я с врагом, как было с  Канутом,
которому  Эдмунд  принужден  был  отдать  без  протеста  полцарства.  Тостиг
старался представить в преувеличенном виде существовавший еще в Англии страх
к скандинавам и родство  нортумбрийцев  и  восточных  англов  с  норвежцами.
Последнее  обстоятельство,  по  словам  графа,  хотя  и  не  могло  удержать
обозначенные племена от  сопротивления,  но  гарантировало  их  при  удачном
исходе скорое примирение с  чужеземным  владычеством.  Наконец  ему  удалось
воспламенить честолюбие короля замечанием, что герцог норманнский непременно
захватит эту богатую добычу, если только Гарольд не упредит его.
     Эти доводы Тостига и чувство честолюбия убедили Гардраду, и когда  граф
замолк, король протянул руку к военным кораблям и произнес решительно:
     - Довольно! Ты сумел разрешить все сомнения: мои морские  кони  полетят
по волнам!


ГЛАВА VII

     С тех пор как царский скипетр перешел в руки Гарольда, новый  властелин
Англии увеличил любовь к  нему  народа.  Он  был  милостив,  щедр  и  всегда
справедлив. Он частью отменил, частью же облегчил обременительные  подати  и
налоги, введенные предшественниками, и увеличил  жалование  своим  слугам  и
ратникам.
     Принимая в соображение все это, засвидетельствованное  летописцами,  мы
должны заключить, что Гарольд был разумным, деятельным правителем и старался
вообще утвердить свой престол на трех  главных  опорах  королевского  трона:
сочувствии духовенства, бывшего во вражде с его отцом Годвином, любви к себе
народа и военном могуществе своего государства, о котором не думал  и  вовсе
не заботился Эдуард Исповедник.
     Гарольд оказывал молодому Этелингу такой почет,  каким  этот  принц  не
пользовался прежде: он окружил его чисто царской  роскошью  и,  наделяя  его
богатыми поместьями, старался возвысить его даже в нравственном отношении  и
притом уничтожить  последствия  его  дурного  воспитания:  возвышенная  душа
Гарольда  была  абсолютно  чужда  низкого  чувства   зависти.   Он   поощрял
иностранных купцов, давая им разные привилегии, и позволил  норманнам  мирно
владеть своим имуществом, приобретенным в Англии. "Одним словом,  -  говорит
англонорманнский летописец, - в ней еще не  было  человека  умнее  Гарольда,
бесстрашнее в сражении, сведущее в законодательстве, более  совершенного  во
всех отношениях!".
     С этого времени кончается частная жизнь Гарольда. Любовь, со всем своим
очарованием, погибла для него. Он признавал себя уже не отдельной личностью,
а олицетворением Англии. Его власть и ее свобода должны были отныне  жить  и
пасть нераздельно.
     Король Гарольд только что вернулся из Йорка,  куда  он  ездил  с  целью
укрепить власть Моркара в Нортумбрии и лично  удостовериться  в  преданности
англодатчан. Он застал во дворце посла от герцога норманнского.
     Норманнский  посол  Гюг  Мегро,  босой  и  во  власянице,  с   бледным,
болезненным лицом, подошел к престолу повелителя Англии.
     - Вильгельм, герцог норманнов, повелел передать тебе следующее, - начал
Гюг Мегро. - С горестью и изумлением узнал он, что  ты,  Гарольд,  преступив
свою клятву, завладел престолом, принадлежащим ему. Однако, надеясь на  твою
совесть и прощая минутную слабость, он убеждает тебя, кротко  и  по-братски,
исполнить твой обет. Вышли ему свою сестру, чтобы отдать ее за одного из его
баронов. Отдай ему Доверскую крепость. Выступи с своими  полками  на  помощь
ему  и  возврати  ему  наследие  его  брата,  короля  Эдуарда.  Ты   будешь,
разумеется,  первым  после  него,  обвенчаешься  с  его  дочерью,   получишь
Нортумбрию. Да хранит тебя Бог!
     Король побледнел, но ответил решительно:
     - Молодая сестра моя скончалась на седьмую ночь по возвращении моем  на
престол... а для мертвой не нужны объятия жениха. А дочь твоего  герцога  не
может быть женой моей, так как моя жена сидит возле меня.
     Король указал  жестом  на  прекрасную  Альдиту,  сидевшую  на  троне  в
великолепном платье из золотой парчи.
     - Что же касается данного мной обета, - продолжал Гарольд, - то я помню
его.  Но  совесть  разрешает  меня  от  вынужденной  клятвы,   данной   мной
единственно для спасения  родины,  независимость  которой  была  бы  окована
вместе с моей. Если обещание девушки, отдающей только свою руку  без  ведома
родителей, признается недействительным, то тем более нельзя  признать  обет,
отдающий в руки иноземца судьбу целого народа, без ведома последнего  и  без
разрешения его законов. Престол английский зависит от  воли  одного  народа,
объявляемой, через его вождей, на собрании Витана. Он отдал его  мне.  Я  не
имею права передавать его и, сойди я в  могилу,  престол  не  перейдет  даже
тогда к норманнам, а возвратится в расположение саксонского народа.
     - И это твой ответ? - спросил посол с угрюмым и недовольным видом.
     - Да, это мой ответ!
     - Я должен тебе передать в  таком  случае  и  добавочные  слова  нашего
герцога: с мечом придет он наказать клятвопреступника и  с  мечом  возвратит
свое законное наследие!
     - И я тоже с мечом встречу алчного  хищника,  на  суше  и  на  море!  -
проговорил король со сверкающими взорами. - Ты выполнил свой долг  и  можешь
удалиться.
     Посол вышел с поклоном.
     - Не огорчайся наглостью норманнского посла, - сказал Альдита. -  Какое
дело тебе, королю, до той клятвы, которую ты дал, когда был еще подданным?
     Гарольд не ответил жене, а спросил у постельничего,  стоявшего  за  его
креслом:
     - Что, братья мои здесь?
     - Они здесь, государь, здесь же и твои избранные советники.
     - Позови их ко мне!.. Извини, Альдита,  я  должен  заняться  серьезными
делами!
     Альдита поняла этот намек и встала.
     - Скоро подадут ужин! - заметила она.
     Гарольд спустился с трона и стоял наклонившись над грудой бумаг.
     - Здесь хватит пищи на день! - произнес он спокойно. - Ужинай без меня!
     Альдита вздохнула и вышла в одну дверь, между тем как в противоположную
дверь вошли таны, пользовавшиеся особенной доверенностью Гарольда.
     Возвратившись в свои покои, Альдита скоро забыла все, кроме  того,  что
она уже снова королева.
     Первым вошел к королю Леофвайн, веселый и беспечный как всегда. За  ним
следовали: Гурт, Гакон и с десяток  знатнейших  танов.  Они  уселись  вокруг
стола, и Гурт заговорил:
     - Тостиг был у герцога норманнского.
     - Знаю, - ответил Гарольд.
     - Говорят, будто он перешел на сторону дяди нашего, Свена...
     - Я это предвидел, - перебил король.
     - И будто Свен намерен помочь ему покорить Англию для датчан.
     - Посол мой с письмами от Гиты предупредил Тостига у Свена. Он  сегодня
вернулся. Дядя отказал Тостигу и обещает нам пятьдесят кораблей  и  отборное
войско.
     - Брат, ты отражаешь опасность, прежде чем мы успели предугадать ее!  -
воскликнул Леофвайн.
     - Тостиг, - продолжал король, не обращая внимания на похвалу, - нападет
на нас первый - мы  должны  приготовить  отпор.  Мальком  шотландский  самый
верный друг Тостига - надо склонить его на нашу сторону.  Отправляйся  же  к
нему, Леофвайн, с этими письмами...  Мы  должны  в  то  же  время  опасаться
Валлиса. Поезжай ты, Эдвин, к князю валлийскому и вели  на  пути  окопать  и
вообще  держать  в  порядке  крепости   и   увеличить   стражу!   Вот   тебе
наставления... Вам  уже  известно,  таны,  что  норманн  прислал  требование
английского престола, с объяснением, что он идет на нас войной. На  рассвете
я поеду на Сандвическую гавань, чтобы распорядиться относительно  флота.  Ты
едешь со мной, Гурт!
     - На эти приготовления потребуется много денег, - заметил один тан. - А
ты убавил налоги именно в час нужды.
     - Час нужды еще не настал, а когда он настанет, то  народ  тем  охотнее
будет служить отечеству деньгами и оружием. В  доме  Годвина  много  золота,
которое послужит нам для снаряжения флота... Что там у тебя, Гакон?
     - Твоя  монета  нового  чекана,  с  надписью  на обороте: "Мир". Кто из
имевших  случай  видеть  эту  монету   последнего   саксонского  короля,   с
изображением  на  одной стороне умной и благородной  головы,  а  на другой с
надписью "Мир", не был тронут простой и  многозначительностью  этой надписи?
кто не вспоминал с душевной печалью  о  несчастной  судьбе,  которую  она не
могла отвратить?
     - Мир мирным, - проговорил Гарольд,  -  а  цепи  всем  и  каждому,  кто
нарушает мир. Да поможет мне Бог завещать мир потомству!  Теперь  же  первое
условие мира - готовиться к войне... Ты, Моркар, поспеши в  Йорк  и  стереги
устье Гомбера: это необходимо!
     Вслед за этим Гарольд назначил каждому из танов и место и  обязанность,
после чего беседа стала более общей. Рассуждали они о  множестве  вещей,  на
которые беспечный Эдуард не обращал внимания и которые требовали немедленной
реформы. Отвага и предусмотрительность короля оживляла и его советников, так
что их не смущали никакие препятствия.


ГЛАВА VIII

     Посол  герцога,  Гюг  Мерго,  возвратился  в  Руан  и  передал   своему
властелину ответ короля Англии. В присутствии Ланфранка  Вильгельм  выслушал
его в мрачном молчании, так как все усилия Фиц-Осборна, склонить баронов  на
опасный поход кончились неудачей. Хотя герцог предвидел полученный  ответ  у
него не было ни малейшей возможности подкрепить свое требование.
     Он был так погружен в свои грустные думы,  что  не  заметил  даже,  как
Ланфранк отпустил посла без его приказания. Вильгельм очнулся только  тогда,
когда почувствовал на своем богатырском плече руку  ученого  и  услышал  его
спокойный голос:
     - Мужайся, храбрый герцог! Твое дело беспроигрышно!  Напиши  мне  своей
рукой верительную грамоту к французскому двору. Прикажи мне ехать до заката,
и когда я поеду, полюбуйся  заходом  солнца.  Это  будет  солнце  саксонцев,
которое навеки закатится над Англией!
     Ланфранк, самый тонкий политик своего века, изложил в  коротких  словах
сущность  доводов,  которыми  намеревался  склонить  французский   двор   на
содействие герцогу, напирая в особенности на то,  какую  силу  и  могущество
должно было  придать  Вильгельму  во  всей  Европе  торжественное  признание
Францией его притязаний  на  английский  престол.  Пробудившись  от  уныния,
светлый ум герцога сразу понял всю важность предлагаемой  меры.  Он  прервал
Ланфранка, схватил перо и пергамент и принялся поспешно  писать.  Немедленно
были оседланы лошади, и Ланфранк  отправился  с  приличной  свитой  в  самое
важное   по   своим  последствиям  посольство,  от  норманнских  герцогов  к
французскому двору.
     Одобренная Ланфранком, великая душа Вильгельма сосредоточила свои  силы
на трудной задаче: возбудить дух  отваги  в  непреклонных  баронах.  Прошло,
однако  же,  несколько  недель,  прежде  чем  он  мог  даже  созвать  совет,
составленный  из  его  родственников  и  немногих  наиболее  преданных   ему
влиятельных людей. Все они были тайно расположены в  его  пользу  и  обещали
служить ему душой и имуществом. Но все и каждый высказывали мнение,  что  он
должен предварительно исходатайствовать согласие всего герцогства  на  общем
сейме. Герцог созвал сейм, на котором  присутствовали  не  только  бароны  и
рыцари, но и купцы и ремесленники, средний класс процветающего государства.
     Вильгельм объяснил собранию нанесенную ему обиду, свои права  и  планы.
Собрание не хотело совещаться в его присутствие,  опасаясь  подчиниться  его
влиянию и Вильгельм должен был удалиться из палаты. Разноречивы были  мнения
и бурно было совещание. Беспорядок дошел наконец  до  того,  что  Фиц-Осборн
воскликнул:
     - К чему все эти споры, неприличные распри? Разве Вильгельм не государь
наш? Он нуждается в вас. Не откажите ему в вашем содействии: вы знаете его -
он никогда не забудет услуги! Он усыплет вас милостями.
     Присутствующие избрали, после долгих совещаний, одного из своей  среды,
который должен был говорить от их имени.
     - Вильгельм наш государь, - начал выборный тан. - Но разве не довольно,
что мы платим ему порядочно подати? Мы не обязаны  ему  никакой  службой  за
морем! Мы без нее довольно истощены налогами,  благодаря  его  беспрестанным
походам. Одна неудача в безрассудной  борьбе,  начинаемой  им,  и  край  наш
разорится.
     Громкие рукоплескания последовали за этой речью,  так  как  большинство
сейма было против герцога.
     - Если так, - сказал  хитрый  Фиц-Осборн,  -  я  теперь  зная  средства
каждого из присутствующих, представлю нужды  ваши  герцогу  и  предложу  ему
скромное пособие, которое вас не отяготит, но будет в то  же  время  приятно
государю.
     Противники попались в расставленные сети, и Фиц-Осборн, во главе  всего
собрания, отправился к Вильгельму.
     Фиц-Осборн подошел к возвышению, на  котором  герцог  сидел  с  тяжелым
мечом в руках.
     - Государь, - произнес барон, - могу поручиться, что ни один властитель
не имел таких верных и преданных подданных, каковы твои подданные,  которые,
вдобавок, доказали любовь свою всеми тягостями, которые они несли ради тебя.
     Всеобщее одобрение покрыло эти слова.
     - Так, так! Хорошо! - кричало громче всех торговое сословие.
     Вильгельм нахмурил брови, а  Фиц-Осборн  махнул  рукой  на  горланов  и
продолжал спокойно:
     - Да, государь, много они уж сделали для твоей славы и, в  угоду  тебе,
они готовы сделать еще гораздо больше.
     Лица присутствующих вытянулись.
     - Долг не обязывает их оказывать тебе содействие на море...
     Лица присутствующих заметно прояснились.
     - Несмотря на то, они согласны содействовать тебе в  саксонской  земле,
как и во французской.
     - Как?! - воскликнуло несколько голосов.
     - Тише, друзья мои!.. Потому, государь, не щади их ни в чем! Кто до сих
пор поставлял двух вассалов, тот обязан удвоить эту скромную цифру,  а  тот,
кто до сих пор...
     - Нет, нет! - заревели две трети собрания. - Мы тебя не  просили  вести
подобную речь... Этому не бывать!
     Один из баронов встал с места и сказал:
     - В своей стране и в ее  обороне  мы  от  души  согласны  содействовать
герцогу. Но содействовать ему в завоевании чужого государства -  мы  наотрез
отказываемся!
     Затем выступил рыцарь и сказал в свою очередь:
     - Если мы согласимся нести двойную службу, то впредь ее  вменят  нам  в
законную обязанность, и мы превратимся тогда из свободных  людей  в  наемных
ратников.
     За ним вышел купец и произнес решительно.
     - Мы  и  наши  дети  будем  обременены  громадными  налогами,  в  угоду
честолюбию и воинственным  наклонностям,  отличающим  герцога  от  остальных
правителей!
     - Не хотим,  не  хотим!  этому  не  бывать!  -  воскликнуло  единодушно
буквально все собрание.
     Составились кружки, все махали руками и кричали неистово, и прежде  чем
Вильгельм мог совладать с собой, палата опустела.
     На синем небе Англии явилась неожиданно лучезарная гостья  -  а  именно
комета невиданных размеров. Она показалась  восьмого  числа  перед  майскими
календами, семь ночей сияла она на небе, и во все  эти  ночи  все  в  Англии
забыли про отдых и про сон.
     Воды Темзы казались кровавыми под этим своеобразным  светом,  и  ветер,
вздымая волны Гомбера, разбивал гребни их в снопы огненных искр.  Волоча  за
собой три длинных хвоста, пронеслась эта вестница  небесного  гнева  посреди
сонма звезд. Она привела в ужас часовых, находившихся  на  полуразвалившихся
башнях на морском берегу, народ толпился  ночью  на  высоких  холмах,  чтобы
взглянуть на зловещее и грозное светило.  Боязливые  женщины  молили  небеса
отвести   наваждение.   Могила   саксонского   вождя-прародителя    внезапно
загорелась, как будто подожженная молнией,  а  пророчица  видела  валькирий,
стремившихся за роковой кометой.
     Король тоже  стоял  и  смотрел  из  дворца  на  чудное  явление.  Через
несколько времени к нему вбежал Гакон и сказал торопливо:
     - Спеши! Тостиг приплыл с большими кораблями, он грабит берега и  режет
твой народ!
     Тостиг поторопился отойти от Гардрады со своими кораблями, выпрошенными
у  Вильгельма  и  у  самого  норвежского  короля.  Разорив  остров  Байт   и
Гемпшайрские берега, он поплыл  вниз  по  Гомберу,  обольщая  себя  надеждой
приверженцев в Нортумбрии. Но Гарольд  не  дремал.  Моркар,  предупрежденный
королевским гонцом, выступил  против  хищника  и  победил  его.  Оставленный
большинством кораблей, Тостиг спешил причалить к шотландским берегам,  но  и
тут его предупредил Гарольд. Малькольм отказался  содействовать  ему,  и  он
удалился к оркнейским островам, где и решил ждать прибытия Гардрады.
     Таким образом Гарольд, освободившись от одного  врага,  мог  безмятежно
готовиться к отражению другого, более страшного. Он принялся ограждать  море
и  берега  от  Вильгельма  норманнского.  Таких  огромных  сил,  морских   и
сухопутных,  не  имел  до  сих  пор  никто  из королей. Все лето корабли его
курсировали по морю, а сухопутные силы стерегли берега.
     Но  чем  дальше  шло  время,  тем  ощутимее   становились   последствия
расточительности короля Эдуарда: не  было  продовольствия  и,  что  главное,
денег. Ни один из современных историков не обращал достаточного внимания  на
ограниченность  средств,  которыми  мог   располагать   Гарольд.   Последний
саксонский король, избранник народа, не мог делать тех поборов  и  требовать
тех податей, которыми преемники содержали войска,  а  подданные  его  начали
думать, что нечего опасаться вторжения  норманнов.  Лето  сменилось  осенью.
Вероятно ли было, чтобы Вильгельм  осмелился  начать  завоевание  враждебной
страны с наступлением зимы? Саксонцы были не прочь сражаться  за  отечество,
но ненавидели приготовления к  бою  задолго  до  войны.  Успокоенные  легкой
победой над Тостигом, они говорили:
     - Едва ли норманн сунет голову в пчелиный рой!  Пусть  попробует,  если
смеет!
     Но Гарольд тем не менее собрал большое войско, подвергаясь опасности не
угодить народу. С вступления на престол  он  зорко  наблюдал  за  поступками
герцога, и шпионы его доставляли ему сведения  обо  всем,  что  творилось  в
Нормандии.
     А что же происходило в это время у Вильгельма? Уныние, которое  вызвала
его неудача на сейме, было непродолжительно. Убедившись  в  полном  бессилии
справиться с целым  собранием,  герцог  стал  призывать  купцов,  рыцарей  и
баронов поодиночке. Побежденные его красноречием,  обещаниями  и  хитростью,
они согласились, один вслед  за  другим,  на  желание  Вильгельма,  обязуясь
поставить требуемое количество людей и кораблей.
     Вильгельм порвал со своими баронами, когда прибыл  Ланфранк.  Он  вошел
прямо к герцогу.
     - Приветствую тебя, король английский! - воскликнул он. - Я привез тебе
помощь Франции против Гарольда к его приверженцев.  Привез  тебе  в  подарок
английскую державу. Кто дерзнет отказать тебе теперь  в  содействии?  Можешь
объявить свой военный позыв не только в Нормандии, но и во всей вселенной.
     Когда прошла молва об успешном посольстве Ланфранка, все страны  близко
приняли к сердцу предприятие Вильгельма.  Из  Мена,  из  Анжу,  из  Пуату  и
Бретани, из Эльзаса и Фландрии, Аквитании  и  Бургундии  засверкали  мечи  и
поскакали ратники. Разбойничьи охотники, рыцари и бродяги -  все  стремились
под знамена герцога норманнского на разграбление  Англии.  Огромное  влияние
имели, разумеется, и слова: "Щедрая плата  и  обширные  земли  каждому,  кто
хочет служить герцогу с оружием в руках!"
     Герцог  между  тем  говорил  Фиц-Осборну,  разделяя   заранее   богатые
английские земли на норманнские лены:
     -  У  Гарольда  не  хватит  духа  обещать  хоть  клочок  из  того,  что
принадлежит мне. Я же могу обещать и свое  и  то,  что  принадлежит  ему.  А
только тому-то и быть победителем, кто свободен дарить и свое и чужое!
     Государство   смотрело   теперь   на   английского   короля   как    на
клятвопреступника, а на предприятие Вильгельма