сь спектакль и был рассчитан на Бабеля. Это типичная "показуха", туфта для товарища начальника. Конечно, это не значит, что только стоило Исааку Эммануиловичу скрыться за горизонтом, и Акинфиев сказал Аггееву: "Ну, что, Вань? Всё, давай закурим!" Но всё-таки накал был бы иной совсем. Для показухи один Иван убил бы другого, то есть это совсем не показуха, показуха оказывается сердцевиной, сутью. А если бы ехали они вдвоем, то, возможно, ничего страшного бы не произошло. У Акинфиева "антиресу" бы не было. 




336

Примечание к №330
Трагедия Ивана Карамазова - рождение чёрта. 

Розанов писал об Иване: 
"Дар религиозного чувства приобретается, быть может, труднее всех остальных даров. Уже надежды есть, бесчисленные извивы диалектики подкрепляют их, есть и любовь, с готовностью отдать всё ближнему, за малейшую радость его пожертвовать всем счастием своей жизни, а, между тем - веры нет; и всё здание доказательств и чувств, нагромождённых друг на друга и взаимно скреплённых, оказывается чем-то похожим на прекрасное жилище, в котором некому обитать... привычка и уже потребность вращаться сознанием исключительно в сфере доказуемого и отчётливого настолько истребили всякую способность мистических восприятий и ощущений, что, когда от них зависит даже и спасение, она не пробуждается. 
Все отмеченные черты глубоко запечатлелись на "Легенде": она есть единственный в истории синтез самой пламенной жажды религиозного с совершенною неспособностью к нему". 
И всё же мучительнейшим усилием воли Иван породил из себя веру. Веру в кого-то. И этот "кто-то", естественно, оказался чёртом. 
Но, может быть, лучше верить в чёрта, чем совсем не верить. Чем страдать от мучительного отсутствия хоть какой-то веры. 
И может быть, это наиболее трудная, но не последняя ступень восхождения к Богу? 




337

Примечание к №335
И не было никакой девочки-то. Калеке был сладок идиотизм вранья 

Из черновиков Достоевского: 
"Тацит, бунт легионов в Паннонии, солдат-мим Вибуленус плакал и рыдал неподдельно: отдайте брата, а брата и не было. Всю жизнь молчал и раз сыграл комедию - выразил всего себя, того только и надо было. Это был актёр". 
Это был русский.




338

Примечание к №334
"И повадки у Николая Ивановича Бухарина точь-в-точь, как у Василия Ивановича Шуйского" (А.Вышинский) 

Чтобы оценить всю глубину сравнения, следует учесть, что впервые "Шуйского" пустил в оборот Горький. Правда, речь тогда шла о другом политическом деятеле ВКП(б). Горький в первом варианте воспоминаний об Ильиче писал, что у Ленина была "хитреца Василия Шуйского". Это выражение Горького конечно хорошо знали и обвинитель и подсудимый. Воистину, как сказал Бухарин на ХII съезде: 
"Всё современное мировое развитие идёт с замечательной, если можно так выразиться, эстетической закруглённостью, согласно марксистским формулам". (346)




339

Примечание к №310
Тут еврейская радость преступления. Забежать за черту как можно дальше, а потом вернуться. 

Отсюда у евреев какая-то устойчивость в преступлениях и радость, "полёт фантазии". Утром по морскому бережку бежать - в спину лёгкий ветерок и чуть влажный песок приятно хрустит под ногами. А на горизонте встает солнышко. Тихо, тревожно и весело. Сама религия евреев это религия преступления. Иудаизм единственная религия, разрешающая фиктивно исполнять чужие обряды. Еврей-сефард принимает крещение, становится монахом, потом епископом. И чем дальше, тем тревожней и ближе к сердцевине иудаизма, тем громче и сладостней молитва в подземной домашней молельне на становящемся всё более странным родном языке. И мысль: как далеко забежал, но вернусь в лоно Авраамово, вернусь. 
Еврей в преступлении свят. Поэтому это гении преступления. Какой полёт фантазии, какая инициатива, какая изощрённость. "Делают всё", о чём другие народы и не догадались бы. Даже по отношению к самим себе. 
Когда Николай I ввёл рекрутскую повинность среди евреев, то кагальная верхушка вылавливала 8-10- летних (!) детей, подделывала их метрики и выдавала подкупленным чиновникам в качестве "новобранцев". Как пишет С.Дубнов 
"Наёмные агенты кагала, носившие охотничье имя "ловчих"... пускались за беглецами (скрывавшимися от набора в лесах - О.) в погоню, разыскивали их повсюду и "хватали", пока не пополнялась цифра набора ... Неимоверные жестокости творились: устраивались ночные облавы, детей вырывали из объятий матерей, обманом заманивали, похищали. По поимке рекрута его запирали в особую кагальную тюрьму". 
Охота за людьми достигла своего апогея во время Крымской войны: 
"уже не кагальные только ловцы искали живой добычи, а шло на ловлю каждое частное лицо, которое хотело заменить себя или члена своей семьи рекрутом из чужой, иногородней семьи или просто заработать на зачётной квитанции. Образовались группы еврейских бандитов (358), которые рыскали по дорогам и постоялым дворам, посредством обмана или насилия отнимали у проезжих их паспорта и затем представляли их в воинское присутствие, как "пойманников", для сдачи в солдаты". 
Еврейский кагал нельзя считать просто мафией. Это неверно. Что такое мафия? - Преступность, ставшая бытом, образом жизни. Кагал - это преступность, ставшая религией. "Умри ты сегодня, а я завтра" - это один из религиозных догматов иудаизма. В ночь накануне судного дня мужчина трижды вертит над головой петуха (женщина - курицу). При этом три раза произносится: 
"Это да будет искуплением моим, жертвой моей и заменой вместо меня, сей петух (курица) пойдёт на смерть, а я обрету счастливую, долгую и мирную жизнь." 
После этого птицу по специальному ритуалу режут, а мясо поедают в ночь на исходе судного дня (праздник капорес). 
В принципе, любой итальянец может порвать с мафией, либо, по крайней мере, ощутить её анормальность, неправильность, преступность. Для еврея это невозможно. Он же не может выйти за пределы своей национальности-религии, за пределы своего рока. Мафия это образ жизни, кагал - сама жизнь. Как же можно выйти из "жизни"? Можно изменить жизни, но поскольку суть еврейской жизни - измена, то измена эта и будет точным соответствием национальному року. И, конечно, сама "измена" здесь не совсем то, что для европейца. Точнее, совсем не то. 




340

Примечание к №332
человек человеку - осьминог 

Представьте РЕАЛЬНО - говорящее бревно или говорящего волка. Ничего не получится. Будет мешать излишняя абстрактность или излишняя конкретность субъекта. А осьминог в самый раз. Не случайно писатели, начиная с Уэллса, именно его избрали прототипом инопланетян, ЧУЖОГО разума, ЧУЖОЙ судьбы. Тут не желание экстравагантности, а чутье писателей на реальность, на правдоподобность.




341

Примечание к №326
Чехов ... оживил, обессмертил Меньшикова 

Если Михаил Осипович Меньшиков был отождествлён с Беликовым, то с героем "Попрыгуньи", Осипом Степановичем Дымовым, Чехов отождествил самого себя (345). Это отождествление тоже прижилось и дало в результате образ Чехова, Интеллигента. Однако злорадная паутина русского языка тотальна, всеохватна (354). Её можно ткать бесконечно. И в данном случае важна другая ниточка. 
Дело в том, дорогой читатель, что Осип Степанович Дымов это псевдоним изысканного русского писателя Иосифа Исидоровича Перельмана, автора сборников "Драмы на еврейские темы", Слушай, Израиль", "Солнцеворот и Ню" и др. Как написано в 1-ом издании БСЭ 
"В миниатюрах Дымова - отрывочные эпизоды, мелькание причудливых настроений, фрагментарность, недоговорённые фразы; язык изящен, "музыкален", густо насыщен образностью, красочностью описаний." 
В центре прозы Дымова была тема тоскующего интеллигента. Писал, конечно, он и юмористические рассказы. Чуковский разбирал творчество Дымова в своей книге "От Чехова до наших дней".




342

Примечание к №318
Цветаева это мужчина, но в женском обличии 

Или так: проза Цветаевой утрированно женская - это мужчина, притворяющийся женщиной, играющий в женщину и переигрывающий. 
А можно и так: Цветаева - сверхженщина, и женское кокетство (дурашливость, игра в поддавки с самцом) перешло у ней в сверхкокетство, то есть в иронию и оправдывание. 
Вообще, оправдывание это женская черта. Женская проблема. Ну, в самом деле - берут тебя за ногу и куда-то в тёмную нору тянут. И женщина всё время и боится и ждёт этого. А как тут достоинство сохранить, когда тебя за ногу? И она начинает шутить, хихикать, пародийно сопротивляться. И шире: хлопотать, стелить постель, устраивать жилье. Вообще врывается в мужскую жизнь хохочущим кудрявым чертёнком, колесом ходящим и пахнущим духами никому не нужными. И начинает она мужчину щекотать и тормошить, смущать и показывать ему язык. Гигантская адаптационная способность. Она "ногу" объясняет и оправдывает. И мужскую жизнь, если она унижена и разрушена, тоже. 
У женщин, я заметил, куколки какие-то, подушечки, шуточки, смешочки - зачем это? А им стыдно и они за это прячутся. Как ребёнок. Украл варенье и краснеет, хихикает, жмётся под строгим родительским взглядом. 
Есть целые народы оправдывающиеся, не буду лишний раз говорить, какие. 




343

Примечание к №328
Саморазоблачение Александра Зиновьева приоткрыло тут занавес. 

Злобность видна наверху, в истончении. Советские "философы", учёные. Нервные, обречённые черви в тесной консервной банке. Кожица с них содрана, и каждое движение, каждый извив - обжигающая огненная боль. Больной ум. Самое отвратительное - в уме, а многие из них действительно умны. И поэтому не просто вываленные из человеческого мира, а перекорченные какие-то, ненормальные. От них умом не защитишься, они глубже лезут. Не испорченная душа, не испорченная воля, а вывихнутый, но сильный разум - это главное. Печать небытия, дефектность, но как подумаешь, как погрузишься мысленно внутрь этой банки - голова кружится, подташнивает от ужаса: кровоточащие щупальца рассудка мажут тебя по губам, щекам, глазам. И им больно. Об этом Зиновьев, но он сам из этих, "порченый". А было бы интересно исследовать. Сама накачка лексики интересна: 
- Трава синяя, небо зелёное, а солнце квадратное и чёрное. Да, но следует учитывать атмосферические условия, определённые искажения в человеческом восприятии. Солнце черно, но в определённых условиях, под определённым углом зрения оно выглядит, как бы несколько желтоватым и даже иногда, при особом положении Луны, просто-таки ослепительно жёлтое. Однако, смотря на жёлтое солнце, следует иметь в виду его чёрную паразитическую сущность: ни греть, ни светить, а лишь нагло впитывать любую подвернувшуюся под руку энергию. Следует также учесть, что солнце ловко двурушничает, пытается скрыть свою квадратную сущность и притворяется кругом. Советские астрономы должны бдительно следить за происками всевозможных "солнц", поставивших себя выше общества и маскирующихся под источники света. Пора покончить с благодушием и ротозейством некоторых граждан, необходимо развернуть широчайшую кампанию по искоренению Солнца и его публичному, показательному оплеванию. А впереди ещё работы на десятки лет. Ещё потом надо солнце реабилитировать, согласовать его в общем даже положительную роль в построении социализма в одной стране с все-таки злокозненной квадратностью и чернотой. И т.д. и т.д. И напрасно думать, что для подобного рода "деятельности" не нужен ум. Лысенко в известной степени посильнее Канта был. Кант в тихом Кенигсберге жил, а Лысенко 20 лет на краю пропасти балансировал. У него все эти годы мозг как у волка на охоте работал. А проследить добычу, взять след, высчитать, когда жертве наперерез броситься, - это для волка работа посильнее "Критики чистого разума". Волчий череп трещит от напряжения. И так жить десятилетия, всю жизнь. Это одна из вершин зла. Вот оно в развитии, в безликом господстве. 
Какое же еще доказательство бытия Божия? Достаточно посмотреть на убогость истерически безбожного существования. Разве это люди? Даже самые умные, красивые, молодые. Это такое зияние. В них нет ничего, им не хватает всего. Чего? Прямо не скажешь. Совести? - Нет. На некотором уровне развития образуется новая среда, новая мораль, новая совесть. Нравы неизбежно смягчаются, расправа становится все более интеллектуализированной, словесной. Создаётся целый искусственный духовный мир. С тысячами имён, десятками тысяч книг. Может быть, не хватает гармонии... Тоже неточно. Тоже можно сказать, что возникает постепенно некая соразмерность, основательность. Нет, не хватает Блага. Спокойствия. Смирения. Вроде и совесть, и даже душевное равновесие, но какой ценой. Все тело колотит от напряжения. В конечном счете человек сам себя мучает, обрекает на мучения. И эта безмерная яма так глубока, так явна, что ясно - Он есть. Этого не замечаешь в нормальных людях, как не замечаешь воздуха, пока его вдоволь. 
Без Бога человек должен стараться быть человеком, все душевные силы тратить на то, чтобы остаться человеком. Общество без Бога все силы тратит на то, чтобы остаться обществом, хоть каким-то. 




344

Примечание к №310
Бабель сказал о Набокове: "Хороший писатель, только писать ему не о чем". 

Именно потому, что Набокову было не о чем писать, в его произведениях в максимальной степени сказались основные черты русского творчества, носящего чисто субъективный характер. Оторванный и от русской истории, и от жизни эмиграции, Набоков стал свободен. Гоголь за границей писал "Мёртвые души". А Тургенев? А Достоевский? Надо было отказаться от МЕШАЮЩЕЙ действительности. 
Набоков писал по поводу начала "Мёртвых душ": 
"Разговор двух русских мужиков чисто умозрительный. Их раздумья типа "быть или не быть" на примитивном уровне. Беседующие не знают, едет ли бричка в Москву, так же как Гамлет не потрудился проверить, при нём ли на самом деле его кинжал. Мужики не заинтересованы в точном маршруте брички: их занимает лишь отвлечённая проблема воображаемой поломки колеса в условиях воображаемых расстояний, и эта проблема поднимается до уровня высочайшей абстракции оттого, что им неизвестно - а главное, безразлично - расстояние от NN (воображаемой точки) до Москвы, Казани или Тимбукту. Они олицетворяют поразительную творческую способность русских, так прекрасно подтверждаемую вдохновением Гоголя, действовать в пустоте. Фантазия бесценна лишь тогда, когда она бесцельна. Размышления двух мужиков не основаны ни на чём осязаемом и не приводят ни к каким ощутимым результатам; но так рождается философия и поэзия..."




345

Примечание к №341
с ... Осипом Степановичем Дымовым Чехов отождествил самого себя 

В процессе мифологизации образ Чехова претерпел сильные изменения (424). Лицо его вытянулось, нос несколько вырос и выгнулся, голос стал глубже и мягче. Исчез и лёгкий южнорусский акцент. Речь стала медленней, плавнее. Постепенно Чехов превратился в артиста Юрия Яковлева, благородного сефарда, величественно-скромно умирающего от туберкулёза и высказывающего в промежутках этого процесса соломоновы афоризмы. И всё это так чинно, благородно. Элегантно. 
От подлинного Чехова тут осталось разве что пенсне. Да и пенсне... "Чеховское пенсне". Почему? Если бы он пенсне в ХVIII веке носил или в конце ХХ. 




346

Примечание к №338
"Всё ... развитие идёт с замечательной ... эстетической закруглённостью, согласно марксистским формулам". (Н.Бухарин) 

Ежов из "Фомы Гордеева" Горького (401) говорил: 
"Я собрал бы остатки моей истерзанной души и вместе с кровью сердца плюнул бы в рожи нашей интеллигенции, чёррт её побери! Я б им сказал: букашки! вы, пьющие сок моей страны! Факт вашего бытия оплачен кровью и слезами поколений русских людей, о! гниды! Как вы дорого стоите своей стране! Что же вы делаете для неё?" 
И действительно, на процессе Бухарина Ежов вскрыл отвратительную сущность интеллигентских паразитов и двурушников, подло убивших Горького.




347

Примечание к №326
Чехов вошёл в русскую историю как скромнейший, добрейший, великодушнейший и вообще -ший и -ший человек 

Мать Чехова сказала о своём 16-летнем сыне: "У него злоба природная и закоренелая". 
Конечно, мало ли что говорится родителями о детях и детьми о родителях, тем более в России, но всё же нет дыма без огня. Да и сам Антон Павлович в конце жизни заметил: 
"От природы характер у меня резкий, я вспыльчив и проч. и проч., но я привык сдерживать себя, ибо распускать себя порядочному человеку не подобает. В прежнее время я выделывал чёрт знает что." 
Интересна и характеристика Чеховым людей своего сословия и происхождения: 
"Интеллигенты, вышедшие из народа, болезненно самолюбивы, упрямы и злопамятны". 
Близко знавший Чехова литератор Ежов, пытаясь бороться с последовавшим после 1904 года шквалом демагогии, указал в своих мемуарах на "мелочность и злобную мстительность" многих чеховских рассказов, превращавших их в прямые пасквили (например, "Попрыгунья", где в карикатурном виде выставлен Левитан.) 
Однако не думаю, что это было обдуманной местью Чехова. Лучше всего чеховский характер если не поняла, то по-женски прозорливо угадала Книппер, однажды, в минуту раздражения написавшая мужу, что он лжив, неоткровенен, зазывает всех в гости, а потом кокетничает, жалуясь, что это мешает ему работать, утомляет и т.д. 
Конечно же. Тут ведь идеал чеховской "скромности". Прийти с "Королём Лиром", подписать на обложке "шутка в пяти действиях".
- Что ты мне принёс?
- Нет - так; безделицу. Намедни ночью
Бессонница моя меня томила,
И в голову пришли мне две, три мысли.
Сегодня их я набросал. Хотелось
Твоё мне слышать мненье; но теперь
Тебе не до меня.
- Ах Моцарт, Моцарт!
Когда же мне не до тебя?
Садись; Я слушаю.
(Моцарт играет.) ...
- Ты с этим шёл ко мне
И мог остановиться у трактира...
Ты, Моцарт, Бог, и сам того не знаешь. 
А божество тут: 
"Мамочка, как бы мне чаю". 
По-русски это называется "скромность". (348)
Это устойчивая тема в чеховском творчестве. В "Попрыгунье" Дымов приходит на свою дачу, а там гости жены: " 
- Что вам угодно? - спросил актёр басом, нелюдимо оглядывая Дымова. - Вам Ольгу Ивановну нужно? Погодите, она сейчас придёт. 
Дымов сел и стал дожидаться. Один из брюнетов, сонно и вяло поглядывая на него, налил себе чаю и спросил: 
- Может чаю хотите?" 
Тут появляется жена и усылает мужа за какими-то пустяками обратно в город. 
"Дымов быстро выпил стакан чаю, взял баранку и, кротко улыбаясь, пошёл на станцию. А икру, сыр и белорыбицу (которую он принёс - О.) съели два брюнета и толстый актёр". 
А потом "Ольгу Ивановну" бросает любовник и она "чувствует себя уж не Ольгой Ивановной и не художницей, а маленькой козявкой". А благородный Дымов весь в блеске своего величия идёт на смерть, облучается, спасая ребёнка. 
Чехов ужасно любил такой идиотизм. И постоянно провоцировал реальность - ставил окружающих в положение "козявок" и давил их прессом своей скромности. Пригласит к себе человека, разговорит, очарует, а потом очень тонко даст понять, что тот его утомляет, мучает. Но именно тонко, деликатно. У Чехова был природный талант издевательства над людьми, дар духовного вампиризма. Он пил из окружающих жизненную энергию. Может быть, в этом он черпал силы для творческого акта, по своей сути глубоко нечеловеческого. Любить он не умел, вести декадентски-ненормальный образ жизни не мог, был для этого слишком воспитан, слишком "омещанен". Разве что чахотка давала ему импульс, но в этой болезни как раз нечто вампирическое: постоянное эротическое возбуждение и кровь, кровь. Чехов опустошал людей, опошлял. Даже Книппер, всё же очень близкий ему человек, чувствовала чеховскую пустоту. 
Чехов: 
"Дусик мой, если я часто писал тебе о погоде, то потому, что полагал, что это для тебя интересно. Прости, больше не буду. Затем еще ты сердишься, что я с тобой ничем не делюсь. Но чем делиться? Чем? У меня решительно нет ничего или по крайней мере кажется, что нет ничего. Новостей нет никаких, здоровье великолепно". 
Или: 
"Какая ты глупая, дуся моя, какая дурёха! Что ты куксишь, о чём? Ты пишешь, что все раздуто и ты полное ничтожество, что твои письма надоели мне, что ты с ужасом чувствуешь, как суживается твоя жизнь и т.д. и т.д. Глупая ты!" 
Книппер же писала: 
"Ты не выходишь у меня из гол