После   жаркого  июльского  дня  солнце  скрылось  за  лесом.  Потянуло
прохладой. Туман осел в низинах, в озере заплескалась рыба. Наступал вечер.
     По  лесной  тропинке  шел  человек.  Он  был невысок и коренаст, обут в
сапоги,  одет  в  холщовые  штаны  и  рубаху.  Но,  несмотря на крестьянскую
одежду,   что-то   было   в  его  лице  и  походке  неуловимо  городское,  и
неестественно выглядела на нем холщовая одежда.
     У  человека  была  только одна рука. Левый, пустой рукав был засунут за
пояс.  Вещевой  мешок  висел  на  одном  только правом плече, и, чтобы он не
болтался, человек придерживал его локтем.
     Сквозь  деревья  блеснуло  зеркало  озера.  Тропинка  свернула  и пошла
склоном  холма.  Осины  и елки сменились березами. Потом из-за белых стволов
показалась  серая стена сарая. С одной стороны тянулось картофельное поле, с
другой колосилась рожь, в серых сумерках казавшаяся серебряной.
     На  вершине  холма  одиноко  высились  две  огромные березы. Между ними
стояла  изба,  срубленная  из  толстых бревен, крытая потемневшей от времени
дранкой. Отражаясь в маленьких окошечках, пылало багровое солнце.
     Человек  снял  шапку,  сунул ее под мышку, вытер пот единственною своей
рукой и спокойно огляделся вокруг.
     На  крыльце,  не двигаясь, сидел старик и в упор смотрел на пришедшего.
Седые,  давно  не  стриженные  волосы  спускались почти до самых плеч. Седая
борода  острым и длинным клином свисала на грудь. Он казался сказочным, этот
старик,  да  и  все  кругом  было  сказочно:  одинокий дом на вершине холма,
серебряное озеро внизу, таинственно молчащий лес.
     - Добрый вечер, дедушка! - сказал пришедший громко и весело.
     - Добрый вечер, - нехотя ответил старик.
     - Иван Игнатьевич Соломин здесь живет?
     - Здесь.
     Пришедший посмотрел на старика очень внимательно.
     - Это не вы ли будете?
     - Нет.
     - Так-так...  -  Пришедший  присел  на крылечко рядом со стариком. - Ты
что же, дедушка, - спросил он, - вместе с Соломиным тут живешь?
     - Нет.
     - А  где  же?  (Старик  показал рукой куда-то в глубь леса.) В деревне?
(Старик  мотнул  головой.)  Просто  в  лесу? (Старик кивнул.) Значит, лесной
человек и бобыль? (Старик снова кивнул.) А где Соломин?
     - На  озеро ушел... на рыбалку... недели на две... - Старик как будто с
трудом подбирал слова.
     - А ты почему здесь?
     - Посторожить просил.
     - Понимаю.  И  далеко это озеро? (Старик пожал плечами.) Не знаешь?.. И
что же, вместе с девочкой ушел?
     Пришедший  переиграл.  Он  слишком  равнодушно спросил о девочке и хотя
отвернул  при  этом  лицо,  но, скосив глаза, уж очень внимательно глянул на
старика. Старик не показал, что заметил этот взгляд.
     - С какой? - спросил он. Лицо его по-прежнему ничего не выражало.
     - С  маленькой, - сказал пришедший, - которая с ним живет. Приемыш, что
ли.
     - А-а, - протянул старик, - живет какая-то маленькая. Внучка, что ли.
     - Так с нею он пошел или без нее?
     - С нею, наверное.
     - Так... А далеко это озеро?
     Старик снова пожал плечами.
     - Ах  да,  я  забыл,  ты  ведь не знаешь! Значит, вернется он через две
недели? Так-так...
     Пришедший достал из кармана кисет и сложенную газету.
     - Куришь? - спросил он, протягивая кисет старику.
     Старик  оживился;  что-то  похожее  на улыбку показалось на его лице, и
рука потянулась к кисету.
     - Значит,  это  мы любим? - сказал пришедший. - Скучновато, значит, без
табачку?  Что  же,  дело  хорошее,  только  ведь,  знаешь, сейчас с табачком
трудно.  Дорогая  вещь  нынче табак. - Он как будто не замечал руки старика,
протянутой  за  табаком.  -  Очень нужно мне Соломина повидать, - говорил он
рассеянно.  -  Я,  понимаешь,  старый  его ученик. В школе у него учился. Он
меня   хорошо   знает.   Обязательно  нужно  мне  ему  одну  вещь  сообщить.
Исключительно  для  него  важную.  Может,  ты  вспомнил бы, дедушка, где это
озеро? Я б тебе табачку дал. У меня в мешке три стакана. Как, дедушка, а?
     Колебания  очень  ясно  отразились  на  лице старика. Ему, очевидно, не
хотелось  говорить,  где  ловит рыбу Соломин, но табак был совсем рядом, вот
здесь,  и  целых  три  стакана.  Он  вздохнул,  сожалея  о своей слабости, и
сказал:
     - Этой  тропкой  дойдешь  до  озера  -  и  забирай  вправо.  Верст пять
пройдешь,  на проселок выйдешь. По проселку влево бери. Версты три до речки.
Там  по-над  берегом  тропка  пойдет  до большого озера - верст десять, а на
озере избушка стоит, лесорубы сложили. Там они и живут.
     Пришедший  повеселел,  ловко  управляясь  единственной  рукой, развязал
вещевой мешок и достал сверток с махоркой.
     - На,  -  сказал  он,  - кури на здоровье. Значит, всего верст двадцать
будет?
     Старик  не  слушал. Он торопливо свернул папироску и ушел за огоньком в
избу.  Пришедший  завязал  мешок,  вскинул  его на плечо и быстро зашагал по
тропинке  вниз.  Он  скрылся  за  деревьями.  Сучья хрустели под его ногами.
Хруст  затих.  Внизу, около озера, мелькнула казавшаяся отсюда маленькой его
фигурка и окончательно исчезла в густой зелени.
     Тогда  медленно  открылась  дверь  избы,  и старик вышел на крыльцо. Он
постоял,  внимательно  вглядываясь  в  лес, и трижды громко крикнул иволгой.
Лес  молчал.  Потом  другая иволга ответила троекратным криком. Старик ждал,
щуря  глаза.  Он  плохо  видел  в  сумерках. Вот опять на тропинке хрустнули
сучья.  Из-за  деревьев  вышли  мальчик  и девочка. Мальчику было на вид лет
четырнадцать.  Он  шел  уверенно  и ровно. Так ходят люди, привыкшие к лесу.
Лицо  его обветрилось и загорело. От этого глаза казались особенно светлыми,
почти  белесыми.  Девочке  было лет семь. У нее был вздернутый носик с тремя
веснушками  на  кончике  и  такие  большие  глаза,  что казалось, они широко
раскрыты  от удивления. Два крысиных хвостика - две косички прыгали у нее за
плечами.
     - Разве уж поздно? - спросил мальчик.
     - Мы видели в озере сома! - перебила девочка.
     - Да, - сказал мальчик. - Вот такого большого...
     - Усатого и сердитого! - перебила девочка.
     - Да, - сказал мальчик. - Мы слышали дятла...
     - Когда мы подошли, он улетел, - перебила девочка.
     - Я нашел новый малинник... - сказал мальчик.
     - Огромный-преогромный! - перебила девочка.
     - И  Лена  съела  столько малины, - сказал мальчик, - что я не понимаю,
как она не умерла.
     - Вот  как, - сказал старик, - значит, ей не хочется сладкого. А у меня
есть мед, и я хотел, чтобы она испекла нам лепешки.
     - Ничего, - сказала Лена, - мед я могу есть. Печка топится?
     - Топится,  и  дрова  наколоты.  Пока  ты  печешь,  мы  с Колей посидим
поговорим.
     Лена ушла в избу.
     - У  нас мало времени, Коля, - сказал, помолчав, старик, - а мне многое
нужно тебе сообщить. Я не думал, что так скоро нам придется расстаться...


                                Глава пятая

                               В дальний путь

     Тени  над  лесом сгустились, бледные звезды проступили на светлом небе,
а дед и внук все еще разговаривали.
     - Я  так  привык,  что  Лена  моя  сестра,  -  сказал Коля. - Почему ты
обманул меня, дедушка?
     - Ты  был  еще  мал.  Да  и  что это изменило бы? Не о том сейчас речь.
Подумай,  как важно для гитлеровцев захватить дочь Рогачева! Как страшно они
могут  ему отомстить! И как я посмотрю Рогачеву в глаза, если он придет сюда
и спросит: "Как же вы дочь мою не уберегли?"
     - Нельзя,  - сказал Коля, - нельзя, дедушка. Как это так - не уберегли!
Обязательно