вали султану адресы
и предлагали оружием поддерживать его против критян.
Никакой нет статистики для определения, что в республике жить лучше частным
лицам, чем в монархии; в ограниченной монархии лучше, чем в неограниченной; в
эгалитарном государстве лучше, чем в сословном; в богатом лучше, чем в бедном.
Поэтому, отстраняя мерило благоденствия, как недоступное еще современной
социальной науке (быть может, и навсегда, неверное и малопригодное), гораздо
безошибочнее будет обратиться к объективности, к картинам и спрашивать себя, нет
ли каких-нибудь всеобщих и весьма простых законов для развития и разложения
человеческих обществ?
     И если мы не знаем, возможно ли всеобщее царство блага, то, по крайней мере,
постараемся дружными усилиями постичь, по мере наших средств, что пригодно для
блага того или другого частного государства. Чтобы узнать, что организму
пригодно, надо прежде всего ясно понять самый организм. Для гигиены и лечения
нужна прежде всего физиология.
     Форма (сказал я выше) есть выражение внутренней идеи на поверхности содержания.
Идея шара, например, есть равное расстояние всех точек поверхности от центра.
Разве не выражается эта идея на поверхности шара, разве не она придает кости,
дереву, капле, расплавленному небесному телу и т. д., вообще содержанию, материи
эту форму?
     Разумеется, в таком простом явлении, как шар, это ясно; а в таком сложном
явлении, как человеческое общество, оно не так ясно.
Но тем не менее основа метафизическая одна и та же и для маленького шара, и для
великого государства.
     Государственная форма у каждой нации, у каждого общества своя; она в главной
основе неизменна до гроба исторического, но меняется быстрее или медленнее в
частностях, от начала до конца.
     Вырабатывается она не вдруг и не сознательно сначала; не вдруг понятна; она
выясняется лишь хорошо в ту среднюю эпоху наибольшей сложности и высшего
единства, за которой постоянно следует, рано или поздно, частная порча этой
формы и затем разложение и смерть.
     Так, государственная форма древнего Египта была резко сословная монархия,
вероятно, глубоко ограниченная жреческой аристократией и вообще религиозными
законами.
     Персия была, по-видимому, более феодального, рыцарского происхождения; но
феодальность ее сдерживалась безграничным в принципе царизмом, земным выражением
добра, Ормузда.
     История Греции и Рима больше обработана, и потому на них все это еще яснее.
Афины именно в цветущий период выработали свойственную им государственную форму.
Это -- демократическая республика, однако с привилегиями, с эвпатридами, с
денежным цензом, с рабами и, наконец, с наклонностью к фактической,
неузаконенной, непрочной диктате Периклов, Фемистоклов и т. д.
Форма эта, которой естественные залоги хранились, конечно в самих нравах и
обстоятельствах, выработалась именно в цветущий сложный период, от Солона до
Пелопоннесской войны. Во время этой войны началась порча, начался эгалитарный
прогресс.
     Свободы было и без того много: захотелось больше равенства.
Спарта, от эпохи Ликурга до унижения ее фиванцами, выработала также свою,
чрезвычайно оригинальную, стеснительную и деспотическую форму аристократического
республиканского коммунизма с чем-то вроде двух наследственных президентов.
Форма эта была несравненно стеснительнее, деспотичнее афинской, и поэтому жизни
и творчества в Афинах было больше, а в Спарте меньше, но зато Спарта была
сильнее и долговечнее.
     Все остальные государства греческого мира колебались, вероятно, между дорической
формой Спарты, и ионийской формой Афин. Потребность формы, стеснения,
деспотизма, дисциплины, исходящей из нужд самосохранения, была и в этом
распущенном и раздробленном эллинском мире так велика, что во многих
государствах демократического характера (т. е., вероятно, там, где выразился
слабее деспотизм сословный) вырабатывалась тирания, т. е. дисциплина единоличной
власти (Поликрат, Периандр, Дионисий Сиракузский и др.).
Феодализм сельский, помещичий или рыцарский был, по-видимому, всегда ничтожен в
Элладе почти так же, как и в Риме; все аристократии Эллады и Рима имели
городской характер; все они были, так сказать, муниципального происхождения.
История Македонии очень бедна, и сведений о первоначальной организации
македонского царства у нас мало. Но некоторые историки полагают, что у македонян
был феодализм выражен сильнее муниципальности (и действительно, о городах
македонских почти нет и речи, а все слышно лишь о царях и их дружине, о
"генералах" Александра).
     Ослабевший эллинский муниципальный мир, соединившись потом с грубой, неясной
(неразвитой, вероятно) феодальностью македонян, дошел до мгновенного
государственного единства при Филиппе и Александре и только тогда стая в силах
распространять свою цивилизацию до самой Индии и внутренней Африки. Опять-таки,
значит, для наибольшего величия и силы оказалась нужной большая сложность формы
     -- сопряжение аристократии с монархией.
Цветущий период Рима надо считать, я полагаю, со времен Пунических войн до
Антонинов приблизительно.
     Именно в это время выработалась та муниципальная, избирательная диктатура,
императорство, которое так долго дисциплинировало Рим и послужило еще потом и
Византии.
     То же самое мы видим и в европейских государствах.
Италия, возросшая на развалинах Рима, раньше всех других европейских государств
выработала свою государственную форму в виде двух самых крайних антитез -- с
одной стороны, высшую централизацию в виде государственного папства,
объединявшего весь католический мир далеко вне пределов Италии, с другой же --
для самой себя, для Италии собственно, форму крайне децентрализованную,
муниципально-аристократических малых государств, которые постоянно колебались
между олигархией (Венеция и Генуя) и монархией (Неаполь, Тоскана и т. д.).
Государственная форма, прирожденная Испании, стала ясна несколько позднее. Это
была монархия самодержавная и аристократическая, но провинциально мало
сосредоточенная, снабженная местными и отчасти сословными вольностями и
привилегиями, нечто среднее между Италией и Францией. Эпоха Карла V и Филиппа II
есть эпоха цвета.
     Государственная форма, свойственная Франции, была в высшей степени
централизованная, крайне сословная, но самодержавная монархия. Эта форма
выяснялась постепенно при Людовике XI, Франциске I, Ришелье и Людовике XIV;
исказилась она в 89-м году.
     Государственная форма Англии была (и отчасти есть до сих пор) ограниченная,
менее Франции вначале сословная, децентрализованная монархия, или, как другие
говорят, аристократическая республика с наследственным президентом, а форма
выразилась почти одновременно с французской при Генрихе VIII, Елизавете и
Вильгельме Оранском.
     Государственная форма Германии была (до Наполеона I и до годов 48 и 71)
следующая: союз государств небольших, отдельных, сословных, более или менее
самодержавных, с избранным императором-сюзереном (не муниципального, а
феодального происхождения).
     Все эти уже выработанные ясно формы начали постепенно меняться у одних с XVIII
столетия, у других в XIX веке. Во всех открылся эгалитарный и либеральный
процесс.
     Можно верить, что польза есть от этого какая-нибудь, общая для вселенной, но уже
никак не для долгого сохранения самих этих отдельных государственных миров.
Реакция не потому не права, что она не видит истины, нет! Реакция везде чует
эмпирически истину; но отдельные ячейки, волокна, ткани и члены организма стали
сильнее в своих эгалитарных порывах, чем власть внутренней организующей
деспотической идеи!
     Атомы шара не хотят более составлять шар! Ячейки и волокна надрубленного и
высыхающего дерева -- здесь горят, там сохнут, там гниют, везде смешиваются,
восхваляя простоту грядущей, новой организации и не замечая, что это смешение
есть ужасный момент перехода к неорганической простоте свободной воды,
безжизненного праха, не кристаллизованной, растаявшей или растолченной соли!
До времен Цезаря, Августа, св. Константина, Франциска I, Людовика XIV,
Вильгельма Оранского, Питта, Фридриха II, Перикла, до Кира или Дария Гистаспа и
т. п. все прогрессисты правы, все охранители не правы. Прогрессисты тогда ведут
нацию и государство к цветению и росту. Охранители тогда ошибочно не верят ни в
рост, ни в цветение или не любят этого цветения и роста, не понимают их.
После цветущей и сложной эпохи, как только начинается процесс вторичного
упрощения и смешения контуров, т. е. большее однообразие областей, смешение
сословий, подвижность и шаткость властей, принижение религии, сходство
воспитания и т. п., как только деспотизм формологического процесса слабеет, так,
в смысле государственного блага, все прогрессисты становятся не правы в теории,
хотя и торжествуют на практике. Они не правы в теории; ибо, думая исправлять,
они разрушают; они торжествуют на практике, ибо идут легко по течению, стремятся
по наклонной плоскости. Они торжествуют, они имеют громкий успех.
Все охранители и друзья реакции правы, напротив, в теории, когда начнется
процесс вторичного упростительного смешения; ибо они хотят лечить и укреплять
организм. Не их вина, что они не надолго торжествуют; не их вина, что нация не
умеет уже выносить дисциплину отвлеченной государственной идеи, скрытой в недрах
eel
     Они все-таки делают свой долг и, сколько могут, замедляют разложение, возвращая
нацию, иногда и насильственно, к культу создавшей ее государственности.
До дня цветенш лучше быть парусом или паровым котлом; после этого невозвратного
дня достойнее быть якорем или тормозом для народов, стремящихся вниз под крутую
гору, стремящихся нередко наивно, добросовестно, при кликах торжества и с
распущенными знаменами надежд, до тех пор, пока какой-нибудь Седан, Херонея,
Арбеллы, какой-нибудь Аларих, Магомет II или зажженный петролеем и взорванный
динамитом Париж не откроют им глаза на настоящее положение дел.
Я предвижу еще одно возражение: я знаю, мне могут сказать, что пред концом
культурной жизни и пред политическим падением государств заметнее смешение, чем
упрощение. И в Древности, и теперь. Но, во-первых, самое смешение есть уже
своего рода упрощение картины, упрощение юридической ткани и бытовой узорности.
Смешение всех цветов ведет к серому или белому. А главное основание вот где. Я
спрашиваю: просты ли нынешние копты, потомки египтян или арабы Сирии? Просты ли
были pagani, сельские идолопоклонники, которые держались еще после падения и
исчезновения эллино-римской религиозности и культуры в высших слоях общества?
Просты ли были христиане-греки под турецким игом до восстания 20-х годов? Просты
ли гербы, остатки огнепоклонников культурного персо-мидийского мира?
Конечно, все перечисленные люди, общины и народные остатки несравненно проще,
чем были люди, общины, нации в эпоху цвета Египта, калифата, греко-римской
цивилизации, чем персы во времена Дария Гистаспа или византийцы во времена
Иоанна Златоуста. Люди проще лично, по мыслям, вкусам, по несложности сознания и
потребностей; общины и целые национальные или религиозные остатки проще потому,
что люди в их среде все очень сходны и равны между собою. Итак, прежде смешение
и некоторая степень вторичного принижения (то есть количественное упрощение),
потом смерть своеобразной культуры в высших слоях или гибель государства и,
наконец, переживающая свою государственность вторичная простота национальных и
религиозных остатков. Теперь (в XIX веке) эту болезнь предсмертную хотят считать
идеалом гигиены будущего! Идеал Прудонов и Кабе -- полнейшее однообразие людей по
положению, по воспитанию и т. д. -- чего же проще по идеалу?

     Глава VIII
О долговечности государств

Возвращусь теперь к тому, о чем я говорил мимоходом в 1 -и главе: о
долговечности государств и культур.
     Я сказал тогда, что наибольшая долговечность государственных организмов, это
1000 или много 1200 с небольшим лет.
     Культуры же, соединенные с государствами, большей частью переживают их. Так,
например, эллинская образованность и эллинская религия боролись с христианством
еще долго при византийских императорах, тогда как последние черты эллинской
государственности стерлись еще до Р. X., отчасти во времена римского
триумвирата, отчасти еще прежде.
     Религия индусов и связанный с ней быт живут давно без государства и в наше
время, не поддаваясь англичанам.
     Византии как государства нет давно, а некоторые Византийские уставы, понятия,
вкусы и обычаи даже под турецким владычеством отстаивают себя до сих пор от
натиска космополитического европеизма. В семейной жизни, в разговорах, в
литературе, в постройках, в одеждах, во взглядах на приличия на Востоке еще
много византийского. Уважение к званию, к должности, к положению здесь гораздо
заметнее, чем уважение к роду, и у турок, и у греков, и у славян, и у армян,
почти одинаково. Только у одних албанцев феодальное чувство личности и рода
чуть-чуть заметнее, чем у других.
     В самом церковном вопросе, если забыть об интересах и увлечениях, а смотреть для
ясности на людей и нации как на орудия идей и начал, увидим, что греки
олицетворяют между собой в этой борьбе византийское начало, византийские идеи --
подчинения народа в церковных делах духовенству, а болгары -- новоевропейское
демократическое начало личных и собирательных прав. Греки олицетворяют в этой
борьбе авторитет организованной, а не личной и своевольной религии, а болгары --
суверенитет самоопределяющегося народа. (Я думаю, что ни друг, ни враг болгар не
может оспаривать этого объяснения.)
     Итак, дело теперь не о культурах вообще, а лишь о государствах, о долговечности
юридических организмов, производящих, определяющих эти культуры или отчасти
производимых ими.
     Начнем с древнего юго-востока и мы найдем то, что нам нужно, даже во всяком
учебнике:
     I. Египет.
Древний Египет и Китай могут, по-видимому, своим примером опровергать ту мысль,
что государство живет вообще не более 12 веков. Египту иные писатели приписывают
огромную долговечность, около 40 веков, например. У меня теперь под рукой статья
Бюрнуфа ("La science des religions"[27]) и еще книга Бюхнера: "L'homme selon la
science"[28], в которой тоже говорится о древности Египта и приводятся ссылки на
многих ученых. Бюрнуф говорит о Египте вот что: "D'apres des documents
hieoglyphiques, les croyances de 1'Egypte ne semblent pas avoir etc fixees et
systematisees avant la fin de la IV-e dynastie; elles durerent jusqu'a la
conquete de ce pays par Cambyse et a partir de ce temps elles tomberent dans une
decadence rapide"[29]. О 40 веках вероятных он говорил дальше. Но, во-первых,
эта продолжительность принята далеко не всеми учеными; во-вторых, эти 4000 лет
относятся к целой религиозной культуре, а не к таким отдельным государственным
организмам, как Мемфис, царство гиксов, Фивы, Саис; в-третьих, например
египетской государственности (принимая даже, что все отдельные, сменявшие друг
друга в этой стране государства были очень сходны по строю, по форме) не может
служить один опровержением тому, что вообще государства живут не более 12 веков
Мы увидим ниже, что это так на Риме, Греции, Персии и т. д. Египет древний долго
был одинок, в стороне, он долго не имел соперников его поэтому трудно
приравнивать по долговечности к истории тех государств, которые созидались
позднее друг за другом и все на тех же почти местах, не на девственной почве, а
на развалинах предыдущей государственности. Если бы наука доказала, что при
вовсе других условиях динотериумы, птеродактили, мегалосауры жили очень долго,
то из этого не следует еще, что нынешний слон, нынешний лев или бык могут
столько же прожить. О Китае я скажу дальше. Он тоже ничего не опровергает своим
примером
     II. Халдейские и вообще семитические государства: а) Древний Вавилон вместе с
Ассирией (ибо история обыкновенно принимает, что если полумифический Немврод и
существовал около 2100 до Р. X., то все-таки через 100 лет после него Нин (около
2000 лет до Р. X.) соединил Ассирию и Вавилон в одно государство, которое
существовало до смерти Сарданапала (т. е до 606) 1394 года.
Разумеется, не следует забывать, что летосчисление это может быть, по
сравнительной бедности источников, и неточно. Что значит, например, Нин около
2000 лет? Отнимите 190 лет, например, или 200, останется 1800 до Р. X.. вычтите
606, т. е. год падения -- и на долю этой первой ассиро-вавилонской
государственности выпадет как раз 12 веков, те 12 веков, которые прожил
классический Рим -- вечный образец государственности.
б)Новейший Вавилон всего 68 лет (от распадения Ниневийского царства в 606 году
до взятия Вавилона Киром в 538 г. До Р.Х.).
     в) Карфаген, 668 года
(От Дидоны (814) до разрушения города римлянами, т. е. до 146 г. до Р. X.)
г) Еврейское государство.
     (Исход из Египта около 1500 лет до Р. X.)
Но я полагаю, что государственную жизнь евреев надо считать не с номадной жизни
времен Авраама и даже не со дня пришествия евреев в Палестину, ибо это состояние
их соответствует, мне кажется, состоянию германских народов во время так
называемого переселения, состоянию эллинов в эпоху Троянской войны, вторжения
Гераклидов, римской истории в эпоху догосударственную. Разница в том, что об
евреях, например, и германцах у нас есть источники более достоверные, а об
эллинских, и еще более о римских первоначальных движениях нет таких достоверных
источников.
     Итак, если считать начало еврейской государственности со времен Судей, то это
приходится за 1300 лет до Р. X.
     Распадение царства на Израильское и Иудейское произошло за 980 лет до Р. X.
Стало быть, от основания до распадения всего только 310 лет.
От распадения до первого ассирийского пленения (т. е. до падения Израильского
царства) 260 лет.
     От распадения до второго или вавилонского пленения (от 0 До 600 годов, после
битвы Навуходоносора с Нехао, в 404 году) иудеи прожили еще 376 лет.
С этого времени Еврейское государство утратило самостоятельность навсегда и
Палестина стала областью сперва Вавилона, потом Персии, потом греко-македонских
царств и, наконец, римского государства.
     Поэтому, считая от Судей даже до конца более долговечной Иудеи, мы получим от
1300 до 600 всего только 700 лет.
     Ибо называть жизнь евреев после пленения жизнью государственной, это то же если
бы мы жизнь нынешней Грузии, Польши, Чехии или Финляндии назвали так оттого, что
они еще имеют свою физиономию, местные, юридические и бытовые оттенки.
Что касается до волнений времени Маккавеев или до последней борьбы евреев против
римлян при Тите, то это были лишь восстания подчиненных, бунты, но
государственности уже не было давно.
     III. Персо-мидяне.
От Деиока, освободившего индийское племя от владычества ассиро-вавилонского, т.
е. от 707 до Александра Македонского или до сражения при Арбеллах (в 331 г. до
Р. X.). Итого только 376 лет первой персо-мидийской государственности.
По-видимому, однако, македонское завоевание было не очень глубоко, а религия
Зороастра (маздеизм) была еще достаточно крепка; ибо Персидское государство
возродилось впоследствии с той же религией, при влиянии свежего и, вероятно,
родственного племени парфов, под династиями Арзаси-дов (от 250 до Р. X. - 226 по
Р. X.) и Сассанидов, от 226-636 по Р. X., т. е. всего 886 лет.
Итак, если мы даже соединим всю мидо-персидскую и парфянскую государственность в
одно целое, несмотря на перерыв, то выйдет от Деиока (от 707 до Р. X.) до царя
Иездегерда, при котором царство Сассанидов было разрушено мусульманами (в 636
году по Р. X.), 1262 года.
     IV. Греческие республики, греко-македонские царства, греко-скифские,
греко-сирийские, греко-египетские и т. д.
     а) Афины от Кодра до Филиппа Македонского (1068 Д° 338), 730 лет.
б) Спарта от того же времени (ибо Кодр был убит во время Дорического вторжения в
Аттику и Пелопоннес) до сражения при Мантинее (206), где Филопемен, предводитель
Ахейского союза, п