ова совершенно успокоилась и, запершись в своем  покое,
занялась приготовлением сеида и рун для вызывания мертвеца.


ГЛАВА VI

     Гарольд расстался с Юдифью, так и не сказав ей ничего о своем намерении
и решившись уведомить ее ой отъезде только через Гурта. Следующий  день  был
почти весь посвящен им приготовлениям к отъезду.
     Вечером он обещал Гурту дать ему на другое  утро  ответ,  кому  из  них
должно уехать в Руан. Брат, однако, не переставал упрашивать его остаться, и
это, вместе со словами Юдифи, так повлияло на впечатлительного Гарольда, что
он наполовину уже решил отказаться от поездки.
     Наступила тихая, безлунная, но звездная ночь.  По  небу  бродили  серые
облака, как бы желавшие помрачить сияние звезд.
     Мортвирта стояла на холме, среди круга камней, перед  огнем,  зажженным
ею у подножия кургана. На земле стоял сосуд с водой, набранной  из  римского
фонтана. Яркое пламя придавало поверхности воды красный или, вернее сказать,
кровавый цвет. Кругом  воды  и  огня  был  проведен  круг,  составленный  из
кусочков коры, вырезанных в виде острия стрел. Их было девять, и  на  каждом
из них были какие-то кабалистические знаки. В правой руке Мортвирта  держала
посох. Ноги ее были босы, а талия  стянута  поясом,  на  котором  тоже  были
изображены священные буквы. К нему была  прикреплена  сумочка  из  медвежьей
шкуры, украшенная серебряными пластинками.
     Когда Гарольд пришел, лицо Хильды имело дикое и мрачное выражение.  Она
как будто не замечала присутствия графа,  а  пристально  смотрела  в  огонь.
Потом, как будто  побуждаемая  невидимыми  руками,  она  задвигалась  вокруг
очарованного круга и запела тихим, глухим голосом следующую песнь:

     У священного ручья Урды
     Сидят девушки Норны
     И водой его ежедневно
     Освежают ясень жизни *.
     Серна щиплет листочки,
     А змея гложет корень;

     ------------------------------------------------------------------
     * Мифологическое ясень-дерево имеет три корня, из которых  два  идут  из
адских стран, то есть из  тех  мест,  где  обитают  ледяные  гиганты,  и  из
Нифлигейма, то есть области чада, а третий из небесного жилища  Азов.  Ветки
этого дерева распростерты над вселенной, а ствол его поддерживает землю. Под
корнем, который идет в Нифлигейм и который грызется царем змей, есть  ручей,
дающий начало адским рекам. Под корнем,  идущим  в  область  гигантов,  есть
ручей Мамира, хранящий в  себе  всевозможную  мудрость.  Под  третьим  же  в
чертоге  богов  есть  ручей  одной  из  норн,  по  имени  Урды.  Здесь  есть
местопребывание богов,  производящих  суд.  Подле  этого  ручья  дворец,  из
которого выходят три девы Верданда, Скульда и Урда. Чтобы ветки ясень-дерева
не сохли, они поливают его водой из ручья  Урды.  Четыре  серны  едят  ветки
дерева, на сучьях которого сидит орел, а  между  глаз  его  -  сокол.  Белки
бегают по дереву и ссорят орла со змеем.
     ------------------------------------------------------------------

     Но зоркий орел
     Стережет плоды дерева.
     Капли вод из ручья
     Я на гроб твой пролью,
     Я зову тебя рунами,
     Пламенем жизнь даю.
     Славный сонм наших праотцов
     Из могил возвести
     Ты всю правду пророчиц,
     Вождю путь укажи.

     Во время этой песни Хильда брызгала могилу водой и кидала кусочки  коры
в  огонь.  Из  склепа  начало  вырываться  яркое  сияние,  посреди  которого
мало-помалу выдвигалась тень громадных размеров.  Как  Гарольд,  внимательно
наблюдавший за всем происходившим, ни напрягал зрение - он  не  в  состоянии
был решить: видит ли он перед собой настоящее привидение или только какой-то
сгустившийся туман.
     Между тем Хильда снова начала петь:

     О великий мертвец,
     Кому саваном служит
     Блеск геройских дел,
     Ты прими мой привет!
     Как Один, во дни минувшие
     Мрак гробов вопрошал
     И от праха Мамира *
     Научения ждал,
     Так и гордый потомок
     Его ждет от могил,
     Чтобы дух его праотцов
     Его путь осветил.


     -----------------------------------------------------------
     * Мамир - мифологический гигант, голова которого, отрубленная  Ванером,
была набальзамирована Одином, который во всех важных случаях обращался к ней
за советом.
     -----------------------------------------------------------

     Огонь сильно затрещал, и из пламени полетели к ногам волшебные  кусочки
коры, знаки и буквы, которые теперь все были  обведены  блестящими  искрами.
Хильда подняла и жадно осмотрела их. Потом она испустила такой ужасный крик,
что Гарольд невольно задрожал всем телом, и опять запела:

     Ты не воин, сошедший
     В лоно хладной земли;
     Я дрожу пред тобой,
     Посол высшей судьбы.
     Мощный сын исполина,
     Грозный вождь адских сил,
     Ты сковал мне уста,
     Силу чар сокрушил!

     Хильда страшно скорчилась, голос ее превратился в хрипение, а  изо  рта
показалась пена, но она продолжала:

     Монагарм *, сын колдуньи,
     В Ямвиде царствуешь ты;
     И на гибель несчастным
     Ткешь нить зол и нить бед.
     Когда в час роковой
     Судно мчится на мель,
     Тогда гады толпой
     Из болота ползут.
     И на месте, где ты
     В сне являлся девице,
     Стоишь гордо, но крылья
     Распусти и лети поскорей.
     Грозен, грозен дух злобы
     И коварен. Но ты
     Не робей, и надменный
     Враг падет пред тобой.

     -------------------------------------------------------
     * Здесь подразумевается  Аза-Лак,  злобное  божество,  схожее  с  нашим
дьяволом.
     ** Монагарм - гигантских размеров волк, сын колдуньи, живущей в ямвиде.
Ямвид - железный лес.
     -------------------------------------------------------

     Пророчица опять замолкла, и Гарольд решил приблизиться к ней, видя, что
она все еще не обращает на него внимания.
     - Я действительно разрушу все козни врага, - заговорил он, - но я вовсе
не желаю спрашивать живых или мертвых об угрожающих мне  опасностях...  Если
ты можешь быть посредницей между мной и этой тенью, то ответь мне только  на
те вопросы, которые я считаю нужным предложить тебе... Во-первых, скажи мне:
вернусь ли я благополучно из своей поездки к Вильгельму норманнскому?
     Пророчица выслушала его, стоя  неподвижно,  как  статуя,  едва  раскрыв
губы, она произнесла чуть слышным голосом:
     - Ты вернешься благополучно.
     - Будут ли освобождены заложники моего отца?
     - Заложники Годвина должны быть освобождены, зато Гарольд должен  будет
предоставить от себя заложника.
     - К чему от меня заложник?
     - Он будет гарантией прочности твоего союза с норманнами.
     - Так значит, герцог Вильгельм согласится заключить со мной союз?
     - Согласится, - ответила Мортвирта изменившимся голосом.
     - Еще два вопроса: будет ли этот  союз  способствовать  моему  браку  с
Юдифью?
     - Будет... а без него тебе никогда не назвать Юдифь своей...  Перестань
больше спрашивать, перестань! - крикнула пророчица. - Разве ты не понимаешь,
что моими устами говорит демон, и душа моя страдает невыносимо!
     -  Но  мне  надо  предложить  и  другой  вопрос:  буду  ли  я   королем
английским?.. а если буду, то когда?
     Лицо пророчицы оживилось,  а  огонь  очень  ярко  вспыхнул  и  из  него
вылетели оставшиеся было в нем кусочки коры. Хильда бегло взглянула на  них.
Затем она торжественным голосом запела:

     Когда снежной пеленою
     Волчий месяц убелит
     Холмы, долы и с зарею
     Их луч солнца озарит,
     А зима пушистым инеем
     Темный лес осеребрит,
     Тогда рока назначение
     Завершит волшебный круг,
     Племя Тора ждет паденье,
     И умрет Сердика внук;
     И Одинова корона
     Заблестит на лбу Саксона.
     Пусть же высятся преграды,
     Пусть твой враг тебе грозит!
     Ты расстроишь все засады,
     Тебя хитрость не смутит:
     Рок венец тебе сулит!
     Не назначено судьбою
     Людям путь тебе закрыть:
     Ты под высшей обороной
     И главу твою с короной
     Силе в век не разлучить!
     Пока кости хладных трупов
     Мирно спят на дне могил
     И, пылая жаждой мести,
     Не тревожат жизни пир.
     Если ж солнце в час полночный
     Свод небесный озарит
     И меж ним и бледным месяцем
     Бой ужасный закипит,
     Трепещи! Тогда в могилах
     Кости мертвых встрепенутся
     И, как дух опустошенья,
     Над живыми пронесутся!
     Трон пребудет в твоем роде,
     Твой венец не перейдет
     Ни к кому, пока в родимой
     Стороне, тобой любимой,
     Имя саксов не умрет!
     Чувства их и твой престол
     В одно целое сольются,
     Укрепятся, разрастутся
     И роскошно уберутся,
     Как ясеня лист и ствол.
     И как вешних вод теченье
     Одевает в зелень луг,
     Так судьбы предназначенье
     Завершит волшебный круг!

     Вопрошатель мой прекрасный
     Мой ответ произнесен,
     Мчись же смело в путь опасный
     И не бойся бурных волн.
     Море дружными валами
     Тебя к цели принесет
     И народ твой с ликованьем
     На престол тебя взведет.
     И лишь с вьюгой и снегами
     Волчий месяц прилетит,
     Солнце яркими лучами
     Скипетр твой озолотит!
     И когда под бури свистом
     Все поблекнет наконец,
     В блеске камней самоцветных
     Засияет твой венец.

     ------------------------------
     * Волчий месяц - январь.
     ------------------------------

     Невозможно описать, каким ликующим  тоном  были  произнесены  последние
слова... Хильда еще несколько минут простояла неподвижно, пока  огонь  вдруг
не погас и внезапно поднявшийся ветер не завыл в развалинах - тут  пророчица
без памяти повалилась наземь.
     Гарольд поднял глаза к небу и пробормотал:
     - Если грешно, как говорят жрецы, подымать завесу будущего, то зачем же
нам дан ум, который  вечно  стремится  проникнуть  сквозь  поставленные  ему
преграды? Зачем тогда дано и желание все более и более совершенствоваться? А
как же считать человека совершенным, если он не может узнать, как  окончатся
его предприятия и что будет с ним завтра?
     Никто не отвечал Гарольду. Ветер свистел и стонал,  облака  неслись  по
небу, и звезды начали гаснуть...
     На другой день Гарольд, с блестящей свитой и полный надежд,  отправился
в путь к норманнскому герцогу.


 * ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ *
     КОСТИ МЕРТВЕЦОВ

ГЛАВА I

     Герцог Вильгельм Норманнский сидел в одной из роскошных палат руанского
дворца за громадным столом, заваленным свидетельствами разнообразных трудов,
которыми  этот  неутомимый  человек  занимался  в   качестве   мыслителя   и
полководца.
     Перед ним лежал план нового шербургского порта, а возле  него  рукопись
любимой книги герцога: "Комментарии Цезаря", в которой он заимствовал многие
полезные сведения. Эта рукопись была испещрена заметками, сделанными на  ней
смелым   почерком   герцога.   Несколько   длинных   стрел,   с   различными
усовершенствованиями  в  их  наружной  отделке,  было  небрежно  брошено  на
архитектурные рисунки строящегося аббатства и проект  льготной  грамоты  для
этой же обители. В открытом ларчике превосходной работы, подаренном  герцогу
королем  Эдуардом,  лежали  письма  от  разных  государей,  искавших  дружбы
Вильгельма или угрожавших его спокойствию.
     За спиной герцога сидел его любимый норвежский сокол, без клобучка, так
как он положительно не пугался гостей. В дальнем конце  палаты  преуродливый
карлик, с очень умным лицом, чертил на мольберте  изображение  сражения  при
Вольдедюне, бывшего одним из самых блистательных подвигов Вильгельма на поле
брани. Этот очерк рисовался для герцогини, которая желала перенести  его  на
канву.
     Маленький сынок герцога возился на полу с громадным бульдогом,  который
был, видимо, не расположен играть, так как скалил  с  ворчанием  свои  белые
зубы.
     Ребенок  был  похож  на  своего  отца,  но  лицо  его  выражало  больше
откровенности, но менее  ума.  Его  грудь  и  плечи  напоминали  богатырское
сложение герцога, хотя не обещали его  стройного  роста.  После  возвращения
Вильгельма  из  Англии  его  атлетические  формы  утратили  отчасти  прежнюю
соразмерность, хотя и не обезобразились избытком полноты,  которая  была  не
свойственна норманнам. Изменилось и его лицо: черные волосы его вытерлись на
висках,  а  волнения  честолюбия  провели  глубокие   морщины   вокруг   его
великолепных глаз и алых губ. Одно только усилие  его  железной  воли  могло
отныне вызвать на этом лице выражение благородной, рыцарской  откровенности,
которым оно когда-то отличалось.
     Великий герцог был не прежний пылкий воин: он повысился в  сане,  но  в
душе его ослабло былое величие. Хотя он обладал громадными достоинствами, но
все же своенравный, с трудом в границах справедливости удерживаемый характер
позволял догадываться, чем бы он мог сделаться, если  б  дал  простор  своим
пылким страстям.
     Герцог  сидел,  склонив  голову  на  руку,  а  перед  ним  стоял  Малье
де-Гравиль, говоривший, по-видимому, с большим оживлением.
     - Довольно, - проговорил Вильгельм, - теперь я вполне понял направление
жителей  страны...  Они  слишком  неопытны  и  убеждены,   что   мир   может
продолжаться до конца веков, и поэтому пренебрегают средствами обороны и  не
имеют, кроме Довера, ни одной сильной крепости...  Ну,  а  самое  племя  так
трудно  покорить,  что  нельзя  удивляться  беспечности   его   относительно
постройки укреплений. Оно чересчур мужественно!.. Но возвратимся к Гарольду,
ты действительно думаешь, что он достоин славы?
     - Да, он, по крайней мере, единственный англичанин, получивший  научное
образование. Все его способности так уравновешены и с ними соединяются такое
благоразумие и спокойствие, что когда видишь и слушаешь его, кажется,  будто
смотришь на мастерски устроенную крепость, силы  которой  нельзя  узнать  до
штурма.
     - Ты увлекаешься, сир де-Гравиль,  -  возразил  злобно  герцог,  мигнув
своими темными, блестящими глазами, - ты говорил недавно,  что  он  даже  не
подозревает о моих замыслах на английский престол и поддался  твоему  совету
приехать за заложниками. Это дает понять, что он недальновиден!
     - Да, он не подозрителен, - подтвердил де-Гравиль.
     - Какой толк в хорошо построенной крепости, если ее не охраняет никакой
караул? И самый способный - ничто без дальновидности.
     - Ты прав! - ответил рыцарь, пораженный справедливостью замечания. - Но
Гарольд - англичанин, а англичане считаются самым неподозрительным, из  всех
народов вселенной.
     Герцог расхохотался, но смех  его  был  прерван  злобным  рычаньем:  он
обернулся и увидел сына, катавшегося по полу с озлобленной собакой.
     Вильгельм бросился к сыну, но мальчик закричал:
     - Не трогай, не трогай собаку! Я сумею без твоей  помощи  справиться  с
ней!
     Он со страшным усилием вывернулся из-под собаки,  встал  на  колени  и,
обхватив шею бульдога, сжал ее с такой силой, что чуть не задушил ее.
     - Ну, так я подошел на выручку собаки, - сказал Вильгельм Норманнский с
улыбкой прежних лет и высвободил не без труда бульдога из объятий ребенка.
     - Нехорошо, отец, - заметил Роберт, получивший уже в то время  прозвище
коротконогого, - заступаться за врага сына.
     - Но ведь враг моего сына принадлежит мне, доблестный витязь,  и  я  же
могу потребовать от тебя ответа за измену государю, так  как  ты  самовольно
вступил в борьбу с моим четвероногим вассалом.
     - Ты подарил мне эту собаку еще щенком, батюшка. И она не твоя!
     - Это басни monseigneur de Courthose!  Я только  одолжил  ее  тебе  для
забавы - в тот день, когда ты вывихнул  себе  ногу,  соскочив  с  крепостной
стены, а у тебя, несмотря на жестокий  ушиб,  хватило  еще  злости  замучить
щенка до полусмерти.
     - Подарить или одолжить - это одно и то же... Я  не  выпущу  того,  что
попало мне в руки, ты сам учил меня поступать таким образом.
     Вильгельм был в своей семье самым кротким и слабым человеком, он поднял
сына на руки и обнял его нежно.  Герцог  не  подозревал,  несмотря  на  свою
проницательность, что в этом поцелуе таился зародыш проклятья, возникшего на
смертном одре сына и гибели последнего...
     Малье де-Гравиль нахмурился при виде отцовского  потворства,  а  карлик
Турольд покачал головой. В эту минуту вошел дежурный герольд с докладом, что
какой-то английский дворянин приехал во дворец (вероятно, по крайне  важному
делу, так как он не успел соскочить еще с лошади, как она  пала  мертвая)  и
просит у герцога позволения войти. Вильгельм опустил сына на пол и  приказал
ввести неизвестного  гостя.  Потом  он  вышел  в  другую  комнату,  приказал
де-Гравилю следовать за ним и  сел  в  свое  герцогское  кресло.  Он  всегда
соблюдал придворный этикет
     Минуты через две один из придворных ввел посетителя,  судя  по  длинным
усам коренного саксонца, и де-Гравиль узнал в нем Годрита, своего старинного
знакомого. Молодой человек, поклонившись с большей бесцеремонностью, чем это
допускалось при норманнском дворе, подошел  ближе  к  герцогу  и  проговорил
дрожащим от волнения голосом:
     - Граф Гарольд шлет тебе свой привет,  герцог  норманнов!  Твой  вассал
Гви,  граф  понтьеский,  забыв  закон  рыцарства,  поступил  предательски  с
Гарольдом, ехавшим из Англии, чтобы посетить тебя. Ветер и буря прибили  его
корабли в устье Соммы.  Он  вышел  на  берег  в  качестве  мирного  гостя  в
дружеской стране, но был задержан графом со всей своей дружиной и заключен в
темницу бельремского замка*. Пока я говорю, первый из лордов Англии и  шурин
короля сидит в тюрьме. Беззастенчивый Гви осмелился даже упомянуть о голоде,
о пытке и о смерти - с намерением ли  осуществить  угрозу,  или  вынудить  к
выкупу. Выведенный, быть может, из пределов терпения невозмутимой твердостью
и презрением графа, Гви позволил мне ехать к тебе  с  поручением  Гарольда..
Граф обращается к тебе как к государю и другу и просит защитить его от этого
насилия.
     -  Благородный  саксонец,  -  ответил  герцог   торжественно.   -   Это
обстоятельство выдается из ряда, и изменить его  для  меня  затруднительнее,
чем ты воображаешь. Конечно, граф понтьеский мой вассал, но  я  не  имею  ни
малейшего права вмешиваться в его поступки  относительно  лиц,  претерпевших
крушение или выброшенных волнами на его берега. Мне тяжело узнать, что  твой
доблестный граф подвергся такой неприятной случайности,  и  что  я  в  силах
сделать, будет сделано мной. Но я предупреждаю, что могу обратиться к  графу
понтьескому не как герцог к вассалу. Ступай и отдохни, а я пока обдумаю, чем
мне помочь Гарольду.
     Ответ такого рода со стороны герцога опечалил Годрита, и он  проговорил
с грубой откровенностью:
     - Я не притронусь к пище и не выпью вина, пока ты  не  решишься  помочь
графу Гарольду - как  рыцарь  рыцарю  и  как  человек  человеку,  -  который
поплатился за избыток доверия к тебе.
     - Тяжела ответственность, которую ты на меня, по незнанию,  возлагаешь!
Один неосторожный, необдуманный шаг может  сгубить  меня:  Гви  вспыльчив  и
заносчив, он способен, в  ответ  на  мое  приказание,  освободить  Гарольда,
прислав мне его голову. Много земель будет  стоить  мне  выкуп  из  его  рук
Гарольда, но верь моему слову: половина герцогства не покажется мне  слишком
тяжелой жертвой для спасения графа!! Ступай и отдохни!

     ---------------------------------------------
     * Belrem, или Beaurain, - ныне Montrn.
     ---------------------------------------------

     - Не во гнев тебе, герцог, - вмешался де-Гравиль. - Мы  друзья  с  этим
таном! Позволь  мне  наблюдать,  чтобы  его  угощали  достойно  его  сану...
хотелось бы мне также ободрить и утешить его в печали.
     - Пожалуй, но такого благородного гостя должен прежде всего принять мой
первый стольник.
     Обратившись  к  герольду,  герцог  приказал  ему  проводить  Годрита  к
Фиц-Осборну,  жившем