авлек неприятеля на крытые провалы, вблизи  его  засады.  Его  погибло
такое несметное число, что, по словам летописца,  провалы  были  набиты  его
трупами вровень с равниной. Однако  несмотря  на  истребление,  саксонцы  не
могли бороться с таким страшным числом своих врагов. В это время  отряд  под
начальством Мартеля занял, по приказанию герцога,  пространство,  оставшееся
свободным между окопами и местом, где  происходила  борьба,  так  что  когда
Гарольд взглянул,  все  подножие  холма  было  опоясано  сталью,  и  ему  не
осталось  надежды помочь передовому полку. Он стоял неподвижно и смотрел  на
происходившее.  Только  движение  рук  и  подавленные  восклицания  выдавали
сменявшиеся в его сердце надежду и страх. Наконец он воскликнул:
     -  Молодец  Гурт!  Храбрый  Леофвайн!..  взгляните  на  их   хоругви...
вправо,...  влево!..  Превосходно,  Вебба!..  А,  они  идут  сюда?!..   Клин
смыкается... прорезывает себе путь сквозь шеренгу врагов...
     Действительно,  разрозненные  остатки  англичан,  не  имея  возможности
соединиться, построились в несколько  мелких  отрядов,  в  виде  неизменного
клина, и, подняв щиты над головами, осыпаемые градом  стрел,  шли  с  разных
сторон  к  окопам.  Перед  ними  был  грозный  отряд  Мартеля,  а  сзади  их
преследовали  бесчисленные  полчища  герцога  норманнского.  Король  не  мог
терпеть дольше. Он выбрал пятьсот еще довольно свежих и  мужественных  людей
и, приказав остальным стоять твердо, спустился с холма и внезапно  ударил  в
тыл отряда Мартеля, состоявшего наполовину из норманнов и бретонцев.
     Эта вылазка была в полном смысле отчаянная, но, сделанная вовремя,  она
способствовала  к  отступлению  разрозненных  саксонцев  и  прикрывала  его.
Многие, правда, были отрезаны, но Гурту и Леофвайну  удалось  прорваться  со
своими отрядами к Гарольду и вступить в окопы. Вслед  за  ними  ворвались  и
ближайшие неприятельские ряды, но они тотчас же были вытеснены обратно,  при
радостных кликах англичан.
     Но,  к  сожалению,  спаслось  немного  удальцов,  несмотря  на   помощь
Гарольда, и не оставалось никакой надежды, чтобы оставшиеся еще  в  живых  и
разбросанные по равнине отряды, могли присоединиться к ним.
     А в этих разбросанных остатках находились едва ли не единственные люди,
которые, видя невозможность победы  и  пользуясь  своим  знанием  местности,
спаслись бегством с англосакского поля. Но в окопах никто  не  унывал.  Было
уже далеко за полдень, а даже внешние окопы были  еще  не  тронуты.  Позиция
казалось  неприступной,  как  каменная  крепость.  Смелейшие  из   норманнов
приходили в уныние при взгляде на холм, от которого был  отбит  сам  герцог.
Вильгельм в последней схватке получил несколько ран, и под  ним  были  убиты
три лошади.
     Множество славнейших рыцарей и баронов заплатили жизнью за свою  отвагу
в  этот  печальный  день.  Вильгельм,  после  истребления   почти   половины
английского войска, со стыдом и гневом слышал громкий ропот  норманнов,  при
мысли о приступе к  высотам,  на  которых  находились  остатки  неустрашимых
врагов. В эту решительную минуту брат герцога, бывший до тех пор в  тылу  со
служителями, следовавшими за ним в поход, выехал в открытое  поле,  где  все
отряды приводили в порядок строй. Под белой  мантией  епископа  был  тяжелый
панцирь. Но шлем не покрывал его головы, в правой руке его был меч, на левой
же руке моталась огромная палица на ремне. За Одо шел  весь  запасной  полк,
еще не участвовавший в битве и потому не разделявший того ужаса, который был
наведен на другие отряды стойкостью саксонцев.
     - Что это значит? - воскликнул гневно Одо при виде расстройства воинов.
- Вы задумываетесь? В тот момент, когда  колосья  скошены  и  вам  предстоит
только собирать жатву?.. Как?! Вы робеете, вы, потомки Одина?
     Смотрите: я еду рядом с братом, без шлема, но с мечом  в  руке.  Вперед
же, ратники, вперед и знайте: что кто отказывается служить Богу и государю -
негодяй и предатель!
     Эти  слова,  дышавшие  негодованием,  а  также  прибытие  свежих   сил,
приведенных прелатом, подняли упавший дух войска.
     Вся армия герцога, колонны которой покрывали обширную  равнину,  дружно
двинулись к окопам. Убедившись, что конница не принесет пользы до  тех  пор,
пока не будут разрушены окопы, Вильгельм выдвинул вперед всю тяжелую  пехоту
и стрелков и приказал им идти на пролом окопов, входы которых были тщательно
забиты.
     Когда норманны  начали  выбираться  на  косогор,  Гарольд  обернулся  к
находившемуся близ него племяннику.
     - Где твоя секира? - спросил он.
     - Гарольд, - ответил мрачно юноша, - я не взял секиры, потому что желаю
быть твоим щитоносцем. Ты должен до конца сражения иметь обе руки свободными
для секиры, а щит стеснил бы тебя. Бейся же ты, а я буду закрывать тебя.
     - Значит, ты в самом деле  любишь  меня,  сын  Свена,  а  я,  признаюсь
откровенно, иногда сомневался в этом.
     - В таком случае ты был  не  прав,  -  возразил  Гакон,  устремив  свой
грустный взгляд на дядю. - Ты был не прав, потому что я  люблю  тебя,  люблю
себя, как свою жизнь! Вместе с твоей  жизнью  прекратится  и  моя:  закрывая
грудь Гарольда, щит Гакона будет защищать его собственное сердце!
     Король с чувством сжал руку этого прекрасного, но уже обреченного роком
на смерть, юношу.
     - Бедный мальчик! - проговорил задумчиво Гарольд. - Я бы сказал тебе на
это, что тебе еще рано умирать, но к  чему  жизнь,  если  нам  суждено  быть
побежденными и кто знает, не пожалеют ли многие, что пережили этот печальный
день.
     Глубокий вздох вырвался из груди Гарольда, но  он  постарался  подавить
волнение и кинулся на окопы, над которыми заблестел  шлем.  Очутиться  около
врага, сразить его было для короля делом одного мгновения, но шлемы  следуют
за шлемами, неприятели идут один вслед за другим, как стая голодных  волков.
Туча метких стрел  носится  по  воздуху  и  поражает  англосаксов.  Напрасно
последние совершают чудеса  храбрости!  Напрасны  все  их  усилия!  Норманны
мужественно подвигаются вперед. Передние ряды падают под секирами саксонцев.
Но на место павших, являются новые тысячи, и  первый  ряд  окопов  взят.  Он
пробит натиском и завален трупами.
     - Смелее, мои бароны! - раздается голос герцога.
     - Да-да, смелее, сыны Одина! - вторит вслед за ним как эхо Одо.
     Первого окопа как не бывало. Саксонцы отстаивают вершок за вершком, шаг
за шагом. Но многочисленность врагов заставляет их отступить во второй окоп.
Но и тут продолжается то же самое, та же борьба, тот же крик и рев... Вот  и
второй окоп сокрушен, как и первый.  Саксонцы  запираются  в  третий...  вот
перед норманнами гордо развивается хоругвь короля саксонского. Золотое шитье
и таинственные каменья горят в  лучах  заходящего  солнца.  Вокруг  Гарольда
собрались последние остатки  английских  сил  -  запасной  полк:  герои,  не
испытавшие еще поражения, свежие и не утомленные еще сражением. Окопы  здесь
толще и плотнее, крепче и выше, - перед ними сам Вильгельм останавливается в
нерешительности, а Одо подавляет восклицание, неприличное его устам.
     Перед самой хоругвью, впереди ее защитников, находились Гурт, Леофвайн,
Гарольд и  Гакон.  Король,  волнуемый  мрачным  предчувствием,  опирался  на
секиру, потому что он был сильно изранен во многих местах и  кровь  сочилась
сквозь кольца и швы его доспехов.
     - Живи, Гарольд, живи! Пока ты  жив,  врагу  не  одолеть,  не  покорить
Англию.
     Стрелков в английском  войске  было  немного,  с  самого  начала  битвы
большая часть их находилась в авангарде, а те, которые  остались  в  окопах,
давно уже остались без стрел, и неприятель мог  на  мгновение  приостановить
действия, чтобы перевести дух. А между  тем  норманнские  стрелы  продолжали
по-прежнему сыпаться как град. Но герцог заметил, что все  они  втыкались  в
высокий плетень, не нанося желаемого вреда.
     Он призадумался и призвал трех стрелецких начальников.
     - Разве вы не видите, - сказал им герцог, - что ваши  стрелы  и  сулицы
без пользы вонзаются в ивовый  плетень?  Стреляйте  вверх,  и  пусть  стрелы
падают в окопы сверху, как месть духов, - прямо с неба!.. Эй, стрелок, подай
сюда лук... Вот так!
     Не сходя с коня, Вильгельм натянул  лук,  и  стрела,  взвившись  вверх,
опустилась в самую середину запасного полка, вблизи хоругви.
     - Пусть хоругвь будет нам мишенью, - проговорил серьезно герцог.
     Стрелки удалились, и через несколько минут железный  дождь  полился  на
головы саксонцев и датчан, пробивая  их  кожаные  шапки  и  железные  шлемы.
Внезапность заставила их взглянуть вверх. Тяжелый стон многих людей раздался
из окопов.
     - Теперь, - сказал Вильгельм, - им остается одно:  или  закрывать  себя
щитами,  оставляя  секиры  без  употребления,  или  разить  и  гибнуть   под
стрелами... Теперь скорее на окопы! На той хоругви я уже вижу ожидающую меня
корону!
     Однако англичане все еще стоят  непоколебимо  за  толстыми  и  плотными
плетнями,  никакое  оружие  не  устрашает  их,  кроме  стрел.  Каждый  враг,
дерзающий взбираться на окоп, в то же мгновение падает  к  ногам  испуганных
коней. Между тем солнце склоняется все ниже и ниже к багровому горизонту,  и
скоро, скоро наступит ночь.
     - Мужайтесь! - кричит Гарольд. -  Держитесь  только  до  ночи  -  и  вы
спасены!.. Еще час мужества и вы спасете отечество.
     - Гарольд и Англия! -  раздается  в  ответ.  Отраженный  опять,  герцог
норманнский решается еще раз прибегнуть к своей ужасной хитрости. Он заметил
часть окопа,  более  отдаленную  от  Гарольда,  ободряющий  голос  которого,
несмотря на гул битвы, не раз уже доносился отчетливо до ушей Вильгельма.  В
этом месте окоп был слабее и грунт немного ниже. Но его оберегали  люди,  на
опытность которых Гарольд мог вполне рассчитывать, -  то  были  англодатчане
его графства в восточной Англии.  Туда-то  герцог  отправил  отборный  отряд
пехоты, и отряд стрелков. В то же время брат его повел  отряд  рыцарей,  под
начальством Рожера де-Богена, на соседние  высоты  (где  в  настоящее  время
находился городок Бетль), для наблюдения и содействия этому плану.
     Подступив к назначенному месту, пехота после  краткого,  но  отчаянного
боя успела сделать в укреплениях большой пролом. Но эта временная  удача  не
сломила, а, напротив, усилила упорство  осажденных,  и  неприятель,  теснясь
вокруг пролома, валился под их секирами. Наконец тяжелая норманнская  пехота
начинает, видимо, колебаться и подаваться назад... еще  немного  времени,  и
она начинает  отступать  в  беспорядке  по  косогору.  Одни  только  стрелки
продолжают бодро стоять на половине косогора.  Англичанам  кажется,  что  им
будет нетрудно уничтожить этот отряд... они не могут противиться  искушению.
Измученные и озлобленные тучей стрел, от  которых  им  нет  никакой  защиты,
англодатчане бросаются  вслед  за  норманнской  пехотой  и,  пылая  желанием
изрубить стрелков, оставляют провал без прикрытия.
     - Вперед! - восклицает герцог,  заметив  их  оплошность  и  поскакав  к
провалу.
     - Вперед! - повторяет брат его. - Вперед. Мертвые восстали из  могил  и
несут гибель и смерть живым!
     Воодушевленные этими воззваниями,  бароны  и  рыцари  кипят  отвагой  и
следуют за Вильгельмом и Одо. Но Гарольд  уже  у  провала  и  собрал  горсть
удальцов, готовых восстановить разрушенные укрепления.
     - Смыкай щиты! Держись крепче! - кричит король. Перед ним на прекрасных
боевых конях очутились Брюс и Гранмениль. Увидев Гарольда, они направили  на
него свои дротики, но Гакон закрывал его щитом. Схватив секиру в  обе  руки,
король взмахнул ею - и крепкий дротик Гранмениля  разлетелся  вдребезги,  он
взмахнул еще раз - и конь Брюса  грохнулся  с  разбитым  черепом  на  землю,
увлекая за собой и всадника.
     Но удар меча де-Лаци перерубил щит Гакона и  принудил  самого  молодого
витязя упасть на колени.
     Со сверкающими  мечами  и  разнося  повсюду  смерть  и  ужас,  норманны
пытаются войти в пролом.
     - Голову, береги голову! - слышится королю отчаянный крик Гакона.
     При этом предостережении Гарольд поднимает свои сверкающие глаза...  Но
что же вдруг останавливает его? Зачем он выпускает из рук грозную секиру?  В
тот самый момент, как он взглянул  наверх,  опустилась  со  свистом  стрела,
прямо ему в лицо, и вонзилась в его отважный глаз.
     Король зашатался, отскочил назад и упал к подножию своей хоругви. Дрожа
от боли, он схватывает и переламывает древко стрелы, но  острие  осталось  в
глазу. Гурт с отчаяньем наклонился над братом.
     - Продолжай битву! - произнес Гарольд чуть слышным голосом, -  старайся
скрыть мою смерть от войска!.. За свободу!.. За спасение  Англии!..  Горе!..
Горе нам!..
     Собрав последние усилия, король вскочил на  ноги,  но  почти  в  то  же
мгновение свалился опять, но на этот раз уже мертвым.
     В то же время дружный напор норманнской  конницы  к  хоругви  опрокинул
целый ряд ее защитников и завалил ими тело сраженного короля.
     Первым  был  сражен  несчастный  Гакон.  Шлем  молодого  человека   был
разрублен пополам, лицо его струилось кровью, но и в  бледности  смерти  оно
сохранило выражение того же невозмутимого  спокойствия,  которым  отличалось
при жизни. Он упал головой на грудь Гарольда, с любовью прижал свои  губы  к
щеке короля и, глубоко вздохнув, переселился в вечность.
     Отчаяние придало Гурту почти нечеловеческую силу. Попирая  ногами  тела
павших родственников и товарищей, молодой вождь гордо стал один против  всех
рыцарей. Опасность, угрожавшая родной хоругви,  заставила  собраться  вокруг
него последние остатки воинства,  и  их  мужество  еще  раз  отразило  напор
норманнов.
     Но укрепление было уже почти  в  руках  врагов.  Везде  развевались  по
воздуху их хоругви. Высоко над  всеми  сверкала  грозная  палица  герцога  и
блестел меч Одо. Ни один англичанин не думал искать себе спасения в бегстве.
Окружив подножие очарованной хоругви,  они  все  были  перебиты,  но  дорого
продали свою жизнь и  свободу.  Один  за  одним  пали  под  родным  знаменем
дружинники Гарольда и дружинники  Хильды.  За  ними  пал  Сексвольф.  Пал  и
отважный Годрит, искупив геройской  смертью  свое  юношеское  пристрастие  к
Нормандии. Затем был убит последний из кентских храбрецов,  прорвавшийся  из
расстроенного передового полка к окопам, - прямодушный и неустрашимый Вебба.
     И в этот даже век, когда в жилах каждого тевтонца  текла  кровь  Одина,
один человек мог удерживать напор целого полка. С  изумлением,  смешанным  с
ужасом, видели норманны сквозь  толпу,  тут,  перед  самыми  головами  своих
коней, одного витязя, под секирой которого разлетались  дротики  и  валились
шлемы, а там, под сенью хоругви, окруженного  грудой  трупов,  другого,  еще
более грозного, непобедимого среди общего падения его  сподвижников.  Первый
пал,  наконец,  под  ударом  Рожера  де-Монтгомери.  Так   пал   неизвестный
норманнскому  певцу,  воспевшему  в  своей  поэме  его  подвиги,  молодой  и
прекрасный Леофвайн. И в смерти, как при жизни, беспечная улыбка озаряла его
прекрасное лицо. Но другой продолжал еще защищать с неистовством  берсеркера
очарованную хоругвь, которая развевалась по воздуху  со  своим  таинственным
изображением разящего витязя, окруженным драгоценными  камнями,  украшавшими
некогда венец Одина.
     - Предоставляю тебе честь сбить это роковое знамя! - воскликнул герцог,
обращаясь к одному из своих любимейших рыцарей, Роберту де-Тессену.
     Молодой рыцарь с восторгом кинулся вперед. Но не успел он  прикоснуться
к знамени, как  секира  неукротимого  его  защитника  покончила  его  земное
поприще.
     - Колдовство! - воскликнул барон Фиц-Осборн. - Нечистая  сила!  Это  не
человек, а сатана!
     - Пощади его... пощади храбреца! - кричали в один голос Брюс, д'Энкур и
де-Гравиль.
     Глаза герцога блеснули гневно на осмелевших просить  о  пощаде,  и  они
погнали своего бегуна по трупам павших в сопровождении Туссена,  несшего  за
ним священную хоругвь.  Вильгельм  подъехал  к  подножию  хоругви,  и  между
герцогом-рыцарем и саксонским витязем закипел жестокий, но непродолжительный
бой. Но и тут смелый витязь пал не от меча норманна, а от  истощения  сил  и
потери крови, струившейся из сотни ран, и  клинок  герцога  вонзился  уже  в
павший труп.
     Таким образом последним у хоругви  пал  самый  любимый  брат  Гарольда,
благородный и неустрашимый Гурт.
     Наступила ночь. Первые звезды сверкнули на  небе.  Разящий  витязь  был
низвержен и на том самом месте, где в настоящее время  стоит  среди  стоячих
вод полуразрушенный жертвенник храма битвы*,  водрузился  блестящий  драгон,
украшавший древко хоругви Вильгельма норманнского.

     ------------------------------------------------------------------
     * Battle-Abeu, основанная Вильгельмом на месте гастингской битвы и  так
названная в память ее. Близ нее возник впоследствии городок Battle.
     ------------------------------------------------------------------


ГЛАВА IX

     Под своим знаменем, среди груд мертвых тел, велел  Завоеватель  разбить
палатку и начал пировать со своими  баронами.  Между  тем  по  всей  роковой
равнине дымились факелы, походившие на блуждающие болотные  огоньки:  герцог
позволил саксонским женам подбирать тела своих мужей.
     В самый разгар веселья в палатку вошли два отшельника, грустные лица  и
грубые одежды которых  составляли  резкую  противоположность  с  радостью  и
великолепием пирующих.
     Они подошли к Завоевателю и преклонили перед ним колена.
     - Вставайте, сыновья Одина! - проговорил герцог мягко. - Мы  ведь  тоже
его сыновья и пришли сюда не затем, чтобы затронуть ваши права, а, напротив,
отомстить за оскорбление храма. Мы уж дали  обет  построить  на  этом  месте
храм, который превосходил бы своим великолепием все  существующие  теперь  в
Англии. В нем будут непрестанно молиться о  храбрости  норманнов,  павших  в
этом сражении. Будут приносить жертвы за здравие мое и моей супруги.
     - Эти праведные мужи, вероятно, проведали о твоем намерении, -  заметил
Одо насмешливо, - и явились сюда,  чтобы  выпросить  себе  кельи  в  будущем
храме.
     - Вовсе нет,  -  возразил  Осгуд  печально,  самым  варварским  образом
подражая норманнскому языку. - Наш вельтемский  храм,  украшенный  щедротами
короля, побежденного тобой, так нам дорог, что мы не желаем оставить его. Мы
только  просим  позволения  похоронить  тело  нашего  благодетеля  в   нашем
священном храме.
     Герцог нахмурился.
     - Видишь ли, - подхватил Альред, показывая кожаный мешок. - Мы принесли
с собой все наше золото, потому что не доверяли этому дню.
     С этими словами отшельник высыпал блестящие монеты на пол.
     - Нет! - воскликнул Вильгельм упрямо. - Мы не возьмем и золота за  труп
клятвопреступника... Нет, если б даже  Гита,  мать  узурпатора,  согласилась
взвесить труп сына этим сверкающим металлом,  мы  не  допустили.  бы,  чтобы
проклятый был похоронен... Пусть хищные птицы кормят им своих птенцов!
     В собрании раздался говор, наемники, упоенные  дикой  радостью  победы,
выражали  свое  одобрение  словами  герцога,  между  тем  как   большинство
норманнских баронов и рыцарей, дали волю своему великодушному негодованию.
     Но взгляд Вильгельма  оставался  все  таким  же  суровым.  Этот  мудрый
политик сообразил,  что  он  может  оправдать  конфискацию  всех  английских
земель, которые он обещал  раздать  своим  вельможам,  только  тогда,  когда
докажет, что действительно считал дело короля Гарольда неправым, и заклеймит
его память проклятием.
     Ропот  умолк,  когда  какая-то  женщина,  незаметно  последовавшая   за
отшельниками в палатку, легкими,  поспешными  шагами  подошла  к  герцогу  и
проговорила тихим, но внятным голосом:
     - Норманн! Говорю тебе именем государыни английской, что ты  не  смеешь
причинит