му народу еще
не был дан, и  не из  пророчества,  но  из  самого "Закона". Это речение  из
Второзакония (30:14): "Но весьма близко к тебе это слово, оно в  устах твоих
и  в сердце  твоем". "То есть, - продолжает Павел (Рим  10:8), - слово веры,
которое мы возвещаем. Ибо если устами будешь исповедовать Иисуса  Господом и
сердцем веровать,  что Бог воскресил  Его из  мертвых,  то спасешься". Павел
обращается к стиху из  Исаии,  который  уже обсуждался:  "Кто  доверяет,  не
торопится", однако  в неверном переводе  Септуагинты, которая,  остановясь в
растерянности  перед  трудным  текстом,  выбрала  другой  вариант чтения,  и
поэтому приводимое  Павлом положение приняло следующий вид: "Верующий в Него
не постыдится". Здесь у Павла мы читаем слово,  которое соответствует ответу
апостолов Иисусу в Евангелии Иоанна: "Мы уверовали и познали, что Ты- Святой
Божий".  Оба эти высказывания дополняют  друг  друга, как только могут  друг
друга дополнять  рассказ о высказывании  учеников,  захваченных  встречей  с
живым Иисусом, и достоверное свидетельство человека, захваченного встречей с
Иисусом  умершим.  Но цитату из Второзакония, где  говорится,  как  передает
Павел  (Рим  10:6),  о  "справедливости  по  вере",  он довольно  причудливо
запутывает. В самом тексте Второзакония под словом, которое не на небе, но в
устах  и  в  сердце,  ничего  иного  не  подразумевается,  как  только  "это
предписание,   которое  Я  предписываю  тебе"  (Втор   30:11),  стало  быть,
подразумевается  не  слово веры, но как раз слово  Закона,  о  котором здесь
объявляется, что это предписание сходит к  человеку не с вышнего  далека, но
оно таково,  что  человек  чувствует, как оно раскрывается в его Собственном
сердце  и  оттуда устремляется  к устам. Павел,  однако,  опускает последние
слова из этого предложения  (Втор 30:14),  где сказано: "Но весьма  близко к
тебе это слово, оно в устах твоих и  в  сердце  твоем, чтобы исполнять его".
Слово  Бога,  предписанное  человеку,  обращается к  нему так,  что  человек
чувствует,  как  оно  раскрывается   в  его  собственном  сердце   и  оттуда
устремляется к устам  как слово, желающее, чтобы  человек исполнил  его. Как
"предписание", так  и "исполнение"  Павел  также  оставил  без  внимания.  И
все-таки в  другом  месте  у Павла (Рим 2:14 и  сл.) появляется то  же самое
"исполнение" в связи с таким же оборотом "в сердце", - там, где он говорит о
язычниках, которые "делают  то,  чего требует Закон", потому что "требования
Закона  написаны  у них  в сердцах".  Можно сравнить  эти слова  с тем,  что
говорит у Иеремии Бог (Иер. 31:33): когда-нибудь Тора Божья будет написана у
Израиля в сердце. Чудны пути паулинистской эпохи и ее агитации
     Делами закона,  заявляет Павел (Рим.  3:20; Гал. 2:16),  не оправдается
перед  Богом "никакая плоть". Это  положение, о котором  с полным основанием
было  сказано,  что для  Павла оно  составляет  "принцип, не  нуждающийся  в
доказательствах  и  находящийся  выше всякого обсуждения"(29).  Смысл  этого
принципа прежде всего в том (Рим  3:28), что  человек, - как  язычник, так и
еврей,- оправдывается "одной верой",  верой в Иисуса (Рим 3:26), "независимо
от  дел закона", что таким образом язычник должен был приходить ко Христу (а
ведь  для  "апостола  язычников"  это  составляло  важнейшее  и существенное
стремление и задачу) не  через  еврейство,  а  должен  иметь  к  Христу свой
собственный  доступ. Далее, как мы уже видели, это  означает то,  что евреи,
уклоняющиеся от веры в  Иисуса, не могут  надеяться на свой 3акон, а отказом
уверовать  в  Иисуса отвергают  единственную  возможность быть  оправданными
Богом. Однако Закон не явился в мир в одно  время с  Иисусом; как  же  тогда
быть  с  поколениями   израильтян,  живших   между  этими  двумя  событиями:
дарованием  Закона  и  пришествием  Иисуса? Ведь перед ними,  в  отличие  от
современников  Павла, не вставал вопрос:  верят ли они во  Христа?  Они, без
всякого сомнения, "верили", точнее сказать,


     28 См. об этом ниже, в 8-й главе.
     29 Lohmeyer E.  Probleme  paulinischer Theologie. ZNW. N 28 (1929).  S.
201.

     "верующие" из  их числа доверяли Богу и ожидали пришествия Его Царства,
воцарения Бога  в земной сфере. И вот в этой-то своей "вере" они и исполнили
Закон. Как верующие, пусть даже и не как верующие в пришедшего Христа, - что
для  них было бы невозможным, - они,  без  всякого сомнения, были  оправданы
Богом, подобно их отцу Аврааму. Значит ли, что  оправдывающий Бог отделил их
веру от их исполнения Закона  и зачел им только веру, а дел, исполнявшихся в
вере,  не припомнил? Но ведь Павел  настойчиво подчеркивает (Рим  2:13), что
исполнители Закона, его подлинные исполнители в вере, будут оправданы именно
как исполняющие Закон в  вере. Или же следует  под бесполезными  и  тщетными
"делами Закона" понимать лишь  совершение дел без веры? Вполне очевидно, что
мнение о  принципиальной неисполнимости Закона  принадлежит Павлу; поскольку
Павел  обосновывает  свои   слова  (Гал.  3:10)  о  проклятии,  под  которым
оказываются  "утверждающиеся  на  делах  Закона", мнимым стихом из  Писания,
гласящим,  что проклят  всякий,  кто  "не  исполняет  постоянно  всего,  что
написано  в  книге  Закона" (принципиально важное  для Павла  слово  "всего"
отсутствует,  как  было  уже сказано,  в масоретском тексте(30)*), то  Павел
отождествляет одно с другим: решительно никто не  в состоянии  делать всего,
что  Закон требует от него под угрозой проклятия. Неделимый, не  оставляющий
человеку никакого выбора, "весь" Закон (Гал. 5:3)  требует, по мнению Павла,
невозможного; при  этом Павел не  делает  никакого различия  между возможным
внешним исполнением и невозможным исполнением в соответствии с интенциальной
полнотой  веры.  Ясно,  что  Павел  считал уже  и внешнее  исполнение Закона
невозможным; при  этом, конечно же, он не поставил нас  в известность о том,
что же делает Закон таким неисполнимым.
     Здесь Павлу  противостоит не только ветхозаветная вера,  а с ней вместе
живая вера послебиблейского еврейства, но и Иисус Нагорной проповеди, хотя и
по иным соображениям и причинам.

     7

     Смысл еврейской позиции веры можно обобщить примерно следующим образом:
исполнение  божественной заповеди  действительно тогда, когда  совершается в
полноте сил и  способностей личности  и в полноте интенции веры. Если давать
формулу требования  Иисуса, которое выходит за пределы только что изложенной
позиции,   то   эта  формула  могла  бы  звучать  примерно  так:  исполнение
божественной заповеди  действительно  в  том  случае,  когда  оно  сообразно
полноте  интенции откровения и  совершается в  полноте интенции  веры -  при
этом, однако,  понятие  интенции веры принимает  эсхатологический  характер.
Первая  из  этих  двух  позиций  веры берет начало  в ситуации  действующих,
поступающих людей и обусловлена их способностями л возможностями. Вторая же,
с  одной  стороны,  исходит из откровения  Бога на Синае и безусловности его
притязания  к  члену  общины   веры,   а  с  другой  стороны,  коренится   в
эсхатологической  ситуации и всецело определяемой ею  готовности  вступить в
близящееся  Царство  Бога. Тот факт,  что Павел поставил Тору под  сомнение,
находится  в противоречии с  обеими  этими позициями веры. Я говорю здесь  о
"Торе", а не о "Законе" потому, что сейчас нам больше  не следует удерживать
ошибочный  греческий  перевод,  оказавший  столь глубокое влияние  на  мысль
Павла.  В  еврейской  Библии  Тора  означает  не "закон",  а  "предписание",
"указание",  "наставление",  "руководство",  "поучение". Море*  означает  не
"законодатель",  а  "учитель".  Так  в  ветхозаветных  текстах  неоднократно
именуется Бог. "Кто такой, как Он,  Учитель", - торжественно произносит  Иов
(36:22), а  пророк обещает  будущему  народу  Синая: "И  глаза  будут видеть
учителей твоих" (Ис. 30:20). Человек  всегда ждет, что прощающий  Бог научит
Израиль "доброму  пути"  (ср. 1  Цар.  8:36); а  псалмопевец  как  о  чем-то
самоочевидном просит (25:4; 27:11): "Научи  меня  пути Твоему". Божественная
Тора понимается как наставление  Бога в понимании Его пути и, таким образом,
не считается замкнутым  объективированным  началом вне божественного пути  и
наставления. Тора обнимает собою законы, и законы эти - самая что ни на есть
концентрированная  объективация ее; однако сама Тора по сути своей  вовсе не
закон.  Она всегда  неотступно следует  повелевающему Слову, всегда несет на
себе отпечаток  речи Бога, всегда при этом звучит указующий Глас или хотя бы
слышен его отзвук. При переводе  словом "закон" характер Торы  лишается этой
внутренней динамичности и жизненной силы.  Если бы не эта объективирующая (в
греческом духе) подмена  значения  слова  "Тора", то дуализм закона и  веры,
жизни  по делам  и жизни  по милости, который  ввел Павел, лишился бы  своей
наиважнейшей понятийной предпосылки.
     Разумеется, не следует  упускать из  виду  того  обстоятельства,  что в
Израиле с самого начала, уже с момента появления скрижалей Союза, а  потом с
возникновением "Свидетельства Союза" (обычно переводится как "Книга Союза"),
и уж  подавно  с того времени, как у евреев появилось "Священное Писание", -
все больше усиливается  тенденция к  объективации Торы, обретающая все более
прочную основу.  К  каким результатам привела эта объективирующая тенденция,
мы  исчерпывающим  образом  узнаем из серьезнейшего  обвинения,  выдвинутого
Иеремией (8:8 сл), для которого обычные в его время речи: "мы мудры, и Тора


     30 Даже в той редакции, которая содержала  слова "во  всем" и  которой,
помимо  Септуагинты,  следовал  самаритянский  текст,  эти  слова  не  имели
эмфатического   значения,   как  явствует  из   словоупотребления  в   книге
Второзакония.- Разумеется, в  других местах  (Втор 28:58 и сл.; ср.  28:15 и
сл.)  неисполнение  "всех   слов  этой  Торы"  обусловливает  самые  суровые
наказания,  однако Писание осмотрительно прибавляет,  что же подразумевается
всеобщностью этого  требования:  "Чтобы бояться этого великого  и  страшного
Имени..."
     * Текст Библии, канонизированный в еврейской общине.
     * Оба имени  - Тора и Море - образованн от одного  корня YRH,  имеющего
значение "учить".

     YHWH с нами" - звучали как пренебрежение божественным Словом. Вполне же
процесс  застывания  в неподвижности, процесс  оплотнения еврейского понятия
Торы  в  ритуальных  предписаниях  закона  завершился  в  эпоху  становления
христианства.  Этот процесс сблизил  Тору  с понятием  закона  и даже сделал
возможным  их  слияние.  Узкое,  но  исполненное  чувства  представление   о
даровании Торы именно Израилю, представление  о том, что Израиль владеет ею,
активно  стремилось  вытеснить Тору из  сферы жизненного  соприкосновения  с
вечно живым откровением  и  наставлением, соприкосновения, берущего  исток в
глубинах  изначальной  веры.  Но  действительность  веры,  бессмертная  сила
внимания  Слову  были  достаточно  крепки  для  того,  чтобы   предотвращать
оцепенение и постоянно расплавлять  его  кору, высвобождая  живое  понимание
Торы.  Такая внутренняя  диалектика  обладания  и  бытия  и  есть  подлинная
движущая сила духовной истории Израиля.
     Для действительности веры библейского и послебиблейского еврейства, как
и для  Иисуса  Нагорной проповеди, исполнение Торы означает  распространение
внимания к Слову на все сферы человеческого существования.  Но тем самым как
библейский,  так и  послебиблейский  человек вступал в борьбу  с усыханием и
одеревенением живой  веры, порождаемыми  не чем иным, как  исполнением буквы
предписания, превращавшим Тору в "закон", когда человеку  только и остается,
что следовать ему, вместо  того чтобы всеми  силами  души  постигать  истину
Торы, а познав  ее,  исходя из этого знания, -  осуществлять.  Постоянная же
опасность  этой  формы веры,  стремящейся  к  исполнению  божественной воли,
данной в откровении,  заключается в том, что заповеданное отношение, позиция
веры, может  продолжать  существовать и даже возникать без отдачи  себя воле
Бога, которая одна только способна  придать заповеданному отношению веры его
смысл и вместе с тем его право. Начатки этого процесса восходят еще к ранней
эпохе  синайской   религии.   Борьба   против  такого  обособления   внешней
религиозности заполняет всю израильско-иудейскую историю веры.
     Эта борьба, начавшаяся с обвинений, которые  выдвигали  пророки  против
богослужения с  принесением жертв, лишенного своего главнейшего религиозного
смысла  -  стремления   к  самоотдаче,   во  времена   повышенной  опасности
приобретает  новый  импульс  в  религиозной ревности фарисеев,  направленной
против разного рода "размалеванных" - тех, кто имитируют внутреннюю духовную
жизнь;  эта борьба получает новую силу в сражениях фарисеев  за "направление
сердца"  и  продолжается на  протяжении всей истории,  пока на  пороге нашей
эпохи не приобретет  особый  современный  облик в  хасидизме,  для  которого
всякий поступок  может обрести свою законную  силу только благодаря  особому
молитвенному,  благоговейному   настрою  всецелого  человека,  обращающегося
непосредственно к  Богу. Внутри  этой великой  борьбы за  веру находит  свое
место и смысл учения
     Иисуса, как оно в особенности выражается в одном  из разделов  Нагорной
проповеди.  Чтобы  понять   значение  этого   текста,   нужно  отвлечься  от
исторической связи Иисуса с христианством.
     В этом отношении учение  Иисуса родственно критическому процессу внутри
иудаизма, и как раз  в его фарисейской фазе, но все же  отличается от него в
одном очень важном моменте.
     "Итак,  -   говорится  в  Нагорной  проповеди  (Мф.  5:48),  -   будьте
совершенны(31), как совершен Отец  ваш  Небесный". Пятикратно  повторяющаяся
ветхозаветная заповедь  (Лев 11:44 и  сл., 19:2, 20:7,  26),  равным образом
основывающаяся на  одном из божественных свойств и потому  равным же образом
призывающая к  подражанию  Богу, столь же похожа на слова Иисуса  у  Матфея,
сколь  и отличается  от  них:  "Святы будьте,  ибо свят Я". В  одном  случае
обращение  "будьте" относится к ученикам  Иисуса, которые  взошли к  нему на
"гору",  а  в другом -  к Израилю, собравшемуся вокруг  Синая.  Обращение  к
Израилю  касается сакральных  оснований непрерывной в  своей  традиции жизни
народа,  обращение  же  Иисуса  к  ученикам  рождается  из  эсхатологической
ситуации и  соотносится с ней как с  ситуацией, требующей чего-то совершенно
исключительного  и  одновременно  делающей   это  исключительное  требование
исполнимым.  Сообразно этому требование,  превосходящее  меру человеческого,
обращенное к ученикам Иисуса, гласит: будьте,  "как"; требование же к народу
Израиля гласит лишь: будьте,  "ибо". Когда Царство Бога  вторгается в земную
сферу, человек,  согласно учению Иисуса,  в своем  стремлении к совершенству
должен и  может  коснуться  божественного. А  от  народа  Божьего  в  момент
исторического  откровения требуется  только то,  чтобы  он стремился, во имя
божественной святости, к  святости  человеческой,  которая в  существе своем
отличается   от   божественной.   Человеческая   святость,   лишь   подобная
божественной,  существует  именно в историческом процессе. Человеческому  же
совершенству  в историческом процессе  места  нет. В  отличие  от  греческой
философии и исламской мистики для Израиля совершенство есть эсхатологическое
представление. На  это указывает  второй и последний  евангельский  текст, в
котором   встречается   прилагательное    "совершенный"   (место,   вероятно
подвергшееся   позднейшей   редакторской   обработке):   кто   желает   быть
"совершенным",   должен  все   раздать   и  следовать  за  Иисусом   по  его
эсхатологическому  пути   (Мф.   19:21).   Вполне  возможно,  конечно,   что
первоначальным вариантом чтения является не


     31 Мнение Торри (Torrey. The Four Gospels. P. 291; ср.:  Our Translated
Gospels.  P.  92,   96),  согласно   которому  в  арамейском  оригинале  это
прилагательное   имело   значение  "всеобъемлющий,  всеохватный",  полностью
неверно.  Приводимые  им в качестве  аргументов выдержки  из Талмуда  лишены
всякой  доказательной  силы,  и  в  Мф.  19:21  это слово явно  имеет то  же
значение,   что  и  в   Мф.  5:48.  Торри   с  неизбежностью  переводит  его
прилагательным  "совершенный",  что  наияснейшим   образом  опровергает  его
собственное мнение. Для Бультмана (Jesus, S. 111) это прилагательное значит:
"верный",  "прямой";  Бультман,  однако,  исходит  при  этом  из   значения,
присущего соответствующему еврейскому слову в  ветхозаветном употреблении, а
не в литературе эпохи Иисуса.

     текст Нагорной проповеди  в  Евангелии  Матфея, а  параллельное место к
нему в Евангелии  Луки (6:36), которое тоже следует  за заповедью  о любви к
врагу.   Тут  вместо  "будьте   совершенными"  стоит  "будьте   милосердны":
милосердию подражать можно, совершенству же нет. В такой форме это изречение
почти дословно  совпадает  с  известным фарисейским изречением о  подражании
Богу: "Будь милосерден и милостив,  как милосерден и милостив Он" (ВТ Шаббат
1336,  ИТ Пеа  156). Однако  это место в  Евангелии Матфея  остается  весьма
важным выражением  учения раннехристианской  общины  о совершенстве (ср. Мф.
19:21), которому все еще присущ сильный эсхатологический импульс.
     Ветхозаветные же заповеди толкуют совершенство совсем  в другом смысле.
"Да будет сердце ваше усовершено (исполнено) YHWH, Богом нашим", - сказано в
заключительном предложении речи Соломона при  освящении Храма (1 Цар. 8:61).
И явно не без умысла редактор этой книги немного погодя (11:4) в точно таких
же словах  сообщает о  том, что собственное сердце Соломона не  было  больше
полно YHWH,  его Богом. Очевидно, под совершенством здесь подразумевается не
какое-либо человеческое свойство,  а  достигающая полноты степень самоотдачи
Богу. То же самое имеется в виду,  когда, в связи с предостережением  против
ханаанских  суеверий, говорится (Втор.  18:13): "Будь  непорочен (целокупен,
неразделен) перед YHWH, твоим Богом"(32). Речь здесь идет не о совершенстве,
вступающем  в  соревнование  с  божественным  совершенством,  но о  полноте,
неделимости, целостности в отношениях с Богом. Тора обращается  к неизменной
сущности  человека  и  призывает  ее  к  доступному  для  нее  возвышению, к
совершеннейшему   осуществлению   ее   отношения   к   Богу,  осуществлению,
дарованному  смертному человеку.  Напротив,  Иисус в  изображении Матфея  во
время  катастрофы человечества намерен призвать избранных людей столь близко
подойти к Богу, как это возможно человеку только во время катастрофы.
     Внутренняя  борьба  в  еврействе  определяется  этими  первозаповедями,
ведется  за  их истину. В контексте нашего анализа мы должны обратиться не к
пророкам или  хасидам, а к фарисеям. Иисус синоптической традиции обращается
к  ним,  исходя  из  своего  эсхатологического  радикализма,  едва  ли иначе
(особенно Мф. 23:13  и сл., Лк. 11:39 и сл.), нежели сами фарисеи обращались
к псевдофарисеям(33).  Когда в Талмуде  (ВТ Сота 226) рассказывается о  том,
как царь  Яннай, саддукей, говорит своей жене о  том, что  нужно  бояться не
фарисеев, а "размалеванных, схожих с фарисеями", - это звучит как заявление,
направленное  против  пагубного  смешения  истинного  и  ложного.  Иисус  не
понимает фарисеев, когда считает их людьми,  закрывающими глаза на подлинную
реальность, а  фарисеи  не понимают  Иисуса,  когда  относятся  к нему как к
человеку  галлюцинирующему; ни  Иисус,  ни  фарисеи  не  знали о  внутренней
реальности друг друга. Бесспорно, многое в  повествованиях, где  "книжники и
фарисеи"  (наполовину  хор,  сопровождающий протагониста Иисуса,  наполовину
духовный полицейский патруль) "испытывают" Иисуса, где тот  дает им отпор, а
они  тотчас снова подвергают его испытанию, -  неисторично и берет  начало