ее  арсенале,  такими,   как   медикаменты   или
смирительные рубашки? *

                                                      С.Вартанов, 1988

     * - Попытка надеть смирительную рубашку на  существо  с  иным  числом
конечностей может привести  часть  контактной  группы  в  состояние  буйно
протекающей псевдонегуманоидности.

     ---------------------------------------------------------------------

     Действие происходит в вымышленной прибалтийской республике.
     Можете называть ее Эстлитвией.
     На берегу  реки  застыли  тевтонские войска.  Нечастое здесь солнышко
играло на  мушкетах  прусских  гвардейцев  Фридриха,  касках  и  автоматах
пехотинцев  вермахта,  латах рыцарей ордена меченосцев,  крылатых шлемах и
мечах германских дружинников.  У самой воды застыли,  молодцевато задрав к
небу пушечки,  легкие танки Т-II, выглядевшие довольно бледно по сравнению
с бундесверовскими "Леопардами" на правом фланге.  На левом развертывалась
кайзеровская артиллерия под прикрытием шведских фузилеров...
     А началось все это так:
     Черт меня дернул согласиться ехать в Прибалтику в это  время.  Хорошо
хоть угодил  между  двумя  призывами,  и  напряженность  сейчас  поменьше.
Десантники не бродят по  улицам,  вылавливая  дезертиров,  а  относительно
мирно толкутся у правительственных зданий. Улицы опять  во  власти  шумных
процессий и демонстраций.
     В газетах одно, а в реальности другое. Другое  даже  по  сравнению  с
речами на митингах. Митингов много. Начинаются  прямо  против  вокзала,  и
попадаются через каждую сотню метров при  дальнейшем  продвижении.  Причем
каждый раз лозунги меняются, если не диаметрально, то по крайней  мере  на
две трети.
     Но мне не до волеизъявлений народа. Надо найти нашу контору. Привычно
сворачиваю с Пикк Ялг на бульвар Райниса, и выхожу к морю. Левее  развалин
монастыря святой Бригитты виднеется Тракайский замок. В любом  случае  это
не то, что мне нужно.
     Возвращаюсь обратно,   и   пройдя  мимо  Толстой  Маргариты,  пытаюсь
вернуться к центру. Если я сегодня не отмечу командировку, придется искать
ночлег  самостоятельно.  Что  в  связи  с  политической ситуацией довольно
сложно.  Лучше после наступления темноты вообще не  появляться  на  улице.
Впрочем,  и  днем  лучше  не  делать многих вещей.  Например,  не обращать
внимание на весьма завлекательную надпись "Convic".  С  моим  паспортом  и
ленинградской визиткой мне там никакой закуски не дадут. Или дадут, но кой
-чего другого.  А потом догонят и еще дадут.  Ладно,  не будем о увечьях и
межнациональных столкновениях.
     Второй час кручусь по городу и  потихоньку  перестаю  понимать  смысл
происходящего. Что-то не так, но что - непонятно.  Какая-то  путаница.  На
другой стороне стороне площади Красных латышских стрелков, около Олевисте,
очередной митинг "Саюдиса". Или еще какой-то организации. Подойти что  ли,
посмотреть...
     Кажется, я тут не один не в своей тарелке. Какой-то  мужичок,  именно
мужичок, как  на  иллюстрациях  к  Некрасову,  почуяв  близкого  человека,
обратился ко мне:
     - Послушай, мил человек, чего это они? Я в  Ревель  вез  картошку  от
барина, а тут смута, народ против властей бунтуется.
     Я шарахнулся от него,  смерив  взглядом  всю  лубочную  фигуру  -  от
высокой шапки до лаптей с онучами. Сделать выводы  из  этого  мне  помешал
мотоциклетный треск с неба.
     Над площадью проплыл ярко-красный триплан с черными крестами на белых
полосах поперек крыльев и фюзеляжа. Белым был  и  шарф  выглядывающего  из
открытой кабины летчика. С тем же треском самолетик развернулся над шпилем
Домского собора и исчез за крышами Верхнего города.
     Когда я опустил глаза, незадачливого пейзана уже не было. Зато на его
месте остановилась пролетка,  в  которой  сидела  очаровательнейшая  дама.
Все-таки мода начала века многое давала женщине.
     На мое внимание дама среагировала весьма странно: стегнула  извозчика
по спине кружевным зонтиком и укатила, обиженно крикнув что-то по-немецки.
Насколько я понял, речь  шла  о  "нахальных  чухонских  уродах".  К  числу
таковых относился, по-видимому, я.
     Как-то надо было объяснить все это. Ну, пожалуй, пролетку  еще  можно
приписать активности кооператоров. Самолет тоже - мало  ли  чего  любители
понастроили, могли и барона Рихтгофена имитировать. Но  люди!  Сумасшедшая
интуристка? Уличный актер? В такое время...
     Сосредоточиться на этом не дало очередное событие. Если можно назвать
событием появление пьяной компании в одинаковых синих камзолах  с  желтыми
галунами. Кроме камзолов, на них были короткие панталоны, чулки и  башмаки
с пряжками. На нестриженных головах вкривь и вкось сидели треуголки. Пьяны
они  были  по-настоящему,  и  только  теперь  я  понял   смысл   выражения
"горланить". Горланили они какую-то странную песню.  Причем  уже  даже  не
по-немецки. После этого  я  уже  не  стремился  что-то  объяснить.  Только
воспринимал   происходящее   несколько   оглушенно.    Показывал    дорогу
красноармейцам, ругался с сердитым  ганзейским  купцом,  слушал  сетования
председателя колхоза, не нашедшего управление НКВД, и толкался,  толкался,
толкался в толпах, говорящих на добром десятке языков.  Один  раз  подумал
было, что попал в довольно современную  компанию,  пока  среди  совершенно
нынешних призывов  к  отделению  не  помянули  Учредительное  Собрание.  Я
оглянулся. Вокруг слушали внимательно, и не меньше половины  стоящих  были
моими современниками. Они разницы не ощущали.
     И дальше: викинги, активисты, пасторы и всяческие купцы любых  времен
и народов. Когда из-за Длинного Германа вывернулся вертолет Ми-24, я  даже
подскочил, и долго смотрел вслед, когда он ушел за Нямунас. Хотя  вертолет
был наш, родной.
     Но именно после этого я и начал снова что-то соображать. А  полностью
прояснил события еще один митинг.
     Он проходил в закутке между городской  стеной,  Нигулисте  и  Домским
собором. Так что  площадка  была  огорожена,  и  можно  было  видеть,  как
подходят люди.
     Они и подходили сначала, пока митинг  не  набрал  критической  массы.
Собственно, я сам и послужил причиной  его  возникновения.  Остановился  у
стены,  почитать  разнокалиберные  надписи  на  ней.  Сразу  же  за   мной
образовалось три гражданина обычного вида и  один  солдатик  с  откровенно
дезертирской внешностью. Откуда он сбежал, из-за полного отсутствия знаков
различия  установить  было  невозможно.  Может,  из  части,  а  может,  из
окружения.
     К этим людям через пару минут присоединилось еще дюжины три, и  общий
разговор перешел в выступления. Постепенно  площадка  заполнилась  на  две
трети, после чего толпа перестала увеличиваться.
     Я не следил за темой митинга, и уже  собирался  выбраться  из  давки,
когда внезапно заметил, что количество слушателей растет, несмотря на  то,
что никто уже не подходит.
     Как только накал страстей доходил  до  предела,  в  толпе  появлялись
новые люди. В мундирах и штатском, в одежде, которую  вообще  нельзя  было
определить как военную или цивильную. Иногда они  удивленно  оглядывались,
но чаще всего сразу включались в обсуждение.
     Когда выступающий   назвал  предыдущего  оратора  фашистом,  затрещал
мотоциклетный мотор,  и от толпы отделился "Цундап" с пулеметом в коляске.
Стрелок  был  пьян  и  орал во все горло "Лили Марлен".  Но этого никто не
заметил,  потому что зашел разговор о Северной Войне, и в толпе то тут, то
там   замелькали   треуголки   и   парики   офицеров  Семеновского  полка.
Расплывчатое выражение  "наши  предки  жили  на  этой  земле"  вызывало  к
существованию  волосатых типов в вонючих шкурах,  физиономии которых никак
не давали отнести их к скандинавскому типу.
     Теперь-то я все и понял. А через  минуту  понял  еще  одну  вещь:  из
города надо выбираться, и поскорее. Потому что по  улицам  прошли  машины,
громкоговорители которых возвещали о  начале  общегородского  митинга  под
лозунгом "Забывший историю - обречен".
     Прикинув суммарную мощность этого мероприятия, я как следует проникся
второй частью лозунга.  Уж если  крохотное  по  городским  меркам  сборище
создает  такое  хрононапряжение,  от которого возникают прорехи глубиной в
добрый десяток веков, а в случае с "предками" - и вовсе бездонные... Перед
глазами  возникло  расползающееся  по швам лоскутное одеяло.  Вместо того,
чтобы как-то удержать тепло,  все только раздергивают нитки и рвут ветхую,
истрепанную  ткань.  После  особенно  мощного рывка останется только горка
клочьев и лоскутьев, разносимых ледяным ветром...
     Никакой другой аналогии с временем мне в на ум не пришло, но  и  этой
хватило для того, чтобы ноги противно задрожали, а из  головы  улетучились
все мысли, кроме одной: "Бежать!". Осуществляя  это  решение,  я  двинулся
через типовые кварталы Лаздиная к Витебскому шоссе.
     Спасти кого-нибудь еще все равно не удалось бы. Во-первых,  в  городе
все были поражены "митинговой болезнью": все говорят, но никто не слушает.
А во-вторых, еще неизвестно, что получится, если я включусь в эту стихию с
таким сообщением. Может быть, мгновенная детонация!
     Возникла и еще одна мыслишка. Ну, порвется все это, смешаются  эпохи,
и что с того? И так чуть не в обнимку солдаты по улицам бродят.
     А вот тут я не прав. Пока их  мало,  бродят.  Но  большое  количество
солдат имеет свойство кристаллизоваться в армию. Из незакрывающихся прорех
на город кипящим потоком прольются все захватчики, когда-либо  приходившие
на эту землю. И горе побежденным...
     Припомнив, кто и что творил в этом краю, когда  он  был  завоеван,  я
прибавил шагу и нервно оглянулся. Город  оставался  позади,  и  оставалось
пройти совсем немного, чтобы выбраться из него.
     Но я уже опоздал. Охватив город с двух сторон и почти соприкасаясь  у
реки, в непрочном противостоянии застыли две армии.
     ...Напротив беспорядочными группами сгрудилась  российское  воинство.
Оно вело  себя  гораздо  деятельнее:  майор-особист  с  отделением  СМЕРШа
деловито  ставил  к  стенке  гренадеров   Северной   войны,   за   рощицей
новгородские  ратники  добивали  взорвавший   церковь   ЧОНовский   отряд,
латышские стрелки вели бой с биргерскими ротами, екатерининские  гвардейцы
пороли  за  староверство  псковских  ополченцев,  а  горстка   обезумевших
айсзаргов отбивалась из ручных пулеметов от  стрельцов  Ивана  Грозного  с
криками "Долой оккупантов!". Впрочем, это, кажется, были не айсзарги...

                                                       1 апреля 1990 года.

     ---------------------------------------------------------------------

     Пропущенные мины были на совести сапера. Он шел впереди, и не обратил
внимания на  присыпанные  землей  жестянки  из-под  "Кока-Колы".  Впрочем,
трудно его винить - кто же знал,  что  шлепы  научились  делать  настоящие
мины...
     А Чарли  не  пропустил...  Я  шел  рядом с сержантом,  всматриваясь в
заросли по правую сторону тропинки,  когда между нами с  гулом  пронеслась
серая  тень.  Чарли раскинул руки,  и в немыслимой позе застыл над минами.
Чудовищная  карикатура  на  человека,  одетая  для  смеха   в   комбинезон
десантника...  Сержант  взглянул на жестянки - и сразу все понял.  Ленивой
походочкой  подошел  к  саперу  и  съездил  ему  по  морде.  Тот  даже  не
возмутился, стоял, размазывая по лицу красные слюни...
     Погляди на этого  кретина,  парень,  -  обращаясь  ко  мне,  произнес
сержант.Хорошенько посмотри,  в следующий рейд пойдем с другим. Скотина...
     Он поправил автомат, обошел  мины,  и  зашагал  по  тропинке  дальше,
первым. Сапер посмотрел на меня, словно ища сочувствия. Не нашел. Взлететь
на воздух в первом же рейде, из-за того, что сапер никуда не годится...
     Чарли нам  всучили на базе,  перед самым выходом в джунгли.  Парни из
центральной лаборатории уже с ума сходили - никто не хотел брать  с  собой
стокилограммовую   железяку,   вдобавок   стоящую  семь  миллионов.  Чарли
безмолвно стоял у стены,  похожий на манекена из магазина  одежды.  Кто-то
сунул ему в "рот" сигарету, другой остряк прицепил табличку: "Ищу работу".
Смешно,  правда? У нас на базе все ребята не промах... Так вот, стоял этот
Чарли,  и  стоять  бы  ему еще до скончания века,  если бы не наш сержант.
Походил вокруг, спросил:
     - Ну, и что он умеет?
     Сопровождающие оживились:
     - Это универсальный охранный робот. Последняя модель...
     - С автоматом обращаться умеет?
     Те переглянулись.
     - Конечно, нет. Вы же знаете первый закон  робототехники:  "Робот  не
может причинить вреда человеку..."
     - Слыхал что-то.
     Сержант толкнул Чарли в то место, которое у людей называется  плечом.
Робот даже и не дрогнул. И сержант кивнул:
     - Хорошо. Возьму я вашу машину. Проверим в деле.
     ...И Чарли не подвел.  Трижды находил  отравленные  источники,  помог
навести  переправу  через  горную речку.  Тащил половину всего снаряжения.
Только говорить не умел - а так, десантник хоть куда. Теперь еще и мины...
     Шлепы не строят больших селений. И в этом было всего три  хижины.  Мы
пролежали в засаде до утра, не двигаясь, не  отгоняя  комаров,  распухшие,
злые и голодные. Я с завистью поглядывал на  Чарли.  В  этих  местах  быть
железным совсем не плохо... Конечно, есть  риск  заржаветь...  В  джунглях
царила мертвая тишина, над хижинами дрожал влажный, горячий воздух. Может,
там и нет никого? Но сержант ждал. И вот в одной из хижин послышался  шум.
Циновка с двери откинулась, и показался шлеповский мальчишка. Огляделся, и
пошел к ручью, размахивая тыквенным кувшином... Я посмотрел  на  сержанта,
но его на месте уже не было. Мы  с  сапером  ждали.  Наконец,  еле  слышно
хрустнула ветка, появился сержант с шлепом через плечо.
     @Бросил его  на  землю,  присел,  спросил что-то по-шлеповски.  Пацан
тихонько зашлепал в ответ.  Шлер-шлеп...  Дикари,  одним словом. Что с них
возьмешь,  даже  говорить толком не научились.  Сержант,  больше не таясь,
встал, потянулся:
     - Пошли, ребята. Партизан там нет.
     - А если соврал? - не выдержал я.
     - Они врать не умеют. Или молчат, или шлепают всю правду.
     Но оружие с предохранителя он все-таки снял... Следом за ним мы пошли
к хижинам.
     Из  первой  сержант  вытащил  двух  шлеповских   девчонок.   Довольно
смазливых... Ладно, не до них сейчас. Во второй хижине никого не было. А в
третьей целая орава - женщины, дети, дряхлый старик.  Мы  их  построили  в
шеренгу, сапер сел перед шлепами с  автоматом,  а  сержант  все  шарил  по
хижинам.  Я  достал   разговорник,   прочитал   по-шлеповски:   "Есть   ли
партизаны?". Они затараторили, я едва понял: "нет". Перевернув страницу, я
хотел было прочесть, что мы хотим есть и пить. Но тут сержант вынырнул  из
хижины. В руке он держал грязные листки бумаги с блеклым шрифтом.
     -  Обезьяны...  Листовки  Фронта  прячете?   Значит,   и   партизанам
помогаете... Где бандиты? Где?
     Он секунду всматривался в лица шлепов,  затем схватил одну из  женщин
за  руку,  вытащил из ряда.  Шлепы загалдели.  У женщины выступал огромный
живот, и я вспомнил, как они относятся к детям. Целая религия. Наш сержант
знает, чем шлепов прищучить...
     - Где партизаны? - очень спокойным голосом спросил сержант.
     Женщина молчала.
     - Так...
     Он отступил на шаг, и вдруг, изо всей силы пнул женщину в  живот.  Та
беззвучно осела на землю. Шлепы  завизжали.  Сапер  побледнел,  запинаясь,
попросил:
     - Пойдем отсюда, сержант. Ничего они не знают.
     - Знают... - сержант размахнулся, пнул еще раз. - А не знают, так  им
хуже...
     - Оставь, а то еще родит...
     - Пускай... Знаешь, как  смешно  шлепы  рожают?  Молча,  ни  звука...
Дикари... Где партизаны?
     Женщина на земле даже не двигалась. Сержант выругался и снял  автомат
с плеча:
     - Хорошо...
     Мне стало не по себе, и я отвернулся. И тут же загрохотал автомат. Но
странно загрохотал, словно пули бились о железную стену... Я обернулся.
     Чарли стоял между сержантом и шлепкой, пули дырявили его комбинезон и
рикошетировали в  сторону.  Сержант  опустил  автомат,  обалдело  повертел
головой:
     - Ах ты, болван железный... Они же не люди! Отойди!
     Чарли не двигался. Стальная маска, заменявшая  ему  лицо,  была,  как
всегда, бесстрастна. Сержант беспомощно огляделся.
     - Вот дубина... Ладно...
     Он неторопливо прицелился в остальных шлепов. Дети подняли крик.
     - Всех не закроешь, болван желез...
     "Робот не может причинить вреда человеку  или  допустить  такой  вред
своим бездействием". Если бы мы  знали,  что  Чарли  намерен  применить  к
шлепам обе половинки первого закона. Если бы  мы  знали,  что  он  снабжен
лазерной пушкой...
     Что-то щелкнуло, что-то вспыхнуло.  Сержант  повалился  на  траву,  а
автомат впервые выпал из его рук. Он хрипел, на губах  у  него  пузырилась
пена, а мы с сапером стояли как вкопанные. Чужое голубоватое солнце жарило
в небе, и шлепы разбегались в разные стороны...
     Обратно мы бы без Чарли не дошли. Он запомнил маршрут, и  теперь  вел
нас на базу. Находил источники, наводил переправы...
     На базе техники разобрали его до последнего винтика. А потом клялись,
что   робот   в  полном  порядке,  что  лазерный  резак  предназначен  для
уничтожения хищных зверей,  и что Чарли не может, ну просто никак не может
убить человека...

                                                            февраль 1988г.

     ---------------------------------------------------------------------

                    Уж лучше умереть во сне,
                    Пропасть во тьме,
                    Сгореть в огне,
                    Чем встретится с Рейтаром Страха,
                    Железной тенью на холме.

     Не нравится быть страхом.  Нравятся пустеющие улицы.  Жизнь замирает,
когда я въезжаю в деревню или городок.  Кажется, жизнь замирает в поле или
лесу,  когда мой дорс несется,  избивая землю мощными лапами. Мне нравится
так думать.
     Сейчас удовольствие    от    въезда    в    город    мне    подпортил
старикашка-торговец книжками.  Замешкался,  не успел  исчезнуть  при  моем
появлении. Что же, тем хуже для него. Подъезжаю к лотку. Дорс идет особым,
танцующим шагом,  от которого броневые  экраны  лязгают  и  гремят  больше
обычного.  С  шипением  вытягиваю  меч  из ножен.  Тыкаю в лоток острием и
поднимаю пару книжек,  наколотых на него.  Медленно перелистываю страницы.
Старикашка съежился.  Теперь он ниже брюха дорса,  хотя и раньше его глаза
были вровень с носком моего сапога.  Думает, что так не достану? Ха! Ничто
и  нигде  не  может  от  меня  укрыться.  И  вдруг  он  срывается с места.
Улепетывает вдоль улицы. Медленно, слишком медленно, чтобы его догонять.
     Турель пулемета выворачивается из-за седла. Броневая перчатка ложится
на рукоять управления огнем.  Рывком опускаю ствол.  Вымпел на  его  конце
бьется  о  грудные экраны дорса.  В прицеле мельтешит бегущая фигурка.  До
перекрестка ей остается десяток шагов.
     Коротко рявкает очередь. Успеваю поднять глаза  от  дисплея  прицела,
чтобы увидеть, как фигурка разлетается во все стороны клочьями.  Опять  не
смог полюбоваться уносящимися вдоль улицы трассерами.
     Странно, почему он побежал? Все книжки на лотке  подчиняются  Закону:
не больше трех слов на картинку. Обычные книжки местного  производства,  в
каждом городке - свои.
     Впрочем, я и так бы его пристрелил.

     ...Мы обедали, когда в подвал спустился  отец.  По  привычке  Старший
начал нашу тройную песенку, вторую строчку пропели все вместе, третью - я,
а последнюю - Младший:

                    Жили-были трое братцев,
                    Старший, Средний, Младший,
                    Им было некого бояться -
                    Здесь, и там, и дальше!

     Но лицо  отца  оставалось  озабоченным.  Я  умею  разбираться  в  его
выражениях. И правда,