он  сказал,  что  в  город  вошел  рейтар,  и  надо
спрятаться в трубе или у ратуши. Я никогда не видал его таким,  и  никогда
он и мама не прощались с нами так.
     Днем в городке мы почти не бывали, ведь считается,  что  мы  пропали.
Поэтому мы выходим на верх только ночью, а днем живем в подвале. Ночью  мы
уходим за город, ночью и возвращаемся.
     А сейчас город такой же, как ночью, пустой и тихий.
     Этот городок начинает мне не нравиться. На всякий случай  разношу  на
куски лоток, но пулемет за седло не отвожу. Тот, кто бежит - виноват.  Вот
только в чем? Нарушение Закона, но какого?
     Закон о  книжках,  закон  о  песенках,  закон  о  слухах...  Закон  о
мутантах?
     От мысли о мутантах привычно напряглось тело. Здесь прячут  мутантов,
и может быть, не детенышей, а взрослых, сильных мутантов  с  винтовками  и
противотанковыми ружьями!
     От давнего воспоминания заныл правый бок под залатанным панцирем,  за
расколотым бронещитом. Мутант отличается от  обывателя  всем:  пропорциями
тела и лица, разговором, поведением. Говорят, мутанты  завораживают  одним
своим видом. Я этому не верю. Хотя я видел вблизи только мертвых мутантов.
После облавы на втором поле.
     Подъезжаю к ближайшему дому.  Дорс  срывает  лапой  ставни  с  самого
большого  окна,  и  просовывает  в  него  свою  голову.  В  комнате  семья
обывателей, ребенок заходится криком в колыбельке. Мать бросается к  нему.
Я поднимаю бронезаслонку на морде дорса, чтобы они видели его  глаза.  Все
каменеют.
     Набор вопросов обычный: Где ты  прячешь  книжки?  Повтори  Закон  без
запинки! Что ты сказал сегодня? Повтори! Где ты прячешь мутантов?
     В перерывах  между  вопросами  дорс  рычит.  Включаю  фары  и  легким
движением рукояти повода поворачиваю морду дорса к  колыбельке.  Обыватели
заходятся визгом, видя выхваченного из нее ребенка.
     Наперебой выкладывают, что они никогда никаких мутантов не видели, но
вот через три квартала, в  доме  номер  шестнадцать,  есть  подозрительная
семья, у них все  дети  пропали,  а  сами  они  странные,  хотя  и  вполне
нормальные, только у отца все лицо в шрамах...
     Это все, что мне  нужно.  Отпускаю  рукоять  повода,  позволяя  дорсу
делать то, что он хочет. Он убирает голову из окна,  пластины  панциря  на
затылке ходят взад-вперед, огромный язык обмахивает черные  губы.  Визг  в
комнате сменился гробовым молчанием.
     К дому  номер  шестнадцать  подъезжаю,  закрыв  все  заслонки.  Ствол
пулемета опущен, и вымпел  полощется  по  ветру,  обвивая  шею  дорса.  На
вымпеле три тройных креста - трое мутантов получили пулю из украшенного им
ствола.
     За сорванными ставнями во всем доме не оказалось никого. Отъезжаю  на
другую сторону улицы.  Развернувшись  левым  боком,  стреляю  из  курсовой
безоткатки в среднее окно. Дом раскрывается, как разрезанный  арбуз.  Дорс
одним  движением  вскакивает  на  еще  горячие  развалины   и   обнюхивает
развороченный пол. Под нагромождением  досок  и  битой  штукатурки  что-то
шевелится.
     Прихватив зубами, дорс вытаскивает на поверхность,  одно  за  другим,
два тела. Женщина меня не интересует - она мертва, обычная  обывательница.
А вот мужчина...
     Теперь, когда его одежда превратилась в изодранные  лохмотья,  видно,
какими ухищрениями он скрывал признаки мутанта  -  длинные  ноги,  широкую
грудную клетку, прямую шею. Для распознавания мутантов  существуют  особые
формулы - их еще  называют  "Золотым  сечением".  Пропорции  тела  мутанта
всегда подходят под них. Из-за этого приходится учиться считать.
     Лицо чудовища было изборождено шрамами, карикатурно приближающими его
к лицу обывателя. Но высокий и круглый череп под иссеченной  кожей  скрыть
было нельзя.
     Теперь было ясно, что  городок  скрывает  мутантов.  Потому  что  его
"пропавшие" дети не могли быть никем другим, кроме них.
     Осталось выяснить,  сколько это - "все пропали".  И какого  возраста.
Несколько  почти  взрослых мутантов,  пусть даже плохо вооруженных...  Это
может кончится плохо.  Повыше подняв антенны на шлем-башне,  я дал  сигнал
оповещения.  Все  рейтары,  услышавшие  его,  уйдут  с  патрулирования,  и
устремятся сюда.  И если мутанты переиграют меня,  городок исчезнет с лица
земли вместе со всеми обитателями.
     От самого чудовища  ничего  добиться  не  удалось.  Бросив  на  стену
собственного дома, я распахал его двумя ударами меча. Не смог  отдать  это
удовольствие дорсу.
     Ничего, я все узнаю в соседнем доме.
     ...Сидим в старой трубе,  проходящей под дорогой.  С обоих сторон она
завалена и заросла травой, но пролезть через одну щель можно. Главное - не
бояться. Все пройдет, кончится. Рейтар уедет, и мы вернемся к маме и папе.
А пока надо вспоминать что-то хорошее.  Младший сидит в середине. Мы сжали
его слишком сильно, но он и не пикнет.
     Вспомнить надо походы в Запрещенный город.  Как  находили  там  вещи,
уцелевшие от пожаров. Как интересно жили обыватели в Проклятых городах!  У
них были книжки, в которых слов и картинок было поровну. Странные машинки,
вроде приемников для песенок, но с  записанными  песенками  и  движущимися
картинками. И на всех картинках были  только  такие,  как  мы.  Ни  одного
обывателя, даже такого хорошего, как мама. Она лучше  их  всех.  И  умнее.
Обыватели очень злые и глупые, у них узкие, низкие лбы, длинные  туловища,
сморщенные лица в бугристой, бородавчатой коже.
     Похожие на них были только в книжках, где картинок было больше, и они
оказывались вредными и плохими героями. Я тогда подумал, что до  Последних
Сражений в этих городах жили мутанты, и это были их города.
     На полях Последних сражений мы тоже бывали. И сколько  радости  было,
когда Старший  нашел  автомат,  а  он  оказался  стреляющим,  и  несколько
патронов еще осталось. И как видели издали рейтара, он был издали похож на
маленькую куклу на черном щенке, и был совсем не страшным...
     От щели в трубу ворвался отдаленный  гром  взрыва.  Младший  внезапно
вырвался и выскочил из трубы. Мы замешкались,  выбираясь  из  щели,  и  он
успел убежать далеко. Мы несколько раз догоняли  его,  но  он  каждый  раз
вырывался и опять бежал к дому.
     Наконец он приташил нас к нему. Вернее, к тому, что осталось от дома.
Я держал Младшего, он бил меня кулаками, пытался кусаться. Но я все  равно
держал его, пока Старший не вышел из развалин.
     Руки его были в крови и пылью от битой штукатурки. А  на  лицо  лучше
было не смотреть.
     Итак, трое. Все старше двенадцати. И все наверняка здесь - в разбитом
подвале обнаружились остатки лежаков. Ночью они придут хоронить своих.
     А до  ночи  где-то  надо  переждать.  Опять  это противное ожидание -
необходимость неподвижно сидеть и  думать.  Жаль,  что  нельзя  без  этого
обойтись. Просто отключиться, оставив только контроль внешней ситуация еще
не умею. Хотя можно думать о чем-нибудь приятном. Например:
     Мне нравится быть страхом. Нравится мой дорс - лучшее боевое верховое
животное.  Он убивает собаку или человека одним ударом лапы,  перекусывает
шею  лошади.  Может  пройти  по  любому бездорожью,  неся всадника и сотни
килограммов его и своей  брони.  Он  создан  для  меня  таким,  специально
выведен,  собрав в себе все качества боевого коня и лагерной овчарки.  И я
так  же  создан  для  него,  для  рукоятей   жесткого   повода,   меча   и
крупнокалиберного  пулемета  созданы  мои  длинные руки с цепкими пальцами
чудовищной силы. И оба мы созданы, чтобы нести Закон. Все законы Закона, и
Закон  Страха  -  в  первую очередь.  Мы сами - олицетворение Страха.  Мне
нравится так думать.
     ...К тайнику не подобраться.  Рейтар  залег  за  ратушей,  в  десятке
метров от него. И мы безоружны, если  не  придумаем  чего-нибудь.  Старший
ругается под нос, заводит себя. Младший беззвучно плачет. А я  пытаюсь  не
плакать и  разозлится,  представляя  себе,  как  рейтара  пробивают  пули,
подбрасывает взрыв, как он тонет, горит...
     А  если  действительно  сжечь  его?  Взять  бочку  горючего  в  лавке
керосинщика, и устроить  засаду.  Наверняка  керосинщик  еще  два  дня  не
вылезет из своего подвала. Старший брат понимает меня с полуслова, хватаем
еще не пришедшего в себя Младшего и бежим по задним дворам к лавке.
     Я не люблю керосинщика.  Все обыватели похожи на жаб или крыс,  а  он
похож  одновременно  на  обоих больше всех остальных.  Керосинщик ходит по
домам,  будто разносит керосин,  и у всех пытается что-нибудь вызнать  про
них  самих  или  кого-нибудь  другого.  Он долго разговаривал с отцом:  "А
скажите-ка,  сосед, как вам Закон о книжках?". И отец должен был повторять
Закон  наизусть  и  врать,  чтобы  от него отделаться.  А однажды он хотел
залезть в подвал,  когда там были мы. Отец притворился пьяным и валялся по
полу, закрывая крышку люка.
     Нам повезло. На джипе керосинщика стояло несколько бочек. Одну из них
мы скатили по заднему борту джипа, а в остальных я пробил дырки.  Керосин,
журча, потек с машины в пыль,  сначала  сворачиваясь  в  шарики,  потом  -
мутной струей. Уклон был в сторону  лавки.  Керосинщику  предстоит  немало
веселых часов, пока все  содержимое  бочек  не  перетечет  ему  в  подвал.
Сунуться наверх он не посмеет. Боится рейтаров, хотя сам однажды навел  их
на город, опустив донос в придорожный ящик.
     Мне нравится быть страхом. Закон страха - высший из Законов. Исполняя
любой из них, прежде всего - вселяй страх. Страх должен исходить от  меня,
как жар от раскаленной болванки. Он должен расплавлять  и  испарять  любые
мысли, любые попытки к сопротивлению. Для этого  надо  убивать,  калечить,
уничтожать без меры. И без вины. За малейшую провинность убивать надо,  но
еще больше надо убивать  без  причины,  вызывая  ужас  бессмысленностью  и
изощренностью террора. Каждый должен жить, постоянно ощущая над собой  мою
тень. Железную тень Страха. Мне нравится так думать.
     Небо над городком посинело. На улицах, как одинокие крысы, замелькали
обыватели. Скрыть гору брони высотой в  два  человеческих  роста  нелегко.
Этому тоже приходится учиться.
     Сменился цвет неба. Теперь оно синее только  с  одной  стороны,  а  с
другой наползает чернота в булавочных проколах звезд. С улиц  все  исчезли
снова.  Наступает  время  мутантов.  Хотя,  если  бы   мы   допустили   их
существование днем, день был бы их временем.
     Синяя полоса потемнела до неразличимости.  Дорс  встал  и  потянулся.
Теперь ни один броневой экран, ни одна пластина панциря не брякнули. Скоро
начнется охота.
     Неизвестно, чем вооружена дичь. Неподалеку от городка одно  из  полей
Последних Сражений. И там можно  откопать  такое,  что  я  с  пулеметом  и
безоткатной пушкой окажусь не в самом выгодном положении.
     Так, мутанты второго поля собрали танк. Их удалось уничтожить  только
на второй день, и всех живых получили дорсы. А говорят,  что  в  Последних
Сражениях были лучевые самоходки...
     В любом случае, мутантов надо найти или выманить из их нор.  Бесшумно
подъезжаю к ратуше. Дорс одним прыжком вскакивает на  ее  крышу.  Ни  одна
черепица не стукнула, только балки тихо  заскрипели  под  нашей  тяжестью.
Если бы на небе была луна, ее свет спаял бы нас воедино, обливая  броню  и
черепицу неверным блеском.
     Но луны нет, и на дисплее прицела не движется ни одна  светлая  тень.
Живое тепло, которое видно только ночью, отсутствует. Обыватели  не  топят
печей и не включают лампы от страха. Их дома темны и холодны.
     Придется перебраться поближе к логову мутантов.
     ...Веревку привязали к выдающейся над улицей ветке  дерева,  а  бочку
поставили  в  нижней  развилке.  Все  перемазались  в  масле  и  провоняли
керосином, часть которого пришлось отлить - бочка была слишком тяжела  для
нас.
     Теперь надо решить, как заманить рейтара  в  эту  ловушку.  Столкнуть
бочку могу только я или Старший. Младший будет поджигать.  Старший  достал
подаренную отцом зажигалку  и  отдал  ему.  Отец  говорил,  что  зажигалку
сделали еще до Последних Сражений.
     Стоп. Если он отдает зажигалку, значит... Заманивать  рейтара  пойдет
тоже он? Младший еще  не  понимает,  он  горд  оказанным  ему  доверием  и
восхищенно вертит в руках металлический корпус зажигалки.
     А между нами идет молчаливый спор.  Но  я  не  выдерживаю  и  опускаю
глаза. Когда я  их  поднимаю,  Старшего  с  нами  уже  нет.  И  приходится
объяснять и доказывать Младшему то, что не могу доказать и  простить  себе
самому.
     Тел мутантской семейки уже нет. Дорс настороженно кружится  на  одном
месте, вынюхивая следы мутантов. И вдруг в стороне мелькает светлое пятно.
Послушный поводу, дорс замирает, нацелившись корпусом на слабо  светящийся
силуэт. Турель занимает боевое положение, вымпел подвязан и не шуршит.
     Можно стрелять. Но  любопытство  подталкивает  сначала  взглянуть  на
живого мутанта. Включаю  все  фары.  Дорс  коротко  переступает  передними
лапами, и конус света выхватывает из темноты фигуру чудовища.
     Все, что о них говорили, правда. Вид мутанта завораживает.  Настолько
отличаются его пропорции, кожа, движения. И в то же время хочется смотреть
и смотреть на него, не отрываясь. Что-то поворачивается внутри.
     Боковым зрением замечаю вспыхнувший на  мгновение  язычок  пламени  и
медленно летящую ко мне огненную точку. Дорс  одним  скачком  отлетает  на
полдюжины метров, но я успеваю автоматически нажать на гашетку,  и  мутант
падает, разнесенный короткой очередью из пулемета.
     В том месте, где я стоял,  о  развалины  разбивается  подвешенная  на
веревке бочка. Она мгновенно превращается в шар огня. Дорс танцует, сбивая
с лап пламя,  растекшийся  керосин  пылает  огненным  озером,  поглотившим
останки мутанта и его дома.
     В глазах скачут светлые пятна, словно армия  мутантов  пляшет  вокруг
меня. Поливаю непрерывной очередью все, без разбора, со спины  крутящегося
зверя. Сейчас я как на ладони, освещен горящими развалинами, и если у  них
противотанковое ружье или гранатомет, подбить меня ничего не стоит.
     Видимо, ничего такого у них нет, но  отступать  все  равно  придется.
Надо осмотреть лапы дорса, не повреждены ли они огнем.
     ...Промахнулись. Зверь отскочил слишком быстро, и бочка пропала  зря.
Как я могу об этом думать, когда только что  погиб  Старший.  Уже  никогда
больше не будет звучать наша смешная тройная песенка: некому ее начать,  и
никто ее не будет слушать так, как слушали папа с мамой.
     О чем только не думаешь, лежа уткнувшись носом в землю  под  очередью
крупнокалиберного пулемета. Страшное  и  мерзкое  чувство,  когда  в  тебя
стреляют. Даже когда палят беспорядочно, срывая злобу.
     Кажется, бесконечно длился этот кошмар с ревущим в развалинах  огнем,
грохотом очередей и леденящим визгом пуль.  Внезапно  остался  только  шум
огня, зверь и его всадник исчезли. Видимо,  дорс  перескочил  на  соседнюю
улицу через низкие крыши домов.
     Медленно поднимаю голову, чувствуя, как щекочут лицо налипшие веточки
и прелые  листья.  Действительно,  никого  и  ничего,  только  равномерное
гудение огня, охватившего то, что было нашим домом. Оглядываюсь в  поисках
Младшего и вижу...
     То, что остается от  человека  после  попадания  такой  пули,  всегда
страшно. А от попадания в двенадцатилетнего мальчишку... В нем уже  ничего
нет от Младшего. Каким-то безотчетным порывом я хватаю это  и  подтащив  к
развалинам,  зашвыриваю  подальше  в  огонь.  Потом  только  понимаю,  что
поступил правильно. Пусть будет вместе со всеми.
     Теперь от нашей песенки остались только средние слова.  И  совсем  не
осталось смысла. "...Им было некого бояться..."
     Прилипший к лицу сор осыпается. Его смывают слезы. Но смысл появился.
Появилась цель и путь ее осуществления. Рейтар ушел от  ратуши,  и  теперь
можно подобраться к тайнику под ней. А там автомат Старшего. В  нем  целых
четыре патрона. И еще там есть минометная мина. Совсем  маленькая,  в  два
кулака, и очень тяжелая. Если ее хорошо бросить...
     Перед глазами возник  опрокинутый  и  разорванный  дорс,  придавивший
громоздкую фигуру. И тогда подойти, и все четыре пули  -  под  забрало,  в
морду зверю, похожему на человека.
     Лапы у  дорса  в  порядке,  не  сгорела  даже  жесткая черная шерсть.
Все-таки дорс великолепен.  Он - символ Страха,  несущий его даже  больше,
чем  я  сам.  Рейтары,  конечно,  могли бы ездить на каких-нибудь машинах,
грохочущих и  ревущих,  но  нам  даны  дорсы  -  черные  призраки  Страха.
Полуразумные,   безукоризненно   хищные   и  кровожадные,  но  и  покорные
всадникам,  сливающимся с ними...  От кого они  произошли?  Не  могу  себе
представить маленького дорса. Точно так же, как не могу представить, каких
щенков произвели бы на свет обывательские девки,  если бы хоть одна из них
осталась жива после ночи со мной. Откуда взялся я сам? Становясь рейтаром,
теряешь прошлое.  Да и ни к чему оно.  Я,  дорс,  Страх, Закон - чего еще?
Больше ничего и не надо. Мне нравится так думать.
     Теперь надо готовиться к новому  раунду  схватки.  Мутантов  осталось
двое, если я не пришиб кого-нибудь из тех, кто пускал бочку. И они идут за
мной. Мутанты попались не из трусливых. Хорошо, что у  них  нет  оружия  -
иначе зачем эта выдумка с бочкой.
     До рассвета еще несколько часов. Если до утра мы  не  встретимся,  то
днем я переверну весь город в одиночку. Или с теми рейтарами,  кто  успеет
на мой зов. Выгоню обывателей из домов и раскопаю все  до  подвалов.  Надо
только переждать рассвет. На рассвете я уже  плохо  вижу  тепло,  а  туман
мешает смотреть по-дневному.
     Фары включать после ночного нападения больше не хочется.
     ...Все. Больше не будет долгих разговоров в подвале, рассказов  отца,
тихой возни на войлочном коврике с Старшим и Младшим.  Не  будет  ласковых
рук и слов матери.
     Не будет увлекательных и опасных походов  в  Запрещенные  Города,  не
будет надежды на то, что все переменится, и рейтары исчезнут, как в старой
сказке. А обыватели превратятся в мутантов.  То  есть  нет,  в  нормальных
людей, какими они были до Последних Сражений.
     Исчезли мы, наш маленький мирок, забравшийся в подвал от  большого  и
злого мира. Остался лишь пепел.
     Нет. Еще остался я. И автомат Старшего, и минометная  мина.  Осталось
одно желание - уничтожить ненавистную железную тень. И остались вопросы  -
Проклятые вопросы, Запрещенные вопросы, Последние вопросы:
     Кто дрался в Последних Сражениях?  Мутанты и обыватели?  Кто придумал
Закон? И где они теперь? Кому нужен Страх? Откуда взялись рейтары и дорсы,
кто их создал?  Как избавится от всего этого?  И какой должна  быть  жизнь
потом?
     Все ответы еще впереди. А пока надо  передернуть  затвор  и  свинтить
колпачок  взрывателя  мины.  Приближается  рассвет,  и  в   тумане   легче
подобраться к рейтару.
     А потом туман рассеется.

                                                             30.3.1990

     ---------------------------------------------------------------------

          Центральный штаб Сообщества - Капитану крейсера "Рубеж"
          Срочно. секретно. голубой шифр. файл распечатки 23-А
     "Получением  настоящего  приказа   немедленно   вывести   крейсер   в
двенадцатый планетарный  сектор  восьмой  галактической  зоны.  16  марта,
38.09.17.  единого  времени  ожидается  прохождение   в   секторе   конвоя
Лотанского десанта.
     Конвой и охрану уничтожить. Именем Земли."

     Они разворачивались.  В космосе нет веса, но остается масса, и двести
тысяч тонн  металла  не  затормозишь  мгновенно.  Они  разворачивались,  и
пальцы,  вдавленные  в  клавиши  форсажа  двигателей,  уже  не могли ничем
помочь.  Неделю назад на далекой планете  Лотан  земной  агент  равнодушно
взглянул  на  маршрутную  карту конвоя.  Три дня назад в Центральном штабе
защиты Земли антенны грависвязи приняли его  короткий  доклад.  Кто-то  из
офицеров сверился с компьютером и пожал пл