приспособлений, подчеркнутой и  поэтому ненужной техничностью, идеал в целом
ясен  и  в  ряде  случаев  он  осуществляется.   Там,  где  он  осуществлен,
привязанность к какому-либо отдельному экземпляру теряет всякий смысл; нужна
только форма, а не  отдельный экземпляр, и, несмотря на всю искусственность,
ощущается некая новая близость к вещам, как к чему-то созданному людьми.
     Преодоление техникой времени  и пространства  в  ежедневных  сообщениях
газет,   в  путешествиях,  в  массовом  продуцировании   и  репродуцировании
посредством кино и радио  создало возможность соприкосновения всех со всеми.
Нет более ничего далекого, тайного, удивительного. В имеющих важное значение
событиях могут участвовать все. Людей, занимающих  ведущие посты, знают так,
будто ежедневно с ними встречаются.
     Внутреннюю   позицию  человека  в   этом   техническом  мире   называют
деловитостью.  От  людей  ждут не рассуждений,  а  знаний, не размышлений  о
смысле, а умелых действий, не чувств, а объективности, не раскрытия действия
таинственных  сил,  а  ясного  установления фактов.  Сообщения  должны  быть
выражены  сжато,  пластично,  без  каких-либо  сантиментов.  Последовательно
излагаемые  ценные соображения, воспринимаемые как  материал  полученного  в
прошлом  образования,  не  считаются  достойными  внимания.  Обстоятельность
отвергается,   требуется  конструктивная  мысль,  не  разговоры,   а  просто
сообщение фактов. Все  существующее направлено  в  сторону  управляемости  и
правильного устройства.  Безотказность техники создает ловкость  в обращении
со  всеми вещами; легкость  сообщения нормализует знание, гигиену и комфорт,
схематизирует  то, что  связано  в  существовании  с  уходом за  телом  и  с
эротикой. В  повседневном  поведении  на первый план выступает  соответствие
правилам.  Желание поступать, как все, не выделяться создает поглощающую все
типизацию, напоминающую на другом уровне типизацию самых примитивных времен.
     Индивид распадается на функции. Быть означает  быть  в  деле; там,  где
ощущалась бы личность, деловитость была бы нарушена. Отдельный человек живет
как сознание  социального  бытия. В  пограничном  случае он  ощущает радость
труда без ощущения  своей  самости;  живет  коллектив, и то,  что отдельному
человеку  казалось  бы  скучным, более  того,  невыносимым, в коллективе  он
спокойно  принимает как бы  под властью иного импульса. Он мыслит свое бытие
только как "мы".
     Бытие   человека   сводится  к  всеобщему;   к   жизнеспособности   как
производительной  единицы, к тривиальности  наслаждения.  Разделение труда и
развлечений лишает существование его возможного веса;  публичное  становится
материалом для развлечения, частное - чередованием возбуждения и утомления и
жаждой нового, неисчерпаемый поток которого быстро предается забвению; здесь
нет длительности, это - только времяпрепровождение. Деловитость способствует
также  безграничному  интересу   к  общей  всем  сфере  инстинктивного:  это
выражается  в  воодушевлении  массовым  и  чудовищным,  созданиями  техники,
огромным  скоплением  народа,  публичными   сенсациями,  вызванными  делами,
счастьем и  ловкостью отдельных индивидов; в утонченной и грубой  эротике, в
играх, приключениях и даже в  способности рисковать жизнью. Число участников
в   лотереях  поразительно;   решение  кроссвордов   становится  излюбленным
занятием. Объективное удовлетворение духовных стремлений без личного участия
гарантирует  деловое  функционирование, в котором  регулируется  утомление и
отдых.
     В  разложении  на  функции  существование   теряет   свою  историческую
особенность, в  своем  крайнем  выражении вплоть до нивелирования возрастных
различий.  Молодость  как  выражение  высшей жизнеспособности, способности к
деятельности и  эротического восторга является  желанным типом вообще.  Там,
где человек  имеет только значение функции, он должен  быть молодым; если же
он  уже  немолод,  он  будет  стремиться  к  видимости  молодости.  К  этому
добавляется,  что  возраст  отдельного  человека  уже  изначально  не  имеет
значения;  жизнь его воспринимается лишь в  мгновении,  временное протяжение
жизни  -  лишь  случайная  длительность, она не  сохраняется  в  памяти  как
значимая  последовательность  неотвратимых  решений,  принятых  в  различных
биологических фазах.  Если у человека, в сущности, нет  больше возраста,  он
все время начинает с начала и всегда достигает конца: он может делать и то и
это, сегодня это,  завтра  другое;  все  представляется всегда возможным,  и
ничто,  по существу,  не  действительно.  Отдельный человек  - не более  чем
случай из миллионов других случаев,  так почему бы  ему  придавать  значение
своей  деятельности?  Все,  что  происходит,  происходит  быстро,  а   затем
забывается. Поэтому люди ведут себя, как будто они все одного возраста. Дети
становятся по возможности раньше как  бы взрослыми и участвуют  в разговорах
по собственному  желанию. Там, где  старость сама пытается казаться молодой,
она не вызывает почтения. Вместо того чтобы делать то,  что  ей пристало,  и
тем самым  служить  молодым на определенной  дистанции  масштабом,  старость
принимает   облик  жизненной  силы,  которая  свойственна  в  молодости,  но
недостойна в старости. Подлинная молодость ищет дистанции,  а не беспорядка,
старость - формы и осуществления, а также последовательности в своей судьбе.
     Поскольку общая  деловитость требует  простоты, понятной  каждому,  она
ведет  к  единым проявлениям  человеческого поведения во всем  мире. Едиными
становятся не только моды, но  и  правила общения,  жесты, манеры  говорить,
характер  сообщения.  Общим становится  и  этос  общения:  вежливые  улыбки,
спокойствие, никакой  спешки и настоятельных  требований, юмор в напряженных
ситуациях,  готовность  помочь, если это не требует  слишком  больших жертв,
отсутствие близости между людьми в личной жизни, самодисциплина и  порядок в
толпе - все это целесообразно для совместной жизни многих и осуществляется.
     Господство аппарата.  Превращая  отдельных  людей  в функции,  огромный
аппарат  обеспечения существования изымает их из субстанциального содержания
жизни, которое  прежде  в качестве традиции влияло на людей. Часто говорили:
людей  пересыпают,  как  песок.  Систему образует аппарат, в  котором  людей
переставляют по своему желанию с одного места на  другое, а не  историческая
субстанция,  которую они заполняют своим индивидуальным бытием. Все  большее
число людей ведет это оторванное  от целого существование. Разбрасываемые по
разным  местам,  затем   безработные,  они  представляют  собой  лишь  голое
существование  и  не занимают больше определенного  места в  рамках  целого.
Глубокая, существовавшая раньше истина - каждый  да выполняет свою задачу на
своем месте  в сотворенном мире - становится  обманчивым оборотом речи, цель
которого успокоить человека, ощущающего леденящий ужас покинутости. Все, что
человек  способен сделать,  делается быстро.  Ему дают задачи,  но  он лишен
последовательности в своем  существовании. Работа выполняется целесообразно,
и с этим  покончено.  В течение  некоторого времени  идентичные  приемы  его
работы повторяются, но не углубляются в этом повторении так, чтобы они стали
достоянием  того,  кто   их  применяет;  в  этом  не  происходит  накопления
самобытия. То, что прошло, не имеет значения, значимо лишь  то, что в данную
минуту происходит. Основное свойство этого существования -  умение забывать;
его перспективы в прошлом и будущем почти сжимаются в настоящем. Жизнь течет
без воспоминаний и без предвидений во всех тех случаях, когда речь идет не о
силе    абстрагирующего,    целесообразно    направленного    внимания    на
производительную функцию  внутри аппарата. Исчезает любовь к  вещам и людям.
Исчезает готовый продукт, остается только механизм, способный создать новое.
Насильственно прикованный  к ближайшим целям,  человек  лишен  пространства,
необходимого для видения жизни в целом.
     Там, где мерой  человека является средняя производительность,  индивид,
как таковой, безразличен. Незаменимых не существует.  То, в качестве чего он
был, он - общее, не он сам. К этой жизни предопределены люди, которые совсем
не  хотят  быть  самими   собой;  они   обладают  преимуществом.   Создается
впечатление, что мир  попадает во власть посредственности, людей без судьбы,
без различий и без подлинной человеческой сущности.
     Кажется,  что объективированный,  оторванный  от  своих корней  человек
утратил  самое  существенное.  Для  него ни  в  чем не  сквозит  присутствие
подлинного бытия. В удовольствии и  неудовольствии, в напряжении и утомлении
он выражает  себя лишь как  определенная функция. Живя  со дня  на день,  он
видит  цель, выходящую  за пределы сиюминутного выполнения работы, только  в
том, чтобы  занять по возможности хорошее место в аппарате. Масса остающихся
на своих местах отделяется от меньшинства бесцеремонно пробивающихся вперед.
Первые пассивно пребывают там, где  они  находятся, работают и  наслаждаются
после  работы досугом; вторых побуждают к  активности честолюбие  и любовь к
власти;  они  изматываются,  придумывая  возможные  шансы  к  продвижению  и
напрягая последние силы.
     Руководство всем  аппаратом осуществляется  бюрократией,  которая  сама
является  аппаратом,  т.  е. людьми,  превратившимися в  аппарат, от которых
зависят работающие в аппарате.
     Государство, общество,  фабрика, фирма -  все это является предприятием
во главе с бюрократией.  Все,  что сегодня существует, нуждается в множестве
людей, а  следовательно, в  организации. Внутри  бюрократического аппарата и
посредством  него  возможно   продвижение,  которое  предоставляет   большую
значимость при  сходных,  по  существу,  функциях,  требующих только большей
интеллигентности, умения, особых способностей, активных действий.
     Господствующий     аппарат    покровительствует    людям,    обладающим
способностями, которые позволяют  им выдвинуться: умеющим оценивать ситуацию
беспардонным  индивидам, которые воспринимают людей по их  среднему уровню и
поэтому успешно используют их; они готовы в качестве  специалистов подняться
до  виртуозности, одержимые  желанием продвинуться,  они  способны жить,  не
задумываясь и почти не тратя времени на сон.
     Далее, требуется умение  завоевать расположение.  Надо уметь уговорить,
даже подкупить  - безотказно нести  службу,  стать  незаменимым, -  молчать,
надувать,  немного,  но  не  слишком  лгать,  быть  неутомимым в  нахождении
оснований - вести  себя  внешне  скромно, - в случае необходимости взывать к
чувству,   трудиться   к  удовольствию  начальства,  не  проявлять   никакой
самостоятельности, кроме той, которая необходима в отдельных случаях.
     Для того, кто по своему происхождению не может претендовать  на высокие
посты в бюрократическом аппарате, не подготовлен к тому воспитанием и должен
добиться соответствующего  положения своими силами, это  связано  с  манерой
поведения, с  инстинктом, отношением к  ценностям,  и все  это  представляет
опасность  для подлинного самобытия как условия ответственного  руководства.
Иногда   может   помочь  счастливая  случайность;   однако,   как   правило,
преуспевающие отличаются такими качествами, которые препятствуют им мириться
с тем, что человек остается самим собой, и поэтому они с безошибочным чутьем
пытаются всеми средствами вытеснить таких людей из своей сферы деятельности:
они называют  их самонадеянными, чудаками, односторонними и неприемлемыми  в
деле;  их  деятельность  оценивается  фальшивым  абсолютным  масштабом;  они
вызывают  подозрение,  их  поведение   рассматривается  как   провоцирующее,
нарушающее покой, мир в  обществе и  преступающее должные границы. Поскольку
высокого положения достигает только тот, кто пожертвовал своей сущностью, он
не хочет допустить, чтобы другой ее сохранил.
     Методы продвижения в аппарате определяют  отбор  нужных  лиц.  Так  как
достигает чего-либо  только  тот, кто рвется  к  успеху, но  именно  это  он
никогда  не  должен  признавать  в конкретной ситуации, приличным  считается
ждать,  когда  ты   будешь  позван:  от  поведения  зависит,  каким  образом
достигнуть  желаемого, сохраняя  видимость сдержанности.  Сначала, обычно  в
обществе, как  бы незаметно  направляют разговор  в нужную сторону.  Как  бы
безразлично  высказываются предположения. Им предшествуют такие выражения: я
об этом не думаю... не  следует  ожидать, что... - и таким  образом выражают
свои желания.  Если это  ни к чему не  приводит, то ничего сказано не  было.
Если же желаемый результат достигнут, то можно вскоре сообщить о поступившем
предложении,  сделав вид, что это произошло  независимо  от своего  желания.
Создается привычка утверждать многое,  противоречащее  друг другу.  Со всеми
людьми следует устанавливать такие  отношения, чтобы обладать по возможности
большими связями, используя ту, которая именно  в данном  случае необходима.
Вместо товарищества  самобытных людей  возникает некая псевдодружба тех, кто
молча находит друг  друга в случае надобности, придавая своему общению форму
обходительности  и  любезности.  Не  нарушать правил  игры  в удовольствиях,
выражать каждому свое  уважение,  возмущаться,  когда можно рассчитывать  на
соответствующий  отклик, никогда  не  ставить  под вопрос общие материальные
интересы, какими бы они ни были, - все это и тому подобное существенно.
     Господство  массы.  Масса и  аппарат  связаны  друг  с  другом. Крупный
механизм  необходим,   чтобы  обеспечить  массам  существование.  Он  должен
ориентироваться на свойства массы: в производстве - на рабочую силу массы, в
своей продукции - на ценности массы потребителей.
     Масса  как  толпа не  связанных друг  с другом людей, которые  в  своем
сочетании  составляют  некое единство, как преходящее  явление  существовала
всегда.  Масса  как публика - типический продукт определенного исторического
этапа; это связанные воспринятыми словами и мнениями люди, не разграниченные
в  своей принадлежности  к  различным слоям общества. Масса как совокупность
людей,  расставленных  внутри  аппарата по упорядочению существования  таким
образом, чтобы решающее значение имела воля и свойства большинства, является
постоянно действующей  силой  нашего  мира,  которая в  публике  и массах  в
качестве толпы принимает облик преходящего явления.
     Прекрасный  анализ  свойств  массы как временного  единства  толпы  дал
Лебон,   определив   их  как  импульсивность,   внушаемость,   нетерпимость,
склонность к изменениям и т. д. Свойство массы в качестве публики состоит  в
призрачном  представлении  о  своем  значении как  большого числа людей; она
составляет  свое  мнение в целом, которое  не  является  мнением  ни  одного
отдельного человека;  бесчисленные другие, ничем не связанные многие, мнение
которых определяет решение. Это мнение именуется "общественным мнением". Оно
является  фикцией мнения  всех, в качестве  такового  оно выступает,  к нему
взывают, его  высказывают и принимают отдельные индивиды и группы как  свое.
Поскольку  оно,  собственно  говоря,  неосязаемо,  оно  всегда  иллюзорно  и
мгновенно  исчезает - ничто, которое в качестве  ничто  большого числа людей
становится на мгновение уничтожающей и возвышающей силой.
     Познание  свойств   расчлененной  в  аппарате  массы  не  просто  и  не
однозначно. Что представляет собой  человек, проявляется в  том,  что делает
большинство: в  том,  что покупается, что потребляется, в том, на  что можно
рассчитывать,  когда  речь  идет о многих людях, а не о склонности отдельных
индивидов. Так же как статьи бюджета в частном хозяйстве служат  характерным
признаком сущности отдельного человека, так бюджет зависимого от большинства
государства  служит  признаком  сущности  масс. О  сущности  человека  можно
судить, если быть осведомленным о наличных у него средствах, исходя из того,
на что  у него  есть деньги  и на  что их не хватает. Самым непосредственным
образом узнать, чего можно в среднем ожидать,  учит опыт, складывающийся  из
соприкосновения  со  многими  людьми. Эти  суждения  поразительно сходны  на
протяжении  тысячелетий.  Объединенные  в  большом количестве люди как будто
хотят только существовать и наслаждаться; они работают под действием кнута и
пряника; они,  собственно говоря, ничего не хотят,  приходят в ярость, но не
выражают  свою  волю;  они  пассивны  и  безразличны,  терпят  нужду;  когда
наступает передышка, они скучают и жаждут нового.
     Для  расчлененной  в  аппарате  массы  главное  значение  имеет  фикция
равенства. Люди сравнивают себя с другими, тогда как каждый может быть самим
собой, только если он не сравним ни с кем. То,  что есть у другого,  я  тоже
хочу иметь; то, что  может  другой, мог бы и я.  Тайно господствует зависть,
стремление наслаждаться, иметь больше и знать больше.
     Если  в   прежние   времена,  для  того  чтобы  знать,   на  что  можно
рассчитывать,  следовало знакомиться с князьями и дипломатами, то теперь для
этого нужно быть  осведомленным  о  свойствах  массы. Условием  жизни  стала
необходимость выполнять какую-либо  функцию, так или  иначе служащую массам.
Масса и ее аппарат стали  предметом нашего самого животрепещущего жизненного
интереса. В своем большинстве  она  господствует над нами. Для  каждого, кто
сам   не   обманывает  себя,  она  является  сферой   его  полной  служебной
зависимости,  деятельности, забот и обязательств.  Он принадлежит ей, но она
угрожает  человеку гибелью в риторике и суете,  связанными с ее утверждением
"мы  - все"; ложное ощущение силы этого утверждения улетучивается как ничто.
Расчлененная в аппарате  масса  бездуховна и  бесчеловечна.  Она -  наличное
бытие без существования, суеверие без веры. Она  способна все растоптать, ей
присуща тенденция не терпеть величия и  самостоятельности, воспитывать людей
так, чтобы они превращались в муравьев.
     В процессе консолидации  огромного  аппарата по упорядочению жизни масс
каждый должен ему служить и своим трудом участвовать в создании нового. Если
он  хочет  жить,  занимаясь духовной  деятельностью,  это  возможно,  только
участвуя  в  умиротворении   какой-либо  массы  людей.  Он  должен  показать
значимость   того,  что  приятно   массе.   Она   хочет  обеспечения  своего
существования  пропитанием, эротикой, самоутверждением;  жизнь не доставляет
ей  удовольствия, если что-либо из этого отсутствует.  Помимо этого ей нужен
способ  познания самой  себя.  Она хочет  быть  ведомой,  но так,  чтобы  ей
казалось, будто  ведет  она. Она  не хочет быть  свободной, но хочет таковой
считаться. Для удовлетворения ее желаний фактически среднее и обычное, но не
названное таковым  должно быть возвеличено или во всяком случае  оправдано в
качестве  общечеловеческого. Недоступное ей  именуется далеким от жизни. Для
воздействия  на массу  необходима  реклама.  Поднимаемый  ею  шум  служит  в
настоящее время формой,  которую должно  принимать каждое духовное движение.
Тишина  в  человеческой деятельности  в  качестве  формы  жизни  по-видимому
исчезла.  Необходимо   показываться,  читать  доклады  и  произносить  речи,
вызывать  сенсацию.  В  массовом  аппарате  в  представительстве   недостает
подлинного величия. Нет празднеств. В подлинность праздников никто не верит,
даже  сами  их  участники.  Достаточно  представить  себе  папу  совершающим
торжественное  путешествие  через  весь   земной  шар   в  центр   нынешнего
могущества,  в Америку, примерно  так, как  он  в средние  века разъезжал по
Европе,  и мы  сразу же увидим, насколько несравним с прошлым феномен нашего
времени.

        "*Вторая часть*"

        "Границы порядка существования"
     Описанные   образы   современного   существования  не  следует  считать
единственными.   Однако  сегодня   сложилось   определенное