ошка? Большая кошка! Вон! Вон она! И  Карстен  взмахнул
рукой. Действительно, чуть подальше дорогу еще раз пересекла большая  черная
кошка и помчалась вслед Рейну. Надо признать, она была очень большая и очень
пушистая,  и  я  невольно  вспомнил  слова  Арне,  когда  он  описывал  свою
неожиданную гостью в желтой комнате: "чудовищный зверь, огромный и косматый,
как медведь".
   - Слушайте, - сказал я, - а это не тот  ли  котище,  который  является  в
"пиратском гнезде"? Такая зверюга вполне могла справиться с маленьким  псом.
Помнишь, Карстен, какие на нем были раны?
   Карстен молча кивнул, а Танкред глубокомысленно заметил:
   - Вполне возможно.  Во  всяком  случае,  роскошный  экземпляр,  и  вполне
совпадает с описаниями очевидцев. В драме, которую мы наблюдаем, без  черной
кошки никак не обойтись.
   - Она явно побежала за Рейном, наверно, это его кошка?
   - И это вполне вероятно. Почему бы и нет? Лиззи, а когда он являлся к вам
прежде, он тоже был с кошкой?
   - Не знаю, я не видела... Разве кошек водят с собой? Это же не  собака...
Не знаю.
   Она открыла дверь, и мы вошли в дом.  Лиззи  провела  нас  в  гостиную  и
сказала:
   - Подождите секундочку, я принесу лампу, а  то  там,  наверху,  наверное,
темно.
   Пока она бегала за лампой, меня вновь охватило неприятное  чувство.  Было
просто ребячество, если не сказать наглость, являться вот так, в чужой  дом,
и шпионить! Вторгаться в чужую частную жизнь, бессовестно вынюхивать... И  в
то же время, нас попросила хозяйка дома. Попросила как об одолжении. И разве
я сам, по чести сказать, не видел, не чувствовал, что ей нужно помочь? Я сам
был свидетелем их отношений,  ее  противоестественной  покорности...  Моника
была права: Лиззи вела себя при нем, как под гипнозом. В его мягких манерах,
в его вкрадчивой любезности разве не мерещился мне своекорыстный, злой  дух?
И в конце концов, женщина должна иметь право знать, чем занимается ее муж.
   - Посмотрите, какая любопытная гравюра! - произнес Танкред.  Он  стоял  в
углу комнаты и рассматривал небольшую, изрядно выцветшую гравюру. Она висела
в нише и не бросалась в глаза, так что в наш первый визит в этом доме ни  я,
ни Карстен ее не заметили. Мы подошли поближе. Это был  портрет  человека  в
одеянии  священника,  старинное  изображение  с  рафинированной  проработкой
деталей - подобную тщательность можно увидеть в работах  немецкой  школы.  С
особым усердием художник занимался руками своей модели: сложенные на коленях
спокойные руки довольно  правильной  формы,  с  длинными,  тонкими  пальцами
производили, на редкость, тревожное и отталкивающее впечатление -  что-то  в
них было, как мне показалось, от насекомого. К несчастью, лицо  на  портрете
почти полностью покрывало безобразное коричневое пятно.
   - Жаль, что она так попорчена, - заметил Танкред, - очень любопытно  было
бы взглянуть на его лицо.
   -  Интересный  портрет,  -  пробормотал  Йерн,  -  весьма   интересный...
Посмотрите на руки, мне кажется, они похожи...
   - Извините, что я задержалась! - сказала Лиззи, появляясь с уже зажженной
лампой. - Мне пришлось заливать парафин.
   - Не знаешь, чей это портрет? - Танкред кивком головы указал на гравюру.
   - Это Йорген Улле, "пиратский пастырь", который выстроил этот дом.  А  на
заднем плане вы видите город  Лиллезунд  в  одна  тысяча  восемьсот  десятом
году... Но я не люблю эту гравюру... Ну, пойдем? Сходим быстренько наверх, а
потом выпьем кофе с ликером, я поставила воду.
   Под предводительством Лиззи  мы  поднялись  наверх  по  узкой  деревянной
лестнице с выщербленными ступеньками  и  оказались  на  просторном  чердаке.
Сквозь маленькое и грязное чердачное оконце пробивался узкий луч  солнечного
света - по углам было вовсе темно. Огромная паутина свисала с верхнего  угла
окошка. Она сверкала и переливалась на  фоне  темной  стены,  придавая  окну
очарование романтической заброшенности. Запах пыли шибал в нос, и было очень
жарко.
   Лиззи быстро прошла через освещенное пространство, в свете ее лампы всего
в нескольких метрах перед нами неожиданно обнаружилась стена и дверь.  Дверь
была низенькая, с коваными петлями и уголками, на ней висел большой,  ржавый
и тоже кованый замок. Лиззи поставила лампу на пол  и  достала  из  кармашка
передника огромный ключ, вставила его в замочную скважину, повернулась к нам
и сказала шепотом:
   - Ну вот... Только я боюсь открывать! Может, кто-то из вас...
   - Дай-ка мне! - завороженный этим замком  и  дверью,  я  поспешно  шагнул
вперед.
   Разумеется,  я  никогда  не  считал   себя   отчаянным   смельчаком,   но
любопытство, а возможно, и безнаказанность иной  раз  берут  верх  над  моей
природной осторожностью, если не сказать - трусостью. Когда я был маленьким,
меня одолевала жажда приключений, опасных путешествий и смелых открытий, и я
обожал чердаки и подвалы. Особенно подвалы, потому что  там  было  темно!  В
десять лет я не расставался с фонариком и  к  двенадцати  я  обследовал  все
подземные ходы, переходы и погреба не только в нашем городском районе, но  и
в центре. Я  был  признанным  чемпионом  среди  мальчишек  на  нашей  улице,
некоторых я брал с собой, но обычно показывал им уже известные мне маршруты,
чтобы блеснуть, так  сказать,  эрудицией  и  оставить  себе  честь  и  славу
первооткрывателя.
   Точно  такое  же  детское  возбуждение  охватило  меня  при   виде   этой
таинственной двери. Я не смотрел на остальных, но думаю, Танкред (мое мнение
о нем за прошедшие пару дней очень переменилось) был в  таком  же  восторге,
как я. Короче, я повернул ключ, снял замок и  открыл  тяжелую  дверь.  Потом
взял лампу и вошел. За мной по пятам шел Танкред, дыша мне в макушку, за ним
- все остальные.
   Перед нами открылась квадратная, размером примерно четыре на четыре метра
комнатка с люком в крыше. Первое, что я увидел, была большая старая шкатулка
на полу и ветхий стул. Тут же стояло  старинное  бюро  и  высокий  бронзовый
канделябр  со  свечами.  На  столике  в  бюро  лежал  раскрытый   толстенный
манускрипт,  а  рядом  -  изумительный  письменный  прибор:  чернильница   с
крышечкой и песочница с дырочками, чтобы посыпать  песком  исписанный  лист;
раньше при письме не пользовались промокательной бумагой. Прибор  включал  и
стаканчик для  перьев,  и  все  это  было  серебряное.  Из  стакана  торчали
настоящие гусиные  перья!  Я  достал  одно  перышко.  Оно  было  заточено  и
испачкано чернилами. Поодаль я  заметил  и  небольшой,  чрезвычайно  изящный
перочинный нож.
   Пока я с изумлением осматривал письменные принадлежности, Эбба, Танкред и
Йерн разбрелись по комнате. Я  огляделся.  Если  б  не  это  бюро,  комната,
пожалуй, выглядела бы обыкновенным  захламленным  чуланом.  В  углу  валялся
массивный, покрытый ржавчиной якорь, к нему  был  зачем-то  приделан  старый
морской компас. По стенам, словно в музейных витринах,  были  развешаны  два
корабельных штурвала, подзорная труба и большой фонарь  с  красным  стеклом,
спасательные круги с названиями разных кораблей. У  стены  стоял  деревянный
ящик с корабельными талями и  целая  стопка  каких-то  больших  тетрадей.  Я
посмотрел - это были судовые журналы. И наконец, уж совсем  нелепая  "деталь
обстановки", придававшая каморке сходство с лавкой  старьевщика:  справа  от
входа, через все помещение, на уровне плеч, тянулась крепкая  проволока,  на
которой были развешаны матросские брезентовые робы - целый морской гардероб.
От них исходил сладковатый запах гнили.
   Впечатление от комнаты, уютная  или  отталкивающая  атмосфера,  создается
людьми, обитавшими в ней. Помещение,  где  мы  очутились,  могло  показаться
кладовкой старого моряка, в которой он хранил дорогие сердцу воспоминания  и
мог бы в уединении  выкурить  трубочку,  погрузившись  в  атмосферу  прежних
бурных дней, проведенных в море. Однако здесь витало нечто иное.  Мои  нервы
были странно возбуждены, словно я видел мумию, которая  дышит  и  двигается.
Немыслимое ощущение живого кладбища, попирающего  законы  природы,  времени,
повернутого вспять и отринувшего самое смерть, уничтожившего священную грань
между живым и мертвым.
   Лиззи единственная не вошла внутрь, она застыла  на  пороге,  как  бы  не
рискуя переступить невидимую запретную черту,  глаза  ее  приняли  выражение
недоуменного отчаяния. Она прошептала:
   - Как странно... Зачем ему весь этот хлам? И почему мне сюда нельзя?
   Йерн немедленно отозвался:
   - Некоторые собиратели, знаешь ли, весьма эксцентричны.
   Я поспешил поддержать его:
   - У меня был один знакомый, он собирал,  представьте  себе,  заколки  для
волос, шпильки, гребешки - и никому не показывал! Даже собственной жене.  Мы
с ним однажды напились вдвоем и он похвастался,  что  у  него  есть  шпильки
Марии-Антуанетты и какие-то гребни Жозефины, возлюбленной Наполеона. Я потом
попросил его показать, но он очень смутился и ответил, что  это  был  пьяный
бред... Бывают такие чудаки.
   Я,  разумеется,  приврал,  мне  просто  хотелось,  чтобы  Лиззи   немного
успокоилась.
   - Он не мог притащить это в дом, - сказала она чуть громче. - Посмотрите,
какой большой якорь! Он, наверно, очень тяжелый... Нет,  я  думаю,  все  это
было здесь еще раньше, до нас.
   - Однако здесь есть нечто свеженькое, - проговорил Танкред. - Взгляни-ка,
что тут написано!
   Мы оглянулись на  спасательный  круг,  куда  указывал  Танкред.  Крупные,
четкие буквы на белом фоне гласили

   "ТАЛЛИНН".

   - Эстонский корабль?! - воскликнула Эбба и  подошла  к  белому  кругу  на
стене. - Может, он сам написал это слово? Нет, знаете, краска  старая  и  на
ней следы соли. Похоже, этот круг поплавал-таки в морской воде.
   - Браво, фру Шерлок Холмс, - суховато откликнулся  Танкред  и  подошел  к
бюро. Он заглянул в рукопись и сказал: - Страница  недописана.  Любопытно...
Что-то о сатане. Карстен, это, кажется, по твоей части!
   Йерн не ответил, он был  занят  осмотром  матросской  одежды  и  с  видом
придирчивого покупателя вывернул наизнанку очередные жуткие штаны.
   - Будьте добры, не  надо  тут  ничего  трогать!  -  попросила  Лиззи,  не
двинувшись, впрочем, с порога. - А то будет заметно, что мы тут  побывали...
Мы все посмотрели, давайте пойдем вниз!
   - Секундочку, Лиззи!  -  Йерн,  как  заядлый  старьевщик,  копошился  над
последней робой. - Я нашел тут...
   Он не успел закончить фразу. Сдержанно-мягкий, но  одновременно  властный
голос раздался как гром среди ясного неба:
   - Я вижу, вы обнаружили мою маленькую пещеру.
   Если бы мне за шиворот вылили ушат ледяной воды,  думаю,  эффект  был  бы
слабее. Ужас пронизал меня до костей. Я втянул голову в плечи  и  повернулся
на прямых деревянных ногах. В дверях стоял Пале с непроницаемой  полуулыбкой
античной статуи на бледных губах. Бьюсь об заклад, никто из  нас  не  слышал
его шагов - он возник на пороге, будто вырос из-под земли.  Я  уставился  на
него, как кролик на удава.
   -  Я  вижу,  Лиззи  показывает  вам  мою  кунсткамеру...  Любопытство   -
естественная человеческая слабость, да, малышка? Это так понятно...
   Все краски жизни мгновенно исчезли  с  ее  милого  личика,  остекленевшие
глаза уставились в одну точку. Мне показалось, сейчас она упадет в  обморок.
Йерн бросился к ней и схватил ее за руку. А я забормотал:
   - Мы просим у вас извинения за это вторжение... Наше любопытство вынудило
нас...
   Я спутался и почувствовал, как моя физиономия горит  огнем,  я  не  видел
выхода из чрезвычайно неловкого положения.
   - Ах, милый Рикерт, какие церемонии! Оставим эти глупые  условности.  Мой
дом открыт для наших гостей. Здесь нет ни капканов, ни самострелов, - в  его
благодушном тоне слышалась  неприкрытая  ирония.  -  Это  я  должен  просить
прощения у вас и у ваших друзей за то, что  напутал  вас  своим  неожиданным
появлением. Я закончил свои дела в Лиллезунде раньше,  чем  рассчитывал.  Ну
что ж, поскольку мой маленький секрет неожиданно  раскрылся,  видимо,  будет
уместно кое-что вам объяснить...
   Он достал большой белоснежный платок и медленно вытер уголки  рта,  потом
губы. Затем сказал:
   - Это помещение - Попросту моя  рабочая  комната.  А  все  эти  предметы,
которые вы тут видите, принадлежат Йоргену Улле. Его  пиратские  трофеи.  Он
побывал в доме уже после того, как стал плавать на "Кребсе", и  прежде,  чем
исчезнуть навсегда...
   Теперь  Пале  обстоятельно  вытирал  платком  лоб.   У   меня   создалось
впечатление, что он нарочно затягивал паузу, выигрывая время.
   - Как жарко сегодня, не  правда  ли?  Так  вот,  мои  милые  друзья,  вы,
наверное, обращали внимание: любая  комната  обладает  собственной  аурой...
Думаю, вам, милый  Йерн,  это  хорошо  известно.  Старинные  вещи,  предметы
излучают некую энергию, они могут много сообщить о своем прежнем  владельце.
А сейчас я работаю над  темой,  в  которой  важное  место  уделяется  старой
легенде про пиратский корабль "Кребс". И нигде в этом доме я не нашел  столь
непосредственного контакта с моей темой, как здесь, в  этом  старом  чулане,
ночью, в тиши, когда вещи раскрываются, оживают и способны  говорить.  Здесь
меня охватывает чувство, что прошлое продолжает жить в этих  предметах  и  в
этих стенах, где все нетронуто...
   - Но почему мне нельзя? - робко пискнула Лиззи.
   - Я скажу, почему. Я хотел сохранить это место заповедным уголком  именно
потому, что присутствие современных людей - и  твое  присутствие,  Лиззи,  -
легко разрушает атмосферу. Мертвые вещи стыдливы  и  робки,  они  замыкаются
перед любопытными глазами. Они умолкают и отказываются говорить. А  я  хотел
слушать их - без помех, в одиночестве. Я  хотел  удостоиться  их  доверия...
Атмосфера хрупка, разрушить ее  всегда  легче,  чем  сохранить.  Понятно?  Я
надеюсь, вы не обидитесь, если я предложу продолжить нашу  беседу  в  другом
месте?
   Танкред сделал несколько шагов и представился. За ним  последовала  Эбба.
Даже эта пара крайне самоуверенных людей испытывала смущение от  безобразной
неловкости нашего положения. И лишь Пале опять оказался на высоте.
   Спускаясь  по  старой  лестнице,  я  ощущал  смутную  досаду.  И   вдруг,
неожиданно для себя самого, я позволил себе вопрос:
   - Скажите, пожалуйста, а этот спасательный круг с эстонского корабля?  Он
ведь недавно...
   - Ах да, конечно, я так и думал,  что  кто-то  из  вас  обратит  на  него
внимание! Вы наблюдательны, милый Рикерт! Разумеется, этот спасательный круг
- уже моя находка. Я нашел его поблизости, на одном островке... его  прибило
к берегу. Кажется, это было в апреле... Да, его принес я - в дополнение, так
сказать,  к  коллекции...  По-моему,  он  вполне  подходит.  Происшествие  с
эстонским кораблем придает старой легенде известную злободневность,  не  так
ли? Надеюсь, вы не откажетесь выпить с нами по чашечке кофе?
   * * *
   - Не могу понять: шарлатан этот человек или  настоящий  исследователь  со
своими причудами? - сказала Эбба, когда через полчаса мы покинули дом Пале.
   - Возможно, и то, и другое, - задумчиво проговорил  Танкред.  -  Я  хотел
сказать: одно не исключает другого... Во всяком случае,  там,  наверху,  он,
конечно, пытался навесить нам лапшу  на  уши.  Но  сделано  было  красиво...
Видно, он мастер по части импровизации. И по сути, он повел  себя  блестяще.
Художественная натура, я бы сказал, талантливый человек...
   - Но Лиззи я не завидую! - Эбба покачала головой. - Нет, не хотела  бы  я
поменяться с ней мужьями, как ты считаешь, Карстен?
   Йерн шел рядом с нами с отсутствующим видом.
   - Тебе видней! - буркнул он и пожал плечами.
   - Карстен, очнись! - сказал я. - Ты обнаружил что-то существенное?
   - Две важные вещи.
   - Выкладывай.
   - Во-первых, Пале сказал неправду про спасательный круг.
   - Не понял? - Танкред внимательно посмотрел на него.
   - Он не мог найти круг с корабля случайно... Или он нашел  этот  круг  не
совсем пустым, или...
   - Что ты имеешь в виду? Не пугай!
   - Я внимательно осмотрел одежду и нашел на одних  штанах,  на  внутреннем
шве, ярлычок...
   - Ну?! - воскликнули мы в один голос.
   - Фирменный знак какой-то фабрики  в  Таллинне!  Иными  словами,  в  этих
штанах раньше ходил эстонский матрос. На остальных вещах ярлыки срезаны,  но
там висела еще пара точно таких же брюк.
   Эбба взяла Карстена под руку.
   - Какой ты умница, Карстен! Мы тебя недооценивали...
   - А во-вторых? - с нетерпением  спросил  я.  Наш  писатель  не  спешил  с
ответом. Двигаясь тем же решительным шагом вперед, он  молчал.  Я,  мысленно
выругался, проклиная его актерские замашки. Наконец он заговорил:
   - Вы сами могли бы заметить. У него весьма характерные руки: сухие, очень
длинные, узкие, с резко  очерченными  фалангами  пальцев,  как  скорпионы...
Неужели не обратили внимания? Он же вытирал лицо у вас  на  глазах!  Ну,  не
знаю, слепому видно: точно такие же руки изображены на гравюре, на  портрете
Йоргена Улле.
   Глава десятая. ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ТАНКРЕДА
   Вечером, отправляясь спать, я вынужден был признать, что  за  пять  дней,
проведенных в "пиратском гнездышке", нервы  мои  основательно  вышли  из-под
контроля. Меня пугала темнота -  ощущение,  прежде  не  испытанное,  повсюду
мерещились невидимые существа, которые только и ждали удобного случая, чтобы
напасть на меня. В любой тени, в  каждом  темном  углу  скрывались  грозные,
мрачные призраки, таились чудовища, монстры, тянувшие ко мне  отвратительные
щупальца; я вздрагивал при скрипе половиц, мне было страшно остаться одному.
   Я быстро разделся, забрался под одеяло и зажег сигарету. Лежа на спине  и
пуская колечки дыма к пламени свечи,  я  заставил  себя  сосредоточиться.  Я
постарался припомнить все, что случилось  за  эти  пять  дней.  Передо  мной
выстроились следующие картины: лошадь, остановившаяся на  дороге  в  сильном
испуге, убитый пес, передвинутый комод, эпизод в заброшенной  лачуге,  следы
сапог вокруг "пентакля". За ними, словно на сцене, разворачивался второй акт
- события нынешнего дня: гигантская черная кошка, бегущая за Рейном; портрет
пиратского пастыря на  старой  гравюре;  чердак  с  необычной  "коллекцией";
внезапное появление Пале; панический ужас Лиззи  при  виде  мужа.  Казалось,
меня вырвали из нормальной жизни и поместили  в  какой-то  роман  ужасов,  в
самый невероятный и жуткий роман Карстена Йерна, модное чтиво для  столичных
бездельников, желающих пощекотать себе нервы. Горячечный бред!
   Вот бы наутро проснуться у себя дома, в моей славной, обжитой холостяцкой
квартире! Проснуться, прочистить желудок и дать себе слово не  объедаться  к
ночи омарами под майонезом! Да, было бы славно... Но, к сожалению, это -  из
области мечты. Мечта и реальность, сон и явь поменялись местами - и что же?
   Стоп, Пауль Рикерт! Подобными философствованиями  ты  себе  не  поможешь.
Попробуем взяться за дело с другой стороны. Как говаривал  знаменитый  сыщик
своему бестолковому другу. "Это элементарно, Ватсон!". Осколки надо  сложить
воедино, и мы непременно получим общую картину. Разум  подсказывает,  что  и
здесь кроется некий замысел,  пока  еще  скрытый  узор  мозаики.  Надо  быть
терпеливым  и   правильно   расположить   факты,   чтобы   открылся   мотив,
целенаправленная человеческая воля - основа всего, что случилось за эти пять
дней. Итак, кому это могло понадобиться и зачем?
   Попробуем очертить круг подозреваемых. Дорум и  Флателанд?  Оба  угрожали
Арне, оба имеют основания желать, чтобы Арне  отсюда  убрался.  Дорум  хочет
вернуть свою собственность, а фанатик Флателанд видит в планах Арне  большую
опасность для своей непосредственной деятельности и для спасения  душ  своих
прихожан. Возможно, и версия Эббы верна, то  есть  Флателанд  сам  не  прочь
получить этот дом. Но могут ли  столь  примитивные  люди  устроить  подобный
спектакль? И станет ли слуга Господа, пастор,  использовать  своих  прихожан
для подобного шарлатанства, для имитации дьявольских козней? Ка