сил.  Вся
мистическая чушь, связанная с этим делом, как всегда, нашла самое  банальное
и естественное объяснение. Как оно и должно быть. Но это  тяжелый  удар  для
нашего друга парапсихолога!
   Арне спустился  с  крыльца,  сунул  руки  в  карманы  и,  повернувшись  к
Танкреду, сказал:
   - Я уверен, наш странный  посетитель  попытается  повторить  свой  визит.
Ясно, он что-то ищет. Теперь мы знаем, как он проходит  в  дом.  Собственно,
сегодня подходит очередь Пауля дежурить  в  желтой  комнате,  но  обстановка
сложилась таким образом, что, на мой взгляд, надо нам внести поправку в нашу
схему. Иными словами, я предлагаю составить  компанию  Паулю.  Проведем  эту
ночь в желтой комнате все  вместе!  И  каждый  из  нас  получит  возможность
поближе познакомиться со здешним привидением, как вы считаете?
   - Предложение с радостью принимается! - заявил Танкред. - Все действующие
липа собираются на  сцене  в  последнем  акте.  Надеюсь,  прежде  чем  падет
занавес, авторы порадуют нас новыми сценическими эффектами.
   Глава одиннадцатая. КРАСНОЕ ОБЛАЧЕНИЕ С КРЕСТОМ НА СПИНЕ
   К полудню небо затянулось свинцовыми тучами,  и  когда  стал  накрапывать
дождь, мы с Танкредом снова решили сразиться в шахматы. В  дождливую  погоду
хорошо сыграть партию в шахматы, особенно если находишься не  у  себя  и,  в
общем-то, нечем заняться. Мы уселись в маленькой комнате рядом с гостиной. Я
в этот раз не отважился на гамбит и старался играть  собранно  и  осторожно,
однако мне не везло. Вновь и вновь мои фигуры оказывались  в  западне,  и  я
понемногу терял к игре всякий интерес.
   - Доктор Тарраш в своем пособии настоятельно  рекомендует  систематически
ограничивать жизненное пространство противника...  -  пробурчал  Танкред.  -
Нет, Пауль, ты играешь слишком вяло. Где твоя инициатива?
   -  Бог  ее  знает...  Откровенно  говоря,  меня  сейчас  интересовало  бы
Совершенно иное, - признался я. - Почему ты  не  хочешь  сказать,  что  тебе
понадобилось в Лиллезунде?
   - Пожалуйста, я скажу... - он откинулся  в  кресле.  -  Прежде  всего,  я
послушал, о чем говорят люди. Вот например, меня интересует  Рейн.  В  нашей
задачке это "х", одно из неизвестных. Оказывается, о нем здесь никто  ничего
не знает. Ой вовсе не местный рыбак, никогда здесь не жил.  И  людям  вообще
неведомо, где он живет.
   - Любопытно! И это ты выяснил в Лиллезунде?
   - Нет, конечно. Но и там тоже. А сперва я нашел рыбака с моторкой,  он  и
отвез меня в город. В городе я попытался найти  стекольщика,  которого  Арне
нанимал поставить стекло и который тут, якобы, чуть не  вывалился  из  окна.
Такового я не обнаружил.
   - Иными словами, твое расследование не принесло никаких результатов?
   - Почему же? Наоборот. Ну, и еще я получил телеграммы  в  ответ  на  свой
телефонный запрос.
   Он достал из кармана три сложенные телеграммы и протянул мне. Я развернул
первую:

   "ПАНИЧЕСКИЙ ОТТОК  КАПИТАЛА  БАЛТИЙСКИХ  СТРАН  ТЧК  ВЕРОЯТНЫ  ИНВЕСТИЦИИ
ЦЕНТРАЛЬНОЙ АМЕРИКЕ ТЧК КАСПЕРСЕН".

   Текст  второй  телеграммы,  по-видимому,  был  как-то  связан  с   первым
сообщением:

   "ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ ВПОЛНЕ ОБОСНОВАНО ТЧК КРИТИЧЕСКАЯ СИТУАЦИЯ ПОСЛЕ РЕВОЛЮЦИИ
МЕКСИКЕ ТЧК ПРЕДПОЛАГАЮ ПОТЕРЯНО ДЕВЯНОСТО ПРОЦЕНТОВ ТЧК САСТАД".

   Я с удивлением посмотрел на Танкреда.
   - С каких это пор ты интересуешься мексиканской революцией? И зачем  тебе
знать, как идет движение капитала? Ты собираешься играть на бирже?
   - Ничего подобного. Я заинтересовался этим  недавно.  Точнее,  позавчера,
около десяти утра. Будешь смотреть третью телеграмму?  На  мой  взгляд,  она
очень любопытна, в ней содержится ключ ко всему, что происходит в этом доме.
Во всяком случае, если моя гипотеза верна.
   Я буквально пожирал глазами телеграфный бланк. Нет, похоже, он вешал  мне
на уши длинную развесистую лапшу: телеграмма  состояла  из  одного  довольно
бессмысленного слова и подписи:

   "ПОЛТОРА ТЧК ХАЙДЕ".

   - Что это значит? - недовольно буркнул я. - Полтора? Мне  это  ничего  не
говорит. И кто такие Састад, Касперсен и Хайде?
   - Три хороших специалиста. Они помогли мне сориентироваться в делах,  где
я ничего не смыслю. Как ты понял, я заинтересовался  некоторыми  новыми  для
себя сферами.
   - Стало быть, ты не хочешь мне ничего  объяснить?  Танкред  наклонился  к
доске и сделал длинную рокировку. Потом он опять развалился в кресле.
   - Пауль, по сути, я сейчас играю в шахматы с неким невидимым противником.
Партия развивается весьма напряженно и теперь входит в эндшпиль. Я,  был  бы
слишком плохим стратегом, если бы рассказал  о  своих  планах.  Согласен?  И
позволь тебе сказать: в воздухе запахло новыми комбинациями.
   - Надеюсь, ты не причисляешь к своим противникам меня?
   - Разумеется, нет. Однако с моей стороны было бы  неразумно  посвящать  в
свои  планы  и  зрителей.  К  сожалению,  зрители  и   сочувствующие   имеют
обыкновение вмешиваться в игру... Смотри-ка! Наша новая  приятельница  идет.
Видно, ей не сидится в собственном доме.
   Действительно, через двор шла Лиззи - в знакомом белом плаще и опять  без
зонта. Она подняла воротник и  втянула  голову  в  плечи.  Словно  бездомная
собачонка, подумалось  мне.  Наш  вчерашний  безобразный  визит  со  взломом
оставил у меня на душе крайне  неприятный  осадок  и  вызвал  массу  горьких
раздумий: Как помочь бедной Лиззи, не навредив еще больше?  Как  повел  себя
Пале   после   нашего   ухода?   Его   лицо,   при   всей   сдержанности   и
благовоспитанности, не сулило ничего хорошего, было в нем  что-то  неуловимо
грозное, когда он все с той же улыбкой провожал нас к дверям.
   Поднимаясь с кресла, Танкред многозначительно посмотрел на меня.
   - Плохи дела! Пойдем послушаем, что она расскажет. Войдя в  гостиную,  мы
нашли всех в сборе. Лиззи была заметно возбуждена, щеки ее горели, а  худые,
бледные руки ни секунды не оставались в покое. Арне  помог  ей  снять  плащ.
Эбба усадила ее в кресло и, обняв по-матерински за плечи, спросила:
   - Ну, что случилось?
   Лиззи беспомощным жестом убрала со лба мокрые волосы, пальцы  ее  заметно
задрожали. Чуть слышно она проговорила:
   - Я больше так не могу... Я... не могу с ним больше оставаться...
   - Он был с тобой... груб?
   В лице Эббы появилось особое выражение, характерное для борцов  за  права
женщин.
   - Нет, что ты! Вовсе нет. Он никогда не бывает грубым! Наоборот, он очень
внимателен, он все понимает, но в этом есть что-то ненормальное! Лучше бы он
накричал, рассердился! Это было бы так по-человечески. А  он...  нет!  Я  не
могу объяснить... Мне так страшно! Да, я его просто боюсь! Вот что... Очень!
Очень боюсь... -
   Моника принесла кофе и добавила в чашку полрюмки коньяку.
   - Выпей, Лиззи, - сказала  она  ласково  и  спокойно.  -  Выпей  кофейку,
успокойся. Здесь тебя все любят. Тебе надо согреться, просохнуть... И мы все
обсудим и обдумаем. Ты не расскажешь, как вы поженились?
   Лиззи выпила полчашки и поперхнулась. Она прокашлялась и с явным  усилием
посмотрела Монике прямо в лицо. Мне показалось,  что  этот  вопрос  для  нее
неприятен. Она с трудом сделала еще глоток и, не  отрывая  глаз  от  Моники,
произнесла:
   - Дело в том... Да, дело в том, что мы не женаты.
   - Что ты говоришь? Не женаты?
   В голосе Моники звучало искреннее недоумение.
   - Священников он презирает, и поэтому о церковном венчании не могло  быть
и речи. А чтобы зарегистрировать гражданский брак нужны всякие  документы...
Он еще не получил норвежское гражданство. Он пока еще  американец.  И  чтобы
жениться, ему нужно получить какое-то разрешение  американских  властей.  Он
ждет,  пока  придет  разрешение...  Вообще-то  он  считает  все  это  пустой
формальностью. Он хотел, чтобы все нас считали законными  супругами,  потому
что в нашей стране так принято, здесь у людей  свои  понятия  -  к  чему  их
раздражать?
   - Многие не в восторге от наших порядков, - бросил Танкред. - Твой муж не
одинок.
   - Но ты действительно хотела стать его женой? - спросила Эбба.
   У Лиззи как будто снова ком стал в горле.
   -  Это...  так  трудно  объяснить!  Для  меня  было  очень  важно   стать
независимой, самостоятельной, когда я жила у родственников в Лиллезунде... Я
была ему благодарна, я чувствовала себя обязанной за все добро,  которое  он
для меня сделал. И он необыкновенный человек. И  очень  сильный.  А  я...  я
такая безвольная, слабая... И мне кажется, я теперь целиком  в  его  власти.
Раньше я думала: он такой добрый, хороший, а теперь я его  боюсь...  Я  ведь
его совершенно не знаю. Он закрыт, он сам по себе. Я даже не  знаю,  что  он
делает! И не представляю, чего он хочет, и как он жил раньше - я  ничего  не
знаю!.. Я иногда как лунатик... брожу... Я не знаю, кто он? Вы понимаете?  И
что он от меня хочет? И я боюсь...  Мне  нужно  от  него  уйти.  Сейчас  же!
Немедленно!
   - Но почему ты принимаешь такое решение именно теперь? - спросил Танкред,
не отводя от нее внимательных глаз, - Что происходило вчера, когда мы ушли?
   - Ничего особенного... Вы  ушли...  Я  чувствовала  себя  преступницей...
Конечно, с его точки зрения,  я  совершила  преступление,  показав  вам  его
чердак. Знаете, как он меня наказал? Он молча заперся в библиотеке! И все! И
не сказал мне с тех пор ни слова! Я -  пустое  место!  И  я  сидела  в  этом
мрачном, холодном доме, в  чужом  доме,  понимаете?  Там  каждая  вещь  меня
ненавидит... Я думала, я с ума сойду, мне было так плохо, так страшно...  Но
я боялась выйти, уйти из дома, я боялась, что он еще больше  рассердится.  Я
знаю, он не любит, когда я ухожу. Он, правда, никогда ни словечком  об  этом
не обмолвился, но я знаю. Я сижу там как взаперти - при открытых дверях, как
в тюрьме! Как в могиле! Он меня не любит, Но держит...  ах,  как  крепко  он
меня держит! И сегодня опять пришел этот ужасный Рейн, и они пошли вместе  с
ним в подвал. И я поняла: или я  сейчас  убегу,  или  сойду  с  ума...  И  я
убежала... Но я побоялась пойти к Карстену: он такой милый, но он  про  меня
не все знает... И вот, пришла к вам...
   - И правильно сделала, - поспешила успокоить ее Эбба. - Этот Пале тебе не
пара. Надо подумать, что можно сделать. Мы постараемся тебе помочь.
   В глазах Лиззи блестели слезы. Еще  немного  -  и  она  бы  расплакалась.
Моника налила ей коньяку, и мы заставили ее выпить, а потом стали  обсуждать
возможности ее устройства в Осло. Вроде  бы,  Лиззи  понемногу  приходила  в
себя. Она дышала ровнее, и глазки  просохли.  Наконец  она  с  решимостью  в
голосе произнесла:
   - Я все-таки пойду к Карстену. Мне надо все же с ним поговорить...
   С легкой улыбкой она встала и пошла за своим плащом. Арне пошел  за  ней.
Одевшись, Лиззи вернулась в гостиную и сказала:
   - Огромное вам спасибо! Мне очень совестно, что я вас  дергаю  со  своими
проблемами, но я очень, очень вам благодарна! Я пойду! До свидания!
   И в этот миг в дверь постучали - три раза, отрывисто и решительно.  Лиззи
переменилась в лице.
   - Это он! - прошептала она. - Не говорите ему,  что  я  здесь!  Выпустите
меня через заднюю дверь...
   - Успокойся, Лиззи! - сказал я. - Это, наверное, наш  Карстен!  Он  часто
заходит в это время... Подожди, я открою.
   Я пошел в прихожую и отворил дверь. И испытал небольшой  шок:  там  стоял
Пале. На нем был старый черный плащ и широкополая шляпа. Он улыбался  хорошо
знакомой мне улыбкой древней статуи, а со шляпы стекала вода.
   - Моя жена здесь, не правда ли? Я могу войти. Вторая фраза  уже  не  была
вопросом, нет, она прозвучала как утверждение, и я автоматически сделал  шаг
в сторону, впуская его в дом. Я был захвачен врасплох и  не  нашел  никакого
предлога, чтобы его задержать. Быстрым решительным шагом он направился прямо
в  гостиную  и,  коротко  поздоровавшись,  встал  перед  Лиззи.  Уверенно  и
спокойно, почти ласково, как разговаривают с детьми, он сказал:
   - Будет лучше всего, дорогая, если ты сейчас пойдешь со мной домой.
   Он поймал ее взгляд, и лицо ее окаменело. Она уставилась на него  пустыми
глазами. Мне вспомнился японский рисунок пером - когда я был маленьким, я не
мог его видеть без слез: там был нарисован воробышек, застывший перед змеей.
   - Да, да, я иду... - пробормотала она без всякого выражения  и  протянула
ему руку.
   Пале взял ее послушную ладошку и сунул себе под руку, и Лиззи последовала
за ним, опустив голову, как хорошая девочка, которая провинилась, но  готова
на все, чтобы загладить свою вину и избежать наказания. Эта кошмарная  сцена
повергла нас в самый настоящий столбняк. Мы застыли на месте  и  глядели  на
происходящее, как будто тихий решительный  голос  Пале  изначально  пресекал
всякие возражения, и только Эбба сделала попытку протестовать. Она выступила
вперед и, подняв руку, начала:
   - Но, господин Пале!..
   Пале обернулся и твердым тоном прервал ее:
   - Вы должны извинить нас за эту сцену. Моя жена не совсем здорова. У  нее
жар. Я запретил ей выходить на улицу в такой дождь, я  не  хочу,  чтобы  она
получила воспаление легких. К счастью, я ее быстро  нашел.  Будьте  здоровы!
Надеюсь вас всех скоро увидеть. Пойдем, Лиззи.
   И дверь за ними захлопнулась.
   Эбба была потрясена.
   - Нет, это переходит всякие  границы!  Это  неслыханно...  Он,  наверное,
профессиональный гипнотизер. Что с нами? Не могу понять.. Лично я никогда не
терялась настолько, что...
   - У этого человека особый  дар:  он  умеет  производить  на  людей  такое
впечатление, что они сами себе кажутся сопливыми детьми, - согласился с  ней
Танкред, - Словно учитель в первом классе...
   - Ужасно жалко Лиззи, - вздохнула Эбба, - она живет, как в аду... Это  же
настоящий деспот! Она говорит, он не груб! Еще бы! Зачем ему грубость?  Есть
и другие способы  унизить...  уничтожить  человека...  Калигула,  переодетый
Христом!
   Арне тем временем налил себе коньяку и, понемногу попивая, заметил:
   - А мне, честно говоря, кажется, что Пале совершенно нормальный...  Может
быть,  у  него  несколько  патриархальные  взгляды   и   интересы   довольно
эксцентричные, но он большая умница.  А  вот  Лиззи,  по-моему,  наоборот  -
обыкновенная курица. К тому же истеричка. И уж не знаю, нет ли у  нее  мании
преследования и всяких там навязчивых идей...
   - Да ведь всякий нормальный человек  в  ее  положении  станет  психом!  -
Возмущенно воскликнула Моника. - Как же можно так говорить!
   Мы еще с полчаса спорили на эту тему, пока вдруг Эбба  не  стукнула  себя
кулачком по ладони и не заявила самым категоричным тоном: /
   - Все! Хватит! Я пойду туда и поговорю с этим типом. Я  должна  высказать
ему все, что я думаю по этому породу. Раз уж Лиззи не в силах самостоятельно
выпутаться из этой гнусности, ей надо помочь. Я пойду и заберу ее  из  этого
дома. Пусть даже мне придется позвать полицию или целую пожарную команду,  я
этого так не оставлю.
   Она направилась в прихожую и  стала  натягивать  резиновые  сапоги.  Арне
пошел за ней.
   - Эбба, золотая моя, послушай! Разумеется, это весьма похвально бросаться
на помощь угнетенным... "сестрам  младшим".  Дискриминируемым.  Но,  радость
моя, ты не находишь, что, действуя подобным образом, ты  начинаешь  грубо  -
да, грубо! - вмешиваться в чужую частную жизнь?
   - Нет, я пойду! - упрямо повторила Эбба и  демонстративно  сунула  вторую
ногу в  сапог.  Обувшись,  она  потопала  ногами.  На  лице  Арне  появилась
ироническая усмешка:
   - А ты не находишь, что роль  защитника  оскорбленной  невинности  больше
подошла бы Дон-Кихоту?
   - Ты становишься просто омерзителен! - Моника, вне себя  от  гнева,  тоже
выскочила в прихожую, - Я пойду с тобой, Эбба!
   Мы с Танкредом молча переглянулись.
   - Не надо, прошу тебя! - решительно ответила Эбба,  застегивая  плащ.  Ее
серые глаза сверкали. В блестящем плаще с капюшоном она была похожа на  юную
Жанну Д'Арк в боевых доспехах. -  Теперь  у  меня  боевое  настроение.  Если
кто-то пойдет со мной, я могу расслабиться. Я скоро вернусь. Вместе с Лиззи.
Ждите!
   - Желаю удачи в бою! - Арне издевательски помахал ей рукой. -  Я  горжусь
тобой! Ты наш Святой Георгий! Насыпь этому дракону соли на хвост!
   Последние слова он выкрикнул в открытую дверь. Эбба ушла и нам всем  было
неловко после этой нелепой сцены. За окном уныло  постукивали  капли  дождя.
Нет более удручающего зрелища, чем голые скалы под упорным  осенним  дождем.
Природа - как простуженный больной; ей мокро и  холодно,  что-то  кряхтит  и
кашляет в облаках, а по всем водостокам, монотонно  сопя,  льется  и  льется
неудержимая, злая вода. А вот и чихание  -  порыв  ветра  швырнул  брызги  в
стекло. Да, без сомнения, налицо все симптомы: наш Господь Бог  простудился.
Ему бы сейчас в постель...
   - Ну что, партию будем заканчивать? - спросил Танкред.
   Я покачал головой.
   - Неохота.
   Арне предложил разнообразия ради перекинуться в картишки. Мы  уселись  за
стол и стали играть в нечто вроде бриджа. Время тянулось  медленно.  Танкред
начал посматривать на часы.
   - Что? - бросил Арне - Думаешь, Эбба погибла в неравном бою?
   - Думаю,  она  слишком  задерживается.  Полчаса  туда,  полчаса  обратно,
полчаса - там... А прошло уже около трех часов.
   - А может, она решила переждать дождь? - сказал я.
   - Боюсь, в таком случае ей придется там заночевать. Не думаю,  чтобы  это
входило в ее намерения. И непохоже, чтобы дождь собирался утихнуть.
   - Вот увидишь, - уже миролюбиво заметил Арне, - это просто  ее  маленькая
месть за твое исчезновение сегодня утром.
   Прошло еще минут  двадцать.  Теперь  забеспокоилась  Моника.  Она  нервно
теребила свой медальон.
   - Нет,  как  хотите,  а  мне  это  совершенно  не  нравится.  Там  что-то
случилось. Кто может знать, что придет в голову этому ненормальному?
   Танкред бросил карты и резко поднялся. С его лица словно маску сорвали, и
я вдруг понял, какого  труда  ему  стоило  тут  сидеть,  сохраняя  напускное
спокойствие.
   - Она могла попросту перепутать тропинку и заблудиться, - тихо сказал  он
и отправился в прихожую. - Вы оставайтесь, а я пойду.
   - Танкред, уж от тебя-то я не ожидал! - Арне опять кривовато усмехался. -
Нет, это просто театр! Комедия! Наши мужья бегают из дома в  дом  за  своими
быстроногими   женушками.   Думаешь,   Пале   сейчас   покушается   на    ее
нравственность?
   - Могу сказать тебе, что я думаю.  Я  думаю,  что  мне  не  нравится  его
физиономия, - сухо отрезал Танкред, надевая плащ.
   - Я с тобой! - сказал я, вставая. Моника тоже заторопилась:
   - И я с вами, Пауль.
   - Догоняйте! - уходя, бросил нам Танкред.
   Не глядя на Арне, мы пошли одеваться, но он решил последовать за нами:
   - Я тоже, конечно, пойду, хотя, по-моему, это и глупо... Вот тебе сапоги,
Пауль. А что же нам придумать для Моники?
   - Не надо ничего придумывать. Я пойду в своих туфлях.
   -  Кончайте  препираться,  -  рявкнул  я,  и  в  этот  миг  дверь   опять
распахнулась.  На  пороге  стояли  супруги   Каппелен-Йенсен:   Танкред   со
встревоженным, бледным лицом прижимал к себе Эббу. В  первое  мгновение  мне
показалось, что ее личико мокро от дождя, но нет: Боже  мой,  Эбба  плакала!
Крошечный вздернутый носик покраснел,  румяные  пухлые  губы  были  поджаты,
бойкие серые глазки спрятались и источали потоки слез.
   - Что случилось? -  в  один  голос  завопили  мы  с  Арне.  Моника  молча
принялась снимать с Эббы мокрый плащ. Та не противилась, только не  отвечала
и ни за что не хотела отпустить руку мужа.
   - Не дергайте нас, - сказал  Танкред.  -  Моника,  приготовь  пожалуйста,
горячую ванну.
   * * *
   Около часа спустя Эбба, в теплых носках,  в  брюках,  в  большом  вязаном
свитере, причесанная и подкрашенная, сидела с нами в просторной  гостиной  у
самого камина, и готовилась поведать историю своих приключений в доме  Пале.
Самообладание полностью вернулось к ней, и  она  была  склонна  воспринимать
происшествие и свою  роль  в  нем  скорее  с  юмор