орствуете в  своем  намерении  устроить  в  этом  доме
летний бордель?
   - Вы, вероятно, хотите сказать  "летний  отель"?  -  с  любезной  улыбкой
осведомился Арне. - Ах, эти иностранные словечки, их так  легко  перепутать!
Да, господин Флателанд,  я  не  отказался  от  своего  намерения.  А  вы  не
находите, что пора уже слегка проветрить это затхлое гнездышко?
   - Вы упорствуете в своем намерении и не хотите прислушаться к  взывающему
гласу?
   - Будьте уверены, не хочу.
   - Но ведь в таком случае вы навлечете проклятие  на  весь  Хайландет,  вы
накличете беду, способную пасть на голову невинных! Вы отдаете себе  в  этом
отчет? Неужели вы не видите,  что  превращаетесь  в  посланника  дьявола,  в
орудие Левиафана?
   Голос его нарастал и обнаружил недюжие резервы. Можно  было  представить,
какой популярностью пользовался этот пастор. Его  голос  во  время  молитвы,
должно быть, звучал как могучий  орган  или  большой  оркестр  с  трубами  и
барабанами. Медленным крещендо он продолжал:
   - Я не только думаю о разврате, который расцветет в  этом  летнем  отеле,
обо всех искушениях  плоти,  кои  коренятся  в  подобного  рода  современных
курортах, где теряют стыд и обнажают свое тело. (Он одарил строгим  взглядом
Эббу и Монику.) Я не только думаю о пьянстве, азартных играх  и  непотребной
брани, кои, несомненно, воспоследствуют. А возможно еще и танцы в обнимку  и
богомерзкие кинофильмы? Я знаю, как опасны семена дьявола, как  страшны  они
даже для набожных кротких душ,  какой  дьявольской  силой  обладает  соблазн
греха даже для моих бедных овечек - сестер и братьев  нашей  святой  общины.
Вавилонская  блудница  возжелала  осквернить   наш   Хайландет!   Мы   будем
обороняться! Мы выступим в крестовый поход против новой чумы! Но я думаю  не
только об этом...
   Господин Флателанд сделал паузу, чтобы поддернуть свои  нелепые  манжеты.
Он, разумеется, чувствовал у себя за плечами не только своих кротких овечек"
но и самого Господа Бога. Его правая рука поднялась к небесам  драматическим
жестом и последовал, так сказать, завершающий аккорд - фортиссимо:
   - Я думаю об иных сатанинских силах, кои будут тут неминуемо выпущены  на
свободу,  как  только  вы  приступите  к  осуществлению  своих   богомерзких
корыстных планов. Нам известно, что в этом доме уже разбужены  темные  силы.
Сестра Мария свидетельствует о том, что творится за этими стенами. И  скоро,
очень скоро вы восплачете, но ваш скрежет  зубовный  не  сможет  разжалобить
небо! Море вышвырнет на берег своих мертвецов, и живые  позавидуют  мертвым!
Нет, мы не станем смотреть, сложа руки, как неразумные, грешные люди  играют
с огнем! Братья! Услышьте мой голос! Взгляните в свои бедные заблудшие души!
Одумайтесь! Это великий, опаснейший грех - искушать силы зла...
   Арне удобно лежал на спине, положив на живот руки.
   Во рту у него торчала сигарета.
   - А позвольте спросить, господин Флателанд,  сами-то  вы  не  имеете  тут
личных интересов? Похоже,  вы  с  Дорумом  организовали  тайное  акционерное
общество "Норвежский пиратский дом"?
   Пастор умудрился скорчить еще более строгую гримасу.
   - Ни в коем случае. Я лишь ссудил бедного Дорума деньгами, чтобы он  смог
предложить  вам  полную  сумму.  Я   в   последний   раз   спрашиваю:   Арне
Краг-Андерсен, вы готовы дать сделке обратный ход?
   - Позвольте, господин пастор,  и  мне  задать  вам  еще  один,  последний
вопрос! Господин Флателанд, ваше имя случайно не Александр?
   - Да... Ну, и что?
   - В таком случае, я хотел бы ответить, как Диоген:
   Александр, будь так добр - отойди в сторону,  не  загораживай  солнце!  У
вас, милый Флателанд, особый дар отбрасывать черные тени!
   Пастор непроизвольно сделал шаг  в  сторону  -  неловкое,  очень  смешное
движение, как у начинающего танцора. Наша  смешливая  Эбба  не  выдержала  и
громко расхохоталась.
   На бледных щеках Флателанда вспыхнули два темно-красных пятна. Его черные
глазки  зажглись  ветхозаветным  гневом.  В  этот  миг  он  выглядел  просто
великолепно.
   - Кто поносит слугу Господа, оскверняет и самого  Всемогущего!  -  грянул
его необыкновенный голос. -  И  это  не  останется  безнаказанным,  нет,  не
останется! И как сказано в Псалме  Давида:  Излей  на  них  ярость  Твою,  и
пламень гнева Твоего да обымет их, жилище их да будет пусто, и в  шатрах  их
да не будет живущих! Псалом шестьдесят восемь, стих двадцать пять - двадцать
шесть! Он повернулся и двинулся восвояси. Но через  несколько  секунд  снова
остановился и крикнул, тыча пальцем в небо:
   - Господь не оставит нас! Он поможет мне найти  пути  и  средства,  чтобы
изгнать вас отсюда! Засим он продолжал свой путь. Танкред смотрел ему  вслед
с живым интересом.
   - Я думал, такие образы  встречаются  только  в  школьной  литературе,  -
сказал он серьезно и даже задумчиво. - А  вот,  живой  человек...  Я  весьма
обеспокоен.
   - Между тем, - вздохнув, подытожил Арне, - это было второе предупреждение
за двадцать четыре часа. Моя популярность в народе катастрофически падает...
   Глава девятая. ТАЙНА СТАРОГО ЧЕРДАКА
   Арне и Моника отправились с пляжа домой.
   Я понимал, что им нужно побыть наедине - хотя бы  затем,  чтобы  выяснить
отношения, однако, меня мучила  неизвестность.  Вдруг  они  помирятся?  Арне
казался спокойным, но в  его  взгляде  мне  померещилась  твердость,  особая
собранность  воли,  как  бывает,  если  решаешься  на  определенный  шаг.  А
Моника... она по-прежнему избегала моего взгляда. Я больше не  мог  спокойно
валяться и сел.
   Эбба тоже сидела, задумчиво созерцая собственные ногти  на  ногах  -  они
были покрыты ярко-красным лаком.
   - Карстен,  скажи,  этот  Флателанд  -  состоятельный  человек?  -  вдруг
спросила Эбба, как мне показалось, совсем невпопад.
   "При чем тут Флателанд?", - подумал я и вздохнул.
   Карстен ответил:
   - Ну, я думаю, денежки у него есть. Он отнюдь не чужд и земных  радостей,
насколько я могу судить... А что?
   - Он сказал, что ссудил деньгами этого Дорума, чтобы тот выкупил дом.  Но
мне   что-то   не   верится,   что    этот    пастор    занимается    чистой
благотворительностью. Очень уж он красноречив! И  вообще,  мне  не  верится,
будто  человек  в  наши  дни  станет  развивать  такую  бурную  деятельность
исключительно из благочестивых побуждений. И держался он  слишком  нелепо...
Нет, по-моему, у этого пастора рыльце в пушку, Арне прав!
   - Ну-ка, выкладывай, фру Шерлок Холмс! - Танкред обнял жену, подобравшись
к ней сзади, пока она рассуждала.
   - Вот ты смеешься, - язвительно  проговорила  Эбба,  тычась  ему  в  щеку
очаровательным сморщенным носиком, - а почему? Сам растерялся, вот  что!  Не
отпирайся! Не то - укушу! И соблазню обнаженным телом!
   Танкред расплылся в широкой и неожиданно  глуповатой  улыбке.  Откровенно
говоря, я почувствовал к ним настоящую зависть: если бы Моника также  сидела
со мной, и я мог свободно, при всех, ее обнимать и выслушивать эдакий  милый
вздор! Да, я, пожалуй, впервые в  жизни  позавидовал  женатому  человеку.  Я
взглянул на Карстена. Ха! Представитель богемы был тоже смущен, и не  меньше
меня... Уж не влюбился ли он, в самом деле?
   - Танкред! - нарочито громко сказал Йерн, - не  мешай  человеку!  Уймись,
дай послушать!
   - Правильно! - поддержал его я. - Нечего разводить тут Содом  и  Гоморру!
Он специально тебя отвлекает, Эбба, чтоб ты не подавила его интеллектом.
   - Сейчас я подавлю его кулаками! - взвизгнула Эбба. -  Он  меня  щекочет!
Негодяй!
   Она дубасила Танкреда, а тот хохотал, завалившись на  спину  и  брыкаясь.
Нет, это было решительно невыносимо! Мы с Карстеном отправились купаться.
   Когда мы вернулись, они утихли, и Эбба возобновила свои рассуждения:
   -  Флателанд  явно  смутился,  когда  Арне  спросил,  а  не  сам  ли   он
заинтересован в этом деле. Значит, Дорум нужен пастору только как прикрытие,
как человек, имеющий моральные права на дом предков...
   - Но послушай, - перебил ее я, - этот пастор  не  такой  дурачок.  Он  же
должен понимать, что сумма-то слишком маленькая и  Арне  не  вернет  дом  за
такие деньги!
   - Вот тут-то и зарыта собака! Смотри; с одной  стороны,  пастору  хочется
получить этот дом, он мог бы там прекрасно разместиться со своей общиной, но
с другой стороны, он скуп и не хочет тратить  лишних  денег.  Что  из  этого
следует?
   - Что?
   - А то, что он придумал пугнуть Арне привидениями!  Кому  выгодно,  чтобы
Арне отсюда уехал? Флателанду! Мотив ясен. Этот пастор в курсе всех  местных
дел, и он придумал весьма недурной способ избавиться от конкурента - мы  все
свидетели!  Задействован,  так  сказать,  местный  колорит.  И   вот,   если
предположить, что моя версия верна, наш пастор рассуждает так: я  нагнал  на
них страху, теперь попробую сам поговорить с ними... И он запускает  пробный
шар. Но пастор недооценивает наши крепкие нервы!
   - Милая моя! - покачал головой Карстен, - твоя версия имеет  одно  слабое
звено: в ней начисто отметается  вопрос  "как,  каким  образом?".  Пастор  -
нормальный человек из плоти и крови. Он при всем желании не смог  бы  пройти
сквозь стену. Как ты объяснишь вашу историю с комодом? Или то, что случилось
сегодня ночью?
   - Нет, почему же... Я признаю/это выглядит  довольно  внушительно,  можно
сказать, загадочно. Но знаешь ли, друг мой, я уже видела своими глазами, как
одну даму уложили в длинный черный ящик, потом распилили у всех на глазах, а
потом она оказалась целой и невредимой!
   Сам понимаешь, это было в цирке. Но выглядело не менее загадочно!
   - А к нам гостья! - сказал я.
   На сей раз к нам шла Лиззи. На ней было коротенькое платье без рукавов  с
узором из разноцветных бабочек. Она помахала нам тоненькой, детской рукой  и
стала спускаться по тропинке. Карстен просиял. А  я  подумал,  что  все-таки
есть какая-то противоестественность в браке столь прелестного юного существа
со странным и неприятным стариком.
   - Я так и думала, что вы тут купаетесь! - сказала Лиззи, забираясь к нам.
- Можно, я побуду с вами?
   - Конечно! - ответил я. - Будете купаться? И  не  пора  ли  нам,  кстати,
перейти на "ты"?
   - С удовольствием, Пауль. Если никто не против...
   - Никто! - заверила Эбба.  -  Во-первых,  никто  не  хочет  считать  себя
старым, а во-вторых - мы всегда тебе рады!
   - Правильно, - сказал Танкред. - Ну, как там твой муж?
   - Он отправился в Лиллезунд. - Лиззи уселась рядом с Йерном.  -  А  я  не
люблю быть одна в доме. Он приедет нескоро, только вечером...
   - Купаться будешь? - спросил Йерн. - Вода холодная.
   - Нет, я так посижу... Вообще-то, я хотела с вами  поговорить...  сказать
одну вещь. Точнее, попросить... Я  нашла  ключ  от  чердака!  И  теперь  вот
мучаюсь... Меня распирает  от  любопытства,  и  потом,  я  ведь  имею  право
знать... Я ведь тоже живу в этом доме!  Я  хочу  знать...  Но  я...  ужасная
трусиха. Как только представлю, что я войду туда одна... Нет, у меня  просто
сердце останавливается!
   - Хочешь, чтобы мы пошли с тобой? - Карстен внимательно  посмотрел  ей  в
лицо.
   - Обязательно! - быстро ответил ему Танкред и вскочил. -  Непременно!  Во
всяком случае, Лиззи, я с  тобой,  Я  тоже  умираю  от  любопытства  и  горю
желанием взглянуть на ваш чердак... Эбба, пойдешь?
   - А как же? - Эбба уже собирала вещи. - Обожаю старые чердаки...
   Мне показалось, в своем рвении они  готовы  на  все,  и  я,  не  слишком,
впрочем, уверенно, проговорил:
   - А вам не кажется, что это  как-то  некрасиво?  И  с  юридической  точки
зрения... А если хозяин вернется?
   - Нет, нет! - перебила меня Лиззи.  -  Я  же  говорю:  он  придет  только
вечером! И потом, это же я вас прошу мне помочь! А я ведь, в  конце  концов,
тоже хозяйка... Пауль, пойми меня правильно! У меня нет никакого недоверия к
мужу, наоборот, я его очень уважаю! Может быть, даже слишком сильно  уважаю!
Но меня беспокоит: почему такие тайны? Я буду вам очень благодарна! Карстен,
я плохо поступаю?
   - Нет, я не вижу тут ничего плохого, - отвечал Йерн, натягивая  брюки.  -
На твоем месте я поступил бы также. А на своем месте я скажу тебе вот что: я
тоже хочу знать, что он от тебя прячет.
   Что мне  оставалось?  Да  и  впрямь  было  любопытно  взглянуть  на  этот
таинственный чердак. Я накинул халат и мы двинулись к дому.
   - Может, Арне и Моника тоже пойдут с нами? - сказала Эбба.  -  Намечается
настоящая экспедиция.
   Но Арне и Моника изволили куда-то удалиться. Мне стало совсем не по себе.
Теперь я был рад, что можно отправиться вместе со всеми и не  терзаться  тут
от неизвестности. Мы оделись, оставили им записку и двинулись в путь.
   Эбба шла со мной рядом, а остальные немного позади.
   - По-моему, она смертельно боится  мужа,  -  тихо  сказала  мне  Эбба.  -
Помнишь, у Агаты Кристи, кажется,  "Коттедж  Соловей"...  Там  одна  женщина
вышла замуж за человека, про  которого  никто  ничего  не  знал.  И  вот  ее
начинают мучить разные подозрения. Смутные  подозрения,  что  с  ним  что-то
неладно. И вдруг она обнаружила в ящике старые газетные вырезки.  Оказалось,
он  был  убийцей.  Некоторые  преступники  действительно   хранят   подобные
напоминания...
   - Бог с тобой, что ты говоришь! - воскликнул я. - Мне и самому  этот  тип
неприятен, но до такого я бы все-таки не додумался!
   И тут мне  припомнился  мой  страшный  сон,  сегодняшний  ночной  кошмар:
конский труп с оскаленными зубами, золотой медальон  на  Монике,  и  Пале  с
блестящим, как металл лицом. Эти картины с  необычайной  четкостью  вставали
перед моими глазами.
   - О чем задумался, Пауль? Что-то вспомнил?
   - Да, я сегодня видел очень неприятный сон, и там  присутствовал  Пале...
Может, ты объяснишь, что бы это значило? Ты ведь занималась Фрейдом.
   - Давай, попробуем. Расскажи подробно. Я  рассказал.  Разумеется,  не  во
всех деталях, но обстоятельно.
   - Обычно бывает довольно трудно истолковывать сны,  -  заметила  она  для
начала, - если не знаешь преамбулы, так называемого анамнеза пациента. Но  в
данном случае все, на  редкость,  просто.  Этот  сон  насыщен  элементарными
символами. Возьми себя в руки и слушай спокойно. Золотой медальон  -  символ
женской  сексуальности.  Он  представляет  Монику  как  объект  сексуального
влечения. Во сне ты открываешь медальон  и  видишь  там  вздыбленного  коня,
жеребца - правильно?
   - Не знаю, жеребца или кобылу - я не заметил.
   -  Уверяю  тебя,  это  был  жеребец,  -  ее  слова  звучали  деловито   и
категорично, не хватало только белого  халата  и  очков  в  роговой  оправе,
впрочем, я и так почувствовал себя будто под микроскопом. - Итак, это символ
мужской сексуальности, в данном случае он символизирует Арне; собственно,  в
медальоне она и носит его портрет...
   - Но я не знал! Откуда мне знать? - запротестовал я, но было уже  слишком
поздно.
   - Твое подсознание это знает!  Иными  словами,  ты  увидел,  что  Арне  -
возлюбленный Моники, как оно и есть на самом деле. Но твой  сон  показывает,
что ты сам в нее влюблен: открывая медальон, ты надеешься увидеть  там  СВОЙ
портрет, правда? Ты хочешь, чтобы она стала твоей. Ты хочешь  избавиться  от
соперника - и вот ты видишь  этого  жеребца  мертвым.  Символ  все  тот  же,
значит, на самом деле ты увидел труп Арне. Твой сон означает желание смерти.
   - Нет, с тобой просто сойдешь с ума! И потом, непонятно:  причем  же  тут
Пале?
   -  Появление  Пале  тоже  очень  оправдано.  Здесь  почти  точный  повтор
вчерашнего эпизода в конюшне,  верно?  Этот  Пале  ассоциируется  у  тебя  с
испугом лошади, поэтому он воплощает страх. Он и сам тебе  неприятен,  и  вы
все говорите, что в нем есть нечто таинственное, мефистофельское.  Когда  во
сне делаешь что-нибудь запретное, про что ты сам знаешь, что  это  нехорошо,
обязательно становится страшно. Обычно, возникает какая-то  фигура,  которой
боишься. Персонифицированный страх. Вспомни: когда ты был  мальчиком  -  как
что-нибудь натворишь, обязательно в твоем сознании возникает злой "бука" или
какое-то страшилище, которое тебя схватит и утащит...
   - Да ничего подобного! У меня были  разумные,  добрые  родители,  и  я  в
детстве ничего не боялся! И никто меня не пугал, и вообще  не  наказывал!  И
давай прекратим. Ты тут такого наговорила - волосы дыбом! Обвиняешь меня  во
всех смертных грехах, во всех пороках... Противно, ей-Богу!
   Эбба расхохоталась:
   - Пауль,  милый,  не  драматизируй!  Каждый  нормальный  человек  во  сне
нарушает этические запреты, мы все - дикие звери, когда спим. Иначе мы сошли
бы сума! Сон - это естественный выброс, вентиляция психики, только и  всего.
Чем дурнее сон, тем цивилизованнее и сдержаннее может  быть  человек,  когда
проснется...
   Слушая  ее  разглагольствования,  я  давал   себе   клятву.   никому   не
рассказывать своих снов! Никогда больше! И  уж  во  всяком  случае,  никаким
психологам! И чем теперь это все кончится?
   Эбба, разумеется, читала мои мысли:
   - Пауль, не надо себя винить. Во-первых, я никому не скажу, о  чем  мы  с
тобой говорили. Это первая заповедь медика и психолога,  чтобы  ты  знал.  А
во-вторых, если б ты не доверился мне, то я не сказала бы тебе  одну  важную
вещь: ты нравишься Монике.
   - Насколько я знаю, она относится ко мне по-дружески... а ты думаешь?
   - Я не думаю, а знаю. И тут не надо быть психологом.  Мое  женское  чутье
лучше обычного психоанализа. Она весьма и весьма к тебе неравнодушна, можешь
мне поверить.
   - И что же мне делать, Эбба? Ведь Арне мой друг...
   - И даже если во сне ты готов его убить, то на самом деле ты не хотел  бы
лишиться его дружбы? Все правильно. Да, я думаю,  Арне  не  слишком  бы  это
понравилось. Он даже не понимает, насколько он сам бестолков с женщинами! Не
в обиду ему будет сказано: он,  как  и  многие  быстро  разбогатевшие  люди,
уверен, что деньги дадут ему все! Вся его энергия направлена на прибыль и на
собственный престиж. Он обаятелен, но... Короче, с Моникой  он  промахнулся,
это я тебе точно говорю. Ей нужен душевный контакт и поддержка, чего  он  ей
дать не может, понимаешь? Она с ним порвет, я уверена.  Так  что  тебе  надо
только  чуть-чуть  подождать.  Терпение,  Пауль,   терпение.   Нет,   точно,
когда-нибудь я стану старой сводней!
   За разговорами я не заметил, как мы отмахали весь путь и теперь входили в
знакомую аллею под  сводами  высоких  мощных  деревьев.  Солнце  пробивалось
сквозь крышу из плотных листьев,  воздух  светился  и  переливался,  мы  шли
словно по дну зеленого аквариума. Две желтые крупные бабочки мелькали  перед
моими глазами, все было тихо, природу объял сладкий полуденный сон.
   Мы с Эббой замедлили шаг, и остальные догнали нас. Карстен сказал:
   - Вот здесь в прошлый раз наша лошадь перепугалась и встала!
   - Значит, там твой дом?
   Танкред обращался к Лиззи, но она не ответила.
   - Господи! Опять этот тип! - прошептала Лиззи, встревоженно глядя вперед.
   На крыльце мы увидели мужскую фигуру. Видимо, гость постучал  в  дверь  и
теперь ждал, поглядывая на окна. Возможно, если бы не реакция  Лиззи,  я  не
сразу узнал бы Рейна, но человек на крыльце обернулся в нашу сторону,  и  я,
как в бинокль, увидел его смазанные, мертвые глаза...
   - Ну что ему нужно? - чуть слышно выдохнула Лиззи. - Мужа нет дома. Пусть
он уйдет!
   - Но я бы хотел с ним поговорить! - сухо сказал Танкред и прибавил  шагу.
- Пойдемте скорей! Ах, ты, черт!
   К большой досаде Танкреда и к моей собственной радости, Рейн не стремился
общаться с нами. Он сразу же повернулся и  быстро  пошел  в  противоположную
сторону, когда мы подошли к крыльцу, он уже скрылся за углом.
   - Этот господин держится подозрительно, - заметила Эбба, - отчего это  он
удирает от людей? Ой, смотрите, кто там?
   В кустах у дороги мелькнула тень: какой-то зверь  выскочил  на  дорогу  и
стремглав пересек ее.
   - Кто это такой шустрый? Неужели собака? - спросил я.
   - Какая собака - к