те, не могу!
   - Костя, ангелок, успокойся.
   - Не успокоюсь!..
   Долго болтались Костины ноги над Старо-Петергофским проспектом, но все же
ребята одолели его и втащили обратно.
   Костя притих, лишь изредка хватался за голову и скрипел зубами.
   Поздно вечером Янкель и Костя сидели в зале.
   - Плюнь на все, - утешал Янкель, -  девчонок  много.  Я  вон  себе  такую
цыпочку подцепил, конфетками угощает.
   Янкель вынул горсть конфет. Костя протянул было руку, но тотчас отдернул.
На карамели плясала рыжая баядерка.
   - Не ем сладкого, -  сказал  он,  морщась.  Потом,  поглядев  на  Янкеля,
спросил:
   - А ты был у своей?
   - Я? - удивился Янкель, -  У  кого  это?  Уж  не  у  той  ли,  о  которой
рассказывал?
   - Ну да, у той...
   - Вот чудак! - захохотал Янкель. - Вот чудак! Очень мне надо  шляться  ко
всякой. Не такой я дурак.
   А немного помолчав, грустно добавил:
   - Ну их... Женщины, ты знаешь, вообще какие-то... непостоянные...

   * * *
   Весна делала свое дело. В стенах Шкиды буйствовала беспокойная  гостья  -
любовь.
   Кто знает, сколько чернил было пролито на листки почтовой бумаги, сколько
было высказано горячих и ласковых слов и сколько нежнейших имен сорвалось  с
грубых, не привыкших к нежности губ.
   Даже Купа, который был слишком ленив, чтобы искать знакомств,  и  слишком
тяжел на подъем, чтобы целые вечера щебетать о всякой любовной ерунде,  даже
он почувствовал волнение и  стал  как-то  особенно  умильно  поглядывать  на
кухарку Марту и чаще забегать на кухню, мешая там всем.
   - Черт! - смеясь, ругалась  Марта,  но  не  сердилась  на  Купу,  а  даже
наоборот, на зависть другим стала его прикармливать. Купа раздобрел,  разбух
и засиял, как мыльный шар.
   Янкель же, словно мстя старой подруге, с  жаром  и  не  без  успеха  стал
ухлестывать за торговкой конфетами и даже увлекся ею.
   Теперь все могли хвастать своими девицами по праву,  и  все  хвастали.  А
однажды сделали смотр своим "дамам сердца".
   По понедельникам в районном кино "Олимпия" устраивались детские сеансы, в
этом же кино в майские  дни  начальство  решило  устроить  большой  районный
детский праздник.
   Так как при кино был сад, решили празднество перенести на воздух.
   К  этому  дню  готовились  долго  и  наконец  известили   школы   о   дне
празднования. Празднество  обещало  быть  грандиозным.  Шкида  не  на  шутку
взволновалась. Влюбленные парочки, разумеется, сговорились о встрече в  саду
и теперь готовились вовсю.
   Наконец наступил этот долгожданный день.
   После уроков ребят одели в праздничную форму, заставили получше  вымыться
и наконец, построив в пары, повели в сад.
   Шкида явилась туда в самый разгар сбора гостей и едва-едва удерживалась в
строю, но приказ Викниксора гласил: "Не распускать ребят раньше времени",  и
халдеи выжидали.
   Праздник начался обычным  киносеансом  в  театре.  Показывали  кинодраму,
потом комическую и видовую, а после сеанса ребята заметили  исчезновение  из
театра пятерых "любовников". Однако очень скоро их нашли в саду.
   Все они были с подругами и прогуливались, гордо поглядывая на  товарищей.
Это  было  похоже  на  конкурс:  чья  подруга  лучше?  В  этом  соревновании
первенство  завоевал  Джапаридзе.  Черномазый  грузин  закрутил  себе  такую
девицу, что шкидцы ахали от восхищения:
   - Вот это я понимаю!
   - Это да!
   - Вот так синьорита Маргарита!..
   Невысокая, с челкой, блондинка, по-видимому, была  очень  довольна  своим
кавалером, жгучим брюнетом, и совершенно не замечала его  хитростей.  А  Дзе
нарочно водил ее мимо товарищей и без устали рассказывал  смешные  анекдоты,
отчего ротик девочки все время улыбался, а голубые глаза сверкали  весело  и
мило.
   Она оказалась лучшей из всех шкидских подруг, и  Янкель,  очарованный  ее
красотой,  невольно  обозлился  на  свою  пару,  курносую,  толстую  девицу,
беспрерывно щелкавшую подсолнухи, которые она доставала из платка,  зажатого
в руке.
   "Ну что за девчонка?" -  злился  Черных,  чувствуя  на  себе  насмешливые
взгляды ребят. Наконец,  не  выдержав,  он  силой  увлек  ее  за  деревья  и
остановился, облегченно вздыхая.
   - Давай, Маруся, посидим, отдохнем, - предложил он.
   -  Ой,  нет,  Гришенька,  -  кокетливо  запищала  толстуха,  -  от   чего
отдыхать-то? Я не устала,  я  не  хочу.  Скоро  ведь  танцы  будут.  Пойдем,
Гришенька...
   И она опять повисла на руке своего кавалера. Гришенька скрипнул зубами и,
с толстухой на буксире, покорно потащился туда, где ярко сияли электрические
фонари  и  где  в  большой  деревянной  "раковине"  военные  музыканты   уже
настраивали свои трубы и кларнеты.
   Скоро в саду начались танцы. Мягко расползались звуки вальса по площадке,
и пары закружились в несложном па. Стиснув  зубы,  закружился  и  Янкель  со
своей немилой возлюбленной.

   * * *
   Пример заразителен. Праздник  помог  почти  всем  шкидцам  отыскать  себе
"дам", результатом чего явилось около двадцати новых влюбленных"
   Влюбленных было  легко  распознать.  Они  были  смирны,  не  бузили,  все
попадали в первый или второй разряд и все стали необычайно чистоплотны.
   Обычно так трудно было заставить ребят умываться,  -  теперь  они  мылись
тщательно и долго. Кроме того,  Шкида  заблестела  проборами.  Причесывались
ежеминутно и старательно.
   Такая же опрятность появилась и в одежде. Республика Шкид влюбилась.
   Не обошлось и  без  трагических  случаев.  Бобра  однажды  из-за  подруги
побили, так как у этой подруги уже был поклонник, ревнивый и  очень  сильный
парень, который не замедлил напомнить о себе и свел знакомство с  Бобром  на
Обводном канале.
   После этого Бобер целую неделю не  выходил  на  улицу,  одержимый  манией
преследования.
   Цыган также много вытерпел, так как его девочка любила ходить в  кино,  а
денег у него не было, и приходилось много и долго ее разубеждать и  уверять,
что кино - это гадость и пошлость.
   За любовь пострадал и Дзе. Ради  своей  возлюбленной  он  снес  на  рынок
единственное свое сокровище - готовальню, а на  вырученные  деньги  три  дня
подряд развлекал свою синеглазую румяную подругу из нормального детдома.
   Весна бежала день за днем быстро и незаметно, и Викниксор, поглядывая  на
прихорашивающихся ребят, озабоченно поговаривал:
   - Растут ребята-то. Уже почти женихи. Скоро  надо  выпускать,  а  то  еще
бороду отрастят на казенных хлебах.

   * * *
   В любовных грезах шкидцы забыли об опасностях и превратностях судьбы,  но
однажды смятение и ужас вселились в их размягченные сердца.
   Викниксор пришел и сказал:
   - Пора стричь волосы. Лето наступает, да и космы вы отрастили -  смотреть
страшно. Грязь разводите!
   Слова простые, а паники от них - как от пожара или от наводнения.
   Волосы стричь!
   - Да как же я покажусь моей Марусе, куцый такой?
   Увлекшись сердечными делами, ребята забыли о стрижке, хотя и  знали,  что
это было в порядке вещей, как и во всех других детских домах.
   И вот однажды за ужином было объявлено: завтра придет парикмахер.
   Однако старшие решили отстоять свои волосы. Созвали негласное собрание  и
послали делегацию, чтобы просить разрешения четвертому и третьему отделениям
носить волосы. Викниксор смягчился, и разрешение было дано, но  лишь  одному
четвертому отделению, и при условии, чтобы ребята всегда  держали  волосы  в
порядке и причесывались. На  другой  день  им  выдали  гребни,  которые  при
детальном обследовании оказались деревянными и немилосердно драли на  голове
кожу. Однако и деревянные гребни были встречены с радостью.
   - Наконец-то мы - взрослые.
   - Даешь прическу!
   Но скоро злосчастные волосы  принесли  новое  горе.  Часто  на  уроке  за
трудной задачей шкидец по привычке лез пятерней в затылок,  и  в  результате
голова превращалась в репейник, а халдей немедленно ставил на вид  небрежный
уход за прической. Старшие оказались между  двух  огней.  Лишиться  волос  -
лишиться подруги, оставить волосы - нажить кучу замечаний.
   Но недаром гласит русская пословица, что, мол, голь на выдумки хитра. Дзе
дал республике изобретение,  которое  обеспечило  идеальный  нерассыпающийся
пробор. Изобретение это демонстрировалось однажды утром, в умывальне.
   - Способ необычайно прост и легок,  -  распространялся  Джапаридзе,  стоя
перед толпой внимательно слушавших его ребят. Потом он подошел к умывальнику
и с видом фокусника начал объяснять изобретение наглядно, производя опыт над
собственной головой.
   - Итак. Я смачиваю свои  взбитые  волосы  обыкновенной  сырой  водой  без
каких-либо примесей.
   Он зачерпнул воды из-под крана и облил голову.
   -  Затем  гребнем  я  расчесываю  волосы,  -  продолжал  он,   проделывая
сказанное. - А теперь наступает главное.  Пробор  готов,  но  прическу  надо
закрепить. Для этого мы берем обыкновенное  сухое  мыло  и  проводим  им  по
пробору в направлении зачеса, чтобы не сбить прически. Через пять минут мыло
засохнет, и ваш пробор никогда не рассыплется.
   Изобретение каждый испытал на себе, и все остались довольны. Правда, было
некоторое неудобство.  От  мыла  волосы  слипались,  на  них  образовывалась
крепкая кора, и горе тому, кто пробовал почесать зудевший затылок. Рука  его
не могла проникнуть к нужному месту. Кора мешала.  Преимущество  же  было  в
том, что  раз  зачесанная  прическа  держалась  весь  день,  а  кроме  того,
придавала волосам особый, блестящий вид.
   Шкида засверкала новыми проборами, и вновь все тревоги были забыты. А под
окнами на  теплых  и  пыльных  тротуарах  снова  нежно  заворковали  парочки
голубков.
   Но изобретению Дзе не дали хода. Кто-то рассказал об этом  Викниксору,  а
тот из предосторожности решил посоветоваться с врачом. Врач и погубил все.
   - От таких причесок беда.  Насекомые  разводятся.  Вы  запретите  им  это
проделывать, а то вся школа обовшивеет.
   Этого было вполне достаточно,  чтобы  на  другой  день  привилегированных
старших парикмахер без разбора подстриг под  "нулевой".  Вместе  с  волосами
исчезла и любовь. Никто не пошел вечером  на  свидание  с  девицами,  и  те,
прождав напрасно, ушли.
   Республика Шкид проводила весну, солнце уже пригревало  по-летнему,  и  у
ребят появились другие интересы.
   Так как на лето школа осталась на этот раз в  городе,  надо  было  искать
курорт, и его после  недолгих  поисков  нашли  в  Екатерингофском  парке  на
берегах  небольшого  пруда,  около  старого  Екатерининского  дворца.   Сюда
устремились теперь все помыслы шкидцев: к воде, к зелени, к футболу, и здесь
за беспрерывной беготней постепенно забывались теплые белые  весенние  ночи,
нежные слова и первые мальчишеские поцелуи.
   На смену любви пришел футбольный мяч, и только Джапаридзе  нет-нет  да  и
вспоминал с грустью о голубоглазой блондинке из соседнего детдома,  и  даже,
пожалуй, не столько о ней, сколько о загубленной своей готовальне, новенькой
готовальне с бархатным нутром и ровненько уложенными  блестящими  циркулями.
Только Дзе грустно вспоминал весну...

   КРОКОДИЛ
   Племянник Айвазовского. - Крррокодил. - Карандаши. - "Крыть". -  Коварный
толстовец. - Плюс на минус = 0. - Индульгенции.
   Он вошел в канцелярию, снял поблекшую фетровую шляпу, поправил завязанный
на шее бантом шарф и отрекомендовался:
   - Сергей Петрович Айвазовский, племянник своего  дяди  -  Айвазовского  -
того самого, что "Девятый вал" написал и вообще...
   Пришел  просить  места.  Долгая  безработица  истрепала  нервы,  измучила
голодом,  холодом  и  тоской  безделья...  Айвазовский  решил  обратиться  в
дефективный детдом.
   Викниксор просмотрел рекомендацию губоно и, просматривая, мельком оглядел
Айвазовского.
   Был он довольно высокого роста, широк в  плечах,  а  гордое,  с  поднятым
носом, лицо заставляло предполагать твердый и сильный характер.
   - Хорошо, - сказал Викниксор. - Я приму  вас  штатным  воспитателем;  но,
кроме того, нам нужен преподаватель рисования... Вы могли бы?..
   - Я племянник Айвазовского, - с гордостью ответил тот. - А кроме того,  я
окончил Академию художеств. Я...
   - Прекрасно, - оборвал завшколой.  -  Вы  зачислены  в  штат.  Завтра  вы
дежурите с двух часов дня. Надеюсь, вы сумеете подойти к воспитанникам.
   - О! - воскликнул Айвазовский. - Это  я  сумею  сделать...  У  меня  есть
опыт... Я...
   Похоже было, что он хотел добавить  -  "племянник  Айвазовского",  но  не
сказал этого, не успел: в коридоре затрещал звонок, возвещая о конце  урока,
и канцелярия заполнилась педагогами и воспитателями.
   Айвазовский  помял  шляпу,  посмотрел  на  разговорившегося   с   другими
Викниксора, хотел  было  протянуть  руку,  потом  раздумал  и,  сказав:  "До
завтра", вышел из канцелярии,  поблескивая  золоченым  пенсне  на  задранном
вверх носу.
   На другой день после уроков в класс четвертого отделения вошел  Викниксор
в сопровождении Айвазовского.
   Воспитанники встали.
   -  Ребята,  -  проговорил  Викниксор,  -  вот  ваш  новый  воспитатель...
Художник. Очень хороший человек... Надеюсь, что сойдетесь с ним...
   Когда Викниксор вышел из класса, ребята обступили нового воспитателя.
   Тот, в свою очередь, сжав под мышкой портфель, рассматривал через  пенсне
своих новых  питомцев.  В  классе  он  почему-то  сразу  возбудил  смешливое
настроение.
   - Как имя твое, о пришелец, новый воин из  стана  хал-деев?  -  притворно
торжественным тоном вопросил Японец.
   - Меня зовут Сергей Петрович, - ответил  воспитатель.  -  А  фамилия  моя
Айвазовский.
   - Айвазовский! - раздались возгласы. - Не художник ли?
   - Да, художник, - вскинув голову, ответил халдей. -  Я  племянник  своего
дяди Айвазовского, который написал "Девятый вал" и другие картины.
   - Здорово! - воскликнул Янкель.
   Ребята еще плотнее обступили нового воспитателя.
   Тот уселся за пустую парту и положил перед собой портфель.
   - А вы что делаете? - спросил он. - Чем занимаетесь в свободное время?
   - Халдеев бьем, - пробасил Купец.
   - Что? - переспросил Айвазовский.
   - Халдеев бьем, - повторил Офенбах. - Бузим, в очко дуемся...
   - Да-а, - протянул Айвазовский, не понявший сказанного Купцом. - А  я,  -
сказал он, - иначе с вами занятия поведу. У меня своя система воспитания.
   - Какая же у вас система? - спросил кто-то.
   - Может, расскажете? - попросил Янкель.
   - У меня система следующая:  я  сам  провожу  с  воспитанниками  часы  их
досуга, читаю им вслух, играю...
   В толпе ребят кто-то хихикнул.
   - Интересно, - сказал  Янкель.  -  Что  ж,  вы  сегодня  и  приступите  к
воспитательной работе?
   - Да, я думаю.
   "Племянник своего дяди" порылся в портфеле и вытащил какую-то книжку.
   - Я прочту вам сейчас интересную вещь, - сказал он.  -  Я  хорошо  читаю;
кончил, между прочим, декламационные курсы...
   - Валите, читайте, - перебил Ленька Пантелеев.
   Айвазовский положил книгу на стол.
   - Это что? - спросил Япошка и, взглянув на заглавие, громко расхохотался.
   - "Крокодил" Корнея Чуковского, - прочел он. - Ловко!
   Класс задрожал от смеха.
   Воспитатель недоумевающе оглядел смеющихся и спросил:
   - Вы чего смеетесь? Это очень интересная книга.
   - Ладно, читайте! - снова закричал Пантелеев.
   Айвазовский встал, поставил ногу на скамейку  парты  и,  закинув  голову,
начал:
   Жил да был крокодил,
   Он по Невскому ходил,
   Папиросы курил,
   По-турецки говорил...
   Кр-ро-кодил,
   Кррро-кодил
   Крррокодилович...
   Читал он эти детские юмористические стихи с  таким  пафосом,  так  ревел,
произнося слово "крокодил",  что  слушать  без  смеха  было  нельзя.  Ребята
заливались.
   Айвазовский обиженно захлопнул книгу.
   - Что смешного? - сказал он задрожавшим от обиды  голосом.  -  Вы  глупые
мальчишки и не понимаете поэзии.
   - Вали, читай! - кричали ребята. - Читайте, Сергей Петрович!
   Похмурившись немного, воспитатель перевернул страницу и продолжал чтение.
Каждый раз, как он декламировал: "Кр-ро-кодил, кррро-кодил, Крррокодилович",
стекла в классе дрожали от неудержимого, буйного, истерического смеха.
   Когда он кончил, Японец вскочил на парту и произнес:
   - Внимание! Традиции и обычаи Улиганской республики в  частности  и  всей
Шкиды в целом требуют, чтобы  каждому  новому  шкидцу  или  халдею  давалась
кличка. Настоящий новоиспеченный  халдей  не  является  исключением  и  ждет
своего боевого крещения. Думаю, что имя Крокодил  больше  всего  подойдет  к
нему.
   - Браво! - закричали ребята и наградили Япошку аплодисментами.
   Потом каждый счел долгом подойти к Айвазовскому, похлопать его по плечу и
сказать:
   - Поздравляю, Крокодил Крокодилович.
   Воспитатель сидел, растерянно разглядывая  облепившие  его  лица.  Он  не
знал,  что  делать,  или  же  просто  не  сумел  проявить  свой   прекрасный
воспитательский опыт.
   Так началась педагогическая карьера Крокодила Крокодиловича Айвазовского,
племянника своего дяди, великого морского пейзажиста Айвазовского. С  первых
же дней он потерял у воспитанников авторитет...
   - Барахло, - сказали шкидцы.

   * * *
   Первый урок рисования состоялся на другой  день  в  четвертом  отделении.
Крокодил вошел в класс и, пройдя к  учительскому  столу,  поставил  на  него
карельской березы ящичек с карандашами и вылитый из гипса усеченный конус.
   При его входе встало человек пять, остальные  решили  испытать  отношение
нового педагога к дисциплине и остались сидеть. Крокодил никому замечания не
сделал, а, выложив из  ящика  груду  разнокалиберных  карандашных  огрызков,
сказал:
   - Возьмите себе по карандашу.
   Каждый подошел к столу и выбрал огрызок подлиннее  и  получше.  На  столе
осталось еще штук двадцать пять карандашей.
   Япошка, страдавший какой-то чувственной любовью к предметам канцелярского
обихода - карандашам,  перьям,  бумаге,  -  подмигнул  Янкелю  и,  вздохнув,
шепнул:
   - Смачно. А?
   - Д-да, - поддакнул Черных, жадно оглядев карандашную груду.
   - Приготовьте бумагу, - скомандовал преподаватель.
   - Новое дело, - возмутился Воробей. - Что мы, свою бумагу будем  портить,
что ли?
   - Факт, - поддержал Пантелеев. - Тащите из халдейской - там  этого  добра
имеется.
   - Верно? - спросил Крокодил. - У вас такой порядок?
   - А то как же иначе.
   Крокодил пошел в канцелярию.
   Не успела захлопнуться дверь,  как  Япошка,  Янкель,  а  за  ними  и  все
остальные ринулись к столу.
   Через секунду от карандашной груды  на  столе  осталась  жалкая  кучка  в
пять-шесть самых плохих, рвущих бумагу карандашей.
   Возвратившись с бумагой, Крокодил не заметил расхищения. Он роздал бумагу
и, поставив на верх классной доски усеченный конус, предложил  воспитанникам
нарисовать его.
   Имевшие склонность к изобразительным  искусствам  принялись  рисовать,  а
остальные, вынув из парт книжки, углубились в чтение.
   Книги читали самые разнохарактерные.
   Янкель мысленно перенесся в Нью-Йорк и там на Бруклинском мосту вместе  с
"гениальным сыщиком Нат Пинкертоном"  сбрасывал  в  воду  Гудзонова  пролива
двенадцатого по счету преступника...
   Японец переходил от аграрной революции к перманентной и, не соглашаясь  с
Каутским, по привычке даже в уме пошмыгивал носом...
   Пантелеев сочувственно вздыхал, ощущая острую жалость к коварно обманутой
любовником бедной Лизе, а Джапаридзе дрался в  горячей  схватке  на  стороне
отважных мушкетеров, целиком погрузившись в пухлый том романа Дюма...
   Класс разъехался в разные части света: кто к индейцам в  прерии,  кто  на
Северный полюс. Звонка не услышал никто, и к настоящей жизни  из  мира  грез
призвал лишь возглас Крокодила:
   - А где же карандаши?
   Никто не ответил.
   - Где же карандаши? - повторил педагог.
   Опять никто не ответил. Воспитанники разбрелись по классу и  не  обращали
внимания на воспитателя.
   - Отдайте же карандаши! -  уже  с  ноткой  отчаяния  в  голосе  прокричал
Крокодил.
   - Пошел ты, - пробасил Купец, - не зевай, когда не надо.
   Ребята расс