аправление и повел "Беду" навстречу зага-
дочному явлению.
   И вот видим: на горизонте - подобие плавучей горы. Подходим. Нет,  не
гора, просто облако тумана. Вдруг из середины его вздымается столб воды,
фонтаном падает в море, при этом глухой раскат снова разносится по океа-
ну и сотрясает "Беду" от киля до клотика.
   Страшновато стало, но любопытство и стремление обогатить  науку  раз-
гадкой непонятного явления победили во мне чувство осторожности. Я встал
в руль и ввел судно в туман. Иду, смотрю - сосульки  с  бортов  начинают
падать, да и так заметно значительное потепление. Сунул руку за  борт  -
вода только что не кипит. А перед носом в  тумане  вырисовывается  нечто
огромное, вроде сундука, и вдруг этот сундук - апчхи!
   Ну, тогда я все понял: кашалот, понимаете, зашел  из  Тихого  океана,
простудился во льдах Южного полюса, подхватил грипп, лежит тут и чихает.
А раз так, неудивительно и нагревание воды: заболевания простудного  ха-
рактера обычно сопровождаются повышенной температурой.
   Можно бы загарпунить этого кашалота, но неудобно пользоваться  болез-
ненным состоянием животного. Не в моих это принципах. Напротив,  я  взял
на лопату хорошую порцию аспирина, нацелился и только хотел сунуть ему в
пасть, вдруг, понимаете, налетел ветерок, подкатила волна. Ну и, знаете,
промахнулся, не попал. Аспирин рассыпался и вместо рта да в дыхало  -  в
ноздри, так сказать.
   Кашалот вздохнул, замер на секунду, зажмурил глаза -  и  вдруг  опять
как чихнет, да прямо на нас.
   Ну уж чихнул так чихнул! Яхта взвилась под самые облака, потом  пошла
на снижение, перешла в штопор, и вдруг... хлоп!
   От удара я потерял сознание, а когда очнулся, смотрю -  "Беда"  лежит
на боку, на палубе огромного корабля. Фукс запутался в  снастях.  Лом  -
тот и вовсе вывалился от толчка и сидит тут же рядом, в  несколько  неу-
добной позе. А навстречу нам под защитой  дальнобойных  орудий  шествует
важной походкой небольшая группа господ, в чинах, судя по  мундирам,  не
ниже адмиральских.
   Я представился. Они, со своей стороны, объяснили, что являются между-
народным комитетом по охране китов от вымирания. И тут же на палубе учи-
нили мне допрос: кто, откуда, какие цели преследует мой поход, не встре-
чал ли я китообразных, а если встречал, какие меры принял для защиты  их
от вымирания.
   Ну, я рассказал своими словами: так, мол, и  так,  поход  спортивный,
кругосветный, встретил одного кашалота в болезненном состоянии и  оказал
посильную помощь, предписанную в таких случаях медициной.
   Они выслушали, пошептались, поставили у яхты конвой  и  удалились  на
совещание. И мы сидим, ждем, тоже совещаемся.
   - Вынесут благодарность. Может, медаль дадут, - говорит Лом.
   - Что медаль! - возражает Фукс. - По мне, лучше чтонибудь деньгами...
   Ну, а я воздержался, промолчал.
   Час так прошел, два, три. Скучно стало. Я отправился туда, на совеща-
ние. Пустили. Я сел в уголок и слушаю. А у них уже прения идут. Как раз,
знаете, взял слово представитель одной восточной державы, адмирал  Куса-
ки.
   - Наша общая цель, - сказал он, - охрана китообразных  от  вымирания.
Какие же средства есть у нас для достижения этой  благородной  цели?  Вы
все прекрасно знаете, господа, что  единственным  действенным  средством
является уничтожение китообразных, ибо с уничтожением их некому будет  и
вымирать. Теперь разберем случай, ставший предметом  нашего  обсуждения:
капитан Врунгель, вопрос о котором стоит на повестке  дня,  как  он  сам
признает, имел полную возможность уничтожить встреченного им кашалота. А
что сделал этот жестокий человек? Он позорно отстранился  от  выполнения
своего высокого долга и предоставил бедному животному  вымирать  сколько
ему заблагорассудится! Можем ли мы закрыть глаза на такое  преступление?
Можем ли мы пройти мимо такого вопиющего факта? Нет, господа, мы не  мо-
жем. Мы должны наказать преступника. Мы должны отобрать его судно и  пе-
редать моим соотечественникам, которые честно  выполняют  задачи  нашего
комитета...
   Тут перебил его представитель другой державы,  западной,  вот  только
фамилию забыл, - Грабентруп, кажется.
   - Все правильно, - говорит он, - наказать нужно, но  только  господин
адмирал забыл самое существенное: кашалот, в отличие от  прочих  китооб-
разных, обладает черепом удлиненного строения. Таким  образом,  оскорбив
кашалота, этот Врунгель оскорбил всю арийскую расу. Так что же вы думае-
те, господа, арийцы потерпят это?
   Ну, я уж и слушать дальше не стал, вижу и так: попали из  огня  да  в
полымя. Улизнул тихонько, пошел к своим, доложил о результатах разведки.
И гляжу: приуныл мой экипаж. Сидят грустные, ждут решения участи.
   Целый день китолюбивые адмиралы спорили. Наконец поздно  вечером  вы-
несли резолюцию. Мы приготовились к самому худшему и мысленно уже  расп-
рощались с "Бедой", но опасения наши оказались несколько преждевременны-
ми. Решение вынесли неопределенное: "Для изучения вопроса создать специ-
альную комиссию, а яхту "Беда" с экипажем временно водворить на одном из
близлежащих необитаемых островов".
   Я, понятно, заявил протест, да что толку. Меня и не спросили.  Подце-
пили краном "Беду", опустили на скалы; нас тоже высадили, подняли флаги,
погудели и пошли. Я вижу - делать нечего. Приходится подчиняться  грубой
силе и устраиваться по-береговому, с учетом  создавшегося  положения.  А
положение, надо вам сказать, отвратительное: яхта лежит  на  самом  краю
утеса, мачта торчит над морем, унылый прибой плещет у подножия скалы.
   Ну, мы снарядились и пошли обследовать наш островок. Ходили, ходили -
ничего хорошего не нашли. Всюду холодно, неуютно, одни скалы кругом.
   Единственно с чем хорошо, так это с  топливом.  Уж  не  знаю  откуда,
только нанесло на этот островок обломков погибших кораблей.
   А с другой стороны, нам и топливо ни к чему. Запасы у нас на  исходе,
кругом ни флоры, ни фауны, а камнями, сколько их ни вари, все равно  сыт
не будешь.
   "Аппетит, говорят, приходит во время еды". Возможно. Но у меня в этом
отношении несколько необычный организм. Когда голоден,  только  тогда  и
ощущаю присутствие аппетита.
   В целях борьбы с этой ненормальностью я подтянул кушак потуже,  терп-
лю. Лом и Фукс тоже на голод жалуются. Пробовали рыбу ловить - не клюет.
Лом вспомнил, что в старину в таких случаях  борщ  из  подметок  варили,
достал штормовые сапоги, два дня варил - никакого результата. Да  и  по-
нятно, знаете: в былые-то времена сапоги из воловьей кожи  делали,  а  у
нас вся штормовая одежда из синтетического каучука. Конечно, в дождь,  в
сырую погоду оно удобнее - не промокает, что касается кулинарных качеств
такой обуви, прямо нужно сказать: ни вкуса у нее, ни питательности.
   Ну и, понятно, скучновато стало. Ходим мы вокруг нашей яхты,  смотрим
на горизонт и друг на друга посматриваем. Призрак голодной смерти встает
перед нами. По ночам преследуют кошмары...
   И вот однажды смотрю - подходит к нашему острову льдина. А на  льдине
пингвины. Выстроились в одну шеренгу, как на смотру, кланяются.
   Я тоже поклонился. А сам думаю: как бы с вами, господа пингвины, поз-
накомиться поближе? Берег тут крутой, не спустишься, а пингвины, как  их
ни мани, сами не прилетят. Крылья-то у них бутафорские, так, больше  для
формы. А с другой стороны, и упустить жалко: птички  жирные,  упитанные,
так и просятся на жаркое.
   Встали мы на краю утеса и смотрим на них с  вожделением.  Льдина  эта
уткнулась в наш остров, прямо под мачтой. Пингвины загалдели, топают но-
гами, машут крыльями, тоже смотрят на нас.
   И вот, знаете, я поразмыслил немножко, сделал необходимые  расчеты  в
уме и решил соорудить этакую машину - пингвиноподъемник, что ли.
   Ну, взяли пустую бочку, прибили к ней  запасный  штурвал,  продолбили
дырку в дне, насадили на мачту, а сверху перекинули штормтрапы,  связан-
ные бесконечной лентой. Опробовал я это сооружение на холостом ходу. Ви-
жу - должно работать. Вот только приманки нет. Кто  их  знает,  чем  эти
птички интересуются. Спустил ботинок - ноль внимания. Спустил зеркало  -
результат тот же. Шарф, мясорубку пробовали - ничего не помогает.
   И тут меня осенило.
   Я вспомнил - висит у  нас  в  каюте  картинка  "Разварной  судак  под
польским соусом". Это мне один художник подарил. Очень натуральное изоб-
ражение. И вот, знаете, спустил я эту картинку на шнурке. Пингвины заин-
тересовались, двинулись к краю льдины. Передний сунул голову в трап, тя-
нется дальше - к судаку. Только просунул плавники, я  крутанул  бочку...
Один есть!
   И так-то славно дело пошло! Я сижу на мачте верхом, кручу бочку одной
рукой, другой снимаю с конвейера готовую продукцию, передаю  Фуксу,  тот
Лому, а Лом считает, записывает и выпускает на берег. Часа за  три  весь
остров заселили.
   Да. Ну, закончили пингвинозаготовку, и совсем по-другому жизнь пошла.
Пингвины бродят по скалам, кругом птичий гомон,  суета...  Шумно,  весе-
ло... Лом оживился, подвязал фартук, собрался стряпать. Первого пингвина
зажарили на вертеле, и мы тут же, стоя, отведали, заморили червячка. По-
том стали помогать Лому, натаскали дров целую гору. Он отобрал что посу-
ше, развел костер. Ну, доложу вам, и костер! Дым столбом, как из  вулка-
на, скалы раскалились, только не светятся. Тут на  вершине  острова  был
небольшой ледничок, так он от жары растаял, понимаете, разогрелся, полу-
чилось этакое кипящее озеро. Ну,  я  решил  воспользоваться  и  устроить
баньку. Сперва постирали, развесили одежду для просушки,  а  сами  сидим
паримся. И тут я недосмотрел. Не следовало бы особенно  увлекаться.  Ан-
тарктика как-никак. Погода там неустойчивая, нужно бы учесть  это,  а  я
пренебрег, сам еще дровишек подкинул. Я люблю, знаете, баньку погорячее.
Тут вскоре и результат последовал.
   Скалы горячие, не ступишь. Жар пошел кверху, гудит, как в  трубе.  И,
понятно, нарушилось равновесие воздушных масс. Со всех  сторон  налетели
холодные атмосферные течения, нагнало тучи, хлынуло. Вдруг как грянет!
 
 
   Глава XI, в которой Врунгель расстается со своим кораблем и со  своим
старшим помощником
 
   Оглушенный и ослепленный, я не сразу пришел в  себя.  Потом  очнулся,
смотрю - пол-острова вместе с яхтой как не бывало. Только пар идет. Кру-
гом бушуют ветры, носится клочьями туман, море  кипит  и  вареные  рыбки
плавают. Не выдержал раскаленный гранит быстрого охлаждения,  треснул  и
разлетелся. Лом, бедняга, видимо, погиб в катастрофе, и  судно  погибло.
Словом, конец мечтам. А Фукс - тот выкрутился. Смотрю,  вцепился  в  ка-
кую-то доску и кружится на ней в водовороте.
   Ну, тут, знаете, и я - раз-раз саженками! - подплыл к подходящей  до-
щечке, улегся и жду. Потом море несколько утихло и ветер спал. Мы с Фук-
сом понабрали вареной рыбы до полного груза,  сколько  доски  выдержали,
сблизились друг с другом и отдались на волю стихии. Я свернулся  калачи-
ком на доске, ноги и руки подобрал, лежу. И Фукс так же устроился.  Плы-
вем рядышком по воле волн в неизвестном направлении, перекликаемся:
   - Хау ду-ю-ду. Фукс? Как у вас?
   - Олл райт, Христофор Бонифатьевич! Все в порядке!
   В порядке-то в порядке, но все-таки, доложу вам, печальное  это  было
плавание. Холодно, голодно и тревожно. Во-первых, неизвестно, куда выне-
сет, да и вынесет ли куда? А во-вторых, тут и акулы могут быть, так  что
лежи на доске, не двигайся. А начнешь маневрировать - привлечешь  внима-
ние хищников. Налетят - и не заметишь, как руки или ноги недосчитаешься.
   Да. Ну, плывем так в праздности и в унынии.  День  плывем,  два  плы-
вем... Потом я со счету сбился. Календаря с собой не было, и мы с Фуксом
для контроля каждый отдельно дни считали, а по утрам  сверялись  друг  с
другом.
   И вот однажды в ясную ночь Фукс спал, а  я,  удрученный  бессонницей,
решил произвести наблюдения. Конечно, без приборов, без  таблиц  степень
точности такого определения весьма относительна, но одно мне удалось ус-
тановить безусловно: как раз в эту ночь мы пересекли линию дат.
   Вы, наверное, слыхали, молодой человек, что море в этом месте  ничего
особенного не представляет и самую линию увидеть можно только на  карте.
Но для удобства плавания как раз тут проделывают некоторые фокусы с  ка-
лендарем: при плавании с запада на восток два дня считают тем же числом,
а при плавании с востока на запад проделывают обратное действие  -  один
день вовсе пропускают и вместо "завтра" считают сразу "послезавтра".
   И вот утром я бужу Фукса и после взаимных приветствий говорю ему:
   - Вы имейте в виду. Фукс, что у нас сегодня - завтра.
   Он на меня глаза вытаращил. Не соглашается.
   - Что вы, - говорит, - Христофор Бонифатьевич! В  чем,  в  чем,  а  в
арифметике вы меня не собьете.
   Ну, я попытался объяснить ему.
   - Видите ли, - говорю, - арифметика тут ни при чем. В плавании следу-
ет руководствоваться астрономией. Вы вот ночь спали, а я тем временем по
Рыбам произвел определение.
   - Я, - кричит Фукс, - тоже при помощи гастрономии, по рыбам! Вчера  у
меня три рыбы было, а сегодня одна рыбина и хвост... А у меня паек  точ-
ный: полторы рыбы в день.
   Ну, вижу, - явное недоразумение. Я имел в виду созвездие Рыб, а  Фукс
не расслышал половины и по-своему понял. Я попытался ему объяснить.
   - Вот, - кричу, - Фукс! Смотрите: что у вас прямо над головой?
   - Шляпа.
   - Да не шляпа, - говорю. - Сам вы шляпа! Зенит у вас над головой.
   - Ничего у меня не звенит! - кричит Фукс. - А у вас если  звенит,  вы
не тревожьтесь, это бывает от голода.
   - Ладно, - говорю, - под вами что?
   - Подо мной доска.
   - Да нет, - говорю я, - не доска, а надир...
   - Нет, моя гладкая...
   Словом, вижу, так ничего не выйдет. Ладно, думаю, дай я с другой сто-
роны подойду к вопросу.
   - Фукс, - кричу, - как по-вашему, какова приблизительно широта нашего
места?
   Другой бы, более просвещенный в науках слушатель прикинул бы на  гла-
зок, определил бы широту по счислению; ну сказал бы там: сорок пять гра-
дусов зюйд... А Фукс четвертями измерил свою доску:
   - Сантиметров сорок пять будет!
   Словом, я понял: ничего из моих лекций не выйдет. Обстановка  не  та.
Да и не до лекций, признаться. Ну, и,  чтобы  не  возбуждать  бесцельных
споров, я приказал совсем прекратить счет дней. Если вынесет куда,  спа-
семся, там нам скажут и день и число, а здесь, в море, по существу, без-
различно, когда тобой акула полакомится: вчера или послезавтра, третьего
числа или шестого.
   Словом, долго ли, коротко ли, как говорится, плыли мы,  плыли  и  вот
однажды я просыпаюсь, гляжу - земля на горизонте. По очертаниям -  будто
Сандвичевы острова. К вечеру подошли поближе, так и есть: Гаваи.
   Удачно, знаете. Прекрасное это местечко. В старину, правда, здесь бы-
ло не очень спокойно: кто-то кого-то тут ел. Капитана Кука вот съели...
   Ну, а теперь-то давно уже туземцы вымерли, белым есть некого, а белых
есть некому, так что тихо. А в остальном здесь рай земной: богатая  рас-
тительность, ананасы, бананы, пальмы. А главное - пляж Уайкики. Со всего
мира туда собираются купальщики. Там прибой замечательный. На его волнах
местные жители, стоя на досках, катались.
   Конечно, это тоже когда-то  было...  Но  все-таки,  знаете,  молодцы:
стоя! А мы что? Лежим, барахтаемся, как котята. Мне даже неловко  стало.
И вот я выпрямился во весь рост, руки расставил, и представьте  -  удер-
жался. Отлично удержался!
   Тогда и Фукс на своей доске встал. Держится за шляпу, чтобы не слете-
ла, балансирует. И вот этаким манером, наподобие морских  полубогов,  мы
несемся в бурунах, в брызгах пены. Берег ближе, ближе, вот волна  лопну-
ла, рассыпалась, а мы, как на салазках, так и выкатились на пляж.
 
 
   Глава XII, в которой Врунгель и Фукс дают небольшой концерт, а  затем
торопятся в Бразилию
 
   На берегу нас окружили какие-то дачники в купальных  костюмах.  Смот-
рят, аплодируют, фотографируют, а у нас, признаться, вид  самый  жалкий.
Уж очень как-то непривычно без формы и без знаков различия. Так  неудоб-
но, что я решил скрыть свое имя и положение и остаться, так сказать, ин-
когнито...
   Да. Ну, приложил пальцы к губам,  показываю  Фуксу  жестом:  молчите,
мол. Но как-то неудачно, неловко это у меня получилось, вроде воздушного
поцелуя...
   На берегу новый взрыв восторга, аплодисменты, все кричат:
   - Браво! Виват!
   А я ничего не понимаю, однако делаю вид, будто вовсе  и  не  удивлен,
молчу, а сам жду, что дальше будет.
   Тут подходит какой-то паренек в пиджачке и начинает объяснять  публи-
ке:
   - Вот, мол, хотя и существует распространенное мнение, будто  туземцы
Сандвичевых островов со времен цивилизации вымерли, однако это  неверно.
Дирекция пляжей Уайкики, стремясь доставить удовольствие уважаемой  пуб-
лике, отыскала двух живых гавайцев, которые только что продемонстрирова-
ли прекрасный вид старинного национального спорта.
   Я слушаю, молчу, и Фукс молчит. Этот, в пиджачке, тоже помолчал,  по-
том прокашлялся и пошел чесать, как по книжке:
   - Туземцы Сандвичевых островов, гавайцы, или канаки, как их еще назы-
вают, отличаются стройным телосложением, мягким характером и  природными
музыкальными способностями...
   Я на себя это описание примерил, вижу, что-то  не  то.  Ну,  характер
действительно у меня мягкий, а что касается сложения и музыкальных  спо-
собностей - это уж он напрасно... Я хотел было возразить, но смолчал.  А
он не унимается, продолжает:
   - Сегодня вечером эти канаки дадут концерт на гавайских гитарах.  Би-
леты продаются в кассе летнего театра, цены умеренные, в фойе танцы, бу-
фет, прохладительные напитки...
   Да. Ну, он еще поговорил, потом берет нас под руки, отвел в сторонку,
спрашивает:
   - Ну как?
   - Да ничего, - отвечаю я, - благодарю вас покорно.
   - Вот и прекрасно! А где вы остановились, позвольте поинтересоваться?
   - Пока, - говорю, - в Тихом океане, а что дальше будет, не  знаю.  Не
нравится мне, признаться...
   - Ну что вы! - возражает он. - "Тихий океан" - первоклассная гостини-
ца. Лучше вы вряд ли найдете. Уверяю вас. А сейчас, простите,  пора  уже
ехать, через полчаса начало.
   И вот, знаете, усадил он нас в машину, повез куда-то.  Там  нам  дали
гитары, украсили цветами, вывели на эстраду, раздернули занавес...
   Ну, я вижу, нужно петь. А что петь? Я, как назло, смутился, все песни
забыл. И Фукс на что тертый парень, а тоже растерялся, смотрит на  меня,
шепчет:
   - Запевайте, Христофор Бонифатьевич, я подтяну.
   Посидели мы минут десять, молчим. А публика в зале волнуется, негоду-
ет - того и гляди, начнется скандал. Ну, я  закрыл  глаза,  думаю:  "Эх,
будь что будет..." Ударил по струнам и басом:
   Сидела птичка на лугу...
   А что дальше петь, и не знаю.
   Хорошо, Фукс выручил - подтянул дискантом:
   Подкралась к ней корова...
   А тут уж мы оба, хором:
   Ухватила за ногу.
   Птичка, будь здорова!..
   И, представьте, бурные аплодисменты сорвали.
   Потом вышел на эстраду конферансье.
   - Вот, - говорит, - эта старинная туземная песня, слова которой гово-
рят о забытом способе охоты на птиц, как нельзя лучше отражает смысл га-
вайской музыки...
   Да. Ну, потом еще на "бис" спели, раскланялись и пошли в контору. Там
уплатили нам за выступление. Вышли мы, а куда идти? И пошли мы назад,  к
морю. Все-таки как-никак родная стихия, да и костюмы у нас для пляжа са-
мые подходящие.
   Идем по песочку. На пляже ни души. Поздно уже. Потом видим - какие-то
двое все-таки сидят. Мы подошли к ним, разговорились. Они на порядки жа-
луются.
   - Черт знает что такое! - говорят. - Мы артисты,  подписали  контракт
изображать здесь гавайцев. Месяц целый учились на досках по морю ездить,
песни разучили, а вот, сами видите...
   Тут я все понял. Хотел было объяснить, вдруг, понимаете, ветер  швыр-
нул мне под ноги обрывок газеты. А я давненько газеты в руках не держал.
Не погнушался, подобрал. Встал под фонарем и углуб