т собой границу времени, границу между историческими эпохами. Запад отживает и загнивает, СССР расцветает и молодеет. "Там" и "здесь" время течет в разных направлениях. Как все высшее (высшая общественно-экономическая формация), социализм являет собой и нечто лучшее (преимущества социализма, преимущества советского образа жизни). Социализм, таким образом, - это сокровище, молодильное яблоко, магический ключ к бессмертию (с течением физического времени страна молодеет и хорошеет, коммунизм - это молодость мира). Именно поэтому на него и покушаются враги.
Атрибуты Родины - величие и мощь - в советской пропаганде прочитываются буквально. Широко известны газетные карикатуры, на которых советский народ изображен в виде высокой, мускулистой, широко шагающей фигуры (мужского пола), а коварный империалист - например, дядя Сэм с атомной бомбочкой в руках - в виде мелкой тонконогой скрюченной фигурки, копошащейся где-то под ногами. Метафора (идейного) величия как (физической) величины и здоровья претворяется здесь в наглядный зрительный образ и вызывает в памяти иероглифическую символику изображений на древнеегипетских фресках: чем выше общественный статус изображаемого, чем больше в нем величия и власти, тем больше размер изображения относительно других фигур.
Однако величие Родины, согласно этому нарративу, не столько в ее физических размерах, сколько в ее (военной) мощи. Торжество мускулов, апогей культа физической силы мы находим в патриотической монументальной скульптуре соцреализма.59 Интересами войны легитимируются и
104
практики тела: физкультура и спорт поощряются в той степени, в какой они закаливают тело, готовя его к защите Родины.60 Комплекс спортивных норм, который сдавал каждый советский школьник, так и назывался - ГТО, "Готов к труду и обороне". Из спортивных клубов самых квалифицированных профессиональных спортсменов - гордость Родины - готовил именно ЦСКА, Центральный спортивный клуб армии.
В рамках темы "Родина и война" (на языке советского иносказания, "Родина и защита мира") дискурс сильно тяготел к аллегориям. Советский воин-освободитель (статуя работы Вучетича в Берлине) изображен в современной военно-полевой форме, но с мечом в руке (о семантике меча см. выше). Советский воин силен своей верой, на его стороне - моральное и идеологическое превосходство, его дело правое, потому что он отстаивает не только настоящее, но и будущее (мотив молодильных яблок, овладения временем). Его правда - наивысшая правда на земле. Поэтому в риторике военного противостояния опять звучат ветхозаветные мотивы: не просто прогнать врага, но осуществить над ним акт возмездия (ср. название советского фильма о войне). Военное вторжение - не просто вооруженное нападение, но святотатство, посягательство на святыню - честь, свободу, независимость Родины (ср. выше нарратив о защитнике Родины).
О риторическом аспекте идеологии милитаризма довольно много писали, правда на Западе и о милитаризме западном. Так, в критическом исследовании современного политического языка Роберта Ходжа и Гюнтера Кресса61 - исследовании о языке и власти - приводится анализ американской газетной лексики периода войны в Персидском заливе. Одни и те же референты получают идеологически различные наименовании в зависимости от позиции "мы" или "они". Излишне говорить, что в русском милитаристском (по-советски - миролюбивом) дискурсе эта тенденция тоже процветала. У "них" безудержная гонка вооружений, у "нас" - борьба за мир. "Они" наращивают гонку вооружений, "мы" куем ядерный щит Родины. У "них" военщина, у "нас" - доблестные вооруженные силы. У "них" неоколониализм и военная экспансия, у "нас" - выполнение интернационального долга. Таких иносказаний в советском дискурсе очень много, и они представляют интересную тему для отдельного исследования. Центральным иносказанием (его отметил еще Дж. Оруэлл) - это слово мир для обозначения войны (миролюбивая внешняя политика осуществлялась за счет инвестиций в военно-промышленный комплекс и повальной мобилизации мужского населения на военную службу).
105
Masculinum - Femininum
Отметим в скобках, что и в этой своей разновидности дискурс о Родине исключает субъекта-женщину. Через идею войны конструировался собственно идеал мужественности. Солдат / защитник Родины благороден и рыцарственен, спасает женщин, стариков и детей, охраняет мирный сон советских граждан, защищает счастливое детство (ср. женский элемент в сочетании сыновья и дочери Родины, который явно стал уступкой конституционному строю, но не укрепился во фразеологии). Отличительной особенностью советской маскулинности как она предстает перед нами в военном дискурсе о Родине является гетеросексуальность. В отличие от романтики войны в нацистской Германии, советский военный дискурс абсолютно лишен романтических коннотаций гомосексуального мужского союза. Советский солдат гетеросексуален и чрезвычайно морально выдержан, возможно, девственен. Судя по шуточным солдатским песням (специальный жанр, поощрявшийся идеологами из Минобороны), он охотно шутит с девушками (но не больше - и только с девушками, но не с женщинами), а в родном краю его обычно ждет "далекая любимая", что "для солдата главное" (слова из песни).
И, конечно, не последнюю роль в этой мужской мифологии играло понятие чести защитника Родины, чести Вооруженных сил, также важная составляющая русской маскулинности. Именно честь Вооруженных сил, как представляется, пострадала больше всего, когда Горбачев начал демонтаж армии, который впоследствии перешел в спонтанную разруху. Вывод советского контингента из Восточной Европы и последующие акции разоружения армия восприняла как кастрацию. Разочарованный и оскорбленный представитель доблестных вооруженных сил - заметная фигура как в правой, так и в левой патриотической оппозиции в нынешней России. Как показывает опыт чеченских войн, это разочарование несет в себе высокий разрушительный потенциал и используется политиками как идеологическое оружие массового физического уничтожения, причем не только "чужих", но и "своих".
Счастливое детство
Под солнцем / небом Родины, под мирным / счастливым / чистым небосводом, в самой лучшей на свете Советской стране расцветает счастливое советское детство. Слышатся звонкие пионерские песни, звенят пионерские горны. В отличие от сверстников за рубежом, советская детвора может быть уверена в завтрашнем дне. Дети - единственный привилегированный класс в СССР. Родина неустанно заботится о детях, дает им бесплатное образование. Дети настойчиво овладевают знаниями. Они изучают и
106
любят родную историю, родную речь, родной язык, родную литературу. Они любят и охраняют родную природу.
Вступая в ряды пионерской организации, дети торжественно обещают горячо любить свою Родину, жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин, как учит коммунистическая партия. Пионеры и школьники готовятся стать продолжателями великого дела дедов, отцов и старших братьев. Они гордятся героическим прошлым нашей Родины.
Отцы и деды
Официальное отношение к детству в советской идеологии, как представляется, теснейшим образом связано с советской концепцией времени и исторического развития, о которой уже упоминалось выше. Основная идея -любые жертвы в настоящем ради счастливого и прекрасного будущего. Эта установка на будущее характерна и для обыденной, и для научно-философской картины мира. Культ будущего в целом свойственен любым линейным представлениям об историческом времени как прогрессе. Эта концепция была в полной мере усвоена советским массовым сознанием благодаря распространению марксизма с его картиной революционного развития истории по пути все более и более совершенных общественно-экономических формаций.
Простонародная, во многом мистическая, вера в лучшее будущее отмечена во многих фольклорных формах. Она выражается и в вере в доброго царя, и в надежде на улучшение жизни, которое ожидают от властей -своеобразный аналог мужицкого рая на земле, страны Муравии, Беловодья (мы будем иметь возможность более подробно рассмотреть подобные утопии повседневного сознания при анализе "наивного" текста, см. главу 2). Однако повседневный народный утопизм находит дополнительный источник вдохновения, перекликаясь и с официальной научно-методологической установкой; научный коммунизм был учением о социалистической формации как качественной вершине общественного развития, т. е. о социализме как общечеловеческой, научно обоснованной и политически оформленной стране Муравии.
Кроме того, советская социально-историческая доктрина была социо-биологична. Метафорика социального дарвинизма, для которого социальные сообщества выступают как аналоги биологических организмов, а историческое развитие есть борьба за существование и выживание сильнейших, порождает и распространенные в советском политическом языке метафоры здоровья и молодости по отношению к "позитивным" явлениям советского быта и метафоры болезни, нездоровья и пр. по отношению к
107
буржуазному обществу и буржуазным предрассудкам в среде советских людей.62
Все это вместе взятое породило идею "заботы о будущем", сконструировало идеологию и образность советского детства. В популярной форме эти идеи детства как здорового будущего формулировались следующим образом: дети - цветы жизни, дети - наше будущее, дети - единственный привилегированный класс, дети будут жить при коммунизме. Таким образом, детство несло на себе высокую идеологическую ответственность за будущее страны. Счастливый, здоровый ребенок - гарантия правильности сделанного народом исторического выбора, залог успеха всего проекта модернизации. Если наши усилия в построение рая считать вкладом, то здоровый ребенок - это процент с капитала. Образ здорового ребенка не только идеологическая икона, но и призыв делать вклады. Иными словами, призывая к вкладу, система обещает небольшой доход в форме молодильного яблока: здоровый ребенок гарантирует относительное бессмертие. Партия и правительство проявляют особую / неустанную заботу (о материнстве) и детстве, за что не только родители, но и дети неустанно же благодарят (спасибо товарищу Сталину / родной Коммунистической партии за наше счастливое / золотое детство).
Символическая среда, в которой воспитывается такое здоровое, исторически-правильное детство - это среда "тотально-родного": от родной природы до родного языка и родной истории. "Родные дискурсы" - это инструменты педагогического воздействия и одновременно цель собственно воспитания как такового. Искусственно созданная идеологическая телесность "родного" призвана вытеснить нездоровые интересы и наклонности, которые порождаются живым телом, его сексуальными потребностями, потребностями в питании и выделении. Все последнее - т. е. внеидеологическое, инстинктивное, биологически необходимое - и есть нездоровое, а интерес к этим функциям - область того самого нездорового интереса, который советская педагогика призвана искоренять в детских душах. Искоренять именно путем прививки правильных "идеологически родных" иерархий. С помощью "родных дискурсов" советскому ребенку придавали коллективное тело, тот общественно-значимый символический опыт "родного", который никак не совпадал с реальным переживанием семейной любви и близости, а стремился подавить это реальное переживание и подчинить его идеологической конструкции "родных" иерархий. Такое идеологически сконструированное коллективное тело советского ребенка включало в себя и родную страну, и родную партию, и родного товарища Леонида Ильича Брежнева (вспомним жанр стихотворных приветствий пионеров и школьников очередным партийным съездам).
108
Причудливым образом патриархально-семейная риторика старших братьев, отцов и дедов с ее чрезвычайно широкими границами "родного (тела)" становится репрезентантом сугубо анти-традиционных методов коллективного воспитания подрастающего поколения - детские сады и школы, летние пионерские лагеря, сведение до минимума того физического времени, что ребенок мог проводить в кругу семьи, замена ценностей семьи ценностями коллектива. В первые годы советской власти коллективное воспитание призвано было целиком заменить собой семью, которая рассматривалась как отживающий общественный институт. Верность коммунистическому режиму, революционная идейность торжествовала над крепостью семейной связи. Эта идеологема нашла свое воплощение в образе Павлика Морозова - юного пионера-героя, который донес на свою семью за укрывательство хлеба от продразверстки (по другой версии - за содействие ссыльным кулакам), подвел семью под трибунал, был зверски убит за это родственниками и впоследствии канонизирован советской пропагандой. Об этом образе юного героя будет несколько подробнее сказано ниже.
В сталинской и послесталинской пропаганде отрицание семьи уже не проводилось в такой резкой форме, семья стала рассматриваться как ячейка общества и была подчинена интересам коммунистического воспитания. Тем не менее, в дискурсе коллективного воспитания с его ценностями "родного" Советская власть выступала как антагонист и заменитель реальной семьи. Помимо продолжения тела в форме родной природы, истории и т. д., советская семейная метафора "пристраивала" к этим отношениям между детьми и Родиной-матерью также и дедушку Ленина, и героических дедов и отцов (поколение большевиков гражданской войны и коммунистов Отечественной, соответственно), и старших братьев - комсомол. Этот идеологический ход "восоздания" символической семьи подсказывает нам, что режим исходил из парадоксальной пресуппозиции, что каждый советский ребенок, даже если у него есть мама и папа, по существу сирота и нуждается в благодеянии со стороны Родины, которая предоставляет ребенку и семейную традицию в прошлом (идеологически симулированных отцов, дедов), и золотое детство в настоящем, и суррогат членов семьи (старших братьев и пр.).
Любопытно, что относительно благополучный, сытый и здоровый ребенок периода развитого социализма является объектом коллективного трудового воспитания в школе и, таким образом, становился дериватом от образа оборванного, голодного, вшивого послереволюционного беспризорника-сироты. Ведь доктрина коммунистического воспитания и в самые сытые годы советской власти опиралась на теорию трудового воспитания A.C. Макаренко с его полувоенными-полутюремными трудовыми коло-
109
ниями, созданными специально для перевоспитания и обучения классово чуждых криминализированных беспризорных подростков.
Еще раз укажем на маскулинистскую традицию в этой мифологии: многомилионная семья Родины-Матери, как оказывается, состояла из одних мужчин (дедушка Ленин, отец народов Сталин, старшие братья, отцы и деды). Например, в советской мифологии "патроном" беспризорников оказывается Феликс Дзержинский, председатель ВЧК, в ведомство которой входила борьба с беспризорностью. В советской педагогике, в соответствии с викторианскими установками сталинской морали, сексуальный и воспроизводственный аспекты семейных отношений ни в коем случае не "выпячивались", а вместе с этим притушевывался и двуполый характер обычной семьи. Поэтому та метафорическая семья, в которой росло и развивалось советское детство, получалась однополой, причем мужской - дедушка, отцы, деды, братья.
В этом "мужском уклоне" Родины-семьи прослеживается и важный элемент патриархальной культуры - принцип наследования по мужской линии (ср. одно из значений однокоренных Отчизне и Отечеству слов отчина, вотчина - обозначений родных усадеб, наследственных земельных угодий, передававшихся по мужской линии; ср. также вышедший из обихода фразеологизм судить по отчине и дедине, т. е. по традициям патриархального рода). Мы уже сталкивались с параллелью между Родиной как идеологическим достоянием и частной собственностью, когда обсуждали проблему изгнанничества, параллелью между практикой конфискации личного состояния и ощущением утраты Родины в изгнании. Подобно патриархальной вотчине, Родина как идейное достояние наследуется от деда к отцу, от отца к сыну.
Итак, Родина и ее атрибуты - это симулированная реальность семейного окружения и семейных ценностей в идеологическом воспитании подрастающего поколения. Такая виртуальная, идеологически конструированная "семья" составляет метафорическое основание, на котором покоятся ценности счастливого детства.
"То березка, то рябина"
Второй стратегией метафоризации является уже обсуждавшийся выше мотив Родины как Пути. Элементы этой метафоры также буквально воплотились в риторике коммунистического воспитания. Это марш, поход, организованное шествие по намеченному маршруту к намеченной цели. В пионерской риторике 70-х этой метафоре была придана законченная идеологическая форма. Общественная работа и учеба (настойчиво овладевать
110
знаниями) представлялись как символическое следование по семи маршрутам (примечательна в этом контексте магическая цифра "семь"). Учеба именовалась походом за знаниями. Патриотическое воспитание и краеведение представлялись как работа красных следопытов, следование по пути / маршрутами боевой славы. В это направление пионерской работы входили и физические, реальные походы и экскурсии по местам боевой славы. В форме похода мыслилось и изучение родной природы (походы на лоно природы как часть Bildung, юннаты, юные натуралисты - советские предтечи "зеленого" движения), и оздоровительные мероприятия. В конце года подводились итоги пионерского марша, выделялись и награждались победители.63
Связь патриотического воспитания с родной природой имеет особое значение, поскольку именно в природе наблюдается то самое (натуральное) цветение, которое метафорически репрезентирует идеологическую догму о расцвете социалистического общества. Путешествие (поход, вообще передвижение) в таком "контексте цветения" - важная составная часть "символического маршрута". Такой маршрут организованного массового похода по "просторам Родины чудесной" не имеет никакого отношения к странствию изгоя-одиночки-изменника-изгнанника. В классической пионерской песне эти идеологические связки получают каноническую аллегорическую форму:
То березка, то рябина, // Куст ракиты над рекой.

'родная природа'

Край родной, навек любимый,

'родной' > 'любимый'

Где найдешь еще такой?

'уникальный ландшафт' > 'уникальное сообщество'

Солнцем залиты долины,

тема идеологического света; 'солнечный свет и солнце коммунизма'

И, куда ни кинешь взгляд,

бесконечность пространства

Край родной, навек любимый // Весь цветет, как вешний сад

метафора цветения; сад как аллегория изобилия, весна как аллегория исторической молодости по сравнению с "осенним" загниванием и "предзимним" закатом капиталистического общества; ср. в хрестоматийном стихотворении Маяковского, где эпический герой поет "мое Отечество, республику мою" как "весну человечества"

От морей до гор высоких

'просторы Родины', аллегория ее величия

111	
Посреди родных широт // Все бегут, бегут дороги

'дорога как путь к коммунизму', не странствие, но организованное шествие

И зовут они вперед.

движение может быть только "вперед", не назад и не окольным путем. Метафора пути вперед, 'прямого пути как исторического прогресса'; ср. клише наша Родина следует прямым путем ко все новым и новым свершениям

Риторика пионерского марша и практика экскурсий и туристических походов имеют давнюю советскую традицию, которая восходит к деятельности Общества пролетарского туризма и экскурсий в 20е-40-е гг.64 В 70-е гг. комсомольские идеологи чрезвычайно увлекались революционной романтикой ранних лет и охотно облекали свои политические инициативы в образы "комиссаров в пыльных шлемах". Однако, как мы показали в упомянутой выше работе, туристический поход не был изобретением коммунистической пропаганды и нес в себе отчетливые признаки странствия как сюжета иных культурных эпох. В частности, пионерский поход безошибочно выводит на ассоциацию с крестовым походом детей, коннотативным дериватом которого его можно считать. Между этими двумя сюжетами много перекличек: и чистота веры в невинной детской душе, и организаторская деятельность "старших товарищей", вожатых (монахи, организовавшие крестовые походы детей, как известно, вдохновили детей на поход, а затем продали часть