овы, каждую минуту я думаю о тебе. Вдруг мне кажется, что ты уже охладел ко мне, что не любишь меня, как прежде, что тебе просто нравится, чтобы я приезжала к тебе, вертелась бы около тебя и больше ничего, что ты не смотришь на меня, как на близкого тебе человека. А я без тебя не представляю себе своей жизни. Ну, прости, милый мой, что я опять об этом. Не буду - ты ведь не любишь этой бабьей болтовни. Не сердись на меня". 
Вот отрывок из другого письма: 
"Я вчера долго стояла у окна и плакала, плакала, - впрочем, ты этого не любишь. Смотрела в лунную ночь, и так заманчиво белела тропиночка, так хотелось пойти по ней и почувствовать себя на свободе ... Опять, верно, выбранишь меня - зафилософствовалась, немка!" 
Конечно, Книппер, как женщина, да ещё и актриса, тут невольно подыгрывает Чехову, так, "как Он бы хотел". Но тем самым она точно копирует вообще отношения Чехова с миром. Отношения с женой - это модель отношения с реальностью вообще. 
Но Ольге Леонардовне хотелось чего-то более сентиментального, "философская немка" не понимала, что для русского сентиментальность возможна только в виде стилизации и идиотизма. Чем тщательнее Чехов разыгрывал из себя добрейшего и милейшего, тем злораднее и вывороченнее становился окружающий его мир. 
Горький, наивный шарлатан, восхищался, не понимая этой вывернутости своим удмуртским мозгом: 
"Мне кажется, что всякий человек при Антоне Павловиче невольно ощущал в себе желание быть проще, правдивее, быть более самим собой, и я не раз наблюдал, как люди сбрасывали с себя пёстрые наряды книжных фраз, модных слов и все прочие дешёвенькие штучки, которыми русский человек, желая изобразить европейца, украшает себя, как дикарь раковинами и рыбьими зубами ... каждый раз, когда он видел перед собой разряженного человека, им овладевало желание освободить его от всей этой тягостной и ненужной мишуры, искажавшей настоящее лицо и живую душу собеседника ... всегда А.Чехов был самим собой, был внутренно свободен и никогда не считался с тем, что одни - ожидали от Антона Чехова, другие, более грубые, требовали ... У него была своеобразная манера опрощать людей". 
Далее Горький приводит характерные примеры "опрощения". Две дамы "расфилософствовались" о греко-турецком конфликте. Возник следующий "диалог": 
"- Антон Павлович! А как вы думаете, чем кончится война?
- Вероятно - миром.
- Ну да, конечно! Но кто же победит? Греки или турки?
- Мне кажется, - победят те, которые сильнее...
- А кто, по-вашему, сильнее?
- Те, которые лучше питаются и более образованны...
- А кого вы больше любите - греков или турок?
- Я люблю - мармелад... а вы - любите?" 
Далее сообщается о собеседнике Чехова, который страшно волновался и битый час говорил о его творчестве. 
" - вам нравится граммофон? - вдруг ласково спросил Антон Павлович". 
Горький восторгается: Чехов "тонко и верно" подметил сходство собеседника с граммофоном, да так, что тот этого и не заметил. Вот она - "культура". Дальше - больше. Чехов даёт характеристики своим знакомым: 
"- Ну, ещё бы, - сказал Антон Павлович, хмуро усмехаясь, - ведь он же аристократ, образованный... он же в семинарии учился! Отец его в лаптях ходил, а он носит лаковые ботинки. 
И в тоне этих слов было что-то, что сразу сделало "аристократа" ничтожным и смешным. 
- Очень талантливый человек! - говорил он об одном журналисте. - Пишет всегда так благородно, гуманно... лимонадно. Жену свою ругает при людях дурой. Комната для прислуги у него сырая, и горничные постоянно наживают ревматизм... 
- Вам, Антон Павлович, нравится NN? - Да... очень. Приятный человек, - покашливая соглашается Антон Павлович. - Всё знает. Читает много. У меня три книги зачитал. Рассеянный он, сегодня скажет вам, что вы чудесный человек, а завтра кому-нибудь сообщит, что вы у мужа вашей любовницы шёлковые носки украли, чёрные, с синими полосками..." 
Это прямо по Гоголю: "Один в городе хороший человек, да и тот скотина". И всё так тихо, скромно, с улыбочкой. Горький передаёт слова Толстого о Чехове: 
"Ах, какой милый, прекрасный человек: скромный, тихий, точно барышня (361)! И ходит как барышня. Просто - чудесный!" 
Горький вспомнил и ещё одно высказывание Толстого: 
"Вот вы, - он обратился к Чехову, - вы русский! Да, очень, очень русский". 
(И, добавим, не просто русский, а сложный русский, русский разросшийся.) 
Ещё у Горького о Толстом и Чехове: 
"Сегодня в Миндальной роще он спросил Чехова: - Вы сильно распутничали в юности? Антон Павлович ухмыльнулся и, подёргивая бородку, сказал что-то невнятное". 
Антон Павлович записал однажды шутливый афоризм: 
"Когда я разбогатею, то открою себе гарем, в котором у меня будут голые толстые женщины, с ягодицами, расписанными зелёной краской". 
О Горьком же сказал: "Девки неверны, таких нет, и разговоров таких никогда не бывает ... И напрасно Горький с таким серьёзным лицом творит (не пишет, а именно творит), надо бы полегче, немножечко бы свысока". 
В переписке Чехова и Горького, униженно и благоговейно начатой Горьким, сразу установился покровительственный тон со стороны Антона Павловича, "легкий, немножечко свысока". И совершенно естественно, по природным качествам Чехова, получилось издевательство. Вот, например, такая "мармеладинка": 
"Вы будете путешествовать пешком по России? Добрый путь, скатертью дорожка, хотя мне кажется, что Вам, пока Вы ещё молоды и здоровы, следовало бы года 2-3 попутешествовать не пешком и не в III классе и поближе приглядеться к публике, которая Вас читает. А потом, через 2-3 года, можно и пешком..." 
Надо быть Горьким, чтобы не понять скользящей, шёлковой двусмысленности этих слов. 
Бунин писал о манере чеховской речи: 
"Он на некоторых буквах шепелявил, голос у него был глуховатый, и часто говорил он без оттенков, как бы бормоча: трудно было иногда понять, серьёзно ли говорит он". 
Точно. Я именно так интуитивно, по письмам представлял себе ритм и мелодию. Что-то гоголевское, но без шизофрении и без религии... 
Конечно, Чехов не был озлобленным идиотом или ловко маскирующимся хамом, безопасно и незаметно куражащимся над людьми. Наоборот, речь идет о том, что в его личности нашли воплощение лучшие качества русского человека, может быть, великие качества. Чехову было в высшей степени свойственно ЮРОДСТВО. (370) Лишь на достаточно примитивном уровне это проявляется как "издевательство" или "скромность". (411) Или, на ещё более примитивном уровне, как "злоба" и "доброта", "мягкость". На этих уровнях образ Чехова распадается, становится антиномичным, клетчатым. Что неверно. Человек существо удивительно цельное, в каждом человеке воплощена определенная идея. Идея, человеческому уму до конца не постижимая, но вполне цельная. Чем поверхностнее анализ, тем грубее и радикальнее противоречия человеческой жизни. И чем грубее противоречия, тем на самом деле сложнее данная личность, тоньше ее цельность. 




348

Примечание к №347
По-русски это называется "скромность". 

Один из лучших бунинских рассказов "Сила". Русские мужички ведут за чаем хитрой разговор и рассказывают разные поучительные истории (гениально, что сама "беседа" идиотская, бессмысленная, но с ускользающими улыбочками и "подмигиваниями"). 
Первая история. Мужик пустил солдата переночевать. Видит, солдатик хлипкий, махонький, а денег у него полон ранец. И стал он ему ночью топором по голове бить. Бил-бил, а солдатик только почёсывается. А на следующий день подходит к мужику и говорит: "открой рот". Тот открыл, а солдат пальцами, как клещами железными стал ему зубы вынимать. Все вынул, аккуратно в подол мужику ссыпал, дал на помин души сто рублей и ушёл. 
Вторая история. Жил-был парень "рослый, здоровый, чистый палач". Однажды напился на ярмарке и стал куражиться. "Я, говорит, никого не боюсь, и Бога никакого нету": 
"Видит - сидит какой-то старичок на телеге, лопатами торгует ... лёгонький, как пух, в сером халатике, в белом колпачке из простой холстины ... Сидит на телеге, закусывает калачиком. А малый-то сдуру куражится, ломается, лезет на него ... "Сейчас, говорит, пойду всю его амуницию расшибу" ... А старичок поглядел этак скромненько, слез с телеги, лопату поднял, да как размахнётся, да как ахнет... Норовил-то по малому, а попал мерину по боку - аж по всей ярманке отозвалось! Мерин с ног долой, порядочно лопат переломал, ухнул, дохнул, да и каюк, - красная вода носом пошла. Тут, конечно, народ бежит, а старичок зашёл за народ - да потуда его и видели. Как в воду канул". 
Скромный...




349

Примечание к №176
монументальная пошлость ... развития пушкинской темы в русской культуре 

Пушкин - это пошло. Сколько написано о нём, и на всём лежит печать пошлости. Давно уже само слово "Пушкин" вольно или невольно произносится с двусмысленной усмешкой. Имя Пушкина оказалось магическим, заколдованным. Как царь Мидас был наделён рассерженным божеством даром превращать всё в золото, так имя Пушкина кем-то наделено даром превращать всё в пошлость, в бездарность. В советское время это приобрело размах легендарный, но ведь суть была той же и до революции. 
Особенно пошла защита имени Пушкина от пошлости. Как попадётся на глаза что-нибудь в этом духе, ну, думаешь, автор "вира помалу" основную железобетонную цитату подводит. Сейчас, сейчас цитировать про "судно" начнёт. Глядь - и точно, вот она, родимая! Из письма к Вяземскому: 
"Оставь любопытство толпе и будь заодно с гением... Мы знаем Байрона довольно. Видели его на троне славы, видели в мучениях великой души, видели в гробе посреди воскресаюшей Греции. - Охота тебе видеть его на судне. Толпа жадно читает исповеди, записки etc. , потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал и мерзок - не так, как вы - иначе". 
Набоков в "Даре" писал: 
"(В Петропавловской крепости) собственный головной убор разрешался, если это только не был ЦИЛИНДР, - что делает честь правительственному чувству гармонии, но создаёт по закону негатива образ довольно назойливый". 
"Не" в русской языке вообще довольно слабо. (352) Неслучайно у нас так развито, в противоположность немецкому, двойное отрицание ("ничего не знаю"). Эмигрантский поэт и критик Борис Вейдле писал в одном из своих очерков: 
"Я недавно прочёл стихи высоко ценимого мною поэта: 
И птица пронеслась - не с червяком,
С масличной ветвью, вечность обещая, -
и немного пожалел, что червяка он не вовсе из них изъял, понадеявшись, должно быть, на силу отрицательной частички. Быть может я неправ, но мне всё кажется, что пронестись-то птица пронеслась, а червяка на страницу всё-таки обронила. Отрицание не помогло. Его слабость, как и слабость всех других строго логических категорий в поэзии, соприродна ослабленности синтаксических членений ... Важны слова, наполненные смыслом, ещё лучше звукосмыслом, остальное менее важно". 
Русский язык вообще поэтичен. Даже прозаическая русская речь сохраняет структурные особенности поэтического пространства. Так что в случае с судном, как и в случае с цилиндром, образ получается "довольно назойливый". 
Более того. Приведенная выше цитата из Пушкина вообще нелепа. О чём там говорится? 
1. Не следует копаться в биографических подробностях жизни гения, а следует верить в него ("быть заодно"). 
2. Исповедь способна гения унизить. 
3. А низость гения вовсе не есть низость простых смертных. 
Тут явная ошибка. Низость гения одинакова с низостью простых людей. Не этим он отличается от них. Во-вторых, низость Пушкин путает с низменностью, а это совсем разные вещи. Одно дело "малость" человека, и совсем другое - его "мерзость". В-третьих, еще никогда никого исповедь не унизила. Исповедь может только возвысить, ибо чем глубже прегрешения человека, в которых он исповедуется, тем глубже его раскаяние и выше его мужество. И наконец, гений у Пушкина превращается в шарлатана, чей авторитет основан на неведении, и, следовательно, способен развеяться как дым при малейшем дуновении ветерка неверия. 
Однако Пушкин сделал тут гениально бессмысленный ход. Своим вульгарным, чтобы не сказать похабным, сравнением он автоматически девальвировал возможность какой-либо полемики. Любая полемика превратится в таких условиях в "связывание" ("связался с нехорошей компанией"). При цитировании злополучного места из пушкинского письма происходит катастрофическое понижение уровня диалога. Это очень тяжёлая, замкнутая конструкция. Такие цитаты надо хоронить за тысячи километров от населенных мест, на кладбищах радиоактивных отходов. И все же её цитируют и цитируют, цитируют и цитируют. Тут какая-то загадка. 
Вообще ведь своё отношение к гениальности Пушкин заимствовал у западных романтиков, у того же Байрона. На уровне сознания Александр Сергеевич вполне принял романтический миф о гениях - мрачных и гордых одиночках-богоборцах. Но вот разгадка злополучного "судна" - его русская душа всеми силами протестовала против этого мифа, совершенно ей чуждого. Пушкин всю свою жизнь и всей своей жизнью разрушал миф о гениальном одиночке. Он его просто ненавидел. В этом и кривизна цитаты из письма Вяземскому - оно брызжет ненавистью к декларируему содержанию. Про судно Пушкин просто проговаривается. Да у него вся переписка это издевательство над будущим "пушкиноведением": 
"Кстати о стихах: сегодня кончил я поэму "Цыгане". Не знаю, что об ней сказать. Она покаместь мне опротивела, только что кончил и не успел обмыть запревшие <...>". 
Это любовь и одновременно НЕНАВИСТЬ к слову. К себе. Достоевский писал: 
"Даже в Пушкине была эта черта: великий поэт не раз стыдился того, что он только поэт. Может быть, это черта встречается и в других народностях, но, однако, вряд ли ... Затаённое глубоко (наше) внутреннее неуважение к себе не минует даже таких людей, как Пушкин". 
Мережковский (вслед за..?) заметил, что два величайших человека России того времени - Пушкин и Серафим Саровский - никогда не встречались и даже вряд ли знали о существовании друг друга. Конечно, говорил Мережковский, это свидетельство культурного дуализма, раскола. 
А все-таки, В КОНЦЕ КОНЦОВ, оба ведь русские. Максимально развёрнутые, максимально сложные русские. И в том, и в другом - глубокое юродство. (364) Пушкина без юродства не понять. (366) Это же слышишь, кто так мог написать: 
"Взяли мою копеечку; Обижают Николку!.. Николку маленькие дети обижают ... Вели их зарезать, как зарезал ты маленького царевича". 
Вяземскому: 
"Благодарствую, душа моя - и цалую тебя в твою поэтическую <...> - с тех пор как я в Михайловском, я только два раза хохотал: при разборе новой пиитике басен и при посвящении <...> твоего... Поздравляю тебя, моя радость, с романтической трагедиею, в ней же первая персона Борис - Годунов! Трагедия моя окончена; я перечёл её в слух, один, и бил в ладоши и кричал, ай-да Пушкин, ай-да сукин сын! - Юродивый мой, малой презабавный, на Марину у тебя <...> - ибо она полька, и собою преизрядна - (в роде К. Орловой, сказывал это я тебе?). Проччие также очень милы; кроме капитана Маржерета, который всё по матерну бранится; цензура его не пропустит. Жуковский говорит, что царь меня простит за трагедию - навряд, мой милый. Хоть она и в хорошем духе писана, да никак не мог упрятать всех моих ушей под колпак юродивого. Торчат!" 
Пушкину 155 лет колпак сшибают, делают из него "уважаемого человека". Но Пушкин это разрушение смысла. Какой смысл (содержание) может быть у универсума? - Абсурд! Бессмысленно говорить о "мерзости и малости" Пушкина, вроде бы совершенно идентичной мерзости и малости "толпы". Бессмысленно читать его интимные письма и дневники. Всё равно фиксация, определение невозможны. Чем ближе и соблазнительно площе и проще разгадка, тем дальше от подлинной сути. Вблизи Пушкина все сбывается, оконтуривается. Каждое конкретное "я" осуществляется и гибнет, превращается в общее место, штамп, пошлость. (О Пушкине невозможно говорить конкретно. Конкретность = пошлости. Общие места - пошлость ещё большая. Его "я" вросло в Россию ядоносным анчаром. Всё гибнет. Но ведь в этом, в гибели, и смысл. Это-то и нужно. Освобождение от мира, разрушение мира. Опошление мира. Сальери говорит: 
Мне не смешно, когда маляр негодный
Мне пачкает Мадонну Рафаэля,
Мне не смешно, когда фигляр презренный
Пародией бесчестит Алигьери...
Ты, Моцарт, недостоин сам себя. 
Конечно, тут впору разрыдаться, когда автор реквиема наряжается в шутовской колпак. Но ведь это русская черта: икону чудотворную об угол печки. Икону! А уж какого-нибудь "Годунова" сам Бог велел. "Ничего не надо". Тут свет, сноп света, слёзы. Сожжение мира. За Христа на крест - нет, это баловство, это "благородно", это ро-ман-ти-ка. А отказаться от всего, не притвориться ничтожеством, а стать ничтожеством. И чем выше осуществление в духовном мире, тем ценнее отказ, величественней жертва оуродства во Христе. 
На Западе 100 лет смеялись над русскими. Почему они чуть ли не молятся на Пушкина. Это же компилятор... Потом европейцы стали считать, что в Пушкине что-то они не поняли, пропустили. Что это человек со своей философией, русский Гёте. Это уже ближе к реальности. Но все же - не то, не то. Тут иная культура, иной взгляд на мир. Смех над собой, величие для более тонкого сознания собственной ничтожности, и всё это вовсе не вывороченно, а спокойно, ясно, бездумно.




350

Примечание к №317
Женственная природа Сталина ... сказалась в страстной любви к Ленину 

Уж слишком вовремя умер Ленин. Ещё бы какие-нибудь две недели, и Сталин бы полетел с поста генсека. Если и не отравил, то добавил порошочек - это почти наверняка. И по логическому закруглению, "по звёздам" это должно следовать. Но при этом Сталин по-арийски любил свою жертву. Как раненого кунака убил, чтобы врагу не достался. 
То же повторилось и с убийством самого Сталина. Но уже в грандиозных, истинно русских масштабах. Заклание шло под реквием Моцарта. Операцию по его устранению так и назвали: "Моцарт". Любовное убийство: 
Эти слезы
Впервые лью: и больно и приятно,
Как будто тяжкий совершил я долг...
Друг Моцарт, эти слезы...
Не замечай их. Продолжай, спеши
Ещё наполнить звуками мне душу... 
Характерно, что среди заговорщиков самым ярым антисталинистом был грузинский еврей Берия, а наиболее ортодоксальным учеником Хозяина - Хрущёв. Перейдя в значительной мере по чисто механическим мотивам в лагерь антисталинистов, Хрущёв потерял психологическую устойчивость, что и привело его к срыву. Чем больше он "разоблачал", тем больше ощущал себя отцеубийцей. Чем дальше шёл процесс обличения, тем визгливее и нервнее становился обличитель. Хрущёв, в конце концов, просто потерял лицо (речь в ООН и т.д.). 




351

Примечание к №328
евреи, конечно, сейчас наиболее развитый и элитарный слой населения 

Вообще наиболее хороший, наиболее нравственный, наиболее воспитанный. Сравнивая русских и евреев, стоящих на одном социальном уровне, поражаешься их нравственному и духовному различию. Еврей умён, ласков, деликатен. С ним действительно "все по маслу". Русский всё время бубнит свои бесконечные "а мне не холодно", "а мне не больно". Дел с ним никаких вести нельзя. Это все равно что с лестницы на санках ехать. Да так и всегда было. Розанов точен: 
"Русская свинья все равно сделает тебе свинство". 
Его жена лежала в больнице, и русская медсестра образок разбила на столике. "Я нечаянно". Да всё они "нечаянно". И действительно, "нечаянно", ибо какая выгода-то. И топором зарубят "нечаянно". Забудутся, замечтаются и зарубят: "Кувылк!" Если русский пришёл в дом - убирай красивые вещи. Обязательно из идиотизма уронит, разобьёт, исковеркает. На вашего ребёнка самовар кипящий опрокинет. "Я нечаянно". На себя не опрокинет, всё "от себя". Это природный идиотизм. Снова повторяю: русского надо немножко побить, обломать. (365) "За битого двух небитых дают". 
Русский сделает свинство именно "все равно". То есть неизбежно, как фатальность. Я даже боюсь с русскими общаться, пускать их в свой мир. На них какое-то проклятье лежит, чертовщина. 
Дружба с евреем начинается с того, что он делает вам какую-то услугу. Дружба с русским на