скому каменному зданию на берегу Тибра. Далее он понес свою добычу на себе, взбираясь все выше и выше по идущему спиралью каменному тоннелю и радуясь, что груз не очень тяжел.
     Наконец он добрался до двери.
     "Храм Света! - с восторгом подумал он. - Место, где в далеком прошлом собирались иллюминаты. И кто бы мог подумать, что храм находится именно здесь?"
     Он вошел в помещение и, положив девушку на бархатный диван, умело стянул ее руки за спиной и связал ноги. Убийца знал, что вознаграждение должно подождать до тех пор, пока он не завершит начатое. Пока не выполнит последнее задание. Вода.
     Однако, решив, что у него еще есть время на то, чтобы немного развлечься, он опустился рядом с ней на колени и провел ладонью по ее бедру. Какая гладкая кожа! Теперь чуть выше. Темные пальцы скользнули под край шортов. Еще выше.
     "Терпение! - сказал он себе, ощутив похоть. - Дело прежде всего".
     Чтобы немного успокоиться, ассасин вышел на каменный балкон. Прохладный ночной ветерок постепенно погасил его страсть. Далеко внизу шумели воды Тибра. Он устремил взгляд на находящийся в трех четвертях мили от него купол собора Святого Петра. В свете сотен юпитеров прессы тот показался ему обнаженным живым существом.
     - Наступает ваш последний час, - сказал он, вспомнив тысячи погибших во время крестовых походов мусульман. - В полночь вы все встретитесь со своим Богом.
     Ассасин услышал за спиной какой-то звук и обернулся. Его пленница чуть изменила позу. Он подумал, не стоит ли привести девицу в чувство. Для него не было средства более возбуждающего, чем ужас в глазах женщины.
     Однако, подумав, ассасин решил не рисковать. Будет лучше, если на время его отсутствия она останется без сознания. Она, конечно, была связана и убежать не могла, но убийце не хотелось по возвращении застать ее обессилевшей в бесплодной борьбе с путами. "Я хочу, чтобы ты сохранила силы... для меня".
     Слегка приподняв голову Виттории, он нащупал углубление на шее сразу под черепом. Убийца давно потерял счет тому, сколько раз пользовался этим приемом. С огромной силой он вдавил большой палец в мягкий хрящ и продержал его в этом положении несколько секунд. Тело девушки мгновенно обмякло. Двадцать минут, подумал ассасин. Это будет достойным завершением превосходного дня. После того как она удовлетворит его страсть и умрет, он выйдет на балкон, чтобы полюбоваться полуночным фейерверком в Ватикане.
     Оставив свою добычу на диване, ассасин спустился в залитую светом факелов темницу. Последнее задание. Он подошел к столу и с благоговением посмотрел на оставленные для него священные металлические литые формы.
     Вода. Это был последний знак.
     Сняв со стены факел, как делал это уже трижды, ассасин стал нагревать один конец стержня. Когда металл раскалился добела, он прошел в камеру.
     Там, стоя, его ждал человек.
     - Вы уже помолились, кардинал Баджиа? - прошипел он.
     - Только за спасение твоей души, - бесстрашно глядя в глаза убийцы, ответил итальянец.

Глава 98

     Шестеро пожарных - по-итальянски pompieri, - первыми прибывшие в церковь Санта-Мария делла Виттория, потушили погребальный костер с помощью углекислого газа. Заливка водой обошлась бы значительно дешевле, но образующийся при этом пар мог серьезно повредить фрески. Ватикан выплачивал римским pompieri щедрое вознаграждение за бережное отношение к его собственности.
     Пожарным по роду их деятельности чуть ли не ежедневно приходилось выступать свидетелями самых различных трагедий. Но то, что они увидели в церкви, сохранится в их памяти до конца дней. Распятие, повешение и одновременно сожжение на костре можно было увидеть только в готических кошмарах.
     К сожалению, представители прессы, как это часто случается, появились на месте трагедии раньше борцов с огнем и успели потратить огромное количество видеопленки еще до того, как pompieri сумели очистить помещение. Когда пожарные наконец освободили жертву от цепей и положили на пол, у них не осталось никаких сомнений в том, кто перед ними.
     - Кардинал Гуидера, - прошептал один из них. - Из Барселоны.
     Кардинал был обнажен. Нижняя часть его тела почернела, из зияющих на бедрах ран сочилась кровь. Берцовые кости кардинала были почти полностью открыты взгляду. Одного из пожарных стошнило. Другой выбежал на площадь глотнуть свежего воздуха.
     Но самый большой ужас вызвало то, что они увидели на груди кардинала. Начальник команды старался держаться от тела как можно дальше. "Lavoro del diavolo, - бормотал он себе под нос. - Сам сатана сделал это". Пожарный осенил себя крестным знамением. Последний раз он делал это в глубоком детстве.
     - Un' altro corpo! - раздался чей-то вопль.
     Какой-то пожарный нашел еще один труп.
     Вторую жертву брандмейстер опознал сразу. Слывший аскетом шеф швейцарской гвардии не пользовался популярностью среди членов правоохранительного сообщества Рима. Тем не менее начальник команды позвонил в Ватикан, но все линии оказались заняты. Впрочем, он знал, что это не имеет никакого значения. Через несколько минут гвардейцы узнают обо всем из экстренного выпуска новостей.
     Пытаясь оценить нанесенный огнем ущерб и как-то реконструировать ход событий, брандмейстер увидел, что стена одной из ниш изрешечена пулями. Приглядевшись внимательнее, он увидел, что гроб свалился с опор и теперь лежал на полу вверх дном. Это явно было результатом какой-то борьбы. Пусть в этом деле разбираются полиция и Святой престол, подумал пожарный.
     Однако в тот момент, когда он повернулся, чтобы уйти, ему показалось, что из-под саркофага доносится какой-то звук. И это был звук, который не хотел бы услышать ни один пожарный.
     - Бомба! - закричал он. - Все наружу!
     Саперная команда, перевернув каменный гроб, недоуменно и несколько растерянно уставилась на источник электронного сигнала. Однако пауза длилась не долго.
     - Medico! - выкрикнул один из саперов. - Medico!

Глава 99

     - Что слышно от Оливетти? - спросил камерарий у Рошера, когда они вышли из Сикстинской капеллы, чтобы направиться в кабинет папы.
     Клирик выглядел смертельно уставшим.
     - Ничего, синьор. Я опасаюсь самого худшего.
     Когда они достигли цели, камерарий тяжело вздохнул:
     - Капитан, больше я ничего сделать не могу. Боюсь, что за этот вечер я и так сделал чересчур много. Сейчас я стану молиться и не хочу, чтобы меня беспокоили. Мы передаем дело в руки Господа.
     - Хорошо, синьор.
     - Время на исходе, капитан. Найдите ловушку.
     - Поиски продолжаются, - не слишком уверенно произнес офицер. - Но оружие спрятано очень хорошо.
     Камерарий недовольно поморщился. Казалось, у него не осталось сил выслушивать объяснения.
     - Понимаю. Ровно в одиннадцать пятнадцать, если угроза к тому времени не будет устранена, я прошу вас приступить к эвакуации кардиналов. Я вручаю их судьбу в ваши руки и прошу лишь об одном. Сделайте так, чтобы они с достоинством покинули это место. Пусть они выйдут на площадь Святого Петра и окажутся среди людей. Я не хочу, чтобы последние мгновения существования церкви были омрачены видом ее верховных служителей, улепетывающих через черный ход.
     - Будет исполнено, синьор. А как же вы? Должен ли я зайти и за вами в одиннадцать пятнадцать?
     - В этом нет необходимости.
     - Но, синьор...
     - Я покину Ватикан, только повинуясь приказу своей души.
     "Неужели он решил отправиться на дно вместе с кораблем?" - подумал Рошер.
     Камерарий открыл дверь папского кабинета, но, прежде чем переступить порог, оглянулся и сказал:
     - Да. Еще вот что...
     - Слушаю, синьор?
     - В кабинете сегодня почему-то очень холодно. Я весь дрожу.
     - Электрическое отопление отключено. Позвольте мне растопить для вас камин.
     - Спасибо, - устало улыбнулся камерарий. - Огромное вам спасибо.
     Рошер вышел из папского кабинета, оставив камерария молящимся в свете камина перед небольшим изваянием Святой Девы Марии. Это была странная, внушающая суеверный страх картина. Черная коленопреклоненная тень в мерцающем красноватом свете. Едва выйдя в коридор, Рошер увидел бегущего к нему швейцарского гвардейца. Даже в свете свечей Рошер узнал лейтенанта Шартрана - молодого, зеленого и очень ретивого.
     - Капитан, - сказал Шартран, протягивая начальнику сотовый телефон, - мне кажется, что обращение камерария подействовало. Звонит человек, который считает, что, возможно способен нам помочь. Неизвестный звонит по одной из частных линий Ватикана. Не знаю, как он сумел раздобыть номер.
     - Что дальше? - спросил Рошер.
     - Человек сказал, что будет говорить со старшим по званию офицером.
     - От Оливетти что-нибудь слышно?
     - Никак нет, сэр.
     - Говорит капитан Рошер, и я старший по званию, - произнес в трубку офицер.
     - Рошер! - раздался голос на другом конце линии. - Вначале я скажу, кто я, а затем разъясню, что вам следует делать.
     Когда звонивший, закончив разговор, отключился, Рошер от изумления долго не мог прийти в себя. Теперь он знал, кто отдает ему приказы.

***

     А тем временем в ЦЕРНе Сильвия Боделок отчаянно пыталась как-то упорядочить огромное количество просьб о предоставлении лицензий, поступающих по голосовой почте Колера. Но когда зазвонил личный телефон директора, Сильвия подпрыгнула на стуле. Этого номера не знал никто.
     - Да? - сказала она, подняв трубку.
     - Мисс Боделок? Говорит директор Колер. Немедленно свяжитесь с пилотом. Мой самолет должен быть готов через пять минут.

Глава 100

     Когда Роберт Лэнгдон открыл глаза и обнаружил, что видит над собой расписанный фресками купол в стиле барокко, он не мог понять, где находится и сколько времени провалялся без сознания. Высоко над головой плавал дымок. Какой-то предмет закрывал его рот и нос. Кислородная маска.
     Ученый содрал с лица прибор, и в тот же миг ему в ноздри ударил ужасный запах. Запах сгоревшей плоти.
     Стучащая в висках боль заставила его скривиться. Когда он предпринял попытку сесть, рядом с ним присел человек в белом халате.
     - Riposati! - сказал человек в белом. - Sono il paramedico.
     "Лежите! - машинально перевел Лэнгдон. - Я - фельдшер".
     Затем он снова едва не потерял сознание. Голова кружилась, как дымок под куполом. Что, черт побери, произошло? Им снова стала овладевать паника.
     - Sorcio salvatore, - сказал человек, представившийся фельдшером. - Мышонок... спаситель.
     Лэнгдон вообще отказывался что-либо понимать. Мышонок-спаситель? Человек ткнул пальцем в Микки-Мауса на руке профессора, и мысли Лэнгдона начали постепенно проясняться. Он вспомнил, что включил будильник. Бросив взгляд на циферблат, ученый отметил время. Десять двадцать восемь.
     В тот же миг он вскочил на ноги.
     Все события последних часов снова всплыли в его памяти.

***

     Через пару минут Лэнгдон уже находился у главного алтаря в компании брандмейстера и его людей. Пожарные засыпали его вопросами, но американец их не слушал. Ему самому было о чем спросить. По всему телу была разлита боль, но ученый знал, что надо действовать немедленно.
     К нему подошел один из пожарных и сказал:
     - Я еще раз осмотрел всю церковь, сэр. Мы обнаружили лишь тела командира швейцарцев и кардинала Гуидера. Никаких следов девушки.
     - Grazie, - ответил Лэнгдон, не зная, радоваться ему или ужасаться.
     Он был уверен, что видел Витторию на полу без сознания. Теперь девушка исчезла. Причина исчезновения, которая сразу пришла ему на ум, была неутешительной. Убийца, говоря по телефону, не скрывал своих намерений. "Сильная духом женщина, - сказал он. - Такие меня всегда возбуждали. Не исключено, что я найду тебя еще до того, как кончится эта ночь. А уж когда найду, то..."
     - Где швейцарские гвардейцы? - спросил Лэнгдон, оглядываясь по сторонам.
     - Контакт установить не удалось. Все линии Ватикана заблокированы.
     В этот момент ученый до конца ощутил свое одиночество и беспомощность. Оливетти погиб. Кардинал умер. Виттория исчезла. И полчаса его жизни канули в небытие в мгновение ока.
     За стенами церкви шумела пресса, и Лэнгдон не сомневался, что информация об ужасной смерти кардинала скоро пойдет в эфир. Если уже не пошла. Американец надеялся на то, что камерарий, давно рассчитывая на самый худший вариант развития событий, принял все необходимые меры. "Эвакуируй свой проклятый Ватикан! Пора выходить из игры! Мы уже проиграли!"
     Лэнгдон вдруг осознал, что все, что толкало его к действиям, - стремление спасти Ватикан, желание выручить из беды четырех кардиналов и жажда встретиться лицом к лицу с членами братства, которое он изучал так много лет, - все эти мотивы куда-то исчезли. Сражение проиграно. Теперь его заставляло действовать лишь одно неистовое желание. Желание древнее и примитивное.
     Он хотел найти Витторию.
     Вместе с исчезновением девушки к нему пришла полная душевная опустошенность. Лэнгдону часто приходилось слышать, что несколько часов, проведенных вместе в экстремальной ситуации, сближают людей больше, чем десятилетия простого знакомства. Теперь он в это поверил. Чувств, подобных тем, которые бурлили в нем сейчас, он не испытывал много лет. И господствующим среди них было чувство одиночества. Страдание придало ему новые силы.
     Выбросив из головы все посторонние мысли, Лэнгдон сосредоточился на самом главном. Ученый надеялся, что ассасин поставит дело выше удовольствия. Если это не так, то он опоздал со спасением. "Нет, - сказал он себе, - у тебя еще есть время. Убийца должен завершить то, что начал, и поэтому, прежде чем исчезнуть навсегда, еще раз вынырнет на поверхность".
     Последний алтарь науки, размышлял Лэнгдон. Финальный удар убийцы. Последняя задача. Земля. Воздух. Огонь. Вода.
     Он посмотрел на часы. Еще тридцать минут. Ученый чуть ли не бегом помчался мимо пожарных к "Экстазу святой Терезы". На сей раз, глядя на этот шедевр Бернини, Лэнгдон точно знал, что ему необходимо увидеть.
     "И ангелы чрез Рим тебе укажут путь..."
     Прямо над откинувшейся на спину святой на фоне золотого пламени парил изваянный Бернини ангел. В одной руке этот посланец небес сжимал остроконечное огненное копье. Лэнгдон перевел взгляд на то место, куда примерно указывал наконечник копья, и не увидел ничего, кроме стены храма. В точке, на которую указывал ангел, не было ничего особенного. Но ученого это не смутило, поскольку он точно знал, что ангел указывает в ночь - на место, расположенное далеко за стеной церкви.
     - В каком направлении от меня находится эта точка? - спросил Лэнгдон у шефа пожарных.
     - В каком направлении? - переспросил тот, глядя в ту сторону, куда показывал американец, и несколько растерянно ответил: - Не знаю... на западе, как мне кажется.
     - Какие церкви расположены на этой линии? - задал свой следующий вопрос вновь обретший решительность Лэнгдон.
     Изумление шефа, казалось, не имело границ, и он протянул:
     - Их там не меньше десятка. Но почему вас это интересует?
     "Я и сам мог это сообразить", - мрачно подумал американец, не отвечая на вопрос. Вслух же он произнес:
     - Мне нужна карта Рима. И быстро.
     Брандмейстер отправил одного из своих подчиненных к пожарной машине за картой. А Лэнгдон снова повернулся лицом к скульптуре. Земля... Воздух... Огонь... ВИТТОРИЯ.
     Последней вехой является вода, сказал он себе. Вода, изваянная Бернини. Скорее всего она должна находиться где-то в одной из церквей. Иголка в стоге сена. Он перебрал в уме все работы Бернини, которые помнил. Ему нужна та, в которой ок отдает дань воде...
     Первым на ум Лэнгдону пришло изваяние из фонтана "Тритон", но ученый тут же сообразил, что эта скульптура стоит перед той церковью, в которой он сейчас находится, и вдобавок в направлении, противоположном тому, куда указывает ангел. Он делал все, чтобы заставить свой мозг работать на полную мощность. Какую фигуру мог изваять Бернини для прославления стихии воды? "Нептун и Аполлон"? Но к сожалению, эта скульптура находится в музее Виктории и Альберта в Лондоне.
     - Синьор!..
     Это прибежал пожарный с картой.
     Лэнгдон поблагодарил молодого человека и развернул карту на алтаре. Ему сразу стало ясно, что на сей раз он обратился к тем людям, к которым следовало. Такой подробной карты Рима профессор еще не видел.
     - Где мы сейчас?
     Пожарный ткнул пальцем в точку на карте и произнес:
     - Рядом с пьяцца Барберини.
     Лэнгдон, чтобы еще лучше сориентироваться, снова взглянул на огненное копье ангела. Начальник пожарной команды правильно оценил направление: копье ангела смотрело на запад. Ученый провел на карте прямую линию, начав с точки, в которой находился в данный момент, и его надежда сразу же начала угасать. Почти на каждом дюйме линии, по которой двигался его палец, имелся маленький черный крестик. Церкви. Город просто усеян ими. Когда цепь церковных сооружений закончилась, палец Лэнгдона уже оказался в пригороде Рима. Американец глубоко вздохнул и на шаг отошел от карты. Проклятие!
     Окидывая взглядом общую картину города, он задержал внимание на трех храмах, в которых были убиты три первых кардинала. Капелла Киджи... Площадь Святого Петра... Это место...
     Глядя одновременно на все три точки, Лэнгдон заметил в их расположении некоторую странность. Вначале он думал, что церкви разбросаны по Риму случайно, без какой-либо закономерности. Но теперь он видел, что это определенно не так. Как ни странно, церкви были расположены по определенной схеме, и связывающие их линии образовывали гигантский, включающий в себя почти весь город, треугольник. Лэнгдон еще раз проверил свое предположение и убедился, что это вовсе не плод его разыгравшегося воображения.
     - Penna, - неожиданно произнес он, не отрывая взгляда от карты.
     Кто-то протянул ему шариковую ручку.
     Лэнгдон обвел кружками три церкви и проверил свой вывод в третий раз. Сомнений не оставалось. Перед ним был треугольник!
     Ученый первым делом вспомнил большую печать на долларовой купюре - треугольник с заключенным в нем всевидящим оком. Но во всех этих умозаключениях, увы, было мало смысла. Ведь он отметил лишь три точки, в то время как их должно было быть четыре.
     Где же, дьявол ее побери, находится эта вода?! Лэнгдон понимал, что, где бы он ни поместил четвертую точку, треугольник будет разрушен. Сохранить симметричность можно лишь в том случае, если поместить эту четвертую точку в центре треугольника. Американец взглянул на это гипотетическое место. Ничего. Однако он не оставлял этой мысли. Все четыре элемента науки считались равными. В воде не было ничего специфического, и, следовательно, вода не могла находиться в центре.
     Тем не менее интуиция подсказывала ему, что симметричное расположение не было случайным. "Я, видимо, не представляю себе всей картины", - подумал он. Оставалась лишь одна альтернатива. Если четыре точки не могли образовать треугольник, то какую-то другую геометрическую фигуру - бесспорно. Может быть, квадрат? Лэнгдон снова взглянул на карту. Но ведь квадрат не несет никакой символической нагрузки... Однако в нем по крайней мере сохранялась симметрия. Лэнгдон ткнул кончиком пальца в точку, которая превращала треугольник в квадрат, и сразу увидел, что совершенного квадрата получиться не может. Первоначальный треугольник был неправильным, и образовавшаяся фигура была похожа на неровный четырехугольник.
     Размышляя над другими вариантами размещения четвертой точки, Лэнгдон вдруг увидел, что та линия, которую он провел следуя указанию ангельского копья, проходит через одну из возможных четвертых точек. Пораженный ученый немедленно обвел это место кружком. Если соединить эти четыре точки между собой, то на карте получался неправильный ромб, напоминающий формой воздушного змея.
     Лэнгдон задумался. Ромбы никоим образом не считались символом иллюминатов. И в то же время...
     Ученый вспомнил о знаменитом "Ромбе иллюминатов". Мысль была совершенно нелепой, и Лэнгдон с негодованием ее отверг. Помимо в